онкую  стружку  пластмассы  в  миллиметр
толщиной.  Дальше  шла уже хорошо знакомая Глебу стеклянная  масса.  Она
проникла  везде,  во все механизмы машины, пропитала металл  и  пластик,
сделала   неподвижными   все   механические   сочленения,   оставив    в
неприкосновенности  лишь двери и кресло пилота,  в  котором  он  спал...
Видимо,  преобразование  материала произошло на  молекулярном,  а  может
быть,  на  атомном  уровне. У него не было теперь  приборов,  чтобы  это
установить. Во всяком случае, материал, из которого раньше была  сделана
машина,  превратился во что-то совершенно другое, а  сама  машина  стала
лишь  стеклянной  глыбой, памятником самой себе... И все  это  произошло
незаметно  и тихо, так тихо и так незаметно, что он даже и проснулся  не
сразу...  "Зачем  вам  это понадобилось? Мы так  мечтали  о  контакте  с
дружественным разумом, так наивно по-человечески представляли  себе  эту
встречу...   Рисовали  таблички,  писали  атомные  номера  элементов   и
геометрические теоремы... Желали обменяться знаниями, узнать друг друга,
а  вместо  этого что-то холодное, мертвое тайком, пока я  спал,  влилось
между  молекулами  моей машины, растворило их в себе...  Это  ведь  тоже
может  быть средством общения -- расплавить в себе, чтобы познать? Отчего
бы  и  нет?  Ну и что вы узнали, что поняли, отчего молчите  и  что  мне
теперь делать в вашем мертвом, равнодушном мире?"
   -- Глеб! -- вдруг позвал его стеклянный голос. Звук был
   таким,  словно  одновременно звякнули сотни хрустальных  колокольцев.
Казалось, он шел отовсюду, от каждой стеклянной ветви.

   Вот  уже  в  третий раз за время стоянки на этой планете  по  кораблю
разнеслись  сигналы  общей  тревоги. Снова люди  заняли  свои  места  по
тревожному   расписанию.   Снова  ожили   генераторы   защитных   полей,
развернулись  снаружи  лепестки  дальномеров  и  пеленгаторов,   корабль
изготовился к бою и замер в тревожном ожидании.
   Теперь   достаточно   было   ничтожной   случайности,   ошибки    или
недоразумения,  и  руки сами собой надавят нужные  клавиши,  непослушные
губы отдадут необходимые команды, и все вокруг затопят реки огня...
   "Страх руководит нами... Мы боимся неизвестной опасности, и это  хуже
всего",  --  с  горечью подумал Ронг. Он занял кресло Глеба в управляющей
рубке  рядом  с координатором. По тревожному расписанию в случае  гибели
первого  пилота он занимал его место... Глеб, возможно, еще не погиб,  а
его  рабочее  кресло уже перешло к нему... Надо что-то  сделать,  как-то
задержать развитие событий...
   Пискнул сигнал вызова. На большом экране появилось лицо Кирилина.
   -- В чем дело? -- хрипло, почти недовольно спросил координатор.
   --  Мне  удалось  установить,  какие  блоки  Центавра  несли  основную
нагрузку.  -- Кирилин замолчал, внимательно всматриваясь в их  искаженные
тревогой  лица.  Ронг отчетливо слышал звук секундомера  на  центральном
пульте.  Ему  казалось, что это какой-то гигантский метроном отсчитывает
последние, еще оставшиеся им для разумного решения секунды.
   -- Продолжай, я слушаю, -- сухо бросил Рент.
   --  Эти  блоки  содержали  в себе данные по лингвистике,  структуре  и
словарному запасу нашего языка. В передаче были задействованы только эти
блоки. Они готовятся к разговору с нами или, быть может, с Глебом...
   Ронг  видел, как разжались руки Рента, за секунду до этого  сжимавшие
пусковые рукоятки противометеорных пушек. Как словно бы сама собой  ушла
в  сторону  от педали его нога... Как медленно слабел, уходил куда-то  в
небытие  стук  гигантского  метронома,  превращаясь  в  обычное  тиканье
пультовых часов.
   И  никто  из  них  не узнал самого главного. В отсеке  долговременной
памяти Центавра появились новые блоки, которых там раньше не было...

   Ноль  двадцать четвертый стоял в глубине стеклянного леса неподвижно.
Все  его  двенадцать  анализаторов напряженно прощупывали  пространство.
Цель  была  где-то  здесь,  совсем близко.  Вокруг  него  бурлила  чужая
полумеханическая жизнь. Снизу к нему поднялся человек по имени  Глеб.  У
него был второй номер. Это означало, что его приказы мог отменить только
один  человек,  тот,  у кого номер был меньше. Этот человек  остался  на
корабле,  и, следовательно, Глеб был здесь самым главным. Ноль  двадцать
четвертый внимательно выслушал его приказ. Связь с кораблем не  отвлекла
его от наблюдения за окружающей местностью, он добросовестно нес охрану.
Нелегко   было  попасть  сюда.  Зато  теперь  он  может  разрушить   эту
ненавистную  обильную  чужую  жизнь,  разложить  ее  на  мелкие   атомы,
раздробить  сами атомы и превратить их в ничто, в пустоту.  В  ту  самую
пустоту,  в  которую  обратится он сам, выполнив задание,  и  прекрасней
которой  не  было  ничего.  Человек стал лишь  частью  материи,  которую
следовало разложить. Он был пылинкой, букашкой, пытавшейся помешать  ему
осуществить  цель.  Но когда ноль двадцать четвертый  включил  спусковые
механизмы лазера, в нем вдруг проснулись древние инстинктивные  запреты,
они  наполнили ужасом все его существо, и он бежал, сам не зная зачем  и
куда.  Теперь  страх  прошел, и лишь стремление  разрушать  владело  им.
Только  одна  мысль  мешала ему немедленно включить на  полную  мощность
дезинтегратор  и  лазеры. Он понимал, что окружавшая  его  жизнь  сильна
здесь,  в  своем логове, и справиться с ней будет не так-то  просто.  Он
убедился  в этом сразу после выстрела лазера, когда его луч не  причинил
ни  малейшего  вреда. Скорее всего у него будет один-единственный  шанс.
Нужно постараться одним выстрелом уничтожить сразу все. Найти центр всей
этой  конструкции.  Центр,  в который стекались  отовсюду  информативные
потоки.  Он ощущал их своими чувствительными датчиками. Лазер был  здесь
бессилен,  но  у  него  есть другое оружие -- дезинтегратор,  разрушающий
любую  материю... Ноль двадцать четвертый остановился на краю  открытого
пространства.  Перед  ним  высоко,  под  самым  центром  купола,  висела
огромная черная груша. Это и был информативный центр. Но, прежде чем  он
навел   на   него  аннигилятор,  его  датчики  сообщили  о   присутствии
человека...  Снова он, снова второй... Опять он встал у  него  на  пути,
мешая   осуществить  Цель.  В  сотую  долю  секунды  его  автоматические
анализаторы, нимало не считаясь с его волей, проанализировали окружающую
обстановку и выдали результат. Выстрел дезинтегратора уничтожит вместе с
центром  и  человека. Сразу же из глубин его существа  хлынула  знакомая
волна  ужаса.  Он  не  сможет испытать ее еще раз в полной  мере...  Тот
первый  раз  он  не знал, какой силой она обладает, он не  сможет  убить
человека...  Но  цель...  Вот  она, рядом... Калейдоскоп  противоречивых
мыслей  вспыхивал в его электронном мозгу. Металлическая глыба его  тела
замерла  неподвижно.  Текли  секунды... Их оказалось  достаточно,  чтобы
человек,  в конце концов, заметил его... Их глаза встретились.  Если  бы
сейчас   человек   отдал  приказ,  ноль  двадцать  четвертый,   наверно,
подчинился.  Но человек молчал. Секунды падали между ними  тяжелые,  как
глыбы.  Время  было упущено. Ледяной холод, поселившийся в  голове  ноль
двадцать   четвертого,   постепенно   делал   свое   дело.   Гасил   все
второстепенные мысли, отключал ненужные блоки, снимал глубинные запреты.
Ничего   не   осталось  в  сознании,  кроме  злобы,   и   тогда   сквозь
раздвинувшиеся створки блеснул ствол дезинтегратора...

IX

   Корабль  ждал.  Застыли  арктаны в подземном  туннеле.  Операторы  на
своих  постах,  командиры в управляющей рубке. Люди  верили,  что  ответ
придет.   Не   может   не  прийти  после  того,   как   купол   связался
непосредственно  с  Центавром,  минуя  управляющую  рубку  корабля...  и
получил  данные о строении и составе языка людей. Понял ли он их?  Текли
часы  напряженного  ожидания,  и ничего  не  менялось.  Пылевая  пустыня
выглядела  на  экранах  до того неподвижной, что  казалась  ненастоящей,
нарисованной на полотне неизвестным художником.
   --  Прошло уже четыре часа, -- тихо напомнил Ронгу координатор,  словно
Ронг был ответственен за слишком долгое молчание купола.
   -- У них может быть другое измерение времени, отличное от нашего.
   -- Смотрите, там что-то происходит! -- крикнул дежурный техник.
   Все  повернулись к центральному экрану. На нем в самом центре пустыни
вскипал  огромный пылевой волдырь. Он стремительно рос  вверх  и  вширь,
захватывал километры пространства, наливался изнутри багровым отсветом и
разбрасывал во все стороны черные клочья ваты.
   --  Вот он, ответ... -- с горечью проговорил координатор. -- Я был прав,
и они все-таки ударили первыми...
   Никто не возразил ему.
   Огненный    столб,   вырвавшийся   из   центра   песчаного   волдыря,
закручивался,  расширялся,  шел к кораблю... Люди  молчали,  подавленные
масштабом надвигавшейся на них катастрофы.
   Прежде  чем  завыли  сигналы тревоги, поданные  наружными  датчиками,
Рент  включил  защитное поле на полную мощность. Корабль  вздрогнул.  На
нижних  палубах  завыли  генераторы, принимая на  свои  холодные  роторы
полную  нагрузку. Заискрили контакты, зафыркали, запели на разные  голо-
са десятки механизмов сложной системы защиты корабля.
   --  Здесь нет атмосферы, ударной волны не будет, зачем такая мощность?
-- прокричал Ронг, стараясь перекрыть тонкий визг вибрирующих переборок.
   Рент  молча кивнул в сторону экрана. Протуберанец ширился, выбрасывал
во  все  стороны  столбы пламени. Вдруг вся пылевая пустыня  дрогнула  и
медленно поползла к кораблю. Ронг глянул на шкалу мощности и не  поверил
прибору. Сто двадцать гигаватт хватало, чтобы погасить излучение  короны
звезды. А стрелка прибора еще продолжала ползти вверх. Пустыни на экране
уже не было видно. Вдоль всего корабля струилось холодное голубое пламя,
обозначившее  границу, на которой столкнулись две могучие силы.  Корабль
мелко  вибрировал. Указатель вертикали чуть заметно, на волосок,  отошел
от нулевой отметки.
   --  Под  нами  оседают  скалы.  Запускайте двигатели  крикнул  главный
инженер.
   -- Невозможно. У меня не осталось мощности. Мы не можем взлететь.
   Координатор  рванул  рукоятки планетарных двигателей,  они  не  могли
сдвинуть  с  места  махину корабля. Для этого нужна  была  вся  мощность
главного  реактора.  Но с помощью планетарных двигателей  Ренту  удалось
выровнять  корабль и какое-то время держать дрожащую черточку  вертикали
вблизи нулевой отметки.
   Корабль боролся, словно живое существо. Все его металлические  органы
работали на самом последнем пределе. Стрелки индикаторов перешли красные
отметки  и уперлись в ограничители. Форсаж всех генераторов был  доведен
до   предела.  Они  отключили  все,  что  можно  было  отключить,  кроме
механизмов  полевой  защиты. Корабль ослеп  и  оглох.  Не  работал  даже
Центавр.  Эти меры дали им резерв мощности. Небольшой, на самом пределе,
и  все  же можно было попытаться, уменьшив напряжение защитного поля  на
одну  четверть,  оторваться от поверхности планеты. С  каждой  упущенной
секундой  энтропия за бортом нарастала, и они теряли этот свой последний
шанс, но координатор все еще медлил. Наконец Ронг не выдержал.
   --  Если ты немедленно не объявишь аварийный старт, нам уже никогда не
взлететь!  Чего ты ждешь? Глеба? Ему не выбраться из этой  мясорубки.  И
если даже удастся, то со свободной орбиты мы скорее сумеем ему помочь. У
нас  есть скутер с полевой защитой, его масса меньше, его легче прикрыть
защитными полями. Нужно стартовать, Рент! Иначе погубим корабль!
   Словно  подтверждая его слова, пол под ногами снова дрогнул. На  этот
раз  указатель вертикали не собирался останавливаться так быстро, как  в
прошлый  раз.  Под ними не осталось твердой опоры. Крен  корабля  достиг
последнего безопасного предела.
   --  Будь  оно  все  проклято! -- стиснув зубы,  Рент  рванул  стартовую
рукоятку.
   -- Седьмая секунда -- стоим на столбе!
   -- Восьмая секунда -- скорость двенадцать метров!
   -- Девятая секунда -- стоп всем аварийным двигателям!
   -- Десятая секунда -- прошла команда включения основной тяги!
   Поверхность планеты медленно отдалялась. Где-то там, далеко внизу,  в
этом  кипящем аду, остался человек, которого они все любили и с  которым
сейчас  прощались...  Никто  уже не обманывал  себя.  У  них  больше  не
оставалось надежды.
   Далеко  внизу за многими милями разбушевавшейся энтропийной бури,  за
царством  хаоса,  царившим  на  поверхности  планеты,  за  несокрушимыми
стенами  стеклянного купола борьба еще не кончилась.  Удар  был  страшен
своей  неожиданностью и точностью расчета. Он поразил  один  из  главных
нервных  узлов  всей станции. Баланс энергии нарушился,  но  борьба  еще
продолжалась.  Другие  центры  взяли на  себя  дополнительную  нагрузку,
отдали необходимые команды.
   Глеб  видел, как столб холодного голубоватого пламени навылет  пробил
защитный  купол  станции. И тогда ожили до сих пор неподвижные,  мертвые
заросли   стеклянных  стволов,  Их  ветви  потянулись  навстречу   огню.
Двинулись  со  своих  мест сами стволы. Они сплетались  друг  с  другом,
сливались в однообразную массу и прикрывали своими телами бешеное  пламя
вышедшей  из-под  контроля энергии. Ветви и целые стволы  вырывались  из
общей массы и мгновенно превращались в пар. Но в тех местах, где стволам
удавалось  сцепиться  друг  с другом, свиться  в  плотную  непроницаемую
решетку,  пламя постепенно стихало, сдавало позиции, отступало к  центру
пробитого в полу отверстия. Глеб заметил, что наибольшей толщины решетка
была  с той стороны, где он стоял. Они делали все возможное, все от  них
зависящее, чтобы оградить его от малейшей опасности. И он знал почему...
Слишком многое теперь зависело от него, от его решения...
   Пламя  уже  бушевало  внутри  огромной прозрачной  трубы,  свитой  из
стволов деревьев и протянувшейся от пола до потолка купола. Пространство
вокруг  оголилось, все стволы от дальних стен зала перемещались к центру
и  постепенно  сгорали  в  огненной топке. От робота  не  осталось  даже
горсточки  пепла,  и  Глеб готов был поклясться, что  он  сам  шагнул  в
огненную реку, ворвавшуюся в купол сразу после выстрела дезинтегратора.
   Глеб  чувствовал  себя так, словно все происходившее  вокруг  его  не
касалось. Да так оно, в сущности, и было; с момента последнего разговора
и  до  того,  как он примет решение, он был просто зрителем. Безучастным
зрителем.  Если  бы можно было хоть на секунду забыть, хоть  на  секунду
поверить,  что все это не имеет к нему ни малейшего отношения, произошло
с  кем-то  другим, когда-то давно, в другом месте... Но зачем обманывать
себя -- решение принято...
   "Какое  решение?  -- спросил он себя. -- Нет. Ты еще ничего  не  решил,
еще  есть время. Свобода выбора", -- горько, одними губами он усмехнулся.
Похоже,  это  правило  -- основа их этической системы.  "Каждое  существо
перед принятием важного решения должно иметь свободу выбора, хотя бы  из
двух  возможных  вариантов: так, кажется? Да, так... Следовательно,  они
сдержат  слово. Будет ему капсула, непроницаемая для энтропии.  Будет  и
шлюз.  Будет дорога обратно, к кораблю, к людям. Нужно лишь сказать  им.
Сообщить о своем решении, почему же он молчит? Почему медлит?
   Ведь  это так просто... Нажать кнопку передатчика на поясе скафандра,
сказать необходимые слова... Правда, потом, возможно, всю жизнь он будет
стыдиться  этих  слов, но ведь этого никто не узнает,  никто  из  людей.
Какое  это  имеет значение, если после этого он будет стоять в настоящем
сосновом  бору,  на  берегу  далекой, уже  почти  забытой  речки  своего
детства...
   Но  и  там,  за миллиарды километров, его мысли будут возвращаться  к
тем,  кто попросил его о помощи и кому он сейчас в ней откажет... Баланс
энергии  нарушен. Им не справиться, нужна новая порция нервной  энергии,
чтобы  обуздать вырвавшийся на свободу хаос... Что случится со станцией,
с планетой, если он откажет в помощи?
   Если  хаос  не  остановить  сейчас,  он  будет  распространяться  все
дальше, высасывая энергию из нашей вселенной. Земля достаточно далеко от
этого  сектора  Галактики, и катастрофа, возможно, не затронет  их  мир.
Никто не сможет его упрекнуть. Никто. Меньше всего он виноват в том, что
взбесившийся  робот... Объяснить им про робота оказалось труднее  всего.
Этого они не понимали. Они считали роботов членами нашего общества, а не
машинами...   Разум   внутри   этих  стеклянных   растений   --   симбиоз
механической,  искусственно  созданной  жизни  и  высокого   интеллекта.
Миллионы лет назад цивилизация антов создала эту станцию, чтобы охранять
наш  мир  от  хаоса,  и вот теперь она погибнет, ведь  не  может  же  он
согласиться   на  их  предложение!  Конечно,  не  может!  Он   останется
человеком.  Вернется на Землю. И будет стоять так, как стоит  сейчас,  в
настоящем  зеленом  лесу.  Он  может  закрыть  глаза,  чтобы  не  видеть
призрачных стеклянных ветвей, и представить, как это будет. Если  бы  им
была  нужна  его жизнь, он бы, возможно, согласился, но то,  о  чем  его
просили, было гораздо хуже, чудовищней смерти. Перестать быть человеком.
Стать  частью  станции. Восполнить собой уничтоженную  нервную  энергию,
превратить  нейтронные  структуры  своего  мозга  в  стеклянные  заросли
растений,  в черные груши нервных узлов... Словно они знали,  что  такое
быть  человеком, словно они могли знать, как пахнет зеленый лес,  словно
они  слышали, как кричит в нем малиновка! Впрочем, если бы они знали все
это,  они  и  не  стали бы ему предлагать такую чудовищную  дилемму.  Но
полное  понимание  невозможно. У этого чуждого мира  свои  законы,  свои
ценности, свое понятие о справедливости, о долге...
   Никто  никогда  не  узнает, что контакт между нами возможен,  что  он
состоялся, что у меня попросили помощи и я отказался... А ведь они могли
уничтожить  робота гораздо раньше, они знали, что он опасен, и  все-таки
не  сделали  этого  только  потому,  что  считали  его  живым,  мыслящим
существом...  Они могли бы взять у меня то, что им нужно,  не  спрашивая
согласия,  силой, но им это даже не пришло в голову и не могло прийти...
Так  что  не стоит говорить о чуждых нам этических законах, в  том-то  и
дело,  что  законы одни и те же. Что эти стеклянные кусты намного  ближе
нам, чем может показаться с первого взгляда...
   Он снова вспомнил ушедший в сторону луч лазера... И это тоже...
   Была  такая  старинная  легенда  об  атлантах...  Миллионы  лет   эти
сказочные существа, согнувшись под страшной тяжестью, держали  на  своих
плечах  небесный  свод. Те, кто построил эту станцию, те,  кто  навсегда
замуровал в ней свой разум, были такими атлантами. А он простой человек.
Ему надо вернуться домой. Его ждут там, на далекой Земле, другие люди...
Не  для  того  он  улетал  к  звездам, чтобы  превратить  себя  в  часть
стеклянного  леса...  Земля...  Она  далеко,  слишком  далеко  от   него
сейчас...  Но  ведь  может  случиться  так,  что  через  много  лет  эта
прорвавшая заслоны чужого разума беда доберется и до солнца... Не  стоит
об  этом думать. Потребуется много тысячелетий, за это время люди станут
могущественней антов и найдут способ обуздать стихию хаоса. А  может,  и
нет...  Может  быть,  к тому времени уже невозможно будет  ее  обуздать.
Интересно,  что произойдет, если он снимет скафандр?.. Ведь они  просили
именно  об  этом и предупредили, что его тело перестанет существовать...
Может  быть, вот эти стеклянные ветви вопьются в его незащищенную  кожу,
врастут в позвоночник, как вросли они в машину, высосут мозг... Стоит ли
думать  об этом? Он никогда не согласится. Пора возвращаться на корабль,
у него слишком мало времени...
   Он  в последний раз окинул взглядом стеклянный купол. Заросли заметно
поредели, теперь глаз свободно проникал через все пространство купола от
стены  до  стены. И только в центре