ывать мне  что-то  не  хотелось.
Кто его знает, как встретят меня дельфины, когда я вынырну прямо посреди  их
стаи? Только торопливое и совершенно беспорядочное подергивание  сигнального
троса заставило меня подняться на поверхность.
   Потом мне рассказывали, какой переполох возник на борту,  когда  дельфины
отрезали мне дорогу к кораблю. Никто не знал толком, что мне лучше делать  -
поскорее всплывать  или,  наоборот,  отсиживаться  в  морских  глубинах.  Но
дельфины не собирались покидать корабль, и Василий Павлович приказал поднять
меня наверх.
   Когда я вынырнул метрах в десяти от судна, дельфины устроили вокруг  меня
настоящую карусель. Чего они только не выделывали! То носились  вокруг  друг
за другом, то выскакивали высоко из воды, а потом с плеском падали,  обдавая
меня брызгами. Но ни один из них не сделал даже попытки помешать мне, пока я
плыл к трапу.
   Теперь, когда я был уже возле трапа и уверился в полной безобидности этих
грациозных животных, мне даже не  хотелось  вылезать  из  воды.  Но  Василий
Павлович так рявкнул на меня, что я поспешно начал карабкаться по  трапу  на
борт.
   Дельфины развлекали нас еще  добрых  два  часа,  без  малейших  признаков
усталости бороздя во всех направлениях  синюю  гладь  Моря.  Порой  они  так
дружно и согласованно начинали все разом то нырять, то выскакивать из  воды,
что казалось, будто вокруг "Алмаза" плавает исполинский морской змей.
   - Как хотите, а они умные, все  понимают  и  нарочно  придумывают  всякие
штуки, чтобы нас повеселить, - захлебываясь  звонким  смехом,  убеждала  нас
Наташа.  -  Нет,  вы  только  посмотрите,  что  они  выделывают,  вы  только
посмотрите!

   - А что ты думаешь? Возможно, дельфины -  наши  братья,  только  навсегда
оставшиеся в  море,  -  серьезно  убеждал  ее  Михаил.  -  Мозг  у  них  как
человеческий, с такими же глубокими извилинами, дышат они  воздухом,  как  и
мы. И вон Козырев даже уверяет, будто дельфин ему улыбнулся под водой. Хотя,
собственно, ничего в этом удивительного нет, - добавил он,  повернувшись  ко
мне. - Просто у тебя, наверное, был такой перепуганный  и  глупый  вид,  что
даже дельфин не смог удержаться от смеха.
   - Хватит вам без конца пикироваться, -  вмешался  Кратов.  -  Полюбуйтесь
лучше этими  красавцами.  Какие  изящные,  какие  ловкие  движения!  Недаром
дельфинов так любили изображать  греческие  мастера  -  и  на  вазах,  и  на
монетах,  и  мозаикой  на  стенах  своих   гимнастических   залов.   И   они
действительно верили, что это подводные  жители,  подобные  человеку.  Когда
Ифигения тосковала вдали от родины и плакала на берегу, дельфины  приплывали
ее утешать.
   А я любовался игрой дельфинов и завидовал им. Если бы мы могли с такой же
легкостью и быстротой нырять в морских глубинах, насколько  проще  бы  стали
тогда наши поиски! Ни сигнальных тросиков, которые держат тебя  на  привязи,
ни строгих инструкций - ныряй себе сколько влезет...
   Дельфины пропали внезапно. Только что их сверкающие  на  солнце  стройные
тела высоко взлетали над водой. Но вот они все  разом  нырнули  -  и  словно
растворились без следа в синей морской воде.
   Солнце уже висело низко над морем, и в  этот  день  мы  больше  не  стали
погружаться. Но тем больше работы выпало на следующий день.
   Честно говоря, вести раскопки на дне оказалось труднее,  чем  мы  сначала
предполагали. Одно дело разводочные поиски, когда просто плывешь над морским
дном, а совсем иное целый день копаться в песке. Его приходилось  разгребать
руками,  просеивать  в  пальцах,  чтобы  не  пропустить  ни   одного,   даже
крошечного, осколка амфоры или проржавевший рыболовный крючок. Много ли  при
этом успеешь за двадцать  пять  минут?  Только  приладишься,  как  тебя  уже
вызывают на поверхность. И сколько мы ни  уговаривали  профессора  увеличить
хотя бы на пять минут время пребывания на дне, он не соглашался.
   На суше археолог пользуется лопатой  или  скребком,  когда  раскапываются
мелкие находки. А нам приходилось все время  разгребать  песок  собственными
руками:
   лопатой ведь под водой копать не будешь, она вырвется у тебя  из  рук  да
всплывет.
   Когда нам однажды потребовалось отколоть  от  скалы  несколько  образцов,
зачем-то понадобившихся нашему  дотошному  профессору,  то,  сколько  мы  ни
бились с обыкновенным молотком, у нас ничего не выходило. Пришлось  спустить
на тросе пудовую кувалду. В подводном мире, где  вещи  весят  во  много  раз
меньше, она пришлась как раз по руке. Да и с ней работать  было  неловко,  -
замахнешься сильно, а удар получается слабый, ленивый.

   Никто еще не вел больших археологических раскопок на дне морском, так что
нам приходилось самим по ходу дела изобретать орудия труда  и  разрабатывать
методику подводных раскопок. В конце концов лопаты  нам  с  успехом  заменил
шланг с медным наконечником, который спустили с корабля на  дно.  По  шлангу
сверху подавалась вода под давлением, и  ее  струя  слой  за  слоем  смывала
песок, обнажая погребенные под ним амфоры.
   Не легко было и поднимать  амфоры  па  поверхность.  Весили  они  в  воде
немного, но не станешь же таскать их по одной. А  свяжешь  вместе  несколько
амфор, получается очень неуклюжая и громоздкая гроздь, никак не  удержишь  в
руках.
   Вспомнив один случай, описанный в книге Кусто "В мире безмолвия", я нашел
было выход. Выкопав  амфору,  переворачивал  ее  острым  донышком  кверху  и
направлял в горловину пузырьки отработанного воздуха. Он постепенно наполнял
амфору, словно глиняный воздушный  шар,  и  она  всплывала  на  поверхность.
Сначала Кратову понравилась моя выдумка. Но одна из всплывших таким  образом
амфор по несчастной случайности легонько стукнулась о дно "Алмаза" и едва не
разбилась. И пользоваться этим приемом нам всем запретили.
   Мы  с  Михаилом  разработали  другой  метод.   Все   раскопанные   амфоры
аккуратненько складывались рядком на дно. При последнем погружении очередная
пара водолазов собирала  всю  добычу  в  большую  капроновую  сетку,  и  эту
громадную "авоську" осторожно поднимали на борт.
   В этот день со мной случилось смешное происшествие. Узнав о  нем,  ребята
бы, конечно, посмеялись. Но там, под водой, мне было не до смеха.
   Стоя на коленях, я очищал от песка амфору.  И  вдруг  ощущение  опасности
заставило меня быстро оглянуться.
   Прямо на меня неторопливо плыла акула! Снизу я отчетливо видел  ее  белое
брюхо и кривую, полумесяцем, пасть на заостренной уродливой  морде.  Как  же
так? А говорили, будто большие  акулы  в  Черном  море  не  водятся,  только
карликовые, не опасные для человека.
   Так утверждают ученые. Но знают ли об этом акулы?! Может  быть,  одна  из
них заплыла из Средиземного моря и сейчас  кинется  на  меня?  Она  казалась
весьма внушительных размеров.
   Я выхватил кинжал и торопливо вскочил на ноги. Акула остановилась  метрах
в трех и с интересом разглядывала меня маленькими  свиными  глазками.  Кусто
советует в таких  случаях  выпустить  в  воду  как  можно  больше  воздушных
пузырьков. Я вздохнул изо всех сил и выпустил их столько,  что  вода  вокруг
меня закипела.
   Когда пузырьки воздуха умчались вверх и вода снова  стала  прозрачной,  я
увидел, как моя акула стремительно улепетывает, прижавшись  почти  к  самому
дну. И признаться, теперь она не показалась мне большой. Длина ее  наверняка
не превышала и метра. Просто раньше я смотрел на нее снизу, стоя на коленях,
и забыл, что в воде все предметы кажутся  увеличенными  примерно  в  полтора
раза. Мне стало смешно и стыдно. Конечно, я встретился с самой  обыкновенной
и ничуть не опасной черноморской акулой - катраной.
   Но все-таки, скажу вам, у нее все было как у заправской "грозы морей" - и
острая кровожадная морда, и кривой рот с торчащими зубами, и  стремительное,
сильное тело. Пойди тут сразу разберись, опасна эта акула или нет.
   Только теперь я вспомнил, что всю эту сцену могли видеть с "Алмаза"...
   Я посмотрел на установку.  О,  счастье!  Кажется,  объектив  направлен  в
сторону...
   Когда я поднялся на поверхность, Борис, страховавший меня, спросил:
   - Чего это ты так сильно воздух стравил? Плохо стало?
   - Нет, просто мух отгонял.
   - Какие под водой мухи? - обиделся он. - Чего ты разыгрываешь...
   - А ты поглядывай повнимательнее, может, и заметишь.
   Об этой подводной встрече я решил никому не рассказывать.  Нашим  ребятам
только попади на зубок - они тебя разделают почище всякой акулы.
   На следующий день никаких происшествий не было. Мы  подняли  со  дна  еще
девять амфор и какие-то изогнутые медные пластинки - вероятно, часть якоря.
   А четвертый день едва не кончился трагически.
   "Жизнь ему спас другой ..."
   В этот злополучный день происшествия начались  с  самого  утра.  Когда  я
поднялся на палубу, утро было чудесным, солнечным и тихим.  У  левого  борта
стояла Наташа и смотрела в воду. Она повернулась ко мне,  лицо  у  нее  было
бледное-бледное, а  глаза  такие  большие  и  круглые,  словно  она  увидела
морского змея.
   - Что с тобой? - испугался я.
   - Ты посмотри, какая гадость! - жалобно проговорила она. -  Я  нырять  не
стану ни за что!
   Ничего не понимая, я заглянул  за  борт.  Вода  была  какой-то  странной,
белесой, точно в море пролили молоко. Приглядевшись, я  увидел,  что  вокруг
судна кишмя кишат медузы. Никогда в жизни я не видел  столько  медуз  сразу.
Маленькие и большие, они буквально превратили море в чудовищный  живой  суп.
Признаться, меня тоже слегка передернуло при мысли, что  придется  нырять  в
это месиво. Но я как можно бодрее сказал:
   - Ну чего ты струсила? Они же не кусаются.
   - Они липкие, противные, холодные, как лягушки! - затараторила Наташа.  -
Чуть притронутся ко мне, я сразу умру!
   - Кто это посмеет к тебе притронуться? - грозно спросила подошедшая к нам
Светлана. - Уж не этот ли неудавшийся дельфин, опустошитель рыбачьих сетей?
   "Ага, ты все еще вспоминаешь  мое  пленение!  -  злорадно  подумал  я.  -
Посмотрим, как ты сегодня станешь нырять в эту гущу медуз..."
   - Взгляни туда! - умирающим голосом сказала Наташа, махнув рукой. - Я  не
могу больше.
   Светлана заглянула вниз, и лицо у нее  вытянулось,  а  в  голосе  уже  не
осталось никакой воинственности, когда она пробормотала:
   - Вот так мерзость... Это Медуза Горгона их подослала.
   - Ты думаешь? - ахнула Наташа. - Пускай это предрассудок,  но  я  сегодня
нырять отказываюсь.
   - У меня тоже голова разболелась, - сказала Светлана  и  потерла  лоб.  -
Пойду прилягу...
   Вот так и получилось, что нырять в этот день нам  пришлось  вчетвером.  Я
оказался в паре с Михаилом.
   Медузы плавали только в верхнем слое. Но  пробиваться  через  первые  два
метра было довольно неприятно.  Зато  на  дне  вода  была  сегодня  особенно
прозрачной.
   Мы благополучно опускались на дно  трижды  и  все  время  работали  почти
рядом. Но перед четвертым погружением,  когда  мы  натягивали  гидрокостюмы,
Миша вполголоса сказал мне:
   - Давай разделимся. Ты продолжай копаться на  старом  месте,  а  я  пойду
немного правее. Надо разведать границы судна, а то здесь уже мало попадается
материала. А в следующий раз поменяемся: я буду копать,  ты  отправишься  на
разведку.
   - Ладно, - кивнул я.
   В самом деле, уже следовало расширить место раскопа и  точнее  определить
границы затонувшего корабля.
   На лбу у Михаила сверкали крупные капли пота, словно он только что  вылез
из воды.
   - Что с тобой? Ты болен? - спросил я.
   - Нет. Просто жарко. Лень было снимать костюм после прошлого  погружения,
так в нем и просидел час. Пропарило лучше бани.  Ничего  страшного,  на  дне
освежусь! Пошли.
   Нырнули мы вместе. Я занялся раскопкой на прежнем месте, а Михаил  поплыл
в темноту, окружавшую участок дна, освещенный прожекторами.
   Мне повезло. Когда сверху подали сигнал выходить,  я  уже  успел  кое-что
раскопать. С сожалением посмотрев на результаты  своей  работы  в  последний
раз, я начал всплывать. По инструкции на это полагалось четыре  минуты,  так
что пришлось дважды сделать небольшие остановки  на  глубине  пятнадцати,  а
потом девяти метров.
   Но сегодня мне почему-то мешали соблюдать  инструкцию,  сильно  натягивая
сигнальный конец. Ухватившись за трап и  высунувшись  по  пояс  из  воды,  я
вытащил изо рта мундштук и заорал:
   - Чего вы тянете? Я не рыба на крючке, сам выплыву.
   И осекся, увидев побледневшее, перепуганное лицо Павлика.
   - Где Михаил? - спросил он.
   - Разве он не вышел? Сейчас поднимется, чего вы порете горячку...
   - Он не ответил на сигнал, - сказал Павлик, дергая за сигнальный конец. -
Видишь, я тащу, а никакого ответа.
   Раздумывать было. некогда.
   - Прыгай за мной! - сказал я и начал торопливо засовывать в рот загубник.
   Павлик мешкал. Я хотел поторопить его, но мундштук уже был зажат у меня в
зубах, и получилось какое-то неразборчивое мычание. Тогда  я  просто  махнул
рукой и нырнул.
   По правилам должны были идти на выручку страхующие. Но они растерялись, а
медлить было нельзя. У меня же в баллонах еще оставалось  вполне  достаточно
воздуха.
   Я погружался все глубже вдоль троса, который должен был привести  меня  к
Михаилу, но вдруг почувствовал такую резкую боль, что едва не вскрикнул и не
выронил изо рта мундштук.
   Маска сжала мне лицо, словно стальными клещами. Я не сразу сообразил, что
получился "обжим", как называют его водолазы.
   Я опускался слишком быстро. Давление воздуха  внутри  маски  не  успевало
сравняться с давлением окружающей воды. Маска  присосалась  к  лицу,  словно
медицинская банка, какие ставят больным  при  простуде,  и  края  ее  сильно
сдавили мое лицо.
   Чтобы избавиться от обжима, я  на  минуту  остановился  и  несколько  раз
сильно выдохнул воздух в маску через нос.
   Стекло запотело, но зато давление  на  лицо  сразу  уменьшилось,  и  боль
немножко утихла. Дальше я погружался уже осторожнее.
   Еще несколько метров  вниз,  и  я  увидел  Михаила,  лежащего  ничком  на
песчаном  дне.  Он  не  подавал  никаких  признаков  жизни,  хотя   пузырьки
отработанного воздуха продолжали серебристой цепочкой вырываться из  клапана
акваланга. Было некогда разбираться, что  с  ним  приключилось.  Трясущимися
руками я вытащил кинжал и перерезал сигнальный трос, привязанный  у  него  к
поясу, потом подхватил его под мышки и посадил на песок.
   Мундштук, к счастью, не выпал у него изо рта, значит, он не  захлебнулся.
Но глаза были закрыты, и лицо заметно потемнело.
   Крепко обняв товарища за пояс, я начал всплывать. Это было  не  легко.  С
трудом поднявшись метров на пять, я сообразил, что можно уменьшить наш  вес,
сбросив грузила.
   Пока я это делал,  ко  мне  присоединился  Борис,  нырнувший  наконец  на
подмогу. Вдвоем мы стали подниматься  быстрее,  но  я  вовремя  вспомнил  об
опасности кессонной болезни и, как ни хотелось  нам  поскорее  вырваться  на
поверхность, мы сделали две необходимые остановки.
   Нас одного за другим втащили на борт, и судовой врач с  помощью  Светланы
тут же начал делать Михаилу искусственное дыхание и растирать грудь. Я стоял
рядом, тяжело, прерывисто дыша. Почему мне так трудно дышать? И вдруг Павлик
сказал:
   - Да сними ты маску, уже все...
   Я торопливо содрал ее с головы и склонился над Михаилом.
   Что же с ним произошло?  Азотное  опьянение?  Но  оно  бывает  только  на
глубинах свыше пятидесяти метров. Кессонная болезнь? Тоже не похоже. Ведь  я
его нашел на дне, он еще не начинал подниматься на поверхность.
   Врач сделал Михаилу два укола в руку, затем поднес ему к носу  пузырек  с
нашатырным спиртом.

   Михаил сморщился и застонал. Потом открыл глаза и бессмысленно  уставился
на наши встревоженные лица.
   - Что с тобой случилось? - спросил я.
   - Не знаю... Кажется, потерял сознание, да?
   - Что вы чувствовали  перед  этим?  -  допытывался  врач.  -  Какие  были
ощущения?
   - Какие ощущения? Какая-то слабость, тошнота... и  голова  болела,  -  он
остановился, припоминая, - дышалось плохо.
   - Акваланг у него в порядке, я проверил, - вставил Борис.
   - Вам было жарко? Дышали часто? - продолжал допрашивать врач.
   - Очень жарко. И дышал часто, воздуха не хватало.
   - Принесите-ка  с  камбуза  холодного  чаю,  только  очень  холодного,  -
приказал врач, - пусть кок ледку в кружку бросит из холодильника.
   - Что же все-таки с ним приключилось, доктор? - спросил Кратов.
   - Судя по симптомам, ничего особенно  страшного.  Просто  тепловой  удар.
Перегрелся на палубе перед погружением. Вот  и  обморок.  Но  поскольку  это
произошло под водой, все могло кончиться гораздо хуже. Вырони он загубник...
   Да, если бы Михаил выпустил мундштук, а  я  опоздал,  все  обернулось  бы
трагически.
   Теперь я вспомнил, что перед погружением видел испарину на лбу  у  Мишки.
Ну да, он же просидел целый час на солнце в резиновом костюме - вот  и  весь
секрет! Я уже раскрыл рот, чтобы поделиться  своей  догадкой  со  всеми,  но
перехватил напряженный взгляд  Михаила.  "Молчи,  -  умоляли  его  глаза,  -
молчи!" И я поспешно закрыл рот.
   Когда Павлик и  Борис  унесли  Михаила  вниз,  в  каюту,  Светлана  вдруг
накинулась на меня:
   - Почему у тебя кровь из носа идет?
   - Где? - я провел рукой по лицу.
   На ней действительно были следы крови.
   - И глаза  у  него  красные,  больные,  посмотри,  Света,  -  закудахтала
Наташка.
   Пришлось сознаться, что у меня  был  маленький  обжим.  Тут  уж  девчата,
конечно, бросились демонстрировать на мне  свои  медицинские  познания.  Они
обмотали мне голову мокрым полотенцем,  так  что  я  ничего  не  мог  видеть
вокруг, а потом заставили задрать голову повыше и в такой смехотворной позе,
придерживая за локти, как инвалида, повели меня в каюту.
   Михаил лежал на койке и, отдуваясь, пил холодный чай,  густой  и  темный.
Меня торжественно уложили на другую  койку,  как  я  ни  упирался.  А  потом
Светлана встала в "артистическую" позу посреди каюты и запела:
   Служили два друга в нашем полку. Пой песню, пой!
   И если один из друзей грустил, Смеялся и пел другой...
   Я запустил в нее подушкой, но она увернулась и продолжала:
   И часто спорили эти друзья. Пой песню, пой! И если один  говорил  из  них
"да", "Нет" говорил другой...
   Следующий куплет со смехом подхватила Наташа:
   И кто бы подумать, ребята, мог, Пой песню, пой!
   Что ранен в бою был один из них, Жизнь ему спас другой...
   Песня,  пожалуй,  довольно  точно   отражала   наши   взаимоотношения   с
Михаилом...
   Девчата с хохотом убежали на палубу, а он сказал мне:
   - Шутки шутками,  а  ты  ведь  действительно  спас  мне  жизнь.  Спасибо!
Постараюсь отплатить тебе тем же.
   - Что за счеты! - ответил я. - Как-нибудь рассчитаемся...
   Мы с ним и не  подозревали  в  тот  момент,  что  наш  шутливый  разговор
окажется пророческим...
   Странная находка
   Наутро мы оба чувствовали  себя  вполне  здоровыми,  я-то  уж  во  всяком
случае. Но Кратов отменил все погружения и объявил этот день выходным.
   Расстелили на баке брезент и загорали, болтая о всякой всячине. Но как-то
так получилось, что все наши разговоры так или иначе возвращались к древнему
кораблю, остатки которого покоились на мороком дне. Откуда он  плыл?  Почему
наскочил на риф? Что случилось с его командой?
   - Больно вы шустрые, все хотите сразу узнать, - ворчал Василий  Павлович.
- Я прекрасно понимаю ваше нетерпение и разделяю его. Но вопросов  масса,  а
ответов почти нет. Откуда плыл корабль? Неизвестно.  Клейма  на  амфорах  не
наводят на след. Может быть, узнаем это по другим особенностям груза.
   Вокруг профессора  постепенно  собирались  свободные  от  вахты  матросы.
Тихонько подошел капитан и сел в сторонке на бухту каната.
   - А люди как, все погибли? - спросил один из матросов.
   - Это мы вообще никогда не узнаем, - ответил Кратов. - Даже  если  кто-то
из- них и доплыл до берега, на суше его поджидало не