дощечку, каждую веревочку: без хозяйского глаза корабль как сирота.  Бегал
по палубе, сильно размахивал руками, приседал, подпрыгивал на месте, чтобы
тело не разленилось. Прыгал в воду, оплывал корабль,  морщился  от  запаха
портовой воды. Потом растирался досуха, умащивал  тело,  возносил  молитвы
Посейдону и Гермесу - хранителю торгующих.
   Сегодня,   покончив   с   утренним   распорядком,   Горгий   сидел   за
необременительным завтраком: чеснок, сушеная рыба, лепешка и вино.
   Кормчий Неокл приоткрыл дощатую дверцу, просунул бороду.
   - Пища на пользу, хозяин. Там, на причале, люди какие-то.
   - Что, меня спрашивают? - Горгий вытер губы. Подумал: от кого  посланец
- от Эзула или от Амбона?
   - Тебя, кха, не спрашивают. Смотрят на корабль и между собой говорят. А
корабль чужого глаза не любит.
   Горгий накинул верхнюю одежду, вышел,  намеренно  обернувшись  к  морю.
Неспешно обошел вокруг мачты, взглянул - будто просто так - на причал.
   Там стояли двое: один -  седой,  благообразный,  с  печальными  глазами
навыкате, второй - помоложе, с проседью в  кругло  подстриженной  бородке.
Полотна на обоих было в меру и не ярких тонов. Поодаль, в начале  причала,
сидели на корточках возле носилок полуголые рабы.
   Торговые люди, догадался Горгий. Такие зря не поднимутся на рассвете...
   Сошел на причал, поздоровался.  Те  ответили  вежливо,  седой  назвался
Дундулом,  тот,  что  помоложе,  -  Карутаном.  Не  сразу  начали  деловой
разговор. Спросили Горгия, как ночевал, хорошие ли сны послали боги  и  не
было ли в дальней дороге  бурь.  Говорил  Карутан,  смешивая  греческие  и
тартесские слова. Дундул помалкивал, только головой кивал.
   - Правду ли говорят, что карфагеняне в морском бою побили  фокейцев?  -
спросил Карутан. Выслушал осторожный ответ Горгия,  потеребил  бородку.  -
Так, так... Идут ли за тобой следом еще фокейские корабли?
   Горгий призадумался. Сказать, что идут, - значит сбить цену на  наждак.
Сказать, что вряд ли пробьется к  Тартессу  еще  хотя  бы  один  фокейский
корабль (а так оно по правде и было), -  значит  вызвать  неприязнь.  Мол,
торговали, торговали с Тартессом фокейцы, а теперь  испугались  Карфагена,
бросили союзников на произвол судьбы...
   Уклончиво ответил:
   - Я, почтенные, выполняю волю своего хозяина Крития. А и Фокее не  один
Критий занимается торговым делом. Должно быть,  и  другие  купцы  пожелают
послать в Тартесс корабли с товаром.
   Карутан взглянул на Дундула. Тот печально вздохнул  и  заговорил  тихим
голосом. На его тощей шее ходил вверх-вниз острый кадык.
   - Слышали мы, фокеец, что Амбон предлагает сменять твой наждак на олово
по таланту за талант. Конечно, наждак этого не стоит.  Ты  ведь  на  месте
платил за него в сто раз дешевле, верно?
   Теперь пошел торговый разговор, и Горгий оживился.
   - Наждак и на месте не дешев, - возразил он. - А потом - перевоз. Вы на
Касситеридах тоже ведь олово берете дешевле, чем потом цените.
   - Цену товара устанавливают боги, -  заметил  Дундул.  -  Боги  нарочно
рассеяли богатства по землям неровно: туда - наждак,  сюда  -  олово,  там
соль, чтобы люди менялись между собой. -  Он  передохнул  немного,  одышка
мешала ему говорить.
   - Не хотите ли взглянуть на товар? - сказал Горгий.
   - Нет, - ответил  Дундул,  -  наксосский  наждак  мы  знаем.  Так  вот,
почтенный фокеец, хоть и дорого платит Амбон, а  мы  предлагаем  тебе  еще
больше: талант с восьмой частью олова за талант наждака. Бери хоть сегодня
и с вечерним отливом сможешь уйти из Тартесса.
   Опять задумался Горгий. Предложение, видят боги, было  выгодно.  Но  не
прогадать бы... Сам Миликон обещал набить корабль чернобронзовым  оружием,
которое так нужно Фокее... Тут многое решалось, в том числе и самое важное
- быть или не быть ему, Горгию, хозяином собственного дела...
   - Не осудите, торговые люди, если не  сразу  отвечу,  -  сказал  он.  -
Подумать надо.
   - А чего ждать? - сказал Карутан, выбросив вперед руки ладонями кверху.
Видно, нетерпеливый он был, а может, просто товар у  него  больше,  чем  у
других, залежался. - Выгодно для тебя - талант с восьмой!  Бери,  пока  не
поздно.
   - Погоди, - прервал  его  Дундул.  -  Сколько  времени  будешь  думать,
фокеец?
   - Ну, дня два.
   - Мы наведаемся. Время такое, что долго думать - тебе же в убыток...
   Тут откуда  ни  возьмись  въехали  на  причал  трос  конных  в  желтом.
Колыхались  гребни  над  скучающими  лицами,  бренчала  сбруя.   Подъехали
вплотную. Один, с начищенными медными наплечниками,  сказал  с  простецкой
ухмылкой:
   - Рано встаете, почтенные купцы. Еще ночная стража не сменилась,  а  вы
уж торг завели.
   - Тебе-то что? - вскипел Карутан. - Знай свое место, а в наши  дела  не
суйся.
   Стражник зевнул, не прикрывая рта ладонью. Сказал равнодушно:
   - Велено нам смотреть, чтобы у фокейского корабля не толпились.  Идите,
почтенные, по своим домам.
   - Это мы - толпа? - закричал Карутан,  брызгая  слюной.  -  Да  как  ты
смеешь!..
   Он замахал руками  перед  лошадиной  мордой.  Лошадь  запрядала  ушами,
фыркнула, попятилась.
   - Ты, почтенный, на стражу светозарного  Павлидия  руками  не  маши,  -
сказал стражник, тихонько наезжая на него.  -  Добром  говорю  -  ступайте
отсюда.
   Дундул потянул Карутана за рукав, сказал:
   - Не связывайся. Пойдем.
   И неторопливо пошел к  носилкам.  Карутан  последовал  за  ним,  но  не
выдержал - оглянулся, крикнул:
   - Совсем обнаглели, скоты!
   Старший стражник тронул коня, догнал Карутана,  легонько  ткнул  в  зад
древком копья...
   Горгий вернулся на корабль. Хмуро посмотрел на матросов, столпившихся у
борта.
   - Не нравится мне это, - заворчал Неокл. - Сколько хожу но морю - нигде
не видел, чтобы людей от торговли копьями отгоняли. Уходить  отсюда  надо,
Горгий.
   - Чего испугался? - кинул Горгий, проходя мимо. - Ты ведь  и  раньше  в
Тартессе бывал.
   - Бывал, а такого  не  видел.  Прежде  без  помехи  торговали.  Уходить
надо...


   Пыльно, жарко у крепостной  стены.  Кругом  полно  рабов  -  разгружают
телеги с камнем. Кричат  погонщики,  мычат  быки,  скрипят  осями  колеса,
вырезанные из цельного куска дерева. У самой стены звенят острыми  теслами
каменотесы, ровняют камни под наугольник. Стена - вся в лесах и подмостях:
наверху каменщики наращивают по царскому повелению стену. Подносчики камня
и извести бредут по лесам вверх-вниз. Там, где мешают  известь  с  песком,
рядами стоят корзины с яйцами. Рабам такая работа -  праздник:  в  известь
для царской кладки подмешивают только белок, а желток от рабов не уберечь,
все равно выпьют.
   Стражники, приставленные  стеречь  рабов,  уже  по  горло  сыты  яичным
желтком. Скучают в тени, поглядывают на солнце - скоро ли  гнать  рабов  к
жилью, а самим на отдых.
   Толста крепостная стена - два воина в полном вооружении,  идя  по  ней,
свободно разойдутся. Высока стена, а станет вдвое выше.
   Купец Амбон старается для царя. Сам стоит на солнцепеке,  сам  смотрит,
чтобы работа шла скорее. Два раба держат над ним богато расшитый заслон от
солнца.
   - Ровнее кладите! - кричит Амбон. - Не сарай строите, а царскую  стену!
Эй ты, собачий сын, пошевеливайся с известью! Тебе говорю!
   Раб и ухом  не  ведет  на  крик.  Амбон  сердится,  велит  Надсмотрщику
взбодрить ленивого раба палкой.
   - Скорее! - кричит, не жалея голоса. - Шевелитесь!
   Подошел домашний раб в короткой одежде, согнулся в поклоне:
   - Почтенный Амбон, там тебя  купцы  ожидают.  Почтенный  Дундул  и  еще
один...
   - Пусть ждут, - отвечает охрипший  Амбон.  -  Некогда  мне.  Скажи  им:
царское повеление выполняю. Ну, чего там застряли?!
   Жарко Амбону, борода взмокла от  пота,  завитые  колечки  распустились,
обвисли. Под богатые одежды набилось пыли -  дважды  уже  приказывал  рабу
чесать спину резной палочкой. Дивятся надсмотрщики  -  и  чего  торчит  на
лесах почтенный купец, все равно ведь ничего не понимает в кладке,  только
покрикивает: скорее, скорее... А скорее разве бывает? Раб ведь как? Только
отвернешься, а он уж бездельничает. Известное дело:  рабу  лишь  бы  время
тянуть - от похлебки до похлебки.
   Старается почтенный Амбон: пусть все видят, сколь  ревностно  исполняет
он царский указ. С каждым уложенным камнем приближается  к  нему  заветное
звание. Потому и терпит он пыль и жару, потому и торопит...


   Купцы сидели под тенью шелковицы во дворе  Амбонова  дома.  Второй  час
ждали хозяина, твердо решили дождаться.
   - Мух развелось этим летом - погибельно, - сказал,  зевая,  седобородый
Дундул. - И откуда они только берутся?
   - Известно, откуда: от стражников, да поглотит их утроба Черного  Быка,
- откликнулся Карутан. - Их не меньше, чем мух, развелось.
   - Одни стражники у тебя на уме. Не задевал бы  их  -  обошлось  бы  без
обиды.
   - Обнаглели! - кипятился Карутан.  -  Помню,  отец  каждую  луну  дарил
уличному стражнику две монеты, так тот с поклонами пятился, по ночам ходил
вокруг двора, оберегал от воров.
   - Что поделаешь, другие времена настали. Мой дед при  покойном  царе  в
совете старейшин сидел, и царь слушал, что посоветуют.
   Тут Дундул подозрительно покосился на откормленного  вольноотпущенника,
который в углу двора  усердно  начищал  серебряные  кошачьи  ошейники.  Не
понравился ему раздвоенный кончик носа вольноотпущенника, и  он  замолчал,
не стал продолжать опасного разговора.
   Карутан проследил его взгляд, сказал с усмешечкой:
   - Уже и ошейники приготовил для кошек почтенный Амбон. В  блистательные
выбивается.
   Помолчали, пока не ушел вольноотпущенник.
   - Слышал я, - сказал Дундул, - будто почтенный Самбак начал  выделывать
кошачью сбрую. А ведь какой купец был!
   - Меня хоть серебром завали, а я постыдным товаром торговать не стану.
   - Не зарекайся, - вздохнул Дундул.
   Карутан с ожесточением плюнул в бассейн, и тут как раз  во  двор  вошел
долгожданный Амбон.
   - Хвала Нетону, почтенные, - бросил он,  на  ходу  скидывая  одежды,  и
полез в бассейн.
   - Да хранит тебя Черный Бык, - вызывающе ответил Карутан.
   Амбон, зажав ноздри и уши, с головой погрузился в воду.  Фыркая,  вылез
на  верхнюю  ступень.  Подскочил  раб,  обтер  хозяина,  подал   сосуд   с
благовонием. Амбон понюхал и сказал, хлопая себя по жирной груди:
   - Зачем пожаловали, почтенные?
   Дундул с достоинством помолчал, прежде чем ответить. Уж очень  зазнался
Амбон с тех пор, как нашел дорожку в царский дворец. Ждать  заставил,  как
будто должники пришли к нему просить отсрочки. Он, Дундул, ни в чем прежде
не уступал Амбону - ни в кораблях, ни в  богатстве.  Но  с  тех  нор,  как
посыпались на Амбона царские милости,  разбогател  он  невиданно.  Скупает
корабли у купцов помельче, целые флотилии отправляет к Оловянным островам.
Сам Павлидий благоволит к нему, ловчиле толстобрюхому...
   Спокойно рассказал Дундул про наглость стражников.
   - Зачем вы ходили к фокейскому кораблю? - сухо спросил Амбон.
   - То есть как - зачем? - Карутан выбросил вперед руки, но Дундул дернул
горячего купца за рукав.
   - Мы ходили по торговому делу, почтенный  Амбон,  -  сказал  он.  -  Ты
поставлен в нашем квартале старейшиной  и  должен  защищать  купцов.  Если
стражников не накажут, купцам житья не будет.
   - Стражники несли службу, - сказал Амбон, болтая ногами в  воде.  -  Им
велено  смотреть,  чтоб  возле  фокейского  корабля   поменьше   болталось
посторонних...
   - Это мы - посторонние на торговой пристани? - опять вскипел Карутан.
   И опять уравновешенный Дундул остановил его.
   - Послушай, сказал он, печально глядя на Амбона, - давай  говорить  как
купец с купцом. Сам  знаешь  -  заморской  торговлей  возвысился  Тартесс.
Нашими трудами, трудами наших отцов и дедов накоплены его богатства...
   - Удивляюсь я тебе, - прервал Дундула Амбон. - Как будто не слушаешь ты
глашатаев,  что  выкликают  царскую  мудрость.  Сущность  не  в  торговле.
Сущность - в накоплении голубого серебра.  Как  ребенку,  приходится  тебе
втолковывать.
   У Дундула кадык  заходил  вверх  вниз  на  тощей  шее,  лицо  покрылось
красными пятнами. Однако купец не дал волю гневу.
   - Амбон, - продолжал он терпеливо. - Нехорошо стало в Тартессе. Ты  что
же - не видишь, что склады забиты оловом и медью, а торговать  не  с  кем?
Вспомни: фокейские корабли один за другим приплывали в Тартесс. А  теперь?
Мы поссорились с Гадиром, мы допустили, что Карфаген хочет  отнять  у  нас
морскую торговлю. Так дальше нельзя. Или мириться надо с  Карфагеном,  или
идти на него войной.
   - Ты, кажется, хочешь давать советы царю Аргантонию, Ослепительному?  -
высокомерно сказал Амбон.
   - А что худого в добром совете? Было время, царь прислушивался к совету
купцов. Мой дед сидел в совете старейшин...
   - Ты, я вижу, недоволен, Дундул.
   - Да, недоволен. Торговли нет,  а  когда  приходит  фокейский  корабль,
стражники не подпускают к нему честных купцов.
   - И правильно. Нечего вам там делать. Я беру фокейский товар.
   У Дундула и без того глаза были навыкате, а  тут  и  вовсе  вылезли  из
орбит.
   - Это как же? - выкрикнул он. - Ты ведь фокейский товар не забрал, свой
не дал, за руки при свидетелях с греком не брался - значит фокейский товар
свободный! Кто больше платит, тот и забирает! Как же иначе?
   - Ты недоволен, Дундул, а это значит, ты сомневаешься.
   - Слушай, Амбон, я тебе  не  гончар  какой-нибудь.  Мы  к  тебе  пришли
требовать, чтоб стражники...
   - Идите, идите, почтенные, - сказал Амбон,  поднимаясь  и  принимая  от
раба тонкий хитон. -  И  не  забудьте  принести  дары  Нетону  за  доброту
стражников.
   - А может, Черному Быку? - закричал Карутан.  -  Смотрите-ка  на  этого
сына Океана, так и лезет в блистательные!
   - Не кричи, - поморщился Амбон. - Тебе не дано судить о высоком.  Кошка
цапле не подруга.
   Но Карутана уже понесло. Замахал руками, затопал ногами.
   - О высоком не суди, старым богам не молись,  а  дары  велят  возить  в
дворцовый храм и на Нетона и на Быка!
   - Эй, за такие речи и на рудники можно...
   - На рудники? -  Дундул  медленно  надвинулся  на  Амбона.  -  Кого  на
рудники? Купца на рудники? Да ты... - Он задохнулся  от  злости.  -  Я  во
дворец тоже дорогу знаю, вот донесу, на чем  ты  разбогател!  Самого  царя
обвешивал, двадцать повозок бараньего сала не додал для  царского  войска,
жирный кот!
   Амбон с яростным  визгом  вцепился  в  длинную  дундулову  бороду.  Тут
подскочил Карутан, ударил его по уху. Амбон взвыл, заорал:
   - Эй, рабы!.. Бейте их, разбойников!
   Из всех дверей повысовывались головы. Рабы,  услыхав  про  разбойников,
смотрели  с  опаской.  А  купцы  между  тем  неуклюже  лягались,   сопели,
размахивали кулаками. Карутан изловчился,  попал  ногой  в  толстое  брюхо
Амбона, тот плюхнулся в бассейн,  взметнув  фонтан  брызг.  Рабы  кинулись
вытаскивать хозяина, купцы, подобрав полы, побежали к выходу.
   На пустынной, раскаленной солнцем улице Карутан остановился, спросил:
   - Что делать будем?
   - К Миликону, - прохрипел сквозь одышку Дундул.


                   - У вас купцы жалуются прямо по Гоголю: дескать,  и  на
                Антона берут, и на Онуфрия.
                   - Действительно. Но  что  поделаешь,  с  купцов  всегда
                брали.
                   - И потом - драка, хватание за  бороду,  Амбон,  как  в
                старых фильмах, падает в бассейн. Не нравится мне это.
                   - И нам не нравится, когда дерутся. Но  ведь  мы  пишем
                про  торговцев   салом   и   оловом,   а   не   про   Сафо
                фиалкокудрую...
                   - При чем тут Сафо? Вы и в предыдущей главе на  пиру  у
                Сапрония драку устроили. Не слишком ли много драк?
                   - Пожалуй, вы правы. Но учтите, что иберы, в том  числе
                и тартесситы, были очень вспыльчивы.
                   - В общем, ваши недовольные купцы не  вызывают  у  меня
                симпатии, хотя, быть может, с исторической точки зрения их
                требования  справедливы.  По-моему,  они  просто  завидуют
                преуспевающему Амбону.
                   - Ну конечно, они не бунтари, а торговцы.
                   - Вот именно. Предложи им титул блистательного - они бы
                сразу перестали брюзжать на новые порядки в Тартессе.



9. ЗАБОТЫ ВЕРХОВНОГО КАЗНАЧЕЯ

   Подле моста через протоку, что отделяла  квартал  моряков  от  квартала
оружейников,  Миликон  велел  рабам  остановиться.   Он   откинул   полог,
внимательно осмотрелся.
   По кривой улочке в облаке пыли медленно  ехали  несколько  всадников  в
желтом. Один из них, выпучив глаза, дул в глиняную  трубу.  На  рев  трубы
сбегался  народ.  Останавливались  рабы,  опуская  на  землю  поклажу.  Из
продымленных мастерских выходили мокрые  полуголые  ремесленники  -  после
адского полыхания горнов знойное тартесское солнце казалось  им  не  жарче
лучины. Женщины в темных одеждах сбивались в кучки, бойко тараторили.
   Труба смолкла. Бритый глашатай, потрясая палкой, начал выкрикивать:
   - Слушайте, тартесситы! Слушайте и запоминайте мудрое изречение  нашего
царя Аргантония, Ослепительного!
   И он произнес нараспев:

   - Сущность не в рыбе иль мясе к обеду.
   Славить молитвою царское имя,
   Царскую волю исполнить - вот сущность!

   Глашатай выкрикнул изречение еще и еще, потом, желая убедиться,  хорошо
ли оно уложилось  в  этих  нечесаных  головах,  ткнул  палкой  в  пожилого
сутулого ремесленника:
   Эй, кривоногий, ну-ка повтори то, что я сказал!
   Тот выплюнул жвачку, хрипло ответил:
   - Это... рыбы, значит, поменьше жрать. А мяса... это...  мы  его  и  не
видим...
   - Правильно, - кивнул глашатай. - Не  в  рыбе  сущность,  а  в  величии
Ослепительного. Разойдись!
   И он поехал дальше во главе отряда.
   Миликон плотно задернул полог, откинулся на  подушки.  Он  слышал,  как
неспешно протопали мимо всадники, как они переговаривались:
   - Одно только и запомнил - рыбы поменьше жрать.
   - Разве такому втемяшишь сущность?
   - Это чьи же здесь носилки?
   - Из блистательных кто, должно быть.
   - За девкой, наверно, приехал. У оружейников жены знаешь какие?
   - Зна-аю. Тронешь ее - обожжешься!
   Действительно, обнаглели  павлидиевы  стражники,  подумал  Миликон.  От
безнаказанности обнаглели, от сытной пищи.  Он  вспомнил  купцов,  которые
вчера приходили жаловаться. Он их утешил, пообещал, что скоро они  получат
возможность  широко  торговать,  как  в  прежние  времена.  А   пока   что
посоветовал  сидеть  дома  и  ждать.  Да,  пусть  ожидают.  Теперь   будет
действовать он, Миликон.
   Грубый хохот стражников удалился, стих. Миликон выглянул:  улочка  была
пуста. Он слез с носилок, велел рабам ждать, а сам быстро перешел  протоку
по шатким мосткам и направился к зарослям камыша. Здесь, на низком  берегу
Бетиса, стояла канатная мастерская купца Эзула.
   Эзул встретил высокого гостя на пороге. Засуетился,  заблестел  влажным
голым черепом, собрался было пасть ниц, но Миликон остановил его.  Морщась
от болотной вони, прошел  в  убогую  каморку  за  мастерской.  Эзул  мелко
семенил следом.
   Миликон опустился на скамью, брезгливо отстранил поданную купцом чашу с
вином.
   - Никто тут не крутился из этих, павлидиевых?
   - Нет, светозарный, - ответил Эзул. - Я сам трижды обошел мастерскую  -
никого нет.
   - Ну, слушай. Я отдал повеление. Завтра главный оружейный  склад  будет
открыт. Найми тридцать повозок и за час до восхода солнца гони  к  складу,
мои люди  их  нагрузят.  Слушай  дальше.  Сегодня  же  передай  греку  мое
повеление: пусть к вечеру переведет корабль к крайнему восточному причалу.
Там потише, чем в порту,  меньше  чужих  глаз.  А  с  утра  вытряхнешь  из
греческого корыта наждак - да смотри не растряси с повозок, чтоб  весь  до
последней пылинки был доставлен на склад, -