а если облачен, то в
шею. Свистели пращи, осыпая бунтовщиков свинцовыми "желудями". Падали рабы
под ударами стражников, но было их много, и жизнь  стоила  им  недорого  -
проткнут ли копьем или подыхать  от  язв  веселой  болезни.  Бесстрашно  и
яростно бились они, тесня стражу к воротам, и вот уже передние  с  криками
прорвались к дому самого Индибила,  окружили  его.  На  гладко  утоптанной
площадке перед домом отчаянно рубился главный над стражей. Храбро  дрались
и силачи - телохранители  Индибила.  Свирепый  кантабр  кинул  в  главного
копье, промахнулся. Взревев,  обхватил  ручищами  врытый  в  землю  столб,
вывернул его и  пошел  на  главного,  крутя  столб  перед  собой.  Главный
попятился, пытаясь уклониться. В следующий миг страшный удар размозжил ему
голову.
   Бой закончился лишь на рассвете. Смолкли крики и звон  оружия,  и  стал
слышен шум горной речки. Сотни  трупов  устилали  землю.  Небольшая  кучка
уцелевших  стражников,   окруженная   восставшими,   жалась,   затравленно
озираясь, к крыльцу. Из дома выволокли Индибила в изодранной  одежде.  Его
бил озноб, нижняя челюсть  отвисла.  Под  ненавидящими  взглядами  Индибил
бессильно опустился на ступеньку, ноги не держали его.
   - Что будем с ним делать? - спросил Ретобон.
   - На рудник! - выкрикнул кантабр. - Завалить  камни  -  пусть  подыхай,
собака!
   - Правильно! - загалдели рабы. - На рудник его! Пусть отведает  веселой
болезни!
   - Стойте! -  Из  толпы  выступил  невысокий  раб  с  жесткими  светлыми
волосами. - Они звери, это так, но мы зверями быть не должны.
   - Заткнись, Поэт.
   - Добренький нашелся! Они-то тебя не жалели!
   - Не нужна нам излишняя  жестокость,  -  упорствовал  светловолосый.  -
Проткните его копьем, и все. Пусть  в  проклятый  голубой  рудник  никогда
больше не ступит нога человека!
   - Поэт прав, - сказал Ретобон. - Мы не звери. Покончить  с  ним  сейчас
же!
   Он махнул рукой в сторону Индибила и стражников. Так уж получилось само
собой, что Ретобон оказался вожаком у восставших.


   Ущелье бурлило. Вырвавшиеся на волю рудокопы,  плавильщики,  каменотесы
разобрали оружейные склады, опустошили сарай с запасами продовольствия. Из
личного погреба Индибила вытащили пузатые пифосы с вином. Целиком жарились
на вертелах  бараны  из  стада,  принадлежавшего  стражникам.  Тут  и  там
горланили песни. Непривычная сытость и выпивка валили рабов с ног.
   Ретобон и его друзья понимали, что это опасно: стоит прискакать  сейчас
в ущелье отряду стражников  с  какого-либо  из  ближних  рудников,  и  они
перебьют восставших, как кроликов. Но ничего Ретобон не мог  поделать.  Он
переходил от костра к костру, уговаривал рабов опомниться, доказывал,  что
нужно выставить у входа в ущелье сильный заслон... Напрасно! За  Ретобоном
плелся пьяный гигант-кантабр, нацепивший на голову шлем с высоким гребнем.
Он весело напевал на своем языке  что-то  тягучее.  У  одного  из  костров
кантабр увидел старых знакомых - Горгия и Диомеда.
   - Грека! - рявкнул он и хлопнул Горгия по плечу так, что  тот  чуть  не
подавился бараньей костью, которую как раз обгладывал. - Грека  -  воля  -
хорошо!
   Он размахнулся, чтобы и Диомеда по-приятельски  хлопнуть,  но  тут  его
занесло, и, потеряв равновесие, кантабр свалился рядом с Горгием. Он и  не
сделал попытки подняться на ноги, почти сразу же захрапел.
   Ретобон пристально посмотрел Горгию в лицо. Ухмыльнулся.
   - Здорово, грек. Не помнишь меня?
   - Где-то видел я твои рябины, - сказал Горгий, - а где - не помню.
   - В порту в винном погребе однажды сидели, - напомнил Ретобон. - Тордул
еще заставил тебя пиво пить...
   - Верно! Еще задушили вы там кого-то.
   - Соглядатая, - кивнул Ретобон. - Как  же  ты  очутился  тут?  Тебя  же
Аргантоний на обед к себе позвал. Поругались вы, что ли?
   Горгий коротко рассказал печальную свою историю.
   - Вот как, - задумчиво проговорил  Ретобон.  -  А  я  и  не  знал,  что
Миликона прикончили... Предательством тут  пахнет,  клянусь  Быком.  -  Он
почесал одной ногой другую, ноги у него были босы  и  черны  от  грязи.  -
Похоже, что Миликон предал нас. Уж очень  быстро  нас  похватали...  будто
поджидали у крепостных ворот...
   - Ты бунтовал вместе с Тордулом? - спросил Горгий.
   - Мы дрались вместе. Потом нас  всех  пригнали  на  голубой  рудник,  а
Тордула оставили. А куда он подевался - не знаю.
   И тогда Горгий рассказал про Счастливчика Тордула. Ретобон,  присев  на
камень, слушал его, неподвижно уставив взгляд в пляшущий  огонь,  опираясь
обеими руками на меч.
   - Значит, уехал в  тот  самый  день,  как  папаша  его  стал  царем?  -
переспросил он, когда Горгий умолк.
   - Царем? - изумился грек. - Да ты шутишь, рябой.
   - Какие там шутки. Он сын Павлидия. Сам он уехал или силой  увезли?  Не
знаешь... Хотел бы я знать... - Ретобон опять задумался.
   Рядом затеяли игру с шлемом, свалившимся  с  головы  кантабра.  Рабы  с
хохотом поддевали шлем ногами, перекидывались.
   Вот кто, значит, покровительствует Тордулу, думал Горгий: сам Павлидий!
Ну и ну, с царским сынком, можно сказать, хлебал из одной миски...
   Кто-то сзади произнес заплетающимся языком:
   - От этих... которые с рудника... подальше держись. Заразные они...
   Горгий напряженно соображал, как теперь быть. Одно ясно: надо  поскорее
отсюда убираться, пока выход из ущелья открыт, пока снова  не  заневолили.
Вот только куда идти? Путь в Майнаку закрыт. Гемероскопейон? Есть ли  туда
дорога? В  этой  дикой  стране  заблудиться  ничего  не  стоит.  С  голоду
подохнешь. Или от жажды... Пробраться тайком в Тартесс, разыскать Тордула,
попросить, чтоб замолвил перед папашей словечко?  Опасно,  опасно...  Если
даже  и  доберемся,  то  простит  ли  Павлидий?  Простить  -  это   значит
признаться, что сам он, Павлидий, велел убить Миликона. Вот если бы  Эхиар
стал царем Тартесса...
   Горгий испытующе посмотрел на рябого. Ретобон все  сидел  перед  огнем,
глаза у него слипались, острый подбородок уткнулся в  раздвоенную  рукоять
меча. Может, они и впрямь заразные, эти, с рудника?
   - Ты спишь? - сказал Горгий. - Послушай,  есть  тут  в  плавильне  один
старый раб...
   И он рассказал Ретобону, как Тордул всюду искал раба с  царским  знаком
на груди и как он, Горгий, обнаружил этот знак у Молчуна.
   С Ретобона мигом слетела сонливость. Он вскочил, потребовал  немедленно
разыскать Молчуна. Хорошо,  что  Полморды  был  тут  как  тут,  слушал  по
привычке чужие разговоры.
   - Молчун в своем сарае, - сообщил Полморды. - Сам видел,  как  он  туда
пошел.
   Дверь сарая оказалась на  засове.  Ретобон  навалился  плечом  -  дверь
заскрипела, подалась. Тут же перед вошедшими выросла темная фигура.
   - Назад, - глухо сказал Молчун.
   За его спиной дымил горн. В  красноватой  мгле  Горгий  успел  заметить
сколоченный из досок стол и несколько сосудов разной величины на нем.
   - Я Ретобон. Я вывел рабов из рудника голубого серебра. Мы свободны. Ты
тоже теперь свободен, старик.
   Да  пошлют  ему  боги  просветление,  подумал  Горгий,  всматриваясь  в
бесстрастное лицо Молчуна.
   - Назад, - повторил Молчун, надвигаясь.
   Ретобон и Горгий попятились. Молчун  вышел  вслед  за  ними  из  сарая,
плотно прикрыл дверь и прислонился к косяку.
   - Кто станет теперь добывать голубое серебро? - спросил он.
   - Никто, - ответил Ретобон. - Горные духи не будут больше губить людей.
   - Плохо. - Молчун покачал головой. - Надо копить голубое серебро.
   Один из друзей Ретобона зло выкрикнул:
   - Тебе надо, так иди добывай сам!
   - Еще мало накоплено, - упрямо сказал Молчун.
   - С нас хватит, - отрезал Ретобон. - Послушай, как твое имя?
   Старик не ответил. Бормотнул что-то под нос, толкнул дверь, намереваясь
войти в сарай. Горгий понял, что наступило решительное мгновение,  угодное
богам. Он заступил старику дорогу и быстрым движением рванул рубище с  его
плеча. Молчун выпрямился, по его тусклым, как бы мертвым  глазам  пробежал
огонек гнева.
   Ретобон впился взглядом в знак-трезубец под выпирающей ключицей.
   - Царь Эхиар! - закричал он радостно. - Истинный царь Тартесса! Мы тебя
нашли!


   От костра к костру переходили Ретобон и его друзья. Рассказывали рабам,
как много лет назад верховный жрец Аргантоний не дал вступить  на  престол
законному наследнику Эхиару, обманом  и  силой  захватил  трон  тартесских
царей, а самого Эхиара, лишив имени,  навеки  бросил  на  рудники.  Теперь
Эхиар найден  по  тайному  знаку  на  груди.  Настало  время  восстановить
справедливость: Павлидий не царского рода, он не имеет права  на  престол.
Это право имеет лишь Эхиар.
   Рабы слушали,  поплевывая  и  почесываясь.  Кто  соглашался,  а  кто  и
возражал:
   - Может, оно и так, да гнилая рыба не слаще тухлого мяса. Нам-то что за
дело, кто будет сидеть на престоле?
   - Вы, лишенные разума! - горячились друзья Ретобона. - Царь  Эхиар  сам
изведал рабской доли, он будет благоволить рабам. Он отпустит вас по домам
и даст вам вдоволь пищи!
   - Так уж и отпустит, - опять  чесались  сомневающиеся.  -  Кто-то  ведь
должен добывать медь и серебро?
   - Верно, - ответил Ретобон. - Царь Эхиар разгромит гадирцев и  заставит
работать на рудниках военнопленных.
   - Это еще разгромить надо...
   - Тьфу на вас, безмозглые!
   - Эй, послушайте! - кричал Нирул, светловолосый рудокоп, известный  под
кличкой Поэт. - Разве  вы  не  слыхали  от  дедов,  как  было  в  старину?
Тартесситы жили, как все, они сами выбирали  вождя,  и  старейшины  решали
дела племени. Они в честном бою добывали иноплеменных рабов...
   - Знаем! - гаркнули  из  толпы.  -  Тартесситы  захватили  нашу  землю,
цильбиценскую!
   - Илеатов побили!
   - Да поймите же, это были честные войны, и побеждал тот, кто сильнее! -
кричал, надсаживаясь, Нирул. - Так было всегда!  А  потом  пришли  с  моря
проклятые  сыны  Океана,  они  стали  заводить  свои  порядки.   Заставили
тартесситов поклоняться своему богу и  копить  никому  не  нужное  голубое
серебро. Они возвысили недостойных, а теперь  дошли  до  того,  что  стали
обращать в рабство своих сограждан, нас, тартесситов...
   - Не то говоришь, - шепнул ему в ухо  Ретобон.  -  Не  надо  про  сынов
Океана. Эхиар-то ведь тоже их потомок.
   Нирул озадаченно хлопал белесыми ресницами: ох, и  перемешалось  все  в
Тартесском государстве...
   А рабы меж тем орали:
   - Нам-то что за дело до вашего Тартесса!
   - По дома-ам!
   Гигант-кантабр, окруженный горцами-соплеменниками, ревел во всю глотку,
что надо  идти  на  проклятый  Тартесс,  разграбить  его  и  разрушить  до
основания. Рабы-тартесситы, опасаясь за свои семьи, истошно кричали:
   - Не пускать дикарей в Тартесс! Лучше перебьем их на месте!
   Страсти накалялись. Уже какой-то горячий лузитанин  в  войлочной  шапке
замахнулся секирой на столь же пылкого тартессита. Тартессит схватился  за
меч. И хотя Ретобон и его друзья срывали голос,  пытаясь  унять  драчунов,
драка неминуемо переросла бы в страшное побоище - если  бы  не  случай.  В
ущелье на рысях влетел отряд стражников с ближнего рудника: кто-то, видно,
донес туда весть о бунте. Распри прекратилась сама собой.  Рабы  встретили
стражников градом камней и метательных  копий.  Мало  кому  из  стражников
удалось ускакать, да и за теми пустились вдогонку рабы, улюлюкая и  колотя
лошадей босыми пятками.
   - Вы сами видите, - надрывался Ретобон,  -  нельзя  терять  время!  Все
погибнем, если не покончим с  распрей!  Эй,  запрягайте  лошадей,  грузите
оружие и пищу! Разбирайтесь по  дюжинам,  выбирайте  старших!  Царь  Эхиар
поведет нас на Тартесс! Слава царю Эхиару!
   - Сла-ва-а-а! - вторили одни.
   - Долой! - орали другие. - Он чокнутый!
   - Я честный гончар, -  слышалась  скороговорка  Полморды.  -  Я  всегда
исполнял законы, а против господ никогда не шел. Зачем  нам  другой  царь?
Вот если помрет Павлидий, тогда, конечное дело, и Молчуна  можно...  этого
то есть Эхиара...
   А в это время царь Эхиар, далекий  от  страстей,  кипевших  вокруг  его
имени, в своем сарае раздувал огонь  в  горне  ручными  мехами,  помешивал
горячий расплав в глиняном сосуде, бормотал в свалявшуюся седую бороду:
   - Еще больше, еще немного... Отделить огонь от земли... силу от огня...
Помогите мне, тени царей Океана, будьте со мной!..
   К сараю подошел Козел со свертком под мышкой.
   - Я принес царю Эхиару достойную одежду, - объяснил он  людям,  которых
Ретобон поставил для охраны царя.
   - Ого! - сказал один из охраны, развернув сверток. - Где добыл?
   - В доме Индибила. Пустите меня, почтенные, к Ослепительному!
   Он постучал в дверь. Эхиар не откликнулся. Он осторожно  снял  сосуд  с
огня, слил что было сверху в  другой  сосуд,  к  густому  остатку  на  дне
добавил щепотку порошка и снова поставил на огонь.
   - Пусти меня, Ослепительный, впусти недостойного  раба,  -  скулил  под
дверью Козел. - Я принес тебе белые одежды...
   - Огонь от земли... Силу от огня... - невнятно доносилось из сарая.
   Подошел Ретобон с тяжелым двуручным мечом на  плече.  Ногой,  обутой  в
поножи и боевую сандалию, ударил в  дверь,  сорвал  ее  с  ветхих  кожаных
нетель.
   - Царь Эхиар, - сказал он решительно, - веди нас на Тартесс, твой  трон
ожидает тебя.
   Старик вскинул на него затуманенный взгляд, отблески огня играли на его
изуродованном лице.
   - Еще мало голубого серебра, - внятно сказал он. - Надо  больше...  еще
немного...
   - Хватит, - отрезал Ретобон. И закричал,  обернувшись:  -  Эй,  царские
носилки сюда!


   Шла, катилась с гор, громыхала повозками, гомонила  многоязычной  речью
лавина взбунтовавшихся рабов. Рудник  за  рудником,  поселок  за  поселком
вливались в войско. Скакали во все стороны гонцы  на  запаренных  лошадях,
громкими криками сзывали людей:
   - Истинный царь Тартесса Эхиар, Ослепительный, прощает долги и  записи!
Он дает волю рабам! Идите к нам, идите вместе с нами  на  Тартесс!  Смерть
Павлидию, слава царю Эхиару!
   Неудержимо и грозно катилось с гор воинство - к устью  реки,  к  синему
Океану, к великому, ненавистному и любимому городу Тартессу. Впереди  конь
о конь с Ретобоном ехал  с  тяжелым  копьем  наперевес  могучий  волосатый
кантабр. Далеко окрест разносился рев тысяч охрипших глоток:
   - Слава истинному царю Эхиару!


                   - Понятно, какой металл вы называете голубым  серебром.
                Но для чего оно нужно правителям Тартесса?
                   - Разрешите  ответить  на  вопрос  вопросом.  Для  чего
                фараоны тратили десятки лет и тысячи жизней на  сооружение
                пирамид? Для чего римляне заставляли население завоеванных
                областей  возводить  колоссальные  портики?  Для  чего  на
                острове Пасхи вырубали каменными топорами из цельных  скал
                огромные статуи?
                   -  Выходит,  накопление  голубого  серебра   столь   же
                бессмысленно, как сооружение пирамид?
                   - Бессмысленно - не то слово. С точки  зрения  фараона,
                строительство пирамиды, как выражение идеи его могущества,
                имело огромный  смысл.  Возможно,  когда-то  и  властители
                Атлантиды копили голубое  серебро  с  определенной  целью.
                Впоследствии цель забылась, затерялась, но остался ритуал.
                   - Опасное, опасное это занятие...



15. ГОНЕЦ ПАВЛИДИЯ

   Ретобон сидел на каменистой  осыпи,  уперев  подбородок  в  раздвоенную
рукоять меча, и поджидал гонца Павлидия. Отсюда, с холма в северо-западной
части острова, был хорошо виден Тартесс. Прямо на юг -  крепостные  стены,
за ними высились мрачный, увенчанный гребнями царский  дворец,  серебряный
купол храма, темно-серая башня Пришествия. На востоке, за лесом, - главная
дорога, что бежит от мостов в северной части острова  на  юг,  к  торговым
рядам, причалам и верфям. По  ту  сторону  дороги  -  беспорядочная  белая
россыпь жалких домишек: квартал горшечников, квартал  медников,  дальше  к
юго-востоку дымят горны в квартале оружейников, еще дальше, на оконечности
острова, богатый  купеческий  квартал.  Двумя  рукавами  Бетис  охватывает
остров, и желтизна реки Постепенно голубеет, сливаясь с океанскими водами.
   Тартесская гавань забита кораблями - нет им теперь хода в  океан.  Если
хорошенько присмотреться, можно увидеть в утренней дымке неясные  черточки
на воде - корабли карфагенян. Они-то и заперли гавань.  Угрожают  великому
Тартессу...
   На душе у Ретобона было невесело. Миновало две недели с той  поры,  как
победоносное войско восставших рабов, смяв заслоны павлидиевых стражников,
хлынуло но трем мостам в  северную  часть  острова,  с  ходу  ворвалось  в
городские кварталы. Тут-то  и  столкнулись  повстанцы  с  главными  силами
Павлидия. В узких кривых улочках квартала горшечников несколько  дней  шла
свирепая сеча. Стражники были хорошо обучены воинскому искусству,  и  рабы
дрогнули,  несмотря  на  численный  перевес.  Ретобон  велел  отходить   в
северо-западную часть острова,  рассчитывая  закрепиться  там  в  лесу,  в
загородных домах тартесской знати. Много людей было потеряно при отходе  -
и не только от копий и секир стражников. Кое-кто  из  городских,  побросав
оружие, предпочел скрыться в лабиринте  лачуг  и  мастерских,  заслониться
бабьими  пеплосами.  Но  главный  урон  нанес  кантабр.  Видя,  что   дело
затягивается и в открытом бою царское войско не  одолеть,  он  увел  своих
соплеменников, а за ними потянулись и рабы из других иберийских племен,  и
пылкий Ретобон проклял беглецов от имени царя Эхиара.
   На открытом песчаном берегу у мостов людей кантабра встретили  пращники
и тяжелая конница. Много здесь было порублено рабов, много трупов  унес  в
океан желтый Бетис, и лишь небольшой группе удалось прорваться к мостам  и
уйти на север, в далекие дикие горы.
   Поредевшее войско Ретобона раскинулось лагерем,  укрепилось  в  лесу  у
подножия  холма.  На  облетевших  по-осеннему  деревьях  засели   отборные
лучники. Полукольцо из перевернутых  повозок  окружило  лагерь,  а  другой
стороной он выходил к морскому берегу. Много  раз  кидались  стражники  на
приступ, но  всякий  раз  откатывались.  Рабы  отбивались  с  ошеломляющей
яростью - теперь им и вовсе нечего было терять. Но шел  день  за  днем,  а
запасы еды, взятые в погребах загородных домов, начинали угрожающе  таять.
Теперь стражники, окружив лагерь повстанцев, выжидали. Видно, решили взять
рабов измором.
   А сегодня утром, только встало солнце, в лесу загремела  боевая  труба.
Глашатаи зычными голосами принялись выкрикивать, что царь Павлидий пожелал
вступить в переговоры с вожаком рабов и шлет своего гонца.  Ретобон  велел
крикнуть в ответ, что согласен принять гонца.
   Со склона холма увидел Ретобон: из северных ворот крепости  выехали  на
лошадях двое, один держал копье, увитое виноградной лозой, -  знак  мирных
намерений. Ретобон спустился к подножию холма, поросшему  ивняком,  прошел
на полянку с колодцем и коновязями - здесь ожидали его ближайшие друзья  и
помощники.
   Из-за деревьев шагом выехал  павлидиев  гонец,  сопровождаемый  пожилым
стражником  и  несколькими  повстанцами.  Взгляд  Ретобона  скользнул   по
лиловому гиматию гонца, стянутому широким ремнем, потом поднялся выше -  и
замер, прилепившись к лицу. Ретобон не верил своим глазам.
   Тордул спешился и пошел навстречу.
   - Не ожидал? - спросил он, улыбаясь.
   - Знал бы я, какого гонца шлет Павлидий, не принял бы, - хмуро  ответил
Ретобон.
   - Я сам напросился. - Тордул  сунул  руки  за  пояс,  спокойно  оглядел
сподвижников  Ретобона.  -  Как-никак  мы  старые  дружки,   легче   будет
столковаться.
   - Шелудивый пес тебе дружок, а не я, - отрезал Ретобон.
   У Тордула сжались твердые губы, на  скулах  проступили  красные  пятна.
Однако он поборол гневную вспышку.
   - Ладно. Сейчас ты поймешь, что