о которых говорил доктор.
     Маша не догадывалась о намерениях  отчима  и,  с  радостным  чувством
явившись из больницы, завалилась спать, а  на  следующее  утро  с  тем  же
светом в душе отправилась на занятия.
     Химия. Самый ненавистный урок.  В  Машином  дневнике  было  записано:
"подготовиться к лабораторной". Естественно, ни к какой лабораторной  Маша
не готовилась, и на урок  она  плелась  крайне  неохотно.  По  дороге,  на
лесенке,   у   нее   появилась   идея   поэкспериментировать   со    своим
новоприобретенным даром. Именно на химичке-Крокодиле.
     Урок начался, дежурная раздала комплекты реактивов, и все,  глядя  на
доску, где  заранее  были  написаны  формулы  будущих  реакций,  принялись
сливать жидкости в нужных пропорциях и  подогревать  полученные  смеси  на
голубых язычках спиртовок.
     Но один человек всего этого не делал. Маша. Она сидела  без  движения
и, сосредоточенно глядя на учительницу, про себя повторяла: "Меня  нет.  Я
не существую. Меня нет..." Она твердила это заклинание так упорно,  что  у
нее слегка заболела голова. И  ей  уже  стало  казаться,  что  желание  ее
передалось учительнице, когда та, встретившись с ней взглядом,  язвительно
поинтересовалась:
     - А тебе, деточка, особое приглашение требуется? У меня на лбу ничего
не написано. И нечего строить такие невинные глазки, мальчикам их строй, а
мне не глазки твои нужны, а знания.
     Маша обиделась. Обиделась сильно. Ее  пытаются  опозорить,  выставить
перед ребятами посмешищем. Ярость  горячей  волной  поднималась  откуда-то
снизу, заставляла  чаще  биться  сердце,  перехватывала  дыхание,  сжимала
виски...
     Ах, бедная, бедная  женщина-мышка,  бедное  неказистое  существо,  по
кличке Крокодил (прозванное так не по нраву, а по внешнему сходству),  оно
еще и  не  ведало,  что  вовсе  не  всегда  учителю  удается  безнаказанно
поизмываться над смазливой  ученицей  и  взять  таким  образом  реванш  за
многолетнее одиночество.
     - Иди-ка, деточка, к доске, - продолжала она, - покажи всему  классу,
на что ты способна.
     Маша встала и, не опуская глаз, на негнущихся ногах двинулась к столу
преподавателя.  "Меня  нет!  Меня  нет!"  -  кричала  она  мысленно,   под
аккомпанемент пульса в висках. И,  не  выдержав  ее  взгляда,  учительница
опустила глаза.
     Маша поравнялась со  столом  и,  боясь  упасть  от  головокружения  и
оттого, что весь мир заволокло  плотным  розовым  туманом,  схватилась  за
крышку обеими руками.  И  отчетливый  монотонный  голос  зазвучал  в  ней,
протяжно и раскатисто выговаривая бессмысленные слова  неземного,  но  уже
знакомого ей по звучанию языка... Маша не потеряла сознания, когда все это
резко прекратилось, и ясность восприятия быстро вернулась к ней.
     В этот момент учительница подняла взгляд, но никого  перед  собой  не
увидела. "Дерзкая девчонка, - подумала она, я вызываю ее к  доске,  а  она
имеет наглость, даже не пытаясь спросить разрешения, уйти из класса..."
     И тут она увидела нечто такое, что запомнится ей  на  всю  оставшуюся
жизнь. Сами собой  из  подставки  одна  за  другой  принялись  выскакивать
пробирки и выливать свое содержимое в большую колбу.
     Присев на  краешек  стула  по  причине  самопроизвольного  подгибания
коленок, Крокодил, прикрыв,  чтобы  удержаться  от  крика,  рот  ладошкой,
огромными от ужаса глазами следила за  полетами  пробирок  и,  рефлекторно
прочитывая на их стенках  химические  знаки,  выстраивала  в  уме  формулы
реакций, происходящих сейчас в колбе. Последняя из этих  формул  выглядела
так:

                      2H2 + O2 = 2H2O + 136,74 ккал;

     что означает: компоненты полученной в результате невероятных  полетов
колб смеси водорода и кислорода (называемой химиками "гремучим  газом")  в
случае возгорания войдут в данную реакцию, что вызовет  выделение  во  вне
большого количества тепла. Говоря проще, рванет.
     Словно подслушав ее  мысли,  со  стола  соскочил  и  взмыл  в  воздух
спичечный коробок. Зависнув над столом он открылся и,  выползшая  из  него
спичка  шаркнула  о  коричневый  бочок.  "Ай!.."  -  тихонько   прокричала
Крокодил. Но было поздно. Она только и успела, что  вскочить  со  стула  и
прижаться спиной к доске.
     Маша, собственно, и хотела взрыва. Она была уверена, что  если  слить
несколько веществ и поджечь полученную смесь, она  обязательно  взорвется.
Как бы неправа она ни была, на этот раз она-таки угадала.


     Взрыв потряс школу. Стекла из окон кабинета химии вылетели со звоном,
слившимся с  криками  ребят  и  воем  пожарной  сигнализации.  Отброшенная
взрывной волной к первой парте, Маша терла обожженные руки  и  истерически
хохотала. Химичка в глубоком обмороке вдоль стенки сползала на пол.  А  из
коридора доносился топот бегущих к месту происшествия людей.
     - ...Так и знай, - кричал на  Машу  рассерженный  седой  директор,  -
даром тебе эта выходка не пройдет! Так и передай своей мамочке!
     - Но я не вижу ее, не вижу... - причитала химичка.
     А непонимавший, что она имеет в виду, директор успокаивал ее:
     - Ну ничего, ничего, это шок, это  пройдет,  все  целы  и  невредимы,
ничего не случилось.
     ...Для одноклассников Маша оставалась видимой, и они  с  наслаждением
лицезрели  разыгранный  ею  у  доски  спектакль.  Теперь,  провожаемая  их
восхищенными взглядами, Маша, подавленная  мыслью  о  предстоящем  тяжелом
разговоре с матерью, шла по коридору второго этажа. И  тут  случилось  то,
ради чего она готова была бы  пережить  десяток  подобных  разговоров:  ее
догнал Леша Кислицин и САМ обратился к ней:
     - Что тебе будет?
     - Не знаю, -  улыбнулась  Маша  и  почувствовала,  как  улетучивается
тяжесть с ее души. - Кажется из школы выгонят.
     - Ну и черт с ней, с этой школой, - сказал Леша, - ты и не жалей.  Я,
между прочим, тоже ухожу отсюда. Предки в новом микрорайоне хату получили.
Обидно, конечно, в чужом классе школу заканчивать: последний звонок там...
Но с ребятами-то я буду встречаться. А учителя меня здешние достали - один
понт, а знаний - ноль.
     Он проводил ее до дому. Впервые мальчик провожал ее до дому. И  сразу
не какой-нибудь бросовый, а  именно  ее  Атос.  Они  еще  несколько  минут
проболтали возле ее подъезда, и она, словно на крыльях, взлетела  на  свой
этаж, беспрестанно повторяя адрес Лешиной новой квартиры,  который  он  ей
только что продиктовал, и номер телефона: 32-12-43. А дома  все  это  было
занесено в блокнот и любовно окружено маленькими рисованными розочками.
     А вечером того же дня на семейном  совете  было  бесповоротно  решено
отправить ее к отцу в Питер. Идею эту высказал отчим;  мать  прослезилась,
не желая отпускать дочку так далеко, но ей на работу уже успели  позвонить
из ГОРОНО и предупредить, что после сегодняшнего ЧП в ЭТОЙ школе Маше  уже
не  учиться.  "Да  и  вообще,  может  быть  стоит  обратить  внимание   на
профессионально-технические училища? Так много отличных специальностей..."
И иного способа наиболее безболезненно замять это дело не знала и  она.  С
мыслью о скорой разлуке пришлось смириться. Тем более, что, как бы не было
тяжело, но  таким  образом  автоматически  решался  вопрос  об  отношениях
Степана Рудольфовича с падчерицей-невидимкой. А отношения эти обещали быть
сложными.
     Значит - в Ленинград. В Петербург. В Питер!




                                   МЕРИ


                                    1

     Она сидела в углу тесного, но уютного кооперативного кафе  "Охта"  на
Тульской и, с наслаждением чередуя глоточки сдобренного  коньяком  кофе  с
затяжками купленного у цыган "Родопи", наблюдала  в  щелку  между  шторами
суету автомобилей на Большеохтинском мосту. Вообще-то, курила она немного,
скорее "баловалась", но  после  "дежурства"  -  после  суток  вынужденного
аскетизма - грех было не закурить.
     Здесь, в "Охте", вечерами паслась одна и та  же,  давно  набившая  ей
оскомину, публика, но так уж вышло, что в свое  время  именно  тут  она  с
неожиданной, выгодной для себя, стороны узнала Якова, тут  стала  брать  у
него задания и получать заработанное.
     Сейчас, вместе с  отцом,  его  второй  женой  -  миловидной  и  очень
тактичной  брюнеткой  Варварой  Сергеевной   -   и   парой   трехгодовалых
братьев-близняшек, она жила в роскошной хате, совсем в другом конце города
- на Васильевском. Но четыре года назад, когда она как снег свалилась отцу
на голову, он,  в  ожидании  квартиры,  ютился  в  комнатке  институтского
общежития, окна которой выходили на Охтинское кладбище; и забегаловка  эта
была ближайшим к ее жилищу "очагом культуры".
     Полтора года, пока учеба в ее новой школе шла в первую смену,  именно
тут вечерами после занятий Маша и оставляла все присланные  мамой  копейки
(и как же ей их не хватало!).  Но  когда  со  второго  полугодия  девятого
класса их перевели во вторую смену, она начала  застревать  в  "Охте",  до
школы не доходя; на том ее учеба и закончилась. И денег стало  не  хватать
еще сильнее.
     - Хелло,  Мери!  -  прервал  ее  воспоминания  Яков,  подсаживаясь  и
закуривая.
     - Привет.
     - Ну и чем же ты  порадуешь  меня  сегодня?  Надеюсь,  как  всегда  -
исчерпывающей информацией? - он положил свою ладонь на  ее  руку,  но  она
демонстративно сбросила ее, и ответила подчеркнуто бесстрастно:
     - Значит, так. Снова ты меня подставил.  Снова  муж,  жена  и  кто-то
третий. Сколько раз я  просила  тебя:  давай  нормальные  дела  -  шантаж,
кровная месть, что угодно! Только избавь меня от семейных  драм.  Ревнивые
мужья и неверные жены! Меня колотит  от  слова  "семья".  Или  ты  мне  не
доверяешь? Я себе работу найду, будь спокоен...
     - Ну что ты, Мери, что ты?.. Не заводись. Откуда я знал, что это дело
раскрутится именно так? Клиент сообщил только о двух покушениях на него. О
причинах он даже не догадывался, кто же мог предполагать?..
     Яков прав. Собственно,  она  и  без  его  разъяснений  понимала,  что
банальность этого задания - не его вина. И вовсе не собиралась скандалить.
Но его холеная мордочка и его фамильярность сходу вывели ее из себя.
     - Ладно, - махнула она рукой, - записывай.
     Она  продиктовала  имя,  фамилию  и  адрес  человека,   организующего
покушения на ее клиента - Деева С.И. Она сообщила также, что человек  этот
- любовник Лизы, жены клиента. Она указала названия и  адреса  двух  кафе,
где обычно встречались любовники, сообщила день и час их ближайшей будущей
встречи, пояснила, что встретившись, они будут обсуждать план  третьего  и
теперь уже обязательно УСПЕШНОГО покушения.
     - Ай да Мери! - восторженно хлопнул себя по коленке  Яков,  -  ай  да
Маша - Пинкертон! Держи! - Он протянул  ей  вынутый  из  дипломата  пухлый
конверт. Она, не  пересчитывая  деньги,  сунула  его  в  сумочку,  а  Яков
продолжал: -  Когда  же,  наконец,  ты  расколешься?  Ты  же  в  курсе:  я
профессионал,  я  сыскное  дело,  как  азбуку  знаю;  невозможно  обычными
методами  выполнять  самые  сложные  задания  так  быстро  и  качественно.
Работаешь же ты за деньги. А за секрет я тебе сто штук сразу  отвалю.  Без
волокиты. Хочешь - даже авансом, я же верю тебе.
     - А я тебе - нет. Потому что знаю тебя "от и до". Сейчас у тебя таких
бабок нет даже близко. Мотор свой ты продавать  не  станешь,  скорее  мать
продашь. Значит, займешь. А после - просто меня грохнешь, заберешь  деньги
и долг вернешь.
     - За кого ты меня держишь?
     - За того, кто ты и есть. Не отдашь ты сто штук, сдохнешь  скорее.  А
сейчас я тебе нужна, и ты меня не  тронешь.  Даже  беречь  будешь.  -  Они
помолчали. - Да и не в этом даже дело, - продолжала она, смягчившись, -  я
же тебе тысячу раз повторяла: мой метод - единственная информация, которую
я не продаю. "Ноу хау". Лучше вот что. Передай  Дееву,  что  за  повторную
оплату я готова узнать с точностью до единого слова, о чем будут  говорить
его жена с дружком. А если даст десять штук, будет  ему  охрана  с  полной
гарантией безопасности.
     - А не круто берешь?
     - Не круто. Я его знаю. Для него это -  мелочь,  не  деньги.  Кстати,
тридцать процентов - твои.
     - Заметано. - Яков резко поднялся и,  нарочито  дружелюбно  подмигнув
ей, двинулся к выходу.
     Ситуация,  конечно,  идиотская:  ей  приходится  передавать   клиенту
условия через посредника, в то время как сама она уже почти неделю живет у
этого самого клиента дома, следит за каждым его и его жены шагом, знает  о
нем такое, чего не знают даже самые близкие ему люди...
     Правда, сам он, Деев  Сергей  Ильич,  директор  роскошного  ресторана
"Универсаль" на Невском, об этом даже и не подозревает. Ведь для него, его
жены и даже для любовника его жены она - невидима.
     Как пришла она к этому странному бизнесу?
     Три года назад Яков был студентом ее  отца  (заочником)  и  частенько
захаживал к ним - то зачет пересдать, то получить консультацию. Визиты его
особенно участились  с  появлением  Маши.  Как  это  ни  прискорбно,  Яков
попросту положил на нее глаз. Но дальше совместного просиживания вечеров в
"Охте" дело у них не зашло, ведь  к  тому  времени  она  уже  основательно
осознала собственную исключительность, и через это напрочь  избавилась  от
естественного для подростка обилия комплексов, и  голыми  руками  (к  чему
привык Яков) ее было не взять.
     В одной из бесед в кафе, желая поразить ее  воображение,  он  открыл,
что официально числясь  секретарем  малого  адвокатского  предприятия,  он
параллельно  (и  в  большей  степени)  занимается  частным  сыском;  имеет
небольшую, но надежную сеть агентов. А за  поставку  клиентов  выплачивает
вознаграждения юристам конторы (они часто сталкиваются  с  желанием  своих
собеседников кого-либо выследить или что-либо нелегально выяснить).
     Поразмыслив пару дней, Маша пришла к выводу, что  это  -  место,  где
она, наконец-то, сможет применить свои способности. Ведь вопрос о том, как
воспользоваться своим даром, уже давно мучил ее.
     Она уже научилась становиться невидимой без того  адского  напряжения
внутренних сил, которое требовалось ей прежде. Стоило ей лишь  пожелать  и
внимательно посмотреть  в  глаза  человеку,  как  тот  начинал  растерянно
озираться по сторонам, в поисках только что стоявшей  перед  ним  девочки.
Сама она, правда, чувствовала при этом сильное головокружение (после того,
как что-то ударяло ей в участок лба над глазами). И хотя через час-полтора
неприятные  ощущения  проходили,  она  все  же  понимала,   что   пытаться
воздействовать на двух человек подряд было бы опасно для здоровья, а то  и
жизни.
     Сперва Маша думала, что ее дар дает  ей  неограниченную  свободу,  но
вскоре убедилась, что это не так. Возможности ее жестко ограничивал  целый
ряд обстоятельств: во-первых, она так и не  научилась  снимать  "чары"  со
своей жертвы, во-вторых, вещи, которые она потом брала в руки, хоть  и  не
долго, но оставались видимыми, и, в третьих, сам момент  исчезновения  был
довольно заметным, ведь она не могла,  например,  зайти  в  комнату  сразу
невидимой, прежде она должна быть хорошенько рассмотрена...
     И еще. Злоупотребляя своим даром,  она  рисковала  наплодить  слишком
много невидящих ее людей. А ведь она намерена  хоть  изредка  менять  свои
туалеты, носить что-то в руках. И то тут, то там, кто-то будет  видеть  то
идущие по улице штаны,  то  плывущую  сетку  с  колбасой...  Ей  вовсе  не
импонировала  роль  человека,  вечно  находящегося  в  центре  нездорового
внимания, роль вечной причины уличных обмороков и истерик. Более того, она
рисковала стать даже более заметной, чем любой обыкновенный  человек;  что
может быть проще: выследить в толпе колышущуюся пустую шубку и  всадить  в
нее нож, если невидимка вам чем-то уж очень насолил?
     Стоит ли рисковать? После долгих раздумий Маша пришла к  выводу,  что
рисковать следует; но только для того, чтобы добыть МНОГО денег.  Но  как?
Маша,  без  излишних  терзаний  совести,  принялась   изобретать   способы
обогащения.
     Первое, что приходит в голову - подойти к кассиру  магазина  и,  став
невидимой, забрать деньги. Но это - гроши. К тому же в магазин  этот  путь
ей будет отныне заказан. А главное, деньги-то, которые  она  будет  брать,
кассир будет видеть, и черт его знает, какова будет его реакция.
     Банк?  Стать  невидимой  для  ВСЕХ  служащих  и  остаться  на   ночь?
Понадобится много дней, ведь в один день  более  одного  исчезновения  она
безболезненно делать не может. Но, допустим, она  сумеет  добиться  этого,
что дальше?.. Опять те же проблемы.
     Короче говоря, продумав все  варианты,  Маша  пришла  к  выводу,  что
пригоден для  нее  только  откровенный  грабеж:  взять  предмет  (сумочку,
например) на глазах  у  владельца,  а  затем,  вместе  с  этим  предметом,
исчезнуть. Но чем она будет отличаться от обыкновенного уличного срывателя
шапок? Подкарауливать в укромных закоулках одиноких  женщин?  Даже  крайне
эластичная (по причине юности) совесть Маши до такого ублюдочного варианта
не растягивалась.
     И вот, когда Маша уже пришла-было к обидному выводу, что  с  надеждой
сделать бизнес следует расстаться, что дар ее может пригодиться ей лишь  в
экстремальной  ситуации,  в  качестве  оборонительного   приема,   она   и
наткнулась на Якова. Что-что, а подсматривать и  подслушивать  она  сейчас
может, как никто другой, искусно. А платил Яков прилично. Он же, кстати, и
окрестил ее на штатовский манер, и сейчас большинство  знакомых  звали  ее
Мери и никак по-другому.
     Вскоре она дошла до такого мастерства, что по нескольку дней  к  ряду
могла, ничем себя не обнаруживая, жить в квартире своего клиента.  Сколько
было таких квартир...



                                    2

     "Сегодня!" - вот мысль, а точнее - ощущение, возникшее в душе  Сергея
Ильича в миг пробуждения. А еще через мгновение ощущение это оформилось  в
четкое суждение: "Сегодня меня снова попытаются убить".
     Он согласился на все условия Якова; сумма, которую тот  назвал,  была
много меньше того, во что сам Деев оценивал свою жизнь.
     Вначале он был  просто  сражен  сообщением  о  том,  что  инициатором
покушений на него был не кто-нибудь из коллег-завистников или из  прижатых
им сутенеров, вынужденных ныне платить ему дань, а наоборот - единственный
человек, которому поверял  он  все  свои  секреты  -  Лиза-Лизавета,  жена
родная, богоданная. Но в истинность этого сообщения он поверил сразу,  так
как моментально припомнились  ему  ее  участившиеся  вечерние  прогулки  к
подружкам, ее уклончивые ответы на вопросы о тратах, ее странные  холодные
косые взгляды, случайно пойманные им на себе, ее  безразличие  в  постели,
которое он принимал чуть ли не с благодарностью, полагая, что оно  -  плод
ее понимания, как в последнее время он выматывается на работе...
     Он знал, что, несмотря на свое ангельское личико, Лиза, когда она еще
работала официанткой, славилась среди своих подруг-коллег особым  талантом
облапошивания посетителей, особым цинизмом,  но  считал  это  естественным
профессиональным качеством, и оно не мешало ему  любить  ее.  Да,  любить.
Иначе разве было бы ему так больно узнать о ее подлости?
     Как-то он вернулся из командировки  на  несколько  дней  раньше,  чем
обещал. Лизы дома не было, он сварил себе кофе, съел  пару  бутербродов  с
паюсной икоркой и уже пошел-было ополоснуться в ванную, когда  в  прихожей
раздался звонок. Он открыл. На пороге  стоял  большой  красивый  брюнет  в
джинсовом костюме и  с  огромным  букетом  тюльпанов  в  руках.  Лицо  его
показалось Дееву знакомым, но тогда он еще не вспомнил -  откуда.  Брюнет,
увидев его, явно растерялся. После тягостной паузы он  спросил,  здесь  ли
живут Скворцовы, получил отрицательный ответ, извинился и  ушел.  А  минут
через десять в квартиру влетела запыхавшаяся Лиза. Мужу она,  естественно,
обрадовалась, порасспрашивала его о Москве, между