бъяснялось чадом  и  вонью,
заполнившими помещение.
     Закружилась  голова.  Маша  ухватилась  за  косяк,  согнулась,  и  ее
выполоскало на пол.
     В комнате  вспыхнул  свет.  Она  выпрямилась.  Только  сейчас  смогла
разглядеть сопровождавших отца людей  (второй  уже  протиснулся  мимо  нее
внутрь). Обоим лет по двадцать пять, оба коротко острижены, широкие,  явно
качки. Один - в спортивном костюме и кожаной куртке, другой - в кожаном же
плаще и черных джинсах.
     За  спиной  Копченого  и  его  сообщника  застегнули  наручники.  Рты
залепили пластырем. Гога пришел в сознание и даже смог идти, обняв  одного
из здоровяков.
     Вышли в "холодильник". Там Маша  увидела  прикованных  наручниками  к
крюкам для туш "Николая" и "алкаша". Так  же  победители  поступили  и  со
второй парой бандитов.
     Все происходило быстро и в почти полной тишине. Только в этот  момент
молчание нарушила Маша:
     - Я видела, как эти туши двигаются вверх. Им руки не вырвет?
     - Нет, там  желоб,  -  пояснил  один  из  новых  друзей,  -  он  ниже
человеческого роста. Просто, через пару часов они въедут на  кухню  вместо
туш...
     Через час Гога был  отвезен  домой,  а  Машу,  Отца  и  Соню  кормила
счастливая и умирающая от любопытства Варвара Сергеевна.
     Как выяснилось, двое сопровождавших Павла Ивановича когда-то были его
студентами, а  ныне  -  инструкторами  школы  милиции.  Исчезновение  Маши
обозлило отца, но от решения помочь ей он не отступил.  Вернувшись  домой,
твердо  взвесил  свои  возможности  и   осознал,   сколь   они   невелики.
Действительно, Маше он был бы только обузой.
     Вот тогда-то он и позвонил в школу милиции своим ученикам  (их  обоих
зовут Сашами). Во-первых, он знал, что они всегда будут рады ему помочь  и
не станут болтать лишнего, во-вторых, у них есть оружие, и  они  прекрасно
им владеют. В третьих, наконец, оба они держат руку на  пульсе  питерского
криминального мира.
     По телефону он не стал объяснять ничего, просто попросил приехать как
можно быстрее по очень важному делу. Они  появились  у  него  через  сорок
минут и выслушали его возбужденный рассказ. А еще  минут  через  двадцать,
сделав несколько телефонных звонков, уже точно знали, где искать Шахиню...


     Ела Маша через силу. Варвара Сергеевна  приготовила  гуляш,  а  после
сегодняшних событий его вид, запах, а главное - сознание того, что  это  -
ЖАРЕНОЕ МЯСО, вызывали у ней легкую тошноту. За то Соня набросилась на еду
как тигр: больше суток у нее не было во рту ни  крошки.  Только  уничтожив
все, что ей подкладывали,  она  кинулась  к  телефону  и,  позвонив  маме,
успокоила ее.
     Когда она вернулась к столу, Маша сказала ей:
     - Ну, вот и все, Соня. На этом все твои напасти закончились.  Я  была
их причиной. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь, но я  сделала  все
что могла.
     Все примолкли.
     - Ты теперь уедешь домой? - нарушила тишину Соня.
     - Да. Завтра же.
     - Как грустно. Я впервые в жизни нашла настоящего друга. Даже если ты
так и не считаешь. - Она произнесла это как бы с легким вызовом.
     - Я так считаю...
     - И ты всегда - желанная гостья в  этом  доме,  -  вмешалась  Варвара
Сергеевна. - Ты похожа на Машу, а мы все ее так любим...
     И все сидящие за столом некоторое  время  шмыгали  носами  и  утирали
глаза. Но вскоре ситуация из мелодраматической превратилась в  комическую.
Когда, просморкавшись, Павел Иванович жалобно спросил:
     - Дочка, а я тебя что же, теперь всегда только ТАК видеть буду?..
     И тут только Маша вспомнила о своей  выходке  и  дала  ему  посыл  на
видимость.



                                    4

     Добравшись от аэропорта на тачке до города и проезжая  через  него  к
дому, Маша поймала себя на мысли, что  на  этот  раз  она  вернулась  сюда
НАСОВСЕМ.
     Последнее "приключение" еще  раз  подтвердило  ее  нынешнее,  нажитое
методом проб и ошибок понимание ценностей  в  человеческой  жизни.  Ни  ее
сверхъестественный дар, ни деньги не отвели от нее  беду,  даже  наоборот,
именно они чуть не стали причиной ее гибели. А спасли ее - любовь  отца  и
его друзья. Любовь и дружба.
     И каким-то косвенным образом это сознание заставляло  ее  предпочесть
Москве и Питеру маленький провинциальный РОДНОЙ городок.


     Был вечер, около десяти. Дома она появилась внезапно, без  звонков  и
телеграмм, и они с матерью чуть не задушили друг друга в объятиях.
     Мама сильно постарела со дня их последней встречи в Ленинграде.  Даже
как-то "усохла". Степан Рудольфович же - наоборот - расплылся еще сильнее,
стал еще крикливее и, как показалось Маше, еще глупее.
     Все время, пока мама собирала на стол, он громогласно сообщал о своей
радости по поводу встречи с любимой падчерицей и  о  своих  сожалениях  по
поводу ее для него невидимости. (В этом случае Маша решила  не  открывать,
что научилась снимать свои чары.)
     - Ох, и красавица, наверное, стала! Ох и красавица! -  кричал  Степан
Рудольфович, прихлопывая в ладоши. И, потирая их, подмигивал жене:  -  Ну,
это повод, повод! Тут уж никто не скажет, что это не повод!
     Как ни странно, сейчас он вызывал у Маши некоторую симпатию. Наверное
потому, что не был для нее не опасным, не авторитетным. Он  был  жалок,  а
жалость вызывает сострадание.
     А вот с мамой ее детский контакт потерялся  начисто.  Маша  не  могла
понять, кто из них изменился так, что взаимопонимание  стало  невозможным.
Или они изменились обе? Но разговаривая, рассказывая о себе, она несколько
раз ловила себя на ощущении, что общается с абсолютно чужим человеком.
     В течении ужина в гостиной (бывшей машиной  комнате)  отчим  почти  в
одиночку высосал бутылку водки и стал подначивать остальных  к  исполнению
хором песни "Миллион алых  роз".  Не  встретив  горячей  поддержки  ни  со
стороны видимых, ни  со  стороны  невидимых  членов  семьи,  он  обиделся,
удалился в спальню, стал петь там в одиночку, но вскоре голос его  уступил
место мощному храпу.
     Маша с матерью еще немного поговорили, но беседа  быстро  иссякла,  а
возникшая тишина почему-то была неловкой.
     - Мама, я пойду к Алке сбегаю, - поднялась Маша из-за стола.
     - Вернешься?
     - Нет, наверное, у нее переночую.


     ...Дверь отворила Алкина мама.
     - Маша! Откуда ты взялась?! Боже мой, да ты становишься все  красивее
и красивее! Алла! - позвала она. - Ты только глянь, кто пришел!
     Появившуюся в прихожей Алку Маша просто не узнала. То, что совсем еще
недавно было лишь намеком на женственность, с удивительной силой  сквозило
теперь в каждом ее жесте, в каждом взгляде и мимолетной улыбке, усиливаясь
еще и умелым макияжем. И это было особенно странно, если учесть, что одета
она была по-домашнему - в симпатичный, но простенький красный халатик.
     Невольно сравнивая ее с собой, Маша с удивлением  призналась  себе  в
том, что сейчас Алка, несмотря на неправильность черт лица, пожалуй, более
привлекательна для мужчин, чем она.
     - Машка! - как будто бы обрадовалась подруга. Но что-то  в  интонации
его голоса было неестественно. -  Ну,  ты  даешь!  Я-то  думала  тебя  там
убивают, или что-то еще... Ждала твою Шахиню...
     Да, вот в чем дело. Алка просто перетрусила, и это нормально.
     - Все обошлось, - махнула Маша  рукой,  стянула  с  ног  кроссовки  и
привычно, без приглашения, направилась к двери алкиной комнаты.
     - Машка, подожди, - остановила ее  Алка,  и  Маша  увидела,  что  она
нервничает. Сильно нервничает. Чуть ли не до крови кусает губы...  -  Хотя
ладно. Заходи.
     Из-за двери комнаты раздавалась тихая красивая  музыка.  Маша  пожала
плечами, толкнула дверь... и остолбенела.
     На диване, сложив ноги по-турецки сидел одетый в махровый халат Атос.
     На столике возле дивана стоял магнитофон,  и  Атос  ковырялся  в  нем
отверткой.
     Услышав скрип двери, он поднял голову,  сквозь  Машу  увидел  Алку  и
соскочил с дивана:
     - Вот теперь совсем другое дело!  Есть  высокие,  все  звучит,  -  он
шагнул к Алке (Маша успела отодвинуться) и обнял ее  за  талию.  -  Мадам,
позвольте пригласить вас. Крис де  Бург  исполняет  песню  "Леди  ин  ред"
специально в вашу честь. - И он попытался коснуться губами ее губ.
     Алка замотала головой и отстранилась.
     - Леша, подожди. У нас гости.
     - Гости? - дурашливо развел он руками, отпуская ее. - Не вижу...
     - У нас Маша.
     Выражение его лица моментально изменилось.  Буквально  -  исказилось.
Словно от боли.
     - Маша? Где? - произнес он медленно и сделал шаг назад.
     - Она тут. Стоит рядом с тобой, - ответила Алка.
     - Маша, - позвал Атос.
     Она хотела ответить, но оказалось, что не может  выдавить  ни  звука.
Она сделала глубокий вдох и лишь после этого смогла отозваться:
     - Да, я здесь. Я, кажется, не вовремя...
     Вместо Атоса ответила Алка:
     - Нет, Машка, давай, лучше все решим. Леша не в гости ко мне  пришел.
Он живет здесь. - Она говорила все более взволнованно. - Я знаю, Машка, ты
можешь испортить нам всю жизнь,  но  я  его  люблю,  -  и  тут  она  вдруг
заплакала и уткнулась лицом в грудь Атосу. - Мы  уже  заявление  подали...
Ой, как это все стыдно...
     - Не унижайся, Алла, - сказал Атос, поглаживая  ее  волосы.  -  Пусть
делает, что хочет. Только не унижайся.
     Да вы что?! - закричала Маша. - Идиоты что ли?! Я что -  зверь?!  Да,
мне больно, но я что, убивать что  ли  вас  буду?!  Какие  же  вы  дураки,
Господи!!! - Она закрыла лицо руками.
     Алка оторвалась от Атоса и схватила в объятия Машу:
     - Машка, ты прости меня. Мне всегда твои мальчики нравились,  но  это
совсем другое. Это серьезно. Правда.
     - Ну, а как бы мы с тобой?.. - невпопад сказал Атос. - Я же  тебя  не
вижу.
     - Да успокойся ты, - Маша потрясла Алку за плечи.  -  Все  нормально.
Вам хорошо, и порядок. - Как она ни старалась, но в этих ее словах все  же
прозвучала горечь. - Потом обратилась к Атосу: - Посмотри сюда.
     Он повернулся на голос, и Маша дала ему слабый посыл на видимость.
     - Маруся!.. - воскликнул он. - Я вижу тебя. Только ты...  прозрачная.
Как призрак.
     - Для тебя я  всегда  буду  такой,  -  усмехнулась  она.  -  Чтоб  не
передумал. - Она помолчала, пытаясь проглотить подкативший к горлу  комок.
- Ладно. Давайте о деле. Где деньги?
     - Все у меня. - Взметнулась Алка. -  Даже  на  адвоката  не  пришлось
тратиться, Лешу и так отпустили, и дело закрыли.
     - Давай их сюда.
     Алка открыла шкаф и выволокла оттуда чемодан.
     - Почему ты их в милицию-то не сдала?
     - Не знаю... Жалко было. Решила, если  позвонишь,  еще  раз  скажешь,
тогда и сдам.
     - Молодец, - усмехнулась Маша,  открывая  крышку.  Отмерила  на  глаз
половину содержимого и, загребая  горстями  пачки  стодолларовых  бумажек,
выложила их на диван. - Это вам. Мой свадебный подарок.
     - Машка, перестань, это же целое состояние!
     - Вот и хорошо. Проводи меня.
     Тут словно ожил Атос:
     - Если ты думаешь меня купить... - начал он. Но Маша прервала его:
     - Молчи уж... Киса.
     И он осекся.
     Он смотрел на нее глазами побитой  собаки.  А  Маша-призрак,  Маша  -
недосягаемая мечта, выходя из комнаты, бросила ему только:
     - Пока.
     Алка не произнесла больше ни слова. Только  ее  рыжая  мама  искренне
возмутилась:
     - Уже уходишь?! Я даже покормить тебя не успела!
     Видно она не была в курсе истории знакомства дочери с женихом.
     - Я не голодна, - заверила Маша, натягивая шубку. - До свидания.
     И вышла в ночь, держа в руке значительно полегчавший чемодан.


     Стоя на обочине и пытаясь поймать машину, она попробовала разобраться
в своих  чувствах.  И  неожиданно  обнаружила,  что  никакой  трагедии  не
случилось. Ощущала она не более, чем легкую обиду. Она уже НЕ ЛЮБИТ АТОСА,
вот в чем дело. Уже давно не любит. А думала о нем просто по привычке...
     Притормозила машина.
     - Куда? - спросил водитель.
     Маша хотела назвать домашний адрес, но губы  сами  произнесли  совсем
другое. И, уже садясь, она поняла, наконец, что едет к человеку,  которого
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочет видеть.


     Дверь отворилась.
     - Привет, - произнес Игорь так, словно они расстались с  ним  полчаса
назад. - Подожди. - Он сходил на кухню и вернулся с огромным букетом  роз.
- Я ждал тебя, - сказал он, протягивая ей цветы.
     Ждал? Но ведь с той ночи, которую она провела здесь, она даже ни разу
не вспомнила  о  нем.  Они  вообще  не  договаривались,  что  когда-нибудь
встретятся, а уж тем более не говорили о точной дате. Как же он мог  ждать
ее?
     - Как ты узнал?
     - Я ждал тебя каждый день.  Помнишь,  как  Карлсон  обижался,  что  у
Малыша не готовят каждый день торт со сбитыми сливками? Я не хотел,  чтобы
ты обижалась.  А  тех  денег,  которые  ты  заплатила  мне  за  поездку  в
Новосибирск, на цветы хватало. Свои бы я не тратил, я ведь  жадный.  -  Он
осторожно снял шубку с ошалевшей Маши, повесил, затем обернулся,  обнял  и
поцеловал ее в губы.
     И Маша как будто растворилась в этом поцелуе.
     Потом, когда он  отпустил  ее,  она  встряхнула  головой,  поморгала,
улыбнулась и сказала:
     - Слушай, а ты умеешь с толком тратить деньги! На-ка,  распорядись  и
этим, - и подала ему чемодан.
     - Что там? - спросил Игорь, взвешивая его на руке.
     - Баксы. Сотенные.
     - Солидно, - усмехнулся он. - Неплохое приданое.
     - Даже так?
     - А разве нет?
     Она слегка нахмурилась, потом улыбнулась и сказала:
     - Да.
     -  Случилось  чудо!  Друг  спас  друга!  -  закричал  он   дурашливым
"карлсоновским" голосом. Затем поставил чемодан на  пол  и  вновь,  обняв,
поцеловал ее долгим-долгим поцелуем.
     - Слушай, - возмутилась Маша, пытаясь отдышаться, -  может  быть,  ты
меня все-таки пригласишь в комнату?
     - Посмотрим.