идеале  гений  бессмертен?  Он,  как  птица  Феникс,
способен вновь и вновь возрождаться на этом свете?.."
   В пакете обнаружилась еще одна короткая записка.
   "Первые несколько лет второй жизни Л.  скрывался  у  А.Преображенского.
Дмитрий Ильич и дамы ульяновского семейства порой тайком посещали его.  Но
мне кажется, что они так до конца и не поверили, что  младенец  Фрей  (они
использовали одну из подпольных кличек Л.) и Л. - одно лицо.
   Когда я вышел из лагеря на поселения в 1948 г., я отыскал Фрея, который
остался совсем один и бедствовал. С тех пор мы  худо-бедно  живем  вместе.
Мне кажется, что гений - это сочетание человека и обстоятельств. В  первом
рождении  обстоятельства  благоприятствовали  Л.  Во   втором   они   были
неблагоприятны для Фрея. Новый, второй, возрожденный Ленин - это  существо
совершенно  аморальное,  бездушное,  умелое  в  интригах,  но   в   чем-то
беспомощное и никчемное. Очевидно, сочетание личности  и  обстоятельств  -
явление редчайшее. Из Володи Ульянова, вернее всего, не должен  был  выйти
правитель  России,  но  ход  ее  истории  сделал  это  возможным.  На  это
совпадение был  один  шанс  из  миллиарда.  Он  выпал.  Второй  раз  этого
получиться не могло. Шанс стал микроскопически ничтожен.
   Мне представилась  уникальная  для  ученого  возможность  -  много  лет
наблюдать феномен всемирного значения, все более убеждаясь,  что  наблюдаю
банальность, воздушный шарик.
   Ленин-2 стареет, хворает, трепещет, что его узнают  и  ужасается  тому,
что его не узнают. Он прочел до последней строчки  все,  написанное  им  в
предыдущей жизни, ему бы самое место быть старшим  научным  сотрудником  в
Институте марксизма-ленинизма, но  он  никогда  на  это  не  осмелится.  В
последние месяцы он нервничает  все  более,  мне  даже  приходится  тайком
потчевать его седативами, чтобы не погубил себя стрессами. Он осознал, что
надолго пережил первого Ленина. Тот умер, то  есть  съежился  в  младенца,
шестьдесят восемь лет назад, а было ему пятьдесят четыре года.
   Чует  мое  сердце,  что  стоит  мне  отпустить  вожжи,  он  чего-нибудь
натворит. Боюсь заболеть. И именно на этот случай оставляю Вам письмо.
   Хоть я изучаю этого человека несколько  десятилетий,  он  остается  для
меня энигмой. Это несбывшийся гений узкого профиля -  гений-заговорщик.  Я
убежден, что ему не по силам развернуться здесь и вовлечь в  заговор  кота
или младенцев... Простите, Лида, у  меня  сегодня  тревожно  ноет  сердце.
Лучше я завершу письмо как  оно  есть,  а  о  младенцах,  если  еще  когда
увидимся, побеседуем в следующий раз... Сергей".


   - Вот тут его и шлепнуло, - с каким-то торжеством  сказал  Фрей.  -  Он
стал конверт надписывать, а мне хрипит: "Вызывай скорую!"  Смешно?  Другой
бы на моем месте труповозку вызвал!
   Фрей захохотал высоким срывающимся голосом.
   Лидочке было невозможно  смириться  с  тем,  что  она  разговаривает  с
состарившимся Лениным. Она  мысленно  продолжала  называть  его  Фреем.  И
никогда Лениным не назовет, хотя каждая клетка его тела - ленинская.
   Фрей досмеялся и закашлялся. Он  старчески  вздрагивал  и  отмахивался,
чтобы Лида на него не смотрела. Интересно, подумала она, а хватит  ли  его
гениальных сил, чтобы возродиться вновь как большевистскому фениксу?
   - Чай на столе, - объявил тут Фрей.
   И Лидочка удивилась, увидев, что на журнальном столике не без изящества
приготовлен чай - печенье и конфеты в вазочках, синие с золотыми  каемками
чашки, варенье, которое еще тем  летом  варила  Галина  и  которое  Сергей
берег.
   - А вы Сергея видели?  -  спросила  Лидочка.  Надо  же  было  о  чем-то
говорить.
   - Ни слова об этом недостойном человеке!  -  Фрея  уже  одолел  приступ
злого веселья, и он снова заговорил "под Ленина", чему, видно,  учился  по
фильмам и картинам. - Все, что вы прочли в письме -  ложь  от  первого  до
последнего  слова.  Он  не  имеет  права  вмешиваться  в   частную   жизнь
окружающих!
   Господи,  подумала  Лида,  чудовище   Франкенштейна   критикует   своих
создателей! Хотя Франкенштейн здесь ни при чем. Ленин сам  обрек  себя  на
бессмысленное повторение жизни.
   - Он не знал, - продолжал Фрей, потирая сухие ладошки, -  он  не  знал,
что я готов к великим действиям - я умею ждать! И вы еще пожалеете о  том,
что держали меня взаперти.
   - Что, броневик подали? - Лида не удержалась от сарказма.
   Он сначала не понял, а потом принялся  хохотать,  закидывая  голову.  В
горле булькало и тоненько клокотало.
   - Это смешно! - заявил он, отхохотавшись.  -  А  теперь  за  стол,  моя
дорогая, за стол! И вы узнаете немало нового, да-с! Нет, нет, сначала надо
помыть руки! Вы помните, где туалет?
   Это было необычное в устах Фрея предложение, но он был весь в тот  день
необычен - мальчик, обретший волю, когда родители отъехали на дачу.
   Лидочка  послушно  пошла  в  ванную,   отделенную   от   кухни   кривой
перегородкой, а Фрей, обогнав ее, поспешил к плите снять кипящий чайник, и
в последний раз Лида увидела его у плиты;  солнце  светило  в  окно,  ярко
отражалось в желтоватой, как  старый  бильярдный  шар,  лысине  и  ореолом
подсвечивало седой пух над ушами.


   Лидочка закрыла за собой дверь в ванную и пустила  воду.  Видно,  из-за
того, что шумела вода, она не услышала, как он  закрыл  дверь  снаружи  на
засов.
   Лидочка мыла руки и ни о чем особенном не думала, у  нее  была  пустая,
легкая голова. Она лишь знала, что хочет поскорее уйти из этого дома.
   Потом,  уже  вытираясь,  она  отметила,  что  дети  перестали  плакать.
Наверное, заснули.
   Она дернула дверь. Дверь не открылась.
   Дверь была старая, плотная, дореволюционная.
   Еще не сознавая, что случилось нечто неприятное, Лидочка  подергала  за
ручку.
   Никакого эффекта это не дало.
   Лидочка потянула дверь сильнее.
   - Эй, - сказала она негромко, - я захлопнулась.
   Кроме себя она никого в тот момент не винила.
   - Эй! - крикнула она погромче. - Фрей!
   И тут она поняла, что не знает, как зовут нынешнего Ленина. Но,  вернее
всего, ему привычно откликаться на традиционное обращение.
   - Владимир Ильич, отворите, пожалуйста!
   Лидочка услышала смех. Совсем близко, словно он подслушивал у двери.
   - Вы здесь?
   - Здесь, голубушка.
   - Так откройте же!
   - Не открою.
   - Я сломаю дверь! Предупреждаю, я сломаю  эту  чертову  дверь!  -  Лида
ничего не понимала. Почему ему вздумалось с ней шутить,  да  еще  в  такой
момент?
   Так как он не отвечал, она принялась  колотить  в  дверь  кулаками,  но
дверь даже не дрожала, а кулакам стало больно. Лида прекратила  стучать  и
прислушалась.
   За дверью лилась вода. Словно Фрей решил помочиться. Это поразило Лиду.
Она отступила от двери - Фрей был ненормален. Может быть, он - сексуальный
маньяк? Сейчас он ворвется... Чем-то надо вооружаться...
   Но она не вооружилась, потому что принюхалась. Ей показалось,  что  она
улавливает запах керосина. И не успела подумать, с чего бы вдруг в  ванной
пахнуть  керосином,  как  лужица,  сотворенная  Фреем,  несмелым   язычком
появилась под дверью и, секунду помедлив, устремилась в сторону Лидочки.
   Лида вела себя как любопытная кошка - присела на корточки, принюхалась,
потом даже коснулась пальцем лужицы и  убедилась  окончательно,  что  Фрей
мочится керосином.
   - Сейчас, - послышалось из-за двери. - Вы потерпите, Лидия. Это  совсем
не больно. Две-три минуты, в чем меня убеждали знающие люди.
   И тут Лидочка очнулась от шока. Она вскочила и закричала:
   - Вы с ума сошли! В доме дети!
   - Вот именно, товарищ Лидия, - прокартавил Владимир Ильич. - Все у меня
отлично продумано. Планирование заняло годы, вы меня слышите?
   - К сожалению, слышу и с каждым моментом все больше убеждаюсь, что вы -
псих. Но что вы хотите сделать? - Лида уже догадалась, хотя не смела  себе
признаться, что Фрей хочет устроить пожар, в  котором  ей  уготована  роль
Жанны д'Арк.
   - Я хочу ликвидировать это логово. И всех, кто в курсе дел.
   Лидочке был отлично слышен его надтреснутый, но сильный голос.
   - Я ждал этого шанса долгие годы, а годы, скажу я вам, -  невосполнимы.
Кто знает, сколько лет теперь отпущено  мне,  чтобы  завершить  начатое  и
исправить чужие архиглупости?
   - Вы хотите заняться политикой?
   Лужица керосина расширилась во всю щель под  дверью,  а  внутри  ванной
разбилась на потоки. Воняло отвратительно.
   - А вы уже списали меня со счетов? Нет,  нет  и  еще  раз  нет!  Именно
сейчас, когда с каждым днем ухудшается положение  трудящихся  масс,  народ
требует не только и не столько экономических  реформ,  как  восстановления
социальной справедливости. Но у него нет опытного, закаленного в партийной
деятельности вождя.
   - То есть вас! - Лида хотела сказать это иронично, но  голос  сорвался.
Она жутко трусила, потому что Ленин был убедителен, как будто уже  говорил
с броневика. - Но я-то причем?
   - Вы - случайная пешка, которую сдуло с доски порывом ветра.
   - Тогда перестаньте издеваться и выпустите меня!
   - Не могу, честное слово, не могу. И это  не  зависит  от  моих  личных
симпатий  и  антипатий.  Вы  встали   невольно   на   пути   исторического
детерминизма и погибнете.
   - Но почему?
   Нет, я задохнусь от этого керосина, подумала она.
   - Потому что никто не  должен  знать  о  моем  прошлом.  Иначе  я  могу
показаться обывателю монстром. Я же должен  быть  человеком-загадкой,  как
воскресшим из мертвых, но и, простите за банальную цитату,  -  живее  всех
живых. И тогда я в очередной раз  спасу  многострадальную  Россию.  Судьба
заставила меня страдать и ждать в этой дыре. В прошлой  жизни  я  объездил
всю Европу, жил на лучших курортах. Теперь же вся моя заграница,  ха-ха-ха
- туристическая поездка в Болгарию десять лет назад.
   Зазвонил телефон. Лидочка стала слушать его с надеждой, но он  замолчал
на четвертом звонке. Она почувствовала, что Фрей отошел от двери.
   - Владимир Ильич!
   Ответа не было. Лидочка попробовала приподнять дверь в петлях  -  может
соскочит. Дверь сидела твердо.  Лидочка  так  увлеклась  забавами  в  духе
Монте-Кристо, что вздрогнула, услышав сквозь дверь картавый голос Ленина:
   - Вы еще живы, голубушка?
   - И надеюсь прожить еще сто лет, - сообщила Лидочка.
   - Тогда слушайте и  не  перебивайте.  У  меня  все  готово.  Я  начинаю
операцию, которая призвана спасти Россию  от  гибели  и  распада.  Я  беру
власть в свои руки.
   - В пределах Садового кольца? - Лидочка была ужасно на него зла.
   -  Там  посмотрим,  -  Ленин  говорил  быстро,  отчего  картавил  более
обычного. - Вас это уже не  коснется.  Я,  к  сожалению,  вынужден  убрать
лишних свидетелей. Тех, кто может мне реально помешать.
   - Кого же?
   -  Я  сегодня  час,  нет  два  часа  назад  убил  вашего  друга  Сергея
Борисовича.
   - Вы врете!
   - Нет, даю  вам  слово  коммуниста.  Я  был  вынужден  его  уничтожить,
несмотря на то, что долгие годы испытывал к нему почти братские чувства. К
счастью, оказалось это сделать нетрудно. Я проник к нему в реанимацию. Они
даже не догадаются, почему он умер. Они уверены, что это - сердце.
   - Нет, вы врете, врете, врете!
   -  Теперь,  когда  я  признался  в  убийстве,  ваша  судьба  тем  более
определена. Одного вашего слова достаточно, чтобы  провели  эксгумацию,  и
моя репутация будет погублена... Сейчас я брошу спичку...
   - Что вы делаете? - Лидочка услышала, как чиркнула спичка о коробок.
   Наступила страшная всепоглощающая тишина.
   - Черт возьми, - сказал Фрей. - Это же не спички, а огнетушители.
   И он вслух засмеялся.
   - Вам никто не поверит! - закричала Лида. - Ведь все знают,  что  Ленин
давно умер.
   - Поверят, куда денутся! У нас на Руси всегда верили в  чудеса.  У  нас
любой юродивый или... как их там...  экстрасенс  может  повести  население
Москвы в речку, подобно крысолову. Вот так, голубушка!
   Снова чиркнула спичка и раздался торжествующий возглас Фрея.
   - Ура! Прощайте, Лидочка! Прощайте и простите старика!
   И затем  по  коридору,  удаляясь,  застучали  его  ботинки  на  высоких
каблуках.
   Лидочка дернула ручку и тут увидела, как робкий  огонек  скользнул  под
дверь и в мгновение ока потерял робость и кинулся к ней, охватывая  желтым
заревом набежавшую лужу керосина.
   Господи, этот шизофреник облил все керосином!
   Лидочка хотела было затоптать  керосин,  но,  к  счастью,  поняла,  что
ничего самоубийственней еще не придумывала.
   Она оглянулась. На крючках висели махровые полотенца и  махровый  синий
халат Сергея, который она и  выбрала  в  качестве  главного  огнетушителя,
потому что помнила: водой заливать керосин недопустимо.
   Лидочка кинула халат на  керосиновую  лужу  и,  сбросив  туфли,  начала
топтать его - попытка оказалась удачной, потому что лужа была, в сущности,
невелика. Но керосин пылал за дверью и, казалось,  что  уже  слышен  треск
разгорающегося пожара. Лида начала срывать полотенца и затыкать  ими  щель
под дверью - халат уже пропитался керосином, намок, и она  бросила  его  в
ванну, ощущая глупое чувство победы,  как  крейсер  "Варяг",  утопивший  в
борьбе с эскадрой врагов миноносец, тогда  как  десять  грозных  крейсеров
сближались со всех сторон.
   Лидочка заткнула ванну и пустила холодную воду - нельзя или  можно,  но
вода не горит - пускай она потечет под дверь, отгоняя пожар. Ей было  куда
менее страшно, чем вначале, потому что она действовала и была  занята.  Но
все же она понимала, что должна выбраться отсюда -  обязательно!  Даже  не
только из-за себя, но и из-за детей - ведь Фрей был  совершенно  серьезен,
когда утверждал, что вынужден убить и детей - очевидно, не как свидетелей,
но как доказательство существования гормона Би-Эм.
   За дверью шумело. Трещало. Там был пожар - Лидочка приложила  ладонь  к
двери, она была теплой.
   Лидочка стала молотить в дверь кулаками.
   Она молотила, кулакам не было больно,  но  шум  пожара  становился  все
сильнее, и тогда Лида направила в дверь струю душа... Стало трудно дышать.
   - Я не хочу! - закричала она и сама удивилась тому, что это ее голос.
   Она ударяла в стену над ванной - там должны были быть фотографы, но  их
не было.
   Лидочка крутила головой в поисках выхода -  сунулась  под  ванну  -  ей
показалось,   что   там   должен   таиться   подземный   ход   со   времен
дореволюционных, но под ванной был цементный пол. Потом она взобралась  на
край ванны,  рванула  на  себя  и  выдернула  вентиляционную  решетку,  но
отверстие было слишком мало, чтобы просунуть туда хотя бы голову.
   Откуда-то в ванную лез дым - черный, удушающий,  горячий,  ел  глаза  и
мешал дышать. Лидочка вопила, прижав рот к вентиляционной  решетке  -  она
хотела протиснуться в нее, стать маленькой  -  мышкой,  птичкой,  она  уже
превращалась в птицу - лишь  бы  вырваться  от  смерти,  которая  осязаемо
схватила ее и пыталась пожрать.
   Лидочке  показалось,  что  она  поднимается  и  летит  в  темной  трубе
вентиляции, уже не надеясь, что та куда-то ведет... Но тут по ней  ударили
холодной могильной плитой - то ли хотели покрыть, то ли  пожалели  и  дали
полежать на прохладном...
   - Лида! Ты что, Лида!  Ты  не  помирай,  мать  твою!  -  кто-то  кричал
Женькиным  голосом  и  мешал  Лидочке  отдыхать,  да  еще  стал  тащить  и
переворачивать - только все хорошо  кончилось,  только  она  отлежалась  и
начала отдыхать - а тут тащат. Лидочка отбивалась,  но  не  очень  удачно,
потому что они были сильнее и в конце концов  ее  вытащили  -  и  не  один
человек, а двое, даже не дали толком отключиться. Лида кашляла, отбивалась
от них - чуть не погибла, а уж окончательно  отошла,  когда  эти  наглецы,
мучители и палачи,  сунули  в  нос  нашатырь,  она  открыла  глаза,  слезы
катились градом, все в тумане; красная пожарная машина чуть не наехала  на
нее - когда уже они не  нужны  -  то  появляются,  давят  невинных  людей;
милиционер, который, оказывается, ее откачивал, стал материть  пожарников,
а они потянули  кабель;  глаза  Лидочки  к  тому  времени  пришли  в  себя
настолько, что она  успела  увидеть,  какой  славный  факел  получился  из
особнячка,  так  что,  когда  Сергей  вернется  из  больницы,   он   жутко
расстроится, там все книги и его  картотека,  и  гормон  Би-Эм,  и  письма
Галины - вся материальная сторона его жизни. И  тут  Лидочка  поняла,  что
если Ленин не врал, то Сергея нет в живых, и она стала громко спрашивать:
   - А как Сергей? Скажите, как Сергей? Он его не убил?
   Женька, которая сидела рядом с Лидочкой на корточках,  была  похожа  на
грязную негритянку - то  есть  негритянку,  которая  красила  забор  белой
краской, а может быть, на Женьку, которая красила забор черной  краской...
В голове путались самые обыкновенные мысли, и Лидочка  физически  ощущала,
как они цепляются острыми краями друг за дружку.
   - Ты чего? - спросила Женьку Лидочка. - Ты же гуляла?
   Тут Женька начала реветь. А  полухвостый  кот  Сергея  подошел  и  стал
тереться о ее коленку.
   Откуда-то с неба спрыгнул доктор в белом халате,  у  него  было  глупое
лицо.


   Все объяснилось на следующий день - а в  первый  день  Лидочка  была  в
полусне, ее всю искололи. К счастью,  ожоги  у  нее  были  незначительные,
просто шок и отравление дымом. Так что  она  и  не  очень  интересовалась,
потому что не замечала, как бежит время.  Лишь  иногда  приходила  в  себя
настолько, что кричала, чтобы  скорей  бежали  в  реанимацию,  там  Сергею
Борисовичу угрожает опасность.
   Только ему уже ничего не угрожало. Фрей на  самом  деле  все  рассчитал
правильно - он умел ждать и планировать.  Ну  кто  будет  останавливать  в
больнице  пожилого  человечка  с  бородкой,  похожего  на  Ленина,  только
постарше! Все рассчитал - и сделал в тот день, когда  Сергея  перевели  из
реанимации в блок интенсивного наблюдения - то есть он остался один.  Фрей
раздобыл    белый    халат,    в    котором    был    очень    похож    на
профессора-консультанта, прошел в отделение во время пересменки,  и  никто
не обратил внимания на то, как он вошел в  палату,  присел  возле  Сергея,
поговорил о том, о сем и дал ему напиться, а в поилке был цианистый калий.
Тот самый яд. Все  так  просто...  Фрей  ушел,  когда  убедился,  что  его
воспитатель и единственный по-настоящему опасный свидетель  мертв,  ибо  в
его организме не оказалось в достатке гормона Би-Эм.
   А потом он занялся домом.
   Он заманил Лидочку в ванную и запер там, зная,  что  в  фотографической
половине особнячка никого нет. Затем прошел в комнату к младенцам, которых
девицы привезли с  прогулки,  покормили  и  уложили  спать.  Младенцев  он
задушил - младенцы были опасны потенциально - они могли  вспомнить  что-то
ненужное - не сейчас,  а  потом.  Само  существование  их  в  доме  Сергея
Борисовича было опасно. А потом ему надо было замести следы. Он облил  дом
керосином и поджег. И ушел, будучи уверен, что Лидочке не выбраться.
   А Женьке, простой душе, было не по себе. Она места не находила.
   Она вернулась домой хоть и не к чему было возвращаться.
   И на минуту разминулась с Фреем.
   Она ворвалась в спаленку - дети были мертвые.
   Она позвонила сразу в  милицию  и  в  "скорую  помощь"  и  сказала  про
убийство и пожар.
   Она вынесла детей на улицу. Она  горевала,  но  заметила,  что  в  доме
кто-то стучится, рвется наружу. Сначала она подумала про Фрея, решила, что
он попал в ловушку -  ринулась  обратно  домой,  хоть  Лидочка  уже  и  не
стучала. Лида знала, что по гроб жизни будет обязана Женьке. И не  потому,
что та вернулась в горящий дом, чтобы освободить ее, а  потому,  что  ради
Лидочки, ради кого-то неизвестного, кто погибает в  доме,  бросила  своего
мертвого ребенка - на пять минут бросила, вытащила Лидочку и спасла.
   Если бы Лидочка сгорела, то  никто  бы  не  заподозрил  Фрея.  Ну,  жил
какой-то старичок и сгинул. Вот и все. Может, сгорел, может, сквозь  землю
провалился.