Кир Булычев.
    Младенец Фрей

   ----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Фантакрим-MEGA"
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------


   Каждый человек с возрастом  теряет  живость  ума,  память,  способность
оплодотворять ткань муравейника, называемого человечеством. Но к девяноста
годам можно превратиться в сорное растение, а можно остаться  обыкновенным
профессором и просто талантом, если еще двадцать лет назад ты был талантом
выдающимся.
   Сергею Борисовичу Завадскому было почти девяносто лет от роду, позади -
шестнадцать лет лагерей (в два  приема),  три  инфаркта,  больная  печень,
приступы меланхолии - Сергей Борисович -  человек  одинокий  и  объективно
несчастный - существовал на этом свете не для завершения жизни, а по праву
активной в ней необходимости. Было очевидно, что когда он рухнет -  умрет,
улетит, растворится в воздухе, - это станет глубокой печалью для некоторых
людей, включая Лидочку Берестову.
   Одиночество  Сергея  было  очевидно.  Оно  выражалось   в   запущенной,
заваленной книгами пыльной квартире, где жил он сам, а также  древний  кот
без имени и половины хвоста и странный  приживальщик,  подобранный  где-то
или полученный в наследство, - старик по имени Фрей. Кота и Фрея  днем  не
было видно, и большинство посетителей Сергея  даже  не  подозревали  о  их
существовании.  Лидочка  удивилась,  впервые  увидев  Фрея,  низкорослого,
нервного, лысого человека, не выносящего  прямого  человеческого  взгляда.
Галина, жена Сергея, была тогда еще жива, она отмахнулась от возникшего  в
дверях кухни и растворившегося в тени коридора приживальщика и  произнесла
надтреснутым благородным голосом:
   - Не обращайте на него внимания, Лидочка. Он уже безвреден.
   С тех пор прошло несколько лет. Тяжело и в тоске умерла Галина, которую
страшила не столько собственная мученическая кончина, как беспомощность  и
одиночество мужа. Они встретились с ним под Магаданом и прожили  в  нежной
любви почти сорок лет. Порой к Сергею забегала пожилая дочка, у которой не
удалась жизнь. Она приносила полкило яблок и насиловала стиральную машину.
Еще реже появлялась внучка, которая ничего не приносила,  но  нуждалась  в
деньгах, потому что содержала бездарного и наглого гитариста  из  ансамбля
"Варианты".
   Пока жила Галина, за Сергеем  был  уход  и  в  доме  царила  строгость.
Вдовствуя, Сергей одряхлел и даже усох, а  кожа  повисла  на  нем,  как  у
черепахи на шее.
   И все же он остался чудесным педиатром.
   ...Вот он входит в переднюю пациента и начинает, стараясь не  кряхтеть,
раздеваться, а у малыша уже снижается температура. Он появляется в  дверях
комнаты, и при виде доктора тут же пропадает сыпь, спадает опухоль в горле
и исчезает кашель.
   Сергей усаживается у постели и строго спрашивает:
   - На что будем жаловаться, бездельник?
   И страдалец отвечает, давясь от смеха:
   - Я не бездельник, я только болею.
   Сергей не велел давать своего телефона чужим людям. Ему уже было трудно
ходить по визитам, спотыкаясь и скользя по тротуарам  запущенной,  грязной
Москвы. Но все равно матери и бабушки детей, которым не мог  помочь  никто
другой, доставали телефон, а то и адрес, приезжали на такси, совали ему на
прощание в карман конверт с деньгами и, как правило, на радостях  забывали
заказать такси на обратную дорогу.
   Кроме того, Сергей заседал в "Мемориале", выступал с лекциями и написал
чудесную книгу воспоминаний о бесконечно тяжелой и мертвой лагерной жизни.
В каждой новелле Сергея далеко, в уголке обложенного ночными тучами  неба,
горела маленькая звездочка надежды. И это выделяло его новеллы среди  всех
прочих лагерных воспоминаний.
   Лидочка  заходила  к  Сергею  -  они  соседствовали.  Лидочка  жила   в
девятиэтажной блочной башне, а он  -  через  два  дома,  в  оставшемся  по
недосмотру особнячке, вернее, половине особнячка. Вторую  половину  заняла
фотолаборатория какого-то ведомства, вечерами  и  ночью  превращавшаяся  в
вертеп и одновременно кузницу  левых  денег.  В  зашторенной,  просторной,
ослепительно освещенной  бывшей  гостиной  особняка  два  патлатых  жулика
снимали глупых крикливых девиц для листков  "Все  о  сексе",  "Любовь  для
вас", "Анюта", "Обними меня правильно" и "Сексуальное большинство". В двух
маленьких, освещенных красными лампами комнатах пленки тут же  проявлялись
и печатались. Так что перед уходом после смены девицы извивались от хохота
или притворного возмущения при виде собственных  ляжек  и  грудей.  Потом,
обыкновенные, как текстильщицы с ночной смены,  они  бежали  на  последний
автобус.
   Лидочка не представляла, какого  размера  и  планировки  была  квартира
Сергея, хотя раньше думала, что она  невелика  и  в  ней  помещаются  лишь
книги,  которые  нехотя  уступают  место  хозяину,  потому   что   он   их
единственный читатель.
   Известная ей часть квартиры начиналась с махонькой прихожей, потому что
парадный вход достался фотографам, а Сергею - черный. Справа от  нее  была
комната Сергея, прямо - узкий коридор вел к уборной и кухне с выгороженной
в ней ванной. Где-то там и пряталась  вторая  комната  или  закоулок,  где
таился Фрей и куда порой уходил Сергей за понадобившейся книжкой, но  туда
Лидочку не приглашали.
   Особняк все грозились то снести, то приватизировать,  то  превратить  в
памятник архитектуры. Но Сергей надеялся, что доживет в нем до конца своих
дней. Они вселились туда с Галиной, как только возвратились из  ссылки,  и
потому  для  Сергея  особнячок  был   больше,   чем   квартирой,   жильем,
жилплощадью.
   Сергей был особенно хорош, когда собирался народ, когда он держал  стол
или концентрировал внимание черни в роли Великого Старца. Но Лидочка почти
не бывала в таких местах, она любила его другим - тихим, старым,  грустным
и мудрым. На мягких дрожках его прозрачной памяти она уезжала в иные  края
и  времена,  забывая  порой,  что  в  пределах  нашей  цивилизации  Сергей
Борисович был не так уж и стар - даже революцию  семнадцатого  года  почти
проморгал, потому  что  увлеченно  учился  на  первом  курсе  медицинского
института. Но, как ни парадоксально, исковеркав жизнь Сергея, ее в  то  же
время бесконечно удлинили лагеря и тюремные скитания. Он впервые  попал  в
тот мир в начале  тридцатых  годов,  когда  в  ГУЛАГе  значительную  часть
составляли бывшие эсеры, кадеты,  чистой  воды  белогвардейцы,  дворяне  и
всякий чуждый элемент. Молодой доктор медицины оказался на нарах  рядом  с
убеленными сединами графами  и  полковниками,  и  они  поверяли  ему  свое
прошлое. Сергей,  как  мог,  врачевал  своих  рассказчиков,  а  они  и  не
подозревали, что имеют дело с чудом природы, память которого  фотографична
и прочна. Жаль, что никто из них не  мог  предположить,  что  этот  Сережа
будет жив и через шестьдесят лет и пронесет в  себе  их  воспоминания,  их
мысли, клочки их несбывшегося бессмертия.
   - Я утверждаю, - говорил он, подвинув к себе полную пепельницу и гася в
куче окурков половинку сигареты, - что не только моральные качества  людей
начала века, не только их умственный уровень, но и научные знания зачастую
превосходили наши. Не отмахивайтесь, Лида, вы еще  слишком  молоды,  чтобы
сравнивать содержание поколений на  собственном  опыте.  Тогда  доверьтесь
моему.
   - Значит, атомную бомбу изобрел один алхимик  из  Саксонии,  -  сказала
Лидочка, - а рентгеновские лучи придумал Вася, который крикнул своей жене,
что видит ее насквозь.
   - Ирония - оружие слабых, - ответил Сергей. - Вчера приходил английский
издатель и подарил мне бутылку виски. Откупорим?
   - Нет, вы же надеетесь сохранить ее до дня рождения.
   - Не удастся.  Завтра  из  "Мемориала"  ко  мне  привезут  мальчиков  -
приехали дети испанских республиканцев. Вы,  конечно,  не  знаете,  как  в
тридцать восьмом их спасали от ужасов фашизма?
   Лидочка  не  помнила,  как  и  кого  спасали  от  фашизма,  ее   больше
интересовал прогресс науки.
   -  Отказывая  ученым  в  движении  вперед,  вы  признаете  знахарей!  -
упорствовала она.
   - Знахарей сегодня втрое  больше,  чем  в  дни  моей  молодости.  Тогда
лечили, потому что не было сомнений в идеологической альтернативе. Либо вы
поклоняетесь богу, но втайне, либо маммоне в лице большевиков, и  явно.  А
сегодня  богов  стало  немыслимо   много.   Можно   поклоняться   летающим
тарелочкам, барабашкам, воде, заряженной  колдуном  со  званием  кандидата
медицинских наук, астрологам. Вольному идиоту - воля!
   Сергей закурил вновь.
   Вошел Фрей в шелковом черном  халате,  подпоясанном  армейским  ремнем.
Лидочка поздоровалась. Он не ответил, взял пепельницу и унес.
   - Не обижайтесь, - сказал Сергей. - Фрей сегодня в  плохом  настроении.
Он вычитал что-то мерзкое в любимой газете "Правда". Он принимает близко к
сердцу парламентские перипетии и радеет за судьбы русского народа.
   - Еще бы, - согласилась Лидочка. - Какое счастье, что я неграмотна.
   Фрей услышал ее реплику из коридора, вернулся к двери и произнес:
   - Это ложь. Я видел, как вы на днях  читали.  Именно  в  этой  комнате,
товарищ!
   И укорив таким образом Лидочку, он удалился, не ожидая ответа.
   Сергей хотел стряхнуть пепел, но не нашел пепельницы и стряхнул  его  в
ложечку ладони.
   -  Мне  приходилось  сидеть  с  медиками,  физиологами,  гипнотизерами,
астрологами и провидцами. Но перед  миской  с  баландой  они  теряли  свои
профессиональные качества. Потому что  все  они  были  самозванцами  и  не
выдерживали испытания на гениальность.
   Вернулся Фрей с пустой пепельницей и, укоризненно взглянув на  Лидочку,
так же бесшумно удалился. Почти сразу  из  глубины  квартиры,  которой  по
архитектурным законам и быть не  должно,  донеслась  фортепьянная  музыка.
Кто-то ученически, но правильно играл Аппассионату.
   - Это Фрей? - спросила Лидочка.
   - Он вообразил, что станет музыкантом. Что еще успеет выучиться.
   - Он давно у вас живет?
   - Давно.
   И разъяснении не последовало. Лидочке ничего не оставалось,  как  ждать
продолжения рассказа. И она спросила:
   - Вы не устали?
   - Нет, я отдыхаю с вами. Для меня теперь люди делятся на две категории.
С одними я устаю, напрягаюсь и  жду  лишь,  когда  общение  закончится.  С
другими отдыхаю, не замечая, как течет время.
   - Я тоже.
   Музыка за стеной оборвалась, и тут же снова пришел Фрей. Он  держал  на
руках черного с белой грудью полухвостого  кота,  и  тот  норовил  задними
лапами разодрать Фрею живот.
   - Суп разогревать? - спросил Фрей.
   - Как хочешь, - сказал Сергей.
   Было видно, как ему хочется пооткровенничать. Но судьба была сильнее  -
тут же в дверь позвонили и пришла быстрая, суетливая и будто бы заботливая
внучка Сергея. Фрей ее приходу был не рад, а Сергей сразу забыл о  Лидочке
и пошел с внучкой на кухню.
   - Как вы полагаете, в каком  году  начнется  война  за  Крым?  -  вдруг
спросил Лидочку Фрей.
   Она не знала, будет ли такая война и очень ее не хотела. Но догадалась,
что таким образом Фрей выживает  ее  из  дома.  Она  заглянула  на  кухню,
попрощалась с Сергеем. Он помахал Лидочке рассеянно. Он влюбленно  смотрел
на внучку. Лидочка подумала тогда, что больше к нему не придет.  Зачем?  А
он позвонил на третий день и заманил ее детской просьбой:
   - Возле вас, Лида, есть киоск. Там еще продают горячий лаваш?


   - Мне хочется поделиться с вами своим прошлым, -  сказал  Сергей.  -  Я
мало  записал,  понимая,  что  моими  коллегами   это   будет   воспринято
скептически. Меня слушают только из общепринятого уважения к моей  судьбе.
А я этого не терплю. Теперь же я понял, как близка моя смерть"  не  машите
на меня руками, я лучше знаю.
   В  коридоре  что-то  упало,  ахнул,  выругался  высокий  голос.  Сергей
замолчал, прислушиваясь.
   Вошел Фрей и сказал от дверей:
   - Может, не стоит об этом рассказывать?
   Сергей смерил Фрея суровым взглядом, каким хозяин глядит на нагадившего
кота, и неожиданно спросил:
   - Ты кофе купил?
   - А вы знаете, сколько ваш кофе теперь стоит, а?
   Усики Фрея напыжились, стали щеточкой под  коротким  носиком.  Он  стал
похож на гневного Ленина.
   - У нас кончились деньги? Тогда возьми доллары.
   - Ах, оставьте! - воскликнул Фрей. - Сделки в валюте противозаконны.
   Оттолкнув Фрея, в дверях появилась легко одетая девица из  породы  тех,
что фотографировались на другой половине особняка. Непонятно только  было,
каким  образом  она  проникла  в  квартиру  Сергея.   "Неужели   половинки
соединяются неизвестной мне дверью?" - подумала Лидочка.
   Девица поздоровалась  небрежно,  словно  она  была  здесь  хозяйкой,  а
Лидочка с Сергеем случайными докучливыми посетителями.
   Затем она прошла к стулу, сняла с него, положила на пол стопку  книг  и
уселась, закинув ногу на ногу. Девица была очаровательна, но  банальна,  а
раскрашенное кукольное личико она портила слишком упрощенно понятой модной
прической - поникшим рыжим коком, схожим с горбом голодного верблюда. Зато
ее ноги были совершенными архитектурными  сооружениями,  двумя  эйфелевыми
башнями в черных чулках. Как жаль, подумала Лидочка, что я не принадлежу к
мужскому племени и могу оценивать ценность задних конечностей гостьи  лишь
как энтомолог. Тем не менее свои  ноги,  вполне  стройные  и  прямые,  она
упрятала под юбку. Девица заметила  это  движение  и  победоносно  подняла
колени, чтобы ни один миллиметр бедер не скрылся от лицезрения.
   - Женька, - сказал Сергей, - не соблазняй Фрея. Ему горько.
   - Пусть заплатит и имеет меня хоть всю ночь, - цинично ответила Женька,
а Сергей сообщил Лидочке:
   - Этот изумительный экземпляр белой женщины  не  так  глуп,  как  хочет
казаться. Вы не поверите, Лида, но Женя закончила Плехановский институт.
   - Плешку, - поправила девица Сергея.
   - И теперь заведует отделом снабжения в  советско-китайском  совместном
предприятии.
   - Я только что из Шанхая, - сообщила Лиде Женька.
   Голос у нее был низкий и простонародный. Она вытащила из большой мягкой
сумки пачку "Голуаз" и кинула ее на  журнальный  столик  под  нос  Сергею.
Сергей не обиделся.
   - Спасибо, - сказал он. - За ребенком пришла?
   - Я его на недельку возьму. Мать из Курска приехала  и  базлает  -  где
дите? Надо демонстрировать.
   - Я не отдам, -  сказал  Фрей,  который  стоял  в  дверях.  -  Она  его
консервами кормит. У ребенка диатез.
   - А сам куда детское питание дел? - спросила Женька. - Голландское?
   - Как ты могла допустить! - воскликнул  Фрей  фальцетом.  Выпуклый  лоб
сразу вспотел.
   - Принеси ребенка, - велел Сергей.
   Фрей ушел, Лида ожидала, что он появится вновь, но вместо  него  вошла,
застегивая блузку, еще одна девица, запущенная, как садик  у  вокзала.  Ее
прическа была заимствована у нестриженного пуделя, зато ноги начинались от
ушей.
   - Слушайте, лабухи, - прохрипела новая девица. - Курить есть чего?
   Блузка не застегивалась, гостья рассердилась,  рванула  пуговицу  -  та
полетела в угол, и девица вовсе не среагировала на свое поражение, а стала
чесать полную грудь длинными пурпурными ногтями.
   Женька дала ей закурить, пришел Фрей. Он бережно нес на руках младенца.
Младенец был в розовом стеганом пакете, в белом чепчике,  он  был  чистый,
невинный, прекрасный, он тихо дышал, надув нежные губки.
   - Нет у меня молока, - сердито ответила Женька на невысказанный  вопрос
Фрея, - Откуда ему взяться?
   - Давай я покормлю, - сказала вторая девица, и  Фрей  передал  младенца
ей.
   Младенец проснулся и стал сосать грудь. Обе девицы курили,  что  вредно
младенцу. Лидочка знаком  показала  Сергею,  чтобы  он  велел  им  бросить
сигареты. А тот лишь улыбнулся. Тогда Лидочка сказала, что ей пора идти.
   Перед уходом Лидочка прошла коридором в туалет, дверь во вторую комнату
была приоткрыта. Она заглянула в щель. Комната была невелика и пуста, если
не считать  аккуратно  застеленной  сиротским  одеялом  девичьей  кровати,
школьного  стола  и  венского  стула:  жилище  Фрея  было  аскетическим  и
тоскливым. Оживляли комнату лишь две детские колясочки. Одна  была  пуста,
во второй спал младенец.
   Сергей сам позвонил Лиде. На работу. Худред Гурский, отпустивший кривую
бороду и политически склоняющийся к прогрессивным  националистам,  сказал,
передавая Лидочке трубку:
   -  Предупреждаю,   сейчас   развелось   много   сексуальных   маньяков.
Насмотрятся американской порнухи и готовы бросаться на русских блондинок.
   - Какое счастье, что я шатенка, - ответила Лидочка.
   - Куда вы пропали? - спросил Сергей,  -  Мне  бывает  скучно  без  вас.
Знаете, почему? Вы умеете слушать. А в наши дни, да еще в  моем  возрасте,
отыскать слушателя, а тем более прекрасную слушательницу, почти немыслимо.
   Лида поняла, что ввело в заблуждение Гурского: голоса старятся вовсе не
вместе с людьми. У них своя жизнь, свой возраст и своя старость. У  Сергея
был воркующий баритон соблазнителя в расцвете лет.
   Сергей сварил чудесный кофе - оказывается, он  получил  гонорар  банкой
"нестле" в семье демократического  министра,  который  часто  обменивается
опытом с Западной Европой. Фрей был тут как  тут,  еще  более  похожий  на
Ленина чем обычно, потому что начал отпускать  эспаньолку.  Пока  что  она
была лишь пегим пятном, приклеенным к подбородку. Свою чашку  он  унес  на
кухню разбавить кипятком, потому что, по его словам, берег сердце.
   - Мне показалось, что вам  не  понравились  мои  юные  приятельницы,  -
сказал Сергей. - Этим вы нас с ними огорчили.
   - И их огорчила? - спросила Лидочка не без иронии.
   - Разумеется, - Сергей был искренен, - вы не можете не  понравиться.  К
тому же они почувствовали к вам глубокое уважение.
   Его дипломатия была наивна, но разоблачать ее было жестоко.
   - Они фотографируются у ваших соседей?
   - Допускаю, что Женя там подрабатывает. Лариса выше этого.
   Лидочка помолчала, выражая сочувствие к суровой судьбе девиц.
   - Вы задавались вопросом, какого черта я держу в доме их  младенцев?  И
при чем тут мой Фрей?
   - Это ваше дело.
   - Все несколько сложнее, - начал было Сергей, но не успел.
   - А я категорически против того, чтобы возвращать  Мишеньку  Женьке,  -
заявил вернувшийся Фрей. Он держал в ладонях большую кружку с разбавленным
кофе. - Вы же знаете, у нее однокомнатная квартира с постоянным развратом.
Вот именно, с развратом!
   К тому же Фрей и картавил. Когда у него отрастет бородка, то  на  улицу
его больше нельзя будет пускать - какие-нибудь новые красные  сделают  его
своим лидером. Лидочка хотела сказать об этом, но спохватилась, что  такая
шутка может быть Фрею неприятна.
   - Не вам это решать, - сказал Сергей.
   - А вот это мы еще посмотрим, голубчик! - патетически воскликнул Фрей.
   - С вашим-то здоровьем?
   - Получше вашего!
   - Вот зачем вы стали эспаньолку отращивать! Хочется в большую политику?
- Сергей засмеялся, а Фрей, прикрываясь  кружкой,  отступил  в  коридор  и
оттуда, из сумрака, крикнул:
   - Вы еще пожалеете, что подняли руку! Я ничего не прощаю.
   К удивлению Лидочки, Сергей произнес  фразу,  что  вертелась  у  нее  в
голове:
   - На улицу его сейчас выпускать опасно. Его поставят на  бэтээр,  чтобы
он призвал к новой революции.
   Лидочка засмеялась, потом решилась спросить:
   - А как он к вам попал?
   - Он давно здесь живет, - сказал Сергей. - Я  сам  его  отыскал,  когда
вернулся из ссылки. И хорошо, что успел - он бы там погиб.
   - Где?
   На этот раз ворвавшийся в комнату Фрей  был  ужасен:  красный,  потный,
клочки волос  дыбом  из-за  ушей,  он  держал,  замахнувшись,  кружку.  Та
вздрагивала, готовая полететь кому-то в голову.
   - Я прошу, умоляю,  тебя,  наконец,  прекратить  эти  грязные  сплетни,
которые не делают вам чести, товарищ!
   - Здесь решаю я! - воскликнул Сергей,  пытаясь  подняться  и  поводя  в
воздухе костлявым указательным