Файрватер-2?
   - Сумасшедшим революционером, организовавшим  восстание  диссидентов  -
специалистов и пролетариев, собиравшихся свергнуть государственный  строй.
Сами можете судить, какой это был подвиг! А  вы  едва  успели  завербовать
одну девушку и одного глупого адвоката, как вас тут же разоблачили!
   - Ничего не читал об этом!
   -  Вы   что,   думаете   государство   будет   издавать   учебник   для
революционеров? Знают об этом только те,  на  кого  возложена  обязанность
раскрывать подобные преступления - социологи, психологи, юристы... и  один
из этих юристов оказался начисто лишен бдительности! Этот суд  -  приговор
Флексонам. Комплекс Файрватера не подлежит защите - им занимаются  власти!
- Флексон закрыл лицо руками. - Девяносто девять процентов юристов за  всю
жизнь даже не слыхали о подобном случае, а на меня он  свалился  на  пятой
защите!
   Халдану стало жалко отчаявшегося юриста, но его  любопытство  оказалось
сильнее беспокойства за судьбу адвоката, да и за свою собственную.
   - Чем закончилось восстание?
   - Оно было подавлено. Отец Файрватера узнал о планах  сына  и  уведомил
полицию.  Власти  успели  приготовиться.  Бунтовщики  на  неделю  овладели
Москвой,  взорвали  несколько  электростанций  в  Америке   и   разграбили
Буэнос-Айрес, но скоро все было кончено.
   Это дало один позитивный результат. Прежде чем  выслать  Файрватера  на
Ад, произвели анализ его индивидуальности, чтобы впредь сразу  разоблачать
подобные отклонения... А я вот не разоблачил!
   Голос судебного исполнителя прервал размышления Халдана.
   - Подсудимый, встаньте!
   Халдан поднялся.
   Судья Мэлок перегнулся через стол. Он уставился  на  Халдана  и  долгое
время не сводил с него глаз, словно навсегда хотел  запечатлеть  в  памяти
черты человека, подверженного такому страшному комплексу.
   Судья  начал  говорить,  но  было  заметно,  что  он  и  сейчас   занят
собственными мыслями.
   -   Обвиняемый   Халдан-4!   В    свете    обвинительного    материала,
представленного по  делу,  вина  ваша  доказана.  Однако  суд  откладывает
вынесение приговора на завтра до четырнадцати часов, с тем чтобы вы  могли
подать прошение о помиловании. До  этого  времени  вы  предаетесь  в  руки
Церкви. Да ниспошлет вам Бог свою справедливость!
   Халдан  сел.  Публика   начала   шумно   собираться   к   выходу.   Над
телевизионными  камерами  погасли  красные  огоньки,  и  двое  полицейских
подошли к скамье подсудимых.
   - К какому суду мы должны апеллировать  с  просьбой  о  помилований?  -
спросил Халдан, вглядываясь в безжизненное лицо Флексона.
   Адвокат встал и сунул папку под мышку.
   - Эту просьбу вы изложите сами, хотя, Бог  мне  свидетель,  это  и  моя
последняя надежда. Но представлять ее вы будете не суду, а самому Богу.
   Он повернулся и тяжелой походкой направился к выходу. Халдан с  грустью
проводил взглядом первого и одновременно последнего представителя династии
Флексонов.
   В дверях мелькнул силуэт Франца, спешащего на первый заезд.



11

   Они приближались к Маунт Вайтни с юго-востока, обогнув Бишоп и западную
границу гор Иньо, свернули над Долиной Смерти и почти  вертикально  взмыли
над массивом Сьерра-Невада.
   Халдан  сидел  на  переднем  сиденье  самолета  между  отцом  Келли   и
полицейским. Он любовался гордыми потоками, бегущими со снежных вершин  по
гранитной стене, покрытой в  этих  местах  растительностью.  Немного  ниже
мореновый  вал  Панаминт  и  песчаные  дюны   Долины   Смерти   обозначили
негостеприимные врата Святого Града.
   - Вот и Собор, - благоговейно прошептал священник.
   Халдан разделял его чувства. Только  летя  на  небольшой  высоте  вдоль
отвесного горного склона, можно  было  осознать  грандиозность  скалы,  на
вершине которой высился Собор, воздвигнутый  людьми  для  счетной  машины,
именуемой ими Папой.
   У самой вершины, словно мотыльки с неподвижными крыльями, слетевшиеся к
одинокому цветку, кружили белые самолеты паломников. Но черный самолет,  в
котором находился Халдан,  ни  на  градус  не  изменил  курса.  Просители,
которым грозил Ад, имели преимущество перед паломниками, жаждущими воздать
почести Папе: божественный суд был недолгим.
   Самолет сел на площадке, высеченной в монолитном граните  к  западу  от
Собора. По  размерам  она  была  чуть  больше  футбольного  поля  и  полна
самолетов паломников.
   Оставив узника на попечении полицейских, отец  Келли  встал  на  колени
лицом к Собору и, закрыв глаза, зашептал на латыни молитву. Когда Халдан и
полицейский выбрались из самолета, священник заканчивал молитву следующими
словами:
   - Меа кульпа, меа кульпа; Халдан максима кульпа [моя  вина,  моя  вина;
великая вина Халдана (лат.)].
   Полицейский,  не  вставая  на  колени,  быстро  перекрестился,   искоса
наблюдая за Халданом. Юноша не стал даже креститься. Для него Собор был не
Домом Бога, а символом отцовских угрызений совести Файрватера-1.
   Отец Келли поднялся с колен.
   - Ступай за мной, сын мой.
   Они втроем начали подниматься по длинной  лестнице.  Очередь  ожидающих
аудиенции паломников встретила  враждебными  взглядами  одетого  в  черное
Халдана, так как понимала, что придется пропустить его вперед.
   У входа ждал монах в серой  сутане  с  капюшоном,  скрывающим  лицо  по
обычаю серых братьев. Он почтительно приветствовал отца Келли  и  принялся
шепотом говорить с  ним.  Халдану  удалось  расслышать  только  "Дэус  экс
машина" [бог из машины (лат.)], но  он  успел  заметить,  как  отец  Келли
передает монаху дискету.
   Монах, забрав дискету, исчез в темной утробе Собора.
   Отец Келли обратился к Халдану:
   - Я отдал брату Джонсу запись процесса, сын мой, чтобы он приобщил ее к
твоему досье, хранящемуся в памяти Папы. Пока мы дойдем до алтаря,  данные
уже поступят. Пойдем.
   В холодном полумраке Собора воздух  был  перенасыщен  кислородом.  Свод
готического здания находился так высоко, что  Халдан  с  трудом  смог  его
различить.
   Вслед за отцом Келли Халдан и полицейский длинным нефом прошествовали к
главному алтарю, где находился Папа.
   Возле алтаря священник остановился.
   - По  обычаю,  ты  сам  должен  представить  свою  просьбу,  без  моего
посредничества. Преклони колени и  говори  в  сторону  алтаря  нормальным,
естественным голосом. Назови Папе свое имя и генетический код. Попроси его
ознакомиться  с   судебным   материалом.   Скажи,   что   жаждешь   только
справедливости.   Перечисли   все   обстоятельства,    которые    считаешь
смягчающими. К Папе следует обращаться: "Ваше Преосвященство". И торопись,
потому что другие тоже ждут аудиенции, - закончил он.
   Опустившись коленями на коврик, Халдан испытал невыносимое любопытство.
Чем бы ни руководствовался конструктор, он  создал  самую  совершенную  на
сегодняшний  день  машину.  Она  не  требовала  ремонта,  поскольку   сама
устраняла свои неполадки. С каждым просителем говорила на его  собственном
языке,  до  Халдана  даже  доходили   слухи,   скорей   всего   -   сильно
преувеличенные, что с ворами она общалась на блатном жаргоне.
   Вердикт Папы считался окончательным. Были известны случаи оправдания им
убийц,  случалось,  даже  ренегаты  покидали  Собор  очищенные   от   всех
обвинений.
   Халдан сделал все, как сказал отец Келли, а под конец высказал  просьбу
о снисхождении:
   - Я не  прошу  справедливости,  но,  во  имя  нашего  Спасителя,  прошу
милосердия. Моя любовь оказалась выше понимания моих братьев во Христе.
   - Неожиданно со стороны  алтаря  раздался  громкий,  грохочущий  голос,
искусственно  усиленный,  но,  несмотря  на  это,  звучащий  необыкновенно
ласково:
   - Ты говоришь о любви к Хиликс?
   - Да, Ваше Преосвященство.
   Наступила тишина, в которой слышалось только тихое гудение генераторов.
В сознании Халдана затеплилась надежда.
   Такой ласковый и мягкий голос не мог обречь юношу  на  гибель,  не  мог
оторвать невинного человека от теплой и зеленой родной планеты и забросить
его в ледяную пустыню Ада.  Халдан  придвинулся  ближе  в  ожидании  слов,
которые должны были смыть с него вину, вернуть Хиликс статус  специалистки
и реабилитировать династию Флексона.
   И тут он услышал:
   - Волею Божьей решение суда признается во всех отношениях правильным  и
справедливым.
   Послышалось короткое жужжание  и  щелчок  -  последний,  окончательный,
бесповоротный. Для Халдана это явилось  таким  страшным  потрясением,  что
юноша не  смог  подняться  с  колен,  и  только  священник  с  полицейским
поставили его на ноги.
   В тот момент, когда Папа оглашал свою буллу, изменилась  сама  акустика
Собора.  Его  слова  громом  прокатились  под  высокими  сводами.  Халдан,
ошеломленный, позволил себя вывести священнику и полицейскому  на  залитый
солнцем  двор   и   вдохнул   разреженный,   торный   воздух.   Вдали   от
гипнотизирующего присутствия Папы" юноша почувствовал себя  обманутым.  Им
овладело бешенство. Он резко повернулся к священнику:
   - Если эта куча транзисторов, слепленная  новообращенным  помешанным  -
представитель Бога, то я отрекаюсь от Бога, Венца Мироздания!
   Глаза захваченного  врасплох  священника,  в  которых  до  этой  минуты
отражалось только благочестие, загорелись гневом.
   - Святотатец!
   - Ну и что? - признался Халдан. - И  что  в  этой  ситуации  предпримет
Церковь, сошлет меня на Ад?
   Когда священник осознал правоту и логику язвительных  слов  юноши,  его
поднятое к небу лицо снова приобрело выражение страстной добродетели.
   - Да, сын мой, отныне для тебя нет Бога. Ты будешь нуждаться в нем  всю
вечность Ада; в минуты - тянущиеся как часы; в часы - протекающие медленно
как месяцы; в месяцы - долгие  как  века,  и  будешь  страдать,  страдать,
страдать.


   Они еще до полудня  вернулись  в  Сан-Франциско.  После  обеда  Халдана
препроводили в суд, его удивило, что в зале царит еще большая  суета,  чем
накануне. Над телекамерами светились красные лампочки, присяжные сидели на
своих местах, а публика в нетерпении ждала развязки.
   Не было одного Флексона. Юноша решил, что, скорее всего,  разжалованный
адвокат моет сейчас полы где-нибудь в коридоре.
   Халдан не ожидал, что вынесение приговора будет представлять для  толпы
интерес, раз и так было общеизвестно о решении Папы,  но  потом  вспомнил,
что именно вынесение приговора и есть для них самое  главное.  Эта  минута
объединяла жителей всего мира, словно участников международного фестиваля.
Она соответствовала свисту топора палача, хрусту  ломающихся  позвонков  и
являлась кульминационной точкой процесса. Жители Земли собирались  вместе,
чтобы полюбоваться душевными страданиями юноши, как и сам  он  еще  совсем
недавно засиживался перед телевизором,  многократно  просматривая  процесс
какого-нибудь ренегата.
   Зрелище  начиналось  выступлением  обвиняемого,  который   унижался   и
пресмыкался, демонстрируя свое раскаяние. Он  хватал  за  руки  присяжных,
благодарил их за справедливый процесс и наконец, истерично  скуля,  тщетно
молил о прощении. Спектакль достигал кульминации, когда  обвиняемый  падал
на землю, полз в сторону судейского стола и, целуя край мантии судьи, выл,
стонал и даже терял сознание. Таков был заведенный порядок,  и  он  всегда
неукоснительно соблюдался: если  какой-нибудь  преступник  лишался  чувств
раньше времени, это считалось дурным тоном,  и  публика  чувствовала  себя
обманутой.
   Подобные судебные процессы служили самым эффективным наглядным  уроком,
проводимым  исполнительными  органами,  чтобы  показать   ужасную   судьбу
ренегатов.
   Внезапно Халдан вспомнил о Файрватере-2. Человек, который чуть не сверг
правление Трех Сестер, наверняка не выказал страха на процессе, а ведь, по
определению присяжных, у юноши были те же признаки,  что  у  Файрватера-2.
Значит, он должен поддержать традицию. Гордость разожгла  его  гнев,  и  в
пламени, охватившем разум, созрело решение.
   На этот раз чернь насладится совершенно иным зрелищем.
   Судебный исполнитель снова  огласил  свою  формулу,  поднимая  на  ноги
собравшихся, когда в зал входил судья, а затем отец  Келли  с  театральной
торжественностью зачитал решение Папы.
   - Прошу обвиняемого встать, - произнес Мэлок.
   Халдан поднялся.
   - Перед  оглашением  приговора  обвиняемому  предоставляется  последнее
слово. - В отцовском тоне Мэлока сквозило нетерпеливое приглашение.
   Сейчас следовало унижаться и пресмыкаться перед  присяжными.  Следовало
послушно склонить голову и молить о милости. Юноша подошел к  микрофону  и
начал говорить спокойным размеренным голосом:
   - Я родился для почетной профессии  математика,  четвертым  в  династии
Халданов. Если бы все шло своим чередом, я решал бы  возложенные  на  меня
задачи, женился на соответствующей женщине и умер с достоинством, как  мой
отец, отец моего отца и отец отца моего отца. - Он сделал паузу,  так  как
до сих пор его речь была достаточно  банальна  и  вполне  могла  сойти  за
покаяние. - Но я встретил девушку, на которую не имел  никакого  права,  и
она была так прекрасна, что я не могу выразить это  в  словах.  Мы  вместе
путешествовали по древнему  миру,  который  неожиданно  возродился,  а  я,
очарованный ее красотой, стал по-новому видеть и обрел мудрость.  Я  нашел
чашу Святого Грааля и прикоснулся к философскому камню.
   То, что я скажу сейчас - очень  важно:  по  своей  наивности  я  принял
обаяние  за  волшебное  очарование,  а  из-за   глупости   стал   причиной
собственной гибели.
   Она познакомила меня с величайшей жертвенностью и  вознесла  на  высший
уровень сознания, называемый некоторыми "дьявольским искушение", а другими
"романтической любовью".
   Даже если я пригубил из кубка яд, приняв его за эликсир жизни, то я сам
поднес напиток к губам. И если даже песня, которую пела мне любимая,  была
песней Цирцеи, я с радостью выслушал бы ее еще раз, потому что  песнь  эта
чудесна и удивительна.
   Пусть все знают: я не отказываюсь от этой девушки!
   Мне стала понятна моя внутренняя сущность, и именно это понимание своей
индивидуальности, а не любовь к  Хиликс,  привело  меня  на  порог  Ада  и
определило статус последователя Файрватера.  Пользуясь  этим  статусом,  я
заявляю перед всеми присутствующими, что отрекаюсь от Земли и ее богов, но
не отрекаюсь от Файрватера-2.
   В своей мудрости и доброте  Файрватер-2,  последний  святой  на  Земле,
заклинал людей хранить свою индивидуальность и беречь тайники своих душ от
увещеваний и железной логики улыбающихся мошенников,  которые  являются  к
нам от имени религии, психического здоровья  и  гражданских  обязанностей.
Являются со своими знаменами, библиями и деньгами,  чтобы  украсть  у  нас
бессмертие...
   - Замолчи, преступник! - Мэлок перегнулся через стол. - Уберите камеры!
- закричал он операторам, скрытым стеной.
   - Пусть говорит! - крикнул кто-то из публики;  послышалось  улюлюканье,
свист, и прежде чем погасли красные огоньки, Халдан успел выкрикнуть  свой
последний бунтарский призыв:
   - Долой Социологию и Психологию! Разрушим Папу!
   Через боковые двери в зал ввалилась фаланга полицейских, которые начали
оттеснять толпу в сторону выхода. Халдан оказался в окружении мундиров.
   - Уведите его, - приказал чей-то голос.
   Халдана оставили силы и жажда битвы, вдохновлявшие его до сих пор, и он
позволил затолкать себя в комнату с решеткой на окне.
   - Комиссар приказал запереть его здесь, пока не  подойдет  броневик,  -
сказал один из полицейских.
   - Господи, ничего умнее они  там  придумать  не  могли,  -  пожаловался
другой. - Если поехать сейчас, мы доставим его в Алькатраз  до  того,  как
толпа решится, а  через  двадцать  минут  нам  будет  не  удержать  их  от
линчевания!
   Полицейский повернулся к Халдану:
   - Если вы хотите быть разорванным толпой и таким образом открутиться от
Ада, то выбрали правильную дорогу. Вся беда в том,  что  из-за  вас  могут
погибнуть невинные люди.
   Тем не менее они остались ждать, и  когда  наконец  Халдана  вывели  на
помост для приговоренных, внизу стояли четыре бронемашины - из прорезей  в
пуленепробиваемых стеклах торчали стволы автоматов.  Юноша  первый  раз  в
жизни наблюдал подобную демонстрацию силы со стороны полиции.
   Процессия медленно выехала с аллеи.  На  площади  к  ним  присоединился
бронетранспортер с лазерными пушками на  башне,  после  чего  весь  эскорт
свернул налево по Макет-стрит. Конвой  продвигался  чрезвычайно  медленно,
расчищая путь воем сирен. Халдан заметил, что при этом звуке люди  выходят
из своих домов и провожают взглядами цепочку полицейских машин.
   Возле полицейского участка Эмбаркадеро машины  снова  свернули  налево.
Вдоль всего пути следования конвоя стояли толпы. Все только  смотрели,  не
выказывая ни малейшей враждебности к Халдану. Создавалось впечатление, что
все они в состоянии транса.
   Когда конвой приблизился к длинному  охраняемому  мосту  на  Алькатраз,
Халдан увидел в толпе чуть заметное  движение;  какая-то  женщина  подняла
руку и махнула ему на прощание.
   Этот прощальный жест раскрыл юноше глаза.
   Полицейские считали, что толпа угрожает безопасности  заключенного,  но
это было их мнение. Может, как раз они, а  не  он  должны  были  опасаться
толпы?
   Чем больше он думал о той женщине, тем больше  понимал,  что  толпа  не
представляла для  него  угрозы.  Женщина  махнула  ему,  поскольку  ничего
другого сделать не могла. В давние времена люди швыряли бы  в  полицейских
камни или воздвигали баррикады, чтобы остановить  конвой,  но  современные
люди были лишены подобных реакций. Они не могли собираться на  баррикадах,
поскольку само это понятие было давно забыто.
   Уже на территории тюрьмы, когда места серых мундиров полицейских заняли
малиновые мундиры охранников, юноша  судорожно  уцепился  за  одну  мысль,
впоследствии служившую ему талисманом в минуты отчаяния. Он  поверил,  что
мечта Файрватера о свободном человечестве, за которую его сослали  на  Ад,
была не напрасной, и эту надежду вселил тот единственный, прощальный  жест
женщины.


   Талисман, спасающий  от  отчаяния,  понадобился  Халдану  очень  скоро,
потому что отчаяние это волна за волной накатывалось из сознание, пока  не
затопило его полностью. В мыслях настала  черная  ночь.  Халдан  лежал  на
нарах дни и недели, забыв  о  времени,  понимая  только,  что  его  кормят
внутривенно.
   В один из последних тяжелых дней перед отлетом с  Земли  юноша  услышал
звук, несший предзнаменование и надежду. Словно шепот Сивиллы он проник  в
сознание и вырвал юношу из летаргии.
   Халдан находился  в  большой  камере  с  высоким  потолком  и  галереей
наверху, где патрулировали  охранники.  Все  помещение  было  поделено  на
секции с решетками вместо стен и потолка, чтобы охранники на галерее могли
постоянно следить за заключенными. Халдан находился один в камере.
   По другую сторону четырехметрового коридора  была  камера  побольше,  в
которой  содержались  несколько   заключенных;   как   догадался   Халдан,
пролетариев. Он не обратил бы на них внимания, если бы не  пение,  которое
звучало в огромном помещении, как плач по душе умершего.
   Певец аккомпанировал себе на гитаре.
   Отчаяние, чуть не убившее Халдана, подействовало на него,  как  шоковая
терапия  -  теперь  он  воспринимал  это  примитивное  пение   с   наивной
чувствительностью, как  ребенок,  разбуженный  птичьим  щебетанием.  Слова
песенки несли надежду, с красотой которой ничто не могло сравниться.

   Пусть ненастье,
   Ветер воет,
   Ляжет снег,
   Пусть мороз.
   Ветер сгонит
   Злые тучи,
   И погода
   Будет лучше.
   А в хорошую погоду
   Я, ребята - босс.
   [Fair-weather - хорошая погода (англ.)]

   Не успела песня закончиться, как Халдан вскочил, вглядываясь в соседнюю
камеру.  Он  увидел  развалившегося  на  нарах  огромного  негра,  который
прижимал к себе гитару выглядевшую в его огромных лапах детской иг