азами.  Несомненно,  именно  так
мыслят поэты, потому что обычное воображение  не  могло  создать  подобной
иллюзии. В какой-то момент он даже ощутил аромат волос Хиликс,  и  радость
их встречи снова обрушилась на него.
   Хиликс было бы приятно узнать, что он мыслит как поэт, но, увы,  ей  не
суждено никогда услышать об этом.
   Конечно, можно вынуть из кармана  видеофон,  набрать  генетический  код
Хиликс. Он даже предлог придумал; хочет испытать десятичную  систему  Дьюи
применительно к книге сэра Ланселота.
   Ее ответ будет точным  и  лаконичным,  с  регистрационными  номерами  и
заглавиями. И это, конечно, будет концом Халдана-4.
   У девушки не возникло бы сомнений в том, что им  руководит  не  желание
раздобыть нужную книгу, а обыкновенная атавистическая тоска - недаром  она
изучала примитивные чувства, как исходное условие для сочинения лимериков.
   Случайный разговор с  юношей  солнечным  днем  -  всего  лишь  невинная
встреча  Однако  второй  разговор,  да  к  тому  же  по  его   инициативе,
сигнализировал бы об опасности.  Их  следующая  встреча  должна  выглядеть
совершенно случайной, чтобы не возбудить в ней никаких подозрений.
   Халдан не заметил, как размышления превратились в решение, и он  принял
его, невзирая на последствия. Награда оправдывала риск.
   По ту сторону водной глади  залива  над  томами  древней  романтической
поэзии сидит прекрасная девушка. Он скроет романтизм  восемнадцатого  века
под налетом соцреализма двадцатого столетия и встретится с нею.  Возможно,
придется выучить несколько стихотворений, для поддержания  соответствующей
атмосферы, но с его незаурядной памятью это не составит труда.
   Девушка даже не подозревает, что скоро в ее жизнь вторгнется любовь,  а
волшебная палочка Халдана-4 сделает явью разноцветную паутину ее мечтаний.
   Четыре   года   назад   в   профессиональном   центре    Беркли    один
студент-математик соблазнил студентку, изучающую внутреннюю экономику. Оба
были деклассированы и подвергнуты госстерилизации, а математик стал  потом
известным Квотербеком в сорок девятой команде. Но  про  Халдана  никто  не
скажет на студенческом сленге, что он "кандидат в сорок девятую".  "Однако
риск все-таки есть" - признался Халдан самому себе.
   На  память  пришло  двустишие,  которое  она  читала,  и  в   несколько
измененной форме он, как перчатку, бросил его в сгущающиеся сумерки:

   Пусть сожрет кромешный Ад Церковь с Государством!
   Я же мчусь к любимой Хиликс - вот мое богатство!



2

   Всю следующую неделю Халдан, пользуясь  только  переменным  величинами,
составлял на миллиметровой бумаге диаграмму вероятности повторной  встречи
с девушкой и проклинал область науки, студентки которой  ходят  только  на
лекции по литературе, концерты и в  музеи,  в  жалкие  закусочные  и  бары
Сан-Франциско. Из трех задач, которые необходимо было решить, первая - где
отыскать Хиликс - была самой легкой, но, глядя на свою схему, он  признал,
что люди слишком серьезно воспринимают всю эту гуманитарную чушь.
   Штаб-квартиру операции следовало основать  в  Сан-Франциско,  поскольку
университет  Золотые  Ворота  находился  именно  там.  Халдан  решил,  что
переберется к отцу, так  как  если  бы  он  захотел  снимать  на  выходные
отдельную квартиру в городе, то должен был бы просить  отца  о  финансовой
помощи.
   С отцом и так могли возникнуть  непредвиденные  сложности:  старик  был
членом  Министерства  Математики,  то  есть  государственным   чиновником.
Поэтому усыпление его бдительности потребует со стороны Халдана  словесной
эквилибристики, не менее изощренной, чем его математические способности.
   Придется  найти  весомый  предлог,  чтобы  оправдать  перед   отцом   и
приятелями связь со студентами-гуманитариями.
   Приверженцы  точных  наук  были  весьма  невысокого  мнения  о  богеме.
Писатели щеголяли шотландскими беретами, художники носили  блузы  на  дюйм
длиннее обычного, а музыканты почти не шевелили губами при разговоре.  Все
они любили длинные мундштуки с  водяным  охлаждением  и  стряхивали  пепел
театральным  жестом.  Несмотря  на  всеобщее  признание   их   заслуг,   в
Сан-Франциско они имели право доступа только в несколько  убогих  баров  и
закусочных, а также не имели права селиться нигде, кроме Южной  Калифорнии
и Франции.
   Ни один математик не стал бы засорять свою мысль  условными  символами,
которыми к делу и не  к  делу  изобиловала  речь  гуманитариев  и  которые
служили не для ясности речи, а для "духовного самовыражения". Халдан почти
не сталкивался с этими людьми, но до сих пор ему  не  доводилось  слышать,
чтобы кто-нибудь мог столько говорить ни о чем, сколько они.
   Он держался от этой братии подальше. Их длинноволосые девушки старались
незаметно прошмыгнуть мимо, вместо того чтобы ходить  как  все  нормальные
люди, а бедра их были такими же узкими, как и  плечи  их  парней.  С  этой
точки зрения Хиликс представляла чудесное исключение.
   Халдан избегал обобщений, когда  дело  касалось  социальных  групп,  но
некоторые обобщения  напрашиваясь  сами:  у  негров  темная  кожа,  жители
островов Фиджи  потребляют  в  пищу  больше  моллюсков,  чем  эскимосы,  а
математики мыслят точнее, чем художники.
   И  все  же  он  не  осуждал  само  существование  богемы.   Присутствие
гуманитариев свидетельствовало о разнообразии и  всесторонности  жизни  на
Земле и тем самым служило доказательством великодушия Создателя.
   Отец  Халдана,  статистик,  не  разделял  либеральных  взглядов   сына.
Фактически он был расистом,  так  как  считал  всех  нематематиков  людьми
низшего сорта и не признавал  интеграции.  Эти  взгляды  смешили  Халдана,
который, будучи математиком-теоретиком, ставил статистиков на одну ступень
с носильщиками. Однако его отец был не простым статистиком,  а  чиновником
Министерства, и его приказы имели  законную  силу.  Он  был  бы  возмущен,
узнав, что сын посещает лекции по искусству. И его возмущение  перейдет  в
бешенство, как только он начнет подозревать что  Халдан  хочет  соблазнить
девушку другого класса, и к тому же поэтессу.
   Рано или поздно истинная причина приезда  сына  откроется.  Старик  был
ужасно любопытен, любил поспорить и имел замашки диктатора. Но хуже  всего
то, что он был заядлым шахматистом. Халдан, с тех пор как ему  исполнилось
шестнадцать, без труда выигрывал у него девять партий из десяти,  но  отца
спасала уверенность, что победы сына всего лишь случайность.
   Халдан-3 вместо  радости  от  встречи  с  сыном  заподозрит  что-нибудь
неладное. Обычно сын навещал отца один раз в месяц,  а  иногда  вообще  об
этом забывал. Он любил отца, но это чувство было  обратно  пропорционально
разделяющему их расстоянию.
   Кроме того, встреча  с  девушкой,  как  только  он  ее  найдет,  должна
выглядеть совершенно случайной и легко объяснимой. Если Хиликс  что-нибудь
покажется не так, она сбежит от него с космической скоростью. Завоевав  ее
доверие, ему не обойтись без  уютного  гнездышка,  куда  можно  пригласить
девушку под каким-нибудь невинным предлогом, чтобы она не догадалась о его
намерениях. А там останется всецело полагаться на свое обаяние.
   Случай помог ему найти то, что нужно.
   У родителей Малькольма была квартира  в  Сан-Франциско.  Четыре  месяца
назад они уехали на год в Новую  Зеландию  читать  маорийским  священникам
курс лекций  по  кибер-теологии,  необходимой  для  правильного  прочтения
папских предписаний. Халдан знал об этой квартире,  потому  что  Малькольм
забегал туда время от времени заглянуть, все ли в порядке, и смахнуть пыль
с мебели. Но Халдан никогда не посвятил  бы  соседа  в  свои  планы  и  не
попросил ключ. Но существу, он не доверял Малькольму. Тот  не  курил,  пил
очень мало и регулярно посещал церковь.
   В четверг Малькольм ворвался в комнату, размахивая листком бумаги.
   - Халдан, я сдал! Слава владыке математики!
   Халдан,  который  лежал  на  спине  поверх  одеяла,   узнал   диаграмму
синеклювых попугаев и даже заметил, что работа оценена на четыре с плюсом.
   - А почему не пятерка? - спросил он раздраженно.
   - Профессор снизил оценку за небрежность.
   - Он не  должен  был  применять  субъективные  оценки  для  объективной
работы!
   - Он сказал, что раз я орел - работа субъективна, и оценил ее  сам,  не
прибегая к помощи машины. Съел птичку - ешь и перышки...
   Мозг Халдана, оплодотворенный длительным  размышлением,  наконец  родил
идею - по-жеребячьи игривую, с места в карьер.
   - Послушай,  Малькольм,  если  Файрватеру  удалось  привести  моральные
законы к математическим эквивалентам и загнать их в  блоки  памяти,  чтобы
создать Папу, почему бы мне не перевести оценки  в  элементарные  факторы,
задать им  математические  соответствия  и  спроектировать  компьютер  для
оценки письменных работ?
   Малькольм задумался.
   - Это было бы несложно, если бы не две вещи: ты не силен в  грамматике,
и ты не Файрватер.
   - Да, я ничего не смыслю в литературе, но быстро читаю.
   - То, что ты задумал, - неосуществимо. У меня память не такая  хорошая,
как у тебя, но, насколько я помню,  Файрватер-1  нашел  триста  двенадцать
значений одного слова "убийство"; начиная с  убийства  ради  обогащения  и
кончая  нейтрализацией  неблагонадежных  пролетариев.  Тебе  пришлось   бы
проанализировать все допустимые фразеологические обороты.
   - Файрватер вовсе не анализировал все значения, - возразил Халдан. - Он
просто взял два крайних понятия, и в этом промежутке сам провел градацию.
   - Этого мы не знаем.
   - Послушай, а ведь неплохая идея!
   Халдан встал и принялся ходить  по  комнате,  отчасти  -  для  создания
драматического эффекта, отчасти - от нахлынувшего возбуждения.
   - Я даже вижу напечатанное контрастным  шрифтом  Бодони  название  моей
публикации: МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА ЭСТЕТИЧЕСКИХ ФАКТОРОВ  В  ЛИТЕРАТУРЕ,  и
подпись Халдан-4... Нет, лучше Гарамонд".
   Он отвернулся и ударил кулаком о ладонь.
   - Ты только подумай, какие перспективы! Профессора литературы больше не
будут оценивать работы, достаточно опустить сочинение в прорезь машины,  и
- получите причитающиеся баллы!
   Малькольм,  сидевший  на  краю  кровати,   посмотрел   на   Халдана   с
неподдельным беспокойством.
   - Халдан, иногда ты меня пугаешь.  Шальная  мысль  мелькнет  у  тебя  в
голове - и трах... крыша съехала! Клянусь безотказными транзисторами Папы,
ты - ненормальный! Хочешь эксгумировать кости Шекспира, облечь их в  плоть
и заставить заново танцевать кадриль!
   Эрудиция Малькольма произвела большое впечатление на Халдана.
   - Я смотрю, ты кое-что смыслишь в литературе.
   -  Может  быть.  Моя  мать  была   седьмой   дочерью   седьмой   дочери
миннезингера. Я тоже хотел стать певцом любви, но мой отец - математик.
   - Если я займусь этой идеей, -  проговорил  Халдан,  как  бы  размышляя
вслух, - мне придется оставаться на выходные в Сан-Франциско, чтобы ходить
на лекции по литературе. Отец будет донимать меня  своими  шахматами.  Вот
если бы нашелся  свободный  уголок,  где  можно  было  бы  отдохнуть  пару
часиков!..
   -  Ты  можешь  воспользоваться  квартирой  моих  предков,  если  будешь
вытирать там пыль.
   - Вытирать пыль! Я готов мыть там полы?
   - Они моются автоматически. Носителей моих генов заботит  прежде  всего
обстановка в квартире.
   Он прошел к столу, достал ключ и вручил его Халдану, который взял его с
притворной небрежностью.


   Халдан-3, хоть никогда  не  сознался  бы  в  этом,  был  рад,  что  сын
приезжает к нему на выходные. Поначалу  он  не  задавал  вопросов,  а  сам
Халдан не торопился начинать  разговор.  Он  знал,  что  рано  или  поздно
расспросы все равно начнутся, и  тогда  старика  легче  убедят  аргументы,
которые наверняка заденут его за живое.
   Халдан  осмотрел  четырехкомнатную  квартиру  родителей  Малькольма  на
седьмом этаже в башенке над заливом и запомнил  расположение  этих  легких
вещей с помощью грубой мнемонической системы. Если парчовый тигр со спинки
дивана прыгнет на метр вперед, то ударит по носу вытянувшегося  в  струнку
самца косули, который служил деревянным основанием лампы.
   Тяжелая мебель его не волновала: полицейский, устанавливающий в комнате
микрофон, на стал бы утруждать себя ее перестановкой.
   По мнению Халдана, в квартире было тесновато  из-за  обилия  вещей,  но
широкое окно, выходящее на залив, компенсировало недостаток  пространства.
Удостоверившись в отсутствии "жучка", он с легкой душой остановился  возле
окна. За стеклом мрачной  глыбой  высился  Алькатраз,  а  дальше  сверкали
великолепием горы. Как нож ночного  убийцы,  в  памяти  мелькнул  фрагмент
стихотворения, которое ему читала Хиликс:

   В чем юношей стремительных затея?
   Что за тимпаны и шальной экстаз?

   Очень хороший вопрос. Какой  шальной  экстаз  привел  его  сюда?  Какие
тимпаны  заманили  своими  звуками?  Наконец,  это  просто  смешно,  чтобы
искушенный  двадцатилетний  молодой  человек  так  тщательно  разрабатывал
подробный план ради того, что в  лучшем  случае  окажется  лишь  маленькой
вариацией широко известной мелодии.
   В ту же минуту перед глазами встало девичье лицо,  и  вновь  он  увидел
тень печали в смеющихся глазах, услышал голос, рисующий сказочные  картины
иных миров и времен. Образ девушки разбудил уснувшие было  чувства,  и  он
понял, куда звали его тимпаны... Он слышал эти звуки и  знал,  что,  легко
ступая козьими копытцами, пойдет туда, куда позовет манящий рожок Пана.
   В первый  же  уик-энд  Халдан  отправился  на  лекцию  по  современному
искусству в городской центр культуры, а потом на  студенческую  постановку
"Царя Эдипа"  в  университетский  городок  Золотые  Ворота.  То,  что  там
присутствовало всего трое типичных представительниц Г-7, не  особенно  его
огорчило. Он только принюхивался, чтобы взять след,  и  даже  не  надеялся
форсировать теорию вероятности.
   Вернувшись  в  Беркли,  Халдан  каждую  свободную  минуту  проводил   в
библиотеке, перелистывая тома  прозы  и  поэзии  восемнадцатого  века.  Он
прочитывал их с головокружительной скоростью и максимальной концентрацией.
Мысли плодились в голове, как головастики в болоте,  но  где-то  в  тайных
уголках этого болота блуждало опасение, что он взялся срыть  гору  Эверест
обыкновенной лопатой.
   Джон Китс умер в двадцать шесть лет, и Халдан-4  благодарил  судьбу  за
то, что это случилось так рано. Если бы поэт прожил на  пять  лет  дольше,
его произведения и  монографии  о  них  составили  бы  две  дополнительные
библиотеки, сквозь дебри которых Халдану пришлось бы продираться.
   Правда, он и не искал легких путей, не делая различия между выдающимися
произведениями  малоизвестных  поэтов  и   малоизвестными   произведениями
выдающихся  поэтов.  В  результате  он  оказался  не  только  единственным
студентом в мире, который мог цитировать  длинные  отрывки  из  "Кольца  и
Книги"  Роберта  Браунинга,  но  и,  сам  того  не   ведая,   единственным
специалистом по работам Уинтропа Макворта Прайда. Разбуженный среди  ночи,
он мог наизусть прочитать любое стихотворение Фелисии Дороти Хеманс.
   Долгие часы скуки разряжались минутами напряженного раздумья, когда  он
пытался постичь смысл, скрытый за туманной завесой неясных метафор.
   В городе его тоже постигла неудача.  Неделя  проходила  за  неделей,  а
девушка оставалась недосягаемой. Отец, услышав уготованную  ему  версию  о
проекте сына, был такого невысокого  мнения  об  этих  исследованиях,  что
чувствовал себя задетым, когда  увлечение  сына  препятствовало  шахматным
сражениям.
   Через шесть недель Халдану не надо было подгонять себя образом неземной
красоты Хиликс для продолжения поисков. У него вызывала азарт  способность
девушки опровергать теорию вероятности.  Она  проделывала  со  статистикой
просто чудеса.
   С  упорством  маньяка  он  продирался  сквозь   английскую   литературу
восемнадцатого века, отказавшись  от  тренировок,  дружеских  вечеринок  и
вояжей в публичный дом. Штабеля прочитанных книг росли, как пустые початки
перед чемпионом по шелушению  кукурузы.  Библиотекари  прониклись  к  нему
таким благоговением, что выделили отдельную профессорскую  кабинку,  чтобы
шелест страниц не нарушал его фантастической сосредоточенности.
   Переполненный поэзией Шелли, Китса, Байрона, Вордсворта и Кольриджа,  с
сочащимися из всех пор  стихами  Фелисии  Дороти  Хеманс,  Халдан  наконец
добрался до тридцать первого декабря  тысяча  семьсот  девяносто  девятого
года. Он чувствовал себя как марафонец  на  финише.  Утром  в  пятницу  он
захлопнул последнюю книгу и, спотыкаясь, вышел из  библиотеки  на  бледное
ноябрьское солнце.
   Его удивило, что уже  ноябрь.  Любимым  месяцем  Халдана  был  октябрь,
незаметно промелькнувший где-то между Байроном и Кольриджем.
   Смертельно уставший, он ехал домой. Тело молило  об  отдыхе,  однако  в
сознании был запланирован студенческий концерт в Золотых Воротах,  и  тело
нехотя  подчинилось.  Халдан  окинул  взглядом  пятьсот  шестьдесят   двух
студентов-гуманитириев,  но  не  заметил  никого,  напоминающего   Хиликс.
Несмотря на очередную неудачу, он решил остаться  на  концерте,  поскольку
хотел расширить свои познания в области музыки. В итоге он обнаружил,  что
под Баха спать лучше, чем под Моцарта.
   Днем в субботу он устроил сокрушительный разгром отцу, выиграв  в  трех
партиях кряду.  Во  время  четвертой  партии,  на  которой  старик  упорно
настаивал и которую Халдану пришлось  спешно  выигрывать,  потому  что  он
опаздывал  на  концерт  камерной  музыки,  Халдан-3  взглянул  на  сына  и
поинтересовался:
   - Как твоя учеба?
   - Как всегда - в десятке сильнейших.
   - Плохо стараешься.
   - А мне это и не нужно. Я унаследовал великолепный ум.
   - Пора бы задуматься о  том,  где  его  применить.  Область  математики
обширна, и чтобы в ней разобраться, надо поспешить.
   Видя, что дело оборачивается долгой  лекцией,  Халдан  решил  перенести
дискуссию с отцом на потом.
   - Обширна? Как бы не так!
   - Боже, откуда такая самоуверенность!
   - Ничего подобного, папа! Файрватер совершил последний перелом,  создав
проход в волне  времени.  С  этого  момента  математикам  осталось  только
доводить детали. Готов биться об заклад, что следующий скачок в  прогрессе
человечества будет сделан психологами.
   В глазах старика сверкнула молния.
   - Психологи! Да ведь они имеют дело с неизмеримыми явлениями!
   Не зная еще порта назначения, Халдан отважно ринулся в море теории.
   - Ценностью обладает не только то, что поддается измерению. Как следует
из литературных произведений наших предков, они умели разве что воевать! И
все же у них было нечто,  утраченное  нами  -  возможность  защитить  свою
честь. Они бросали вызов,  не  дожидаясь  директив  шестнадцати  различных
комитетов.  Эта  великолепная  гордость  духа  был   задушена   правлением
социолога  Генриха  VIII  -  этого  антипаписта,  машинопоклонника,  этого
классового палача, попавшего под влияние Дьюи!
   - Ты оскорбляешь национального героя! Думай, что говоришь, парень!
   - О'кей, беру назад последнее замечание. Но  взгляни  правде  в  глаза,
папа. Мы  живем  на  лучшей  из  планет  с  самой  совершенной  социальной
системой, и нам никуда идти, кроме как в самих себя. Следовательно,  любое
духовное возрождение  будет  взрывом,  эпицентр  которого  -  Министерство
психологии.
   Халдан-3 бросился в атаку, забыв о шахматах.
   -  Я  еще  раз  повторяю  тебе,  незадачливый  грамматик:  Министерство
психологии  ничего  не  добьется  без  математики!  Клянусь  льдами   Ада,
Файрватер понятия не  имел  о  теологии,  однако,  посвятив  себя  Церкви,
сконструировал  истинно  непогрешимого  Папу,  положив  тем  самым   конец
двузначным буллам и приспособленчеству!
   - Вот именно, возьмем Файрватера, - ухватился  Халдан  за  спасительное
имя. - Он дал нам космические корабли - и что произошло? Часть