олной  тишине  потряс  толпу  больше
раскатов грома...
   Нервы присутствовавших были напряжены до последнего предела.  Люди  в
толпе сдавливали руками грудь, будто им не хватало  воздуха,  падали  на
землю, некоторые рвали на себе волосы...
   Но ритуал был  построен  искусной  рукой.  В  этот  самый  последний,
крайний, опасный  предел  первого  напряжения,  среди  страшной  тишины,
которая, как обрушившаяся скала,  придавила  всех,  послышался  простой,
спокойный, задушевный старческий голос Верховного  жреца.  Не  пение,  а
молитва, похожая на простую беседу, полная тихой ласки и надежды.
   - Бог-Солнце, услышь наше моление и даруй  страждущему,  истомленному
человечеству свой благостный свет...
   К невидимому жрецу из толпы протягивались руки...
   - Ты один - защитник наш...
   - Спаситель...
   - - Заступник перед всемогущими  богами...  -  слышались  сдержанные,
рыдающие выкрики из толпы.
   Слабый голос Верховного  жреца  окреп.  Он  уже  не  молил,  а  почти
приказывал богу:
   - Озари благостным светом народ твой, трижды  священный  бог;  теплом
твоим, как покрывалом, покрой землю твою, да произрастит  она  плоды  на
потребность человеку. Дай лицезреть нам сияющий лик твой!..
   Читая молитвы, жрец наблюдал  за  песочными  часами.  Они  стояли  на
алтаре, скрытые от глаз толпы священными сосудами.
   Восток заалел. Черная фигура жреца уже  ясно  выделялась  на  розовом
фоне неба. И вдруг жрец протянул руку с жезлом и громким,  повелительным
голосом воскликнул:
   - Явись!.. Явись!.. Явись!..
   И, словно послушный его воле, из-за горизонта  брызнул  золотой  луч,
сверкнул край солнца, и оно поднялось,  сияющее  над  океаном,  и  сразу
залило своим светом площадку, загорелось на полированной бронзе  воинов,
засверкало на парче и бриллиантах царей и жрецов и всю  землю  наполнило
яркими красками. Будто только  теперь  из-под  земли  поднялись  высокие
мачты, увитые розами, арки из зелени  и  живых  цветов,  яркие  флаги  и
пестрые ковры...
   Весь океан, насколько мог охватить глаз,  был  покрыт  разукрашенными
пятипалубными кораблями неисчислимого флота атлантов...
   "Да, могуч царь Атлантиды и трудно бороться с ним", - невольно думали
гости, глядя на усеянный судами океан.
   Воины ударяли медными мечами о щиты, радостный крик понесся по океану
навстречу солнцу...
   Тысячеголосый  хор  запел  гимн  Солнцу  -  трижды  священному  богу,
жизнеподателю, светлому, сильному, радость несущему.
   Ритуал закончился обычными жертвоприношениями  быков  и  тельцов.  На
пылающий жертвенный огонь были пролиты вино и масло.
   От бронзовых курильниц прямыми столбами, розовыми в лучах восходящего
солнца, поднимались еще клубы  дыма  душистых  трав  и  смол,  когда  по
трубному сигналу толпа всколыхнулась, чтобы идти на поле бога Войны, где
предстоял парад войскам.
   Вторичный звук труб заставил толпу двинуться в путь.
   Шествие растянулось лентой по  прекрасной  военной  дороге,  которыми
славилась Атлантида.
   Весь путь был усеян цветами и зелеными ветками.
   Впереди шествия на высоком золотом  шесте,  увитом  красными  розами,
сверкал диск солнца.
   На повороте дороги, перед самой колесницей царя, вдруг выросла фигура
старика.
   На нем была накинута одежда из разорванной шкуры  козленка.  Длинные,
взлохмаченные седые волосы головы и борода покрывали его  до  пояса.  На
бронзовом от загара лице пылали большие умные глаза.
   Старик властным движением руки остановил колесницу царя.
   Стража бросилась к старику, но царь сделал жест рукой, и воины отошли
в сторону.
   Царь боялся и уважал старика На-Шана, пророка и прорицателя.
   Во что еще бить вас, - грозно закричал старик,  -  продолжающих  ваши
беззакония?.. Вся голова больна, и все сердце в скорби... От стопы  ноги
до головы нет ничего целого... Язвы и багряные пятна и  гноящиеся  раны,
не очищенные от гноя, не перевязанные и не размягченные маслом...
   Его голос перешел в истерический крик.
   - Земля ваша пуста! Ваши города будут сожжены  огнем  и  опустеют  от
безлюдья, и земля обратится в пустыню. Где была тысяча виноградных  лоз,
вырастет терновник и колючий кустарник, и  во  дворцах  царей  возрастет
репейник  и  на  укреплениях  -  терновник...  Совы   и   демоны   будут
перекликаться в развалинах... Вот грядет гнев бога, и  огонь  пожирающий
поглотит вас... Горе, горе, горе!..
   Толпа притихла в  благоговейном  ужасе.  Царь  слушал  смущенный,  но
старающийся сохранить вид невозмутимого величия.
   "Неужели гнев богов, - думал царь, -  обрушится  на  меня?  В  чем  я
согрешил перед ними?.."
   И вдруг его взгляд встретился с устремленным  на  него  взором  жреца
Кунтинашара. И взор показался царю полным укора и угрозы...
   Их взгляды скрестились, как мечи...

Глава 7

АКСА-ГУАМ-ИТЦА И АТА

   У склона  скалы  прилепился  маленький  глинобитый  домик  с  плоской
крышей. Маленькое квадратное оконце не имело рамы; двери из тонких досок
на ременных завесах, прибитых бронзовыми гвоздями, были открыты.
   В тени дома сидела старуха и пряла. Космы седых волос  падали  ей  на
лицо, изборожденное глубокими морщинами, и она время от времени отводила
костлявой рукой прядь волос от ввалившихся глаз. Ее  длинный  нос  почти
соединился с выдающимся острым подбородком.
   Перед нею на земле сидела хорошенькая  худенькая  девочка.  Перебирая
грязными ручонками камешки, она смотрела в лицо старухи.
   - Ну дальше, бабушка!
   - Дальше: Да.., о чем я?.. - шамкала  старуха,  связывая  порвавшуюся
нить пряжи.
   - О Золотом веке, - как же ты забыла, бабушка?
   - Да, да... О Золотом веке... Ну, вот, говорю  я,  давно,  давно  это
было...
   - И все было золотое?.. И хлеб золотой? И камни, и яблоки?
   - Время было золотое... Все люди жили счастливо, как боги на небе. Не
было ни царей, ни рабов, ни бедных, ни богатых. Бог-Солнце грел,  ласкал
и баловал людей, как любимого первенца. Из зеленых  ветвей  люди  делали
себе пояса и венки на голову и так ходили, свободные и радостные,  среди
садов, которые круглый год давали им сладкие плоды.
   Чистые  источники  утоляли  жажду.  Люди  рождались   среди   цветов,
наслаждаясь жизнью до глубокой старости, и мирно засыпали  вечным  сном,
окруженные детьми, внуками и правнуками. И смерть их была так же  легка,
проста и спокойна, как закат солнца...
   - А потом?
   - А потом люди согрешили, и боги прогневались на них.
   - Чем они согрешили?
   - Они захотели быть равными богам и все знать.
   - И боги отняли у них этот Золотой век?
   Послышались шаги.
   К дому подходил Акса-Гуам-Итца, сын жреца Шишена-Итца.  На  нем  была
черная шелковая туника, расшитая по краям золотым узором; на  ногах  его
были легкие светло-желтые сандалии. Он подхватил девочку на руки, а она,
смеясь, вырывалась.
   - Здравствуй, бабушка! - сказал Акса-Гуам, опуская девочку на  землю.
- Ата дома?
   - На работе. Скоро придет.
   - Даже сегодня на работе?
   - Для нас нет праздников...
   - А старик Гуамф?
   - В доме.
   Акса вошел в помещение. Все оно  состояло  из  одной  комнаты,  чисто
выбеленной известкой и перегороженной домотканой полотняной занавеской с
вышитыми на ней  мелкими  цветами.  Грубый  деревянный  стол,  несколько
скамеек и шкафчик с глиняной посудой составляли всю меблировку.  В  углу
поместилась домашняя мельница для помола зерен: каменный куб  и  на  нем
каменный цилиндр с ручками. Рядом стояла высокая каменная ступа с пестом
для выжимания масла. В другом  углу,  на  мраморном  постаменте,  стояла
небольшая статуя Бога-Солнца, прекрасная  скульптура,  сделанная  еще  в
детстве Адиширной-Гуанчем.
   Дед Гуамф, лысый, с седой бородой, сидел на лавке у окна  и  мастерил
силки для птиц. При входе Акса-Гуама он поднялся и  рукой  приветствовал
гостя.
   - Сиди, сиди, дедушка Гуамф. С праздником! Что  же  ты  не  пошел  на
встречу Солнца?
   - Куда уж мне! Там меня задавят, старика. Будет. Шесть  десятков  лет
провести в сырых шахтах - это не шутка. А солнышко я и  здесь  встретил,
как полагается. Слава ему, оно не гнушается посылать свет  свой  и  нам,
бедным рабам...
   - А Адиширна-Гуанч где?
   - Все возится со своими Золотыми Садами.
   - Говорят, он создал удивительные вещи.
   - А какой для него из всего этого толк? Одно только, что  плетьми  не
бьют. У меня вот они какие рубцы на спине  от  ременных  семихвосток.  А
состарится он и тоже будет, как я, птиц силками ловить, чтобы прокормить
себя.
   - Послушай, Гуамф. Тебе не приходили в голову  мысли,  что  могло  бы
быть иначе?
   - Как иначе-то?
   - Но ведь всякому терпению может быть конец. Вас миллионы...
   - Вот куда ты гнешь? Бунтовать? Пробовали. И бунтовали. Только что же
из этого вышло? У нас кирки да лопаты, а у них мечи, острые копья...
   - А если бы...
   Гуамф неожиданно вспылил.
   - Если бы... Если бы... Оставь! Не ковыряйся в  старых  ранах!  Пусть
грызут привычной болью...
   Акса-Гуам опустил голову и задумался.
   - Ну, однако, пойду я,  -  сказал  он,  поднимаясь.  -  Я,  вероятно,
встречу Ату на дороге... Прощай, старик!
   - Да хранит тебя пресветлый бог!..
   Не успел Акса-Гуам выйти из дома, как услышал на дворе чужие голоса и
остановился. Выглянув из окна, он увидел, что во двор вошли два человека
в одеждах служителей храма. Акса-Гуам не хотел,  чтобы  они  видели  его
здесь.
   - Повивальная бабка Цальна здесь живет? - спросили они.
   - Здесь, - ответила Цальна, в испуге роняя веретено. - Я Цальна.
   - Именем Солнца приказываю тебе явиться сегодня после захода солнца к
воротам священного храма. Мы встретим тебя Там и проведем дальше.
   - Слушаю... - Цальна низко поклонилась. - Роды, осмелюсь спросить?
   - Там узнаешь!
   Служители храма удалились.
   Акса-Гуам вышел из дома  и  пошел  по  белой,  сверкающей  на  солнце
дороге. Палящий зной умерялся тенью финиковых пальм и платанов.
   По правой, нагорной, стороне лежали шахты, где добывали руду.
   Слева, до самых берегов океана, на сколько хватает глаз,  раскинулись
рабочие поселки. Жалкие глинобитые сакли прижимались друг к  другу,  как
испуганное стадо.
   В грязи маленьких двориков катались черномазые голые дети.
   В шахтах, несмотря на праздничный день, шли работы.
   Акса-Гуам спустился в одну из шахт.
   Его жреческая черная одежда с вышитым золотом диском на груди служила
ему пропуском.
   Надсмотрщик склонил голову и протянул к нему руку, в знак почтения.
   Акса-Гуам небрежно кивнул головой и углубился в лабиринт шахт.  Своды
шахт были укреплены толстыми, покосившимися  бревнами.  Кое-где  мерцали
небольшие масляные светильники. Было душно и жарко.
   Выходящие  газы  не  раз  взрывались  в  этих   шахтах   от   пламени
светильников. Нередко происходили и обвалы. Рабочие гибли сотнями, но на
это мало обращалось внимания: в них недостатка не было. Если  руда  была
богатая,  на  месте  обвала  производили  раскопки.  Заживо  погребенные
рабочие выходили тогда из своих могил. Но если пласт руды был тонок  или
обвал требовал слишком много времени на восстановление шахты, они просто
забрасывались с зарытыми рабами, а шахта прокладывалась в другом месте.
   Чем дальше пробирался Акса-Гуам, тем уже и  ниже  становилась  шахта.
Приходилось идти согнувшись.
   Навстречу ему ползли на четвереньках  рабы,  впряженные  в  бронзовые
корытца, наполненные рудой.
   Некоторым из них Акса-Гуам кивал головой и тихо говорил:
   - После вечерней смены..,  в  старых  шахтах...  Шахта  сузилась  еще
больше.
   Здесь, лежа на боку, забойщики  рубили  рудоносную  почву  бронзовыми
кирками.
   Нагнувшись к одному из забойщиков, Акса-Гуам шепнул ему:
   - Скажи своим.., сегодня после вечерней смены, в старых шахтах.
   - Будем, - ответил забойщик  и  отер  с  лица  обильные  струи  пота,
застилавшие глаза.
   Акса-Гуам вышел из шахты и вздохнул всей грудью.
   Дальше шли поля, где месяцами  обжигалась  руда.  Целые  пирамиды  ее
высились кругом, курясь дымом. Под ними рабы день  и  ночь  поддерживали
пламя.
   Акса-Гуам бросил им ту же фразу и пошел дальше.
   Солнце жгло все сильнее. Дорога  стрелой  тянулась  между  курящимися
пирамидами.  Здесь  было  тяжело  дышать,  и  Акса-Гуам,   несмотря   на
усталость, ускорил шаги.
   Груды обжигаемой руды кончились. Начались поля, где  руду  дробили  и
просеивали сквозь бронзовые сита.
   Еще дальше  потянулись  каменные  ограды,  над  которыми  поднимались
густые клубы дыма. Здесь помещались плавильные печи.
   Рядом высилась еще более высокая стена, окружавшая целый  город,  где
очищенные руды меди и  олова  превращались  в  сплав  бронзы.  Здесь  же
изготовлялось бронзовое  оружие.  Сюда  никто  не  имел  доступа,  кроме
жрецов, наблюдавших за работами. Рабы жили при заводах и не  выпускались
за ограду стены, которая охранялась стражей.
   Ата работала у плавильных печей,  перетаскивая  в  узкой  корзине  на
спине шлак.
   Акса-Гуам  остановился  у  ворот.  В  ворота  беспрерывной  вереницей
въезжали повозки с рудой,  обратно  -  порожние.  Рабы  хлестали  ослов,
надсмотрщики - рабов. Полна движения была и дорога. Беспрерывным потоком
двигались нагруженные поклажей ослы, лошади,  верблюды  и  слоны.  Свист
плетей сливался с ревом животных и короткими выкриками рабов.
   Женщины несли за спиной, в плетеных корзинках, детей.
   За стеной прозвучала бронзовая  труба,  и  рабы  начали  выходить  из
ворот.
   Акса-Гуам стал в стороне на груде шлака.
   - Ата!..
   Одна из рабынь обернулась.
   Черные удлиненные глаза ее сверкнули радостью. Акса-Гуам повернулся и
пошел вверх от дороги, по горной тропинке. Ата, сестра  Адиширны-Гуанча,
последовала за ним на некотором расстоянии.
   Вслед ей пронеслось несколько шуток и замечаний из толпы рабов:
   - Бегай, бегай за ним! Он тебя  в  жены  возьмет  -  во  дворце  жить
будешь!
   - Мало им гаремов своих. За рабынями таскаются!  Тьфу!  -  со  злобой
произнес чернокожий раб и погрозил кулаком вслед удалявшейся паре.
   Ата догнала Акса-Гуама за поворотом тропинки, скрывшей их от  большой
дороги.
   Акса-Гуам протянул руки к Ате.
   - Не бери моих рук, они грязны от работы... Я сейчас вымоюсь в ручье,
- сказала она с краской смущения на лице. Акса-Гуам взял ее за  плечи  и
поцеловал в лоб.
   - Что же ты не на празднике?  -  сказала  Ата,  плескаясь  у  горного
ручья.
   Позолоченные солнцем брызги падали на ее смуглую  кожу.  С  невольной
грацией она вытянула руки навстречу падающей  сверху  хрустально  чистой
струе.
   Акса-Гуам залюбовался ею.
   Она была так же  хорошо  сложена,  как  Адиширна-Гуанч.  В  такой  же
короткой черной рубахе, перетянутой ременным поясом,  она  казалась  его
младшим братом. Только тяжелая коса, закрученная на затылке,  удлинявшая
еще больше ее удлиненный  череп  атлантов,  да  контуры  девичьей  груди
говорили о том, что она не мальчик. Кончив умываться, она сорвала  дикий
шиповник и приколола к волосам.
   - Ну вот... - и она сама протянула Акса-Гуаму руку, Акса-Гуам  горячо
пожал ее, и рука об руку они углубились в густую тень лавровой  рощи,  к
тому месту, где из расселины скалы ниспадал горный ручей.
   Они сели.
   Воздух был наполнен запахом полыни, горьких  горных  трав.  Откуда-то
тянуло ароматом цветущих апельсиновых деревьев.
   Снизу, с дороги, доносился разноголосый шум.
   Дальше  виднелась  полоса  океана,  греющегося  в  лучах  полуденного
солнца.
   Высоко над ними лежало поле бога Войны.
   Временами оттуда доносились громовые раскаты бронзовых труб  и  крики
толпы.
   Но в роще было тихо. Только звенящий многоголосый хор цикад  стоял  в
воздухе... Однообразный, он сам сливался с тишиной.  Это  была  звенящая
тишина.
   - Почему ты не на празднике?  -  с  лукавой  улыбкой  повторила  свой
вопрос Ата. Она  держала  в  руках  сорванную  ветку  лавра  и  медленно
обрывала листья.
   - Оттого, что я здесь! - с такой же улыбкой произнес Акса-Гуам.
   - А вдруг там заметят твое отсутствие?
   - Ну что же! Отец посердится, тем дело и кончится. Довольно того, что
я был на встрече Солнца. И в конце концов все  это  очень  скучно.  Наши
войска  будут  ослеплять  глаза  иноземных  гостей  своей   полированной
бронзой, трубы будут так реветь, что лошади станут взвиваться на дыбы  и
падать на колени. Конечно, это величественное зрелище, но  я  видал  его
уже много раз. На свете есть более интересные вещи!.. - и он с  ласковой
улыбкой взглянул на нее.
   - А потом? - спросила Ата, опуская длинные густые ресницы, от которых
под ее глазами ложились синие тени. - Что будет дальше?
   - Потом будут военные игры. Затем уже  при  свете  факелов  состоится
церемония подношения подарков. Это интереснее. Белолицые люди в  меховых
одеждах, говорят, привезли из гиперборейских стран живого белого медведя
и какого-то диковинного зверя вроде рыбы, с круглой головой  и  сильными
плавниками. Говорят, они водятся на  краю  света,  где  вода  от  холода
становится твердая, как хрусталь.
   Ата слушала с детским любопытством, широко открыв глаза.
   - Где же эти животные?
   - Они подохли от жары...
   - Бедные звери!.. Ну, что же будет потом?
   - Потом наш царь будет одаривать гостей тканями, редкими благовониями
из душистых смол, корней и сока цветов, винами, золотом, камнями - всем,
чем только богата наша страна, только не бронзовым оружием...
   - А твоя сестра тоже на празднике? Ведь она теперь царица?  -  задала
Ата неожиданный вопрос. Акса-Гуам нахмурился.
   - Нет, она не царица. Она будет в царском гареме. Отец, Шишен-Итца, в
восторге от этой "чести"... Бедная сестра моя...  Как  она  рыдала!  Она
ненавидит царя... Но я не допущу  этого!..  -  Акса-Гуам  потряс  сжатым
кулаком. - Ну, довольно об этом. Скажи и ты что-нибудь мне  про  себя...
Почему тебя поставили на эту тяжелую работу? Я уже не раз  задавал  тебе
этот вопрос.
   - Оставь, не все ли равно!
   - Нет, на этот раз ты не уклонишься от ответа! Иначе я расправлюсь  с
тобой, как с рабыней!
   И, взяв у нее ветку лавра, он шутя стал бить ее по плечу.
   - Говори же, говори!
   - Ну слушай, если ты уж так  настаиваешь.  Я  служила  в  доме  жреца
Кунтинашара. Однажды вечером, когда я ставила  ему  на  ночь  прохладное
питье, он сказал мне: "Ты нравишься мне, Ата. Я хочу иметь тебя в  своем
гареме". - "А ты не нравишься мне, Кунтинашар, и я не хочу быть в  твоем
гареме", - отвечала я.
   - Так и сказала?! - восхищенно воскликнул Акса-Гуам, хлопая в ладоши.
   - Так и сказала.
   - Ну а он что?
   - Он улыбнулся, считая  это  ответом  девочки,  которая  говорит,  не
обдумывая своих слов.
   "Не забывай, что ты раба, а я господин твой. Иди ко мне!"
   Я стояла неподвижно.
   Он поднялся и пошел ко мне.
   Тогда я одним прыжком уклонилась от него  и  схватила  короткий  меч,
лежавший у его изголовья.
   Он испугался и страшно рассердился.
   "Змея!"  -  прохрипел  он  и  вызвал  раба,  дежурившего  за  дверью.
"Отправить ее немедленно на тяжелую работу  в  Черный  город..."  Вот  и
все...
   - Какая смелость! - воскликнул Акса-Гуам. - Он мог тут же убить  тебя
этим же мечом.
   И, улыбнувшись, он прибавил:
   - Да, не везет Кунтинашару. Твой  брат  заставляет  зеленеть  его  от
зависти, а ты... Но, слушай, Ата! Так дальше продолжаться не может. Надо
изменить все это. Ты знаешь, что я люблю тебя и для меня ты  не  рабыня.
Отец никогда не согласится на наш брак,  это  противно  законам.  Но  мы
изменим законы. Мы всю Атлантиду перепашем бронзовым плугом!..
   - Я знаю, что никогда не  буду  твоей  женой.  Эта  мысль  мне  и  не
приходила в голову. Мне довольно твоей любви.
   - Но я хочу, чтобы ты была моей женой. И не только это. Любовь к тебе
мне открыла глаза на ужас рабства, несчастная судьба моей  сестры  -  на
ужас царского самовластья. И я увидел целый океан страдания рабов...  Их
заглушенные стенания преследуют меня, отравляют мне жизнь. Мне  кажется,
что в каждом из них стонет твоя луща.