алось  всего  три
дня; и если мы собираемся представить господину Томоясу наш проект, у  нас
для работы остается всего один день, завтрашний.
   - Так-то оно так, только вряд ли они обрадуются,  если  мы  явимся  так
поздно. Да и нет там уже никого, наверное.
   - Ничего подобного. Директор  лабораторий,  господин  Ямамото,  нарочно
ради нас перенес свое дежурство на эту ночь.
   - Директор дежурит?
   - Там ведь все  как  в  больницах.  Поскольку  они  работают  с  живыми
существами... И вообще  там  по  ночам  много  работы.  Впрочем,  вы  сами
увидите.
   - Послушай... - Я поставил колено на сиденье кресла и достал  сигарету,
хотя  мне  не  хотелось  курить.  Возможно,  такой  позой  я   намеревался
продемонстрировать прики и самому себе, что  полностью  сохраняю  душевное
равновесие. - Если говорить прямо, ты но вполне откровенен со мной.
   прики оттопырил губу и насупился. Кажется, он хотел что-то сказать,  но
промолчал. Я продолжал:
   -  Мне  многое  хотелось  бы  сказать  тебе.  Я  не  улавливаю   логики
происходящего.   Мало    того,    я    испытываю    какую-то    внутреннюю
неудовлетворенность. Грубо выражаясь, мне все это отвратительно.
   - Кажется, я вас понимаю.
   - А раз так,  то  брось  околичности  и  расскажи  мне  все,  что  тебе
известно. Нас загнали в тупик. Кто-то  зачем-то  спутал  нас  по  рукам  и
ногам. Мы не знаем, чего добивается противник, и потому не можем  отвечать
на удары. Кто и какую выгоду может извлечь из того, что мы в ловушке?
   - Эта шайка, несомненно, боится машины-предсказателя.
   - Вряд ли... Ведь машина  так  и  не  дала  нам  ничего  по-настоящему.
Женщину они убили, никаких нитей в наших руках не осталось. Чего же им еще
бояться? Нет, это не то.
   - Мы же будем продолжать работу.  Во-первых,  комиссия  надеется  найти
истинного преступника и не позволит нам остановиться на полдороге.
   - Комиссию можно обвести, подсунув ей характерные  показатели  личности
убитого.
   - Не знаю... - прики покачал головой. - Ведь о том,  что  мы  работаем,
известно  и  полиции.  Правда,  самым  высшим  чинам.  Они  ждут  от   нас
результатов и  потому  держатся  в  роли  стороннего  наблюдателя  и  даже
помогают нам. И если мы не найдем убийцу и подозрение падет на нас,  тогда
все пропало... Нет, это не годится. Никуда не годится.
   -  Хорошо.  Допустим,  ты  прав.  Но  тогда  напрашивается  вот   какое
соображение.  Эти   бандиты   -   предположим,   что   они   действительно
существуют... Так  вот,  эти  бандиты,  очевидно,  могут  выставить  своих
свидетелей и натравить на нас полицию  в  любое  время,  когда  только  им
заблагорассудится. Мы целиком и полностью зависим от них.
   - Какая чушь! Да они только и ждут, чтобы вы упали духом.  Трус  всегда
попадается на эту удочку. Услышит, что поблизости бродят волки, забьется в
свою нору и, хотя отлично сознает, что неминуемо помрет от голода, нипочем
не высунет носа наружу. Ох, простите, сэнсэй, это я от злости, что  у  нас
все так нелепо складывается.
   - Ничего, я и сам знаю, что я трус. Но вот я сейчас слушал тебя, и  мне
пришло в голову... Послушай, пойдем в полицию и все  расскажем,  ведь  нам
самим легче станет.
   прики исподлобья глядит мне в лицо. То ли он действительно жалеет меня,
то ли осуждает, а  может  быть,  просто  притворяется.  Закусив  губу,  он
невнятно говорит:
   - Кое-кто, вероятно, обрадуется. Их ведь уйма таких, кто спит  и  видит
выгнать  нас  с  вами  отсюда  и  превратить   лабораторию   в   подсобный
вычислительный центр... И вот еще что, сэнсэй. Вы  отказываетесь  признать
существование торговли зародышами. Вы считаете, что вашу супругу  заманили
в ловушку, чтобы привлечь внимание к этой сказочке. А вы представьте себе,
что такое предприятие действительно существует. Тогда получится,  что  они
не только не собираются прятаться от вас, но сами  настойчиво  подсовывают
вам факты... - Легонько постукивая пальцами по краю  пульта,  прики  вдруг
переходит на шепот: - Или, может быть,  это  предупреждение,  сэнсэй.  Они
хотят вам показать, что у них  достанет  силы  расправиться  и  с  вами...
Действительно, мужчина убит, женщина убита...
   - И что же ты предлагаешь? - Я замечаю, что давно уже расхаживаю, стуча
каблуками, среди блоков машины.
   - Выяснить, что собой  представляет  эта  ловушка.  Ничего  другого  не
остается. - Я  молчу,  и  прики  вкрадчиво  добавляет:  -  Впрочем,  можно
запросить машину.
   - Довольно! - кричу я. Мне страшно, и я зол  на  себя  за  этот  страх.
Кажется, я ждал этого предложения. Ждал и боялся.
   - Почему? Разве вы больше не доверяете машине?
   - Машина - это логика. Здесь не может быть речи о недоверии.
   - Тогда почему?..
   - Это не такое дело, с которым стоит обращаться к помощи машины.
   - Странно... Значит, вы признаете, что прав я?
   - Почему же странно?
   - Но вы колеблетесь, сэнсэй. И если вы доверяете машине, значит, вы  не
доверяете логике?
   - Можешь думать как тебе заблагорассудится.
   - Нет, так нельзя. Получается, что для вас важна только сама машина,  а
в том, что она предсказывает, вы не заинтересованы.
   - Кто это тебе сказал?
   - Ну как же? Если предположить, что вы не решаетесь обратиться к машине
не потому, что не верите ей, а потому, что не желаете верить, то чем  ваше
мнение отличается от мнения противников машины? И тогда  вы,  сэнсэй,  как
человек, который страшится знать будущее,  не  способны  руководить  нашей
работой.
   Я вдруг обмяк. Злость сменилась раскаянием. Лицо горело от утомления.
   - Да... Возможно, ты прав... Но как вы,  молодые,  можете  хладнокровно
утверждать такие жестокие вещи?
   - Не говорите так, сэнсэй, пожалуйста, - добродушно произнес прики.  Он
словно сменил маску. - Вы же знаете, какой  у  меня  язык.  Не  сердитесь,
сэнсэй...
   - Я не хочу уходить отсюда. Люди, подобные мне, ни на что не  способны,
когда их удаляют от дела, которое они создали. И все же, если я увижу, что
не справляюсь, я уйду сам, спрячусь куда-нибудь. Что мне  еще  остается?..
Так, наверное, и будет, если я отдамся на волю событий. В глубине  души  я
уверен в этом, хотя мне противно так думать. Противно, не правда  ли,  что
инженер, создавший машину-предсказатель, сам боится  предсказаний.  Просто
смешно!  Меня  даже  дрожь  пробрала,  когда  ты  предложил  обратиться  к
машине...
   - Вы просто устали.
   - А ты поступаешь нечестно.
   - Как это?
   - Я уже сказал, что ты не откровенен.
   прики недовольно спросил:
   - В чем? Укажите конкретно...
   - Положим, ты прав, и нам нужно изо всех сил стараться разгадать  смысл
ловушки. Но неужели для этого так уж необходимо, чтобы я увидел  подводных
млекопитающих?.. Погоди, я и без тебя  знаю,  что  ты  в  этом  убежден...
Недаром ты потратил полдня и готов тащить меня туда в такой  поздний  час.
Понимаю. Прекрасно понимаю... Но почему-то ты никак не  желаешь  объяснить
мне причину этого. Вот ты говоришь, что торговля зародышами - это  факт  и
что  в  лаборатории  внеутробного  выращивания  мы,  возможно,   обнаружим
какую-нибудь улику. Но я не верю, чтобы столь туманная надежда  могла  так
воспламенить тебя. Да, до заседания комиссии осталось три дня. Так неужели
я поверю, что ты станешь тратить это драгоценное  время  на  каких-то  там
водяных собак и крыс, да еще безо всякой уверенности в успехе?  Совершенно
очевидно, что ты что-то скрываешь от меня.
   - Да нет же, ничего подобного, - говорит прики,  смущенно  улыбаясь.  -
Просто я считаю, что для того, чтобы выработать четкую  тактику  действий,
необходимо точно убедиться в существовании торговли  зародышами,  а  потом
уже двигаться дальше. Но навязывать вам такой  план,  сэнсэй,  у  меня  не
хватает смелости, ведь я отлично понимаю,  каким  это  все  представляется
несуразным. Кому охота ломать голову над вещами, которые  и  вообразить-то
себе невозможно? А вот если бы вы хоть раз увидели этих подводных животных
своими глазами, то вне всякого сомнения признали бы  возможность  торговли
зародышами. Я, например, видел их и теперь без труда представляю себе  эту
торговлю.
   - Ехать туда ради одного этого нет никакой необходимости. Если на такой
гипотезе  можно  выработать  действенную  тактику,  то  почему  бы  и   не
попробовать?
   - Разве можно серьезно заниматься тем, во что не веришь?
   - Будем считать, что я поверил.
   - Нет, сэнсэй, вы еще не верите. Поверить в это не так-то просто.  -  Я
невольно улыбнулся, и он добавил: - Вот видите, вы  смеетесь,  значит,  не
верите.
   - Глупости...
   - Если в это  поверишь,  то  смеяться  уже  не  станешь.  Это  страшно.
Представьте себе миллионы подводных людей в год...
   - Ох, как тебя заносит!..
   - Об этом я и говорю. Пока вы не поверите, мы не двинемся вперед ни  на
шаг. Любую возможность вы будете воспринимать как плод фантазии. Какая  уж
тут тактика!
   - Понимаю. Пусть  будет  так...  Значит,  ежегодно  создаются  миллионы
подводных людей...
   - И среди них, сэнсэй, ваш сын...
   Я рассмеялся. Хрипло, сухо, но все же рассмеялся. Чем, кроме смеха, мог
я ответить... Где-то в душе бессильно  барахтался,  пытаясь  проникнуть  в
память, разговор с женой, который был у нас несколько дней назад. Тогда  я
почти не обратил на него  внимания.  Кажется,  это  было  вечером  в  день
последнего заседания комиссии. Я сидел у изголовья постели и пил  виски  с
содовой, а жена о чем-то настойчиво меня спрашивала. Я был раздражен. Меня
злило не только упрямство комиссии, но и ощущение усталости,  не  дававшее
мне сосредоточиться на словах жены.  Сама  близость  жены  угнетала  меня,
словно налагала на меня какую-то ответственность. "Ну что же,  купи..."  -
проговорил я,  поглядывая  на  страницу  каталога  электрооборудования,  и
торопливо поднес к губам стакан. "Купить? Что купить?" -  "Ну,  этот,  как
его, холодильник, что ли..." - "О чем ты?" Оказывается,  я  не  слышал  ни
слова. Тонкие волосы, упавшие на лицо жены, резко бросались в глаза,  и  в
этом было что-то зловещее. Я, наконец, понял, что  она  говорила  о  нашем
будущем ребенке.
   Этот  разговор  начался  еще  вчера  вечером.  Жена  узнала   о   своей
беременности и спрашивала меня,  делать  ли  ей  аборт.  Кажется,  женщины
обожают такие разговоры. На эту же тему мы случайно  заговорили  давеча  с
Вадой Кацуко. (Впрочем, теперь я сомневался, что это было  случайно.)  Как
бы то ни было, мое мнение жена знала хорошо.  При  ее  предрасположении  к
внематочной беременности все должен был решать врач, и  никакие  разговоры
делу помочь не могли. Но жене хотелось поговорить,  поспорить.  Я  отлично
понимал  ее  чувства,   однако   переливание   из   пустого   в   порожнее
представлялось мне глупым. Я не могу сказать, что не хочу ребенка,  но  не
могу сказать, что и хочу. Детей не рожают, они рождаются.
   ...Врач сказал, что на этот раз  беременность  кажется  нормальной,  но
будет лучше, если мы все-таки решим сделать аборт. В таком вопросе решение
ничего не значит, подход с точки зрения морали и  нравственности  возможен
здесь, видимо, лишь как следствие воспаленного воображения. Действительно,
как ни трудно провести грань между абортом и детоубийством, но еще труднее
определить грань между абортом и противозачаточными  мерами.  Да,  человек
есть существо, наделенное будущим, убийство есть зло, потому что  отнимает
у человека это будущее, однако будущее всегда и всюду есть тень настоящего
времени. Ну кто же несет ответственность за будущее тех, у кого  нет  даже
этого настоящего? Это было бы уходом  от  действительности  под  предлогом
ответственности.
   "Значит, ты считаешь, что нужно сделать аборт?" - "Ничего я не  считаю.
Я сказал только, чтобы  ты  поступала  по  своему  усмотрению".  -  "Но  я
спрашиваю твое мнение". - "У меня нет мнения.  Мне  все  равно..."  Ссора,
конечно, глупость. Но и уход от ссоры есть такой же жалкий обман.  Неужели
близкие - это те, кто вот так бессмысленно  наносит  друг  другу  раны?  Я
верил в свою логику, я самоуверенно полагал, будто все  всегда  выходит  в
соответствии с моим мнением. Поэтому, когда жена  вдруг  встала  с  места,
смяв каталог, и вышла, я остался сидеть, выпил еще стакан  виски  и  через
минуту забыл обо всем.
   Слова прики о том, что мой ребенок, возможно, стал подводным человеком,
мгновенно обратили в пыль мою уверенность в себе. Мой ребенок, который  не
должен был родиться, неподвижно смотрел на  меня  из  темной  воды...  Вот
темные щели в утолщении подбородка, это жабры... Уши как у всех людей,  но
веки должны измениться... В черной воде колышутся белые руки и ноги... Мой
ребенок, который не должен был родиться... Ребенок, которого  я  зачал,  о
котором я самодовольно препирался с женой,  скрестив  ноги  на  подушке...
Ленивый самообман и тупая самоуверенность того вечера обернулись отмщением
и нависли над моей головой... У нас  с  женой  больше  не  будет  взаимных
укоров. Отныне раны буду получать только  я.  До  конца  дней  жена  будет
укорять меня призраком нашего ребенка, насильственно оставленного в живых,
и чем отчаяннее я буду защищаться, тем  больнее  будут  удары,  а  если  я
попытаюсь спастись бегством, все равно меня всюду будут  ждать  неподвижно
раскрытые глаза, глядящие из воды...
   Я неловко оборвал смех.
   - Нельзя же так... - проговорил прики, пристально следя за моим  лицом.
- Если вы не убедитесь сами...
   - Понятно. Спасибо тебе, теперь я, кажется, знаю, что нужно делать...
   - Что именно?
   - Мы поговорим потом, когда вернемся.
   прики  испытующе  посмотрел  на  меня,  повертел  в  нагрудном  кармане
карандаш и стал выключать машину.
   - Что это? Все время шла запись?
   - Вы же не велели выключать, сэнсэй... - улыбнулся прики. Он показал на
счетчик работы звукозаписи. - Если что-нибудь случится, это  будет  вместо
нашего завещания.
   Зал  наполняется  едва  слышным  шепотом  тишины.  Как  всегда,  машина
почему-то кажется не такой, как обычно.  Это  очень  неприятное  ощущение:
словно за ее блоками ждет, раскрыв гигантскую пасть, дорога в  будущее.  И
будущее вдруг показалось мне не сухой схемой, как до сих пор,  а  неистово
жестоким зверем, обладающим своей, независимой от настоящего волей.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОГРАММНАЯ КАРТА НОМЕР ДВА

                                      Программирование есть не  что  иное,
                                   как превращение качественной реальности
                                   в реальность количественную.


23

   Ночь тихая и жаркая. Между пальцами выступает пот, как будто  на  руках
перчатки. Звезд не видно, в  прореху  между  тучами  выглядывает  багровая
луна. Мы зашли в  сторожку  вахтера,  и  прики  куда-то  позвонил.  Вахтер
немедленно,  словно  только  нас  и  дожидался,  открыл  для  меня   банку
фруктового сока. Его угодливость отвратительна.
   - Созвонился? - наугад спросил я.
   - Да, все в порядке, - ответил, улыбнувшись, прики. - Пойдемте.
   Больше мы не проронили ни слова. Соглядатая у ворот нет. Мы выходим  на
трамвайную линию, и вскоре нам  удается  поймать  такси.  Я  усаживаюсь  и
торопливо лезу в карман за платком, но не успеваю:  капля  пота  падает  у
меня с кончика носа. прики говорит шоферу:
   - Из Цукудзи поедем через Харуми до моста на строительном участке номер
двенадцать. Знаете? Это мост прои... Так вот, сразу за мостом...
   Немолодой шофер с полотенцем от пота на голове под  форменной  фуражкой
на секунду обернулся и подозрительно поглядел на нас, затем молча  включил
мотор. По сторонам  привычно  потянулись  ряды  истомленных,  обессиленных
духотой деревянных домов. В каменных кварталах жара усилилась.  Через  час
мы  миновали  Харуми,  и  впереди  открылся  опустошенный   пейзаж,   весь
состоящий, казалось, из канав и дорог. Сначала мы говорили о чем попало  -
о резких изменениях погоды за последние несколько лет, о небывало  высоких
приливах, об опускании грунта, о частых землетрясениях - затем  замолчали.
Кажется, я даже задремал ненадолго.
   Наконец впереди, в липком солоноватом ветре засиял зелеными огнями мост
прои. Эти яркие огни в центре мрачной пустыни производят очень  неприятное
впечатление. Когда мы ехали через мост,  послышался  низкий  короткий  рев
гудка. Час пополуночи.
   За мостом у обочины шоссе  стоял  старомодным  автомобиль.  Возле  него
сидел на корточках человек  с  карманным  фонариком  и  делал  вид,  будто
копается в моторе. прики велел  шоферу  остановиться,  расплатился,  и  мы
вышли. "Это оттуда", - произнес прики, подошел к машине у обочины и что-то
сказал. Человек с фонариком сейчас же встал и поклонился.
   Мы пересели в его машину и проехали еще  минут  двадцать.  Дороги  были
широкие, обычные, но ехали мы  как-то  необычно.  Очень  скоро  я  потерял
ориентировку. Мы миновали три больших моста, так что,  вероятно,  не  были
уже на территории строительного участка номер двенадцать. Но  я  решил  не
задавать вопросов. Раз уж  пускаются  на  такие  хитрости,  то  спрашивать
бесполезно, все равно не ответят. А если скрывать не собираются, то  лучше
подождать и потом попросить показать на карте.
   Наконец машина остановилась. Пустынная улица между огромными  складами.
Впереди, где дорога обрывается у моря, одноэтажная  деревянная  постройка,
окруженная  обычным  бетонным  забором.  У  входа  незаметная   деревянная
табличка с надписью: "Лаборатория Ямамото". Во дворе  под  открытым  небом
валяются железные бочки. Я поспешно поднял глаза. Но,  к  сожалению,  луна
спряталась за тучами. Впрочем, она все равно не помогла бы мне определить,
куда мы попали. Море здесь было со всех сторон, кроме северной.
   Господин  Ямамото  сам  вышел  к  нам  навстречу.  Огромный  человек  с
синеватым, как бы испачканным, лицом. "Мой брат  всегда  пользуется  вашей
помощью", - произнес он четким, пружинящим голосом,  протягивая  мне  свою
карточку. Карточка казалась крошечной в его  мясистых  пальцах  с  глубоко
врезанными ногтями. Я сейчас же вспомнил,  что  его  брат  ведает  счетной
лабораторией  госпиталя  Центральной  страховой  компании,  и  эти   слова
показались мне зловещими. Вероятно, точно так же все  кажется  исполненным
загадочного   смысла   человеку,   страдающему   амнезией.   Стараясь   не
поддаваться, я торопливо сказал первое, что пришло в голову:
   - Вы действительно на него похожи.
   - Что вы, мы ведь братья только по свойству.
   Господин Ямамото весело смеется и приглашает меня следовать за ним.  Он
тоже в белом халате и  сандалиях,  только  белый  халат  слегка  замаслен.
Огромные опущенные  руки  кажутся  очень  тяжелыми.  Обычно,  как  это  ни
странно, именно такие вот пальцы бывают необычайно ловкими  и  подвижными.
Они имеют дело  не  с  невидимыми  абстракциями,  как  наши,  а  с  тонкой
организацией живых существ.
   Внутри постройка выглядит ветхой и страшно  запущенной,  словно  здание
начальной школы, доживающее последние дни. Но в нише  в  глубине  коридора
оказался лифт. Мы вошли в него, господин  Ямамото  нажал  кнопку,  и  лифт
неожиданно пошел вниз. Собственно, больше двигаться ему было некуда,  ведь
здание  было  одноэтажное,  но  я  по  привычке  ожидал   противоположного
ускорения  и  так  удивился,  что  вскрикнул.  Господин   Ямамото   громко
расхохотался. Это был наивный, беззаботный смех, который заставляет забыть
начисто  и  про  поздний  час  и  про  странную  ситуацию.   Положительно,
представление  о  заговорах  и  интригах  никак  не  вяжется  с  личностью
господина Ямамото. Злое намерение разоблачать и обвинять тает в моей  душе
и превращается в какую-то смутную надежду.
   Лифт движется медленно, но мне представляется, что мы спустились  этажа
на три. Длинный коридор, в нем множество дверей. Если не считать  знобящей
сырости, это довольно обычная обстановка для исследовательского института.
Пройдя по коридору, мы сворачиваем направо, и  меня  вводят  в  просторное
помещение.
   Это было пора