Щербинин Дмитрий
   СЧАСТЬЕ

   Сайт: http://nazgul.tsx.org
   E-mail: dmnazgul@usa.net


                                   Посвящается композиции "A Sea To Suffer In"
                                               Группы My Dying Bride,
                                               Которая вдохновила mangler'a, на этот сюжет,
                                               И, собственно, mangler'у, за то,
                                               что он мне этот сюжет передал.

   Тоска глубокая, слезливая - вот что составляло жизнь Виталия, сколько  он
себя помнил; точнее - была еще  и  какая-то  жизнь  -  еще  с  детской  поры
сохранились воспоминания, как со смехом  мчался  он  за  воздушным  змеем  у
прабабушки в деревне, или же как восторгался видом  морского  заката,  тогда
же, в раннем детстве.  Однако,  с  течением  времени  подобные  воспоминания
приходили все реже, и вот совсем вытиснились этой мрачностью, слезами.
   Да - он часто плакал, и именно в слезах застал его  как-то  один  из  его
немногочисленных друзей,  Виктор,  которому  перед  этим  пришлось  довольно
долгое время трезвонить в дверь. Но Виктор знал,  что  Виталий  должен  быть
дома - и не только  потому,  что  и  из-за  двери  доносился  пронзительный,
стонущий плач скрипки - даже если бы и не было этого звука,  то  все  равно,
Виктор проявил бы настойчивость, потому что знал, что Виталий дома,  что  он
только по крайней необходимости, как на муку выходит на улицу. И после  пяти
минут беспрерывного звона дверь таки открылась и на пороге предстал Виталий.
   Здесь и опишу моего главного героя, так как, чтобы  там  ни  говорили,  а
внешность зачастую весьма верно отражает и внутренний мир.  Если  в  детстве
его помнили как полного, румяного мальчика, то теперь  щеки  его  ввалились,
восковая бледность охватывала все лицо, за исключением синих полукружий  под
ввалившимися, лихорадочно  блещущими  глазами.  Казалось,  что  человек  это
смертельно болен, и только по какой-то роковой случайности стоит  он  сейчас
на пороге, смотрит на своего друга, а не лежит в больнице. Одежда кричала  о
полном безразличии ко всяким внешних проявлениях, о безразличии к реакции на
него окружающих - вся грязная,  измятая,  к  тому  же  -  издающая  какой-то
неопределенный, но неприятный запах. Давно  немытые  волосы  скомкались,  на
подбородке, на щеках, словно грязь чернела недельная щетина. Да -  про  него
можно было подумать, что он спивается, что принимает наркотики,  но  Виталий
совсем не пил, наркотики же видел разве что в давние времена по  телевизору,
когда еще смотрел его.
   И вот он теперь смотрел на  Виктора,  смотрел  затуманенным  взглядом,  и
чувствовалось, что дух его витает где-то далеко-далеко, что  он  даже  и  не
понимает, кто это перед ним стоит. А из-за спины его вырывался пронзительный
стон скрипки, за спиной его был мрак. Всегда, во время  последних  посещений
Виктор, входя в жилище Виталия, испытывал некоторый  ужас  -  даже  ему,  не
верящему во всякие мистические вещи, казалось, что переступая  через  порог,
он проникает как бы в иной мир, в самую преисподнюю. Теперь он спросил:
   - Можно ли войти?
   Виталий глядел на него тем же исступленным взглядом, и вот тихо кивнул, а
по восковой щеке его, уже давно мокрой покатилась  еще  одна  ослепительная,
раскаленная слеза. Он отступил в сторону, и, так как коридор  весь  наполнен
был почти черными, ночными тенями, то почти растворился в этом мраке...
   Виктор невольно вздрогнул и  переступил  через  порог.  Виталий  поспешил
закрыть за ним черную дверь, и тут же вновь отступил во  мрак,  из  которого
едва-едва проступали бледные, размытые контуры его лица. Виктор, пока снимал
ботинки, несколько задержался, все пытался совладать с собою, настроится  на
прежний лад. Ведь еще за несколько минут до этого он шел по  ярко  озаренной
солнцем весенней  улице.  Ведь  золотились  вокруг  ручейки,  вода  звенела,
ребятишки смеялись, кораблики запускали, деревья стояли в  светло-изумрудной
ауре, точно овеянные волшебным дыханием молодой красавицы весны, птицы так и
распевали счастливые трели во имя жизни, любви...  а  тут!  А  тут  затхлый,
холодный воздух гробницы, а тут повсюду темные занавеси, так что и не  видно
ни одного солнечного лучика, но рассеяно в воздухе некое призрачное  сияние,
в котором все предметы кажутся уже истлевшими.
   Да  -  Виктор  читал  как-то,  что  нашли   некую   гробницу   нетронутую
грабителями, с отлично сохранившимися предметами, и даже мумией - как  живая
стояла она. Однако, увидели это только через  маленькую  щелочку,  когда  же
открыли дверь, то хлынувший туда свежий воздух разрушил, обратил в прах  то,
что оставалось неизменным в течении тысячелетий - то  же,  казалось,  должно
было статься и с этой квартирой, и с ее главным обитателем, стоило бы только
распахнуть шторы, открыть окна.
   ...И Виктор никак не мог справится с дрожью, никак не мог  найти  прежний
уверенности, и, вдруг, он решился - он, хоть и снял уже один ботинок,  резко
выпрямился, и схватил стоявшего на прежнем месте Виталия за руку:
   - Нельзя так больше. Ты же здесь заживо себя похоронил!..  Пойдем  -  без
всяких разговоров, выйдем на улицу. Ты хоть свежим  воздухом  подышишь,  под
солнцем постоишь - это лучше всяких слов на тебя подействовать должно...
   Однако, Виталий неожиданно резким движением вырвался  и  отступил  вглубь
коридора, так что совсем уж нельзя было различить черт  его  лица  -  только
блеклое пятно выступало из мрака. Раздался его голос -  голос  был  блеклый,
стертый какой-то, с трудом из груди вырывающийся. И тут Виктор понял, что со
времени последнего посещения, а это было неделю назад, Виталий не обмолвился
ни одним словом:
   - Не надо... Мне там тошно... Раз уж пришел, так... проходи...  Но  лучше
бы.
   - Что лучше бы?! - резко прервал его Виктор, и,  скинув  второй  ботинок,
быстро, почти бегом проследовал в комнату Виталия.
   Здесь, в этой  комнате  была  темнота,  и  еще  -  музыка.  Где-то  играл
магнитофон, где-то в темени стояли колонки, однако их совсем не было  видно,
и, казалось, что эта стонущая музыка  вырывается  со  всех  сторон.  И  лишь
потом, несколько свыкшись с этим сумраком Виктор  увидел  и  колонки  -  они
стояли в самых углах, и  были  подобны  провалам  в  какую-то  беспроглядную
черноту. Когда он увидел эти провалы - вновь дрожь охватила его тело.
   Однако, первым его порывом, когда он ворвался в комнату, было распахнуть,
сорвать если потребуется все те несколько  слоев  темных  занавесей  которые
покрывали окна. Однако, тут вновь неожиданно проявил себя обычно недвижимый,
словно мертвый  Виталий  -  вновь  с  неожиданной  силой,  злобой  даже,  он
перехватил его за плечи, встряхнул, и толкнул к дивану.
   - Да прекрати же ты! - возмутился Виктор. - Что ты, совсем двинулся...
   Но тут, из беспросветного мрака в стенах стал нарастать  стон  -  скрипка
взвыла, скрипка застонала в беспредельном  мученье,  и,  казалось  -  что-то
бьется,  кровоточит  в  этой  черноте,  и  вновь  почувствовал  Виктор,  как
нарастает, подниматься из него дрожь. С  немалым  трудом  смог  совладеть  с
собою, проговорил:
   - Ты все-таки должен окна открыть... Там же весна... Ть-фу -  ведь  когда
шел к тебе, целую речь заготовил - доказать тебе хотел, что нельзя так жить!
Ты же заживо здесь изгниваешь! Ты...
   - Тише... - неожиданно страстным шепотом повелел Виталий, и поднял тонкую
свою, почти сливающуюся со мраком руку - Виктор по неволе подчинился ему.
   По щекам Виталия катились все новые и  новые  слезы,  а  скрипка  то  все
надрывалась, все завывала, все стенала - казалось, это чья-то душа  умирает,
жаждет высказать что-то самое сокровенное. Так продолжалось неведомо сколько
времени - Виктор, право, не знал, сколько прошло минут. Когда он  шел  сюда,
он отдавал отчет в каждой минуте, он был сосредоточенным, думающим человеком
- теперь все расплылось, и он позабыл о прежних своих помыслах.  Он  смотрел
на Виталия, видел эту плачущую тень, чувствовал как пронзительная скрипичная
музыка наполняет комнату, как движется во мраке - что-то совсем непривычное,
подобное чему он испытывал прежде только здесь, вновь и вновь заставляло его
вздрагивать, а потом, когда запись оборвалась, то он  понял,  что  плачет  -
плачет уже долгое  время  -  жаркие  следы  слез  остались  и  на  щеках,  и
прикосновениями теплых пальцев проникли через рубашку, на грудь...
   Когда музыка оборвалась, и темная эта  комната  наполнилась  непривычной,
звенящей тишиною,  тогда  Виталий  вскочил  -  движение  его  было  какое-то
неестественное, мертвенное, призрачным рывком метнулся он туда, где сокрытый
тенями, таился  магнитофон.  И  тогда  Виктор  вскочил,  и  громким  голосом
настойчиво проговорил:
   - Нет - постой. Слышишь, Виталий, я тебя  прошу  -  не  переворачивай  на
другую сторону. Это надо прекратить, ты должен выслушать меня...
   Но Виталий не слушал его - дрожащими руками он стал вынимать кассету - он
так волновался, что даже и в руках ее не удержал - она упала на пол,  он  же
склонился за нею, и слился со сгущающимся там мраком, стал  подобен  черному
нечто, копошащемуся у пола. И в то  время  пока  он  искал  кассету,  Виктор
ощупью нашел ведущий от магнитофона провод  и  выдернул  его  из  сети,  тут
только понял, что щеки его еще мокрые, вытер их.  Повернулся  к  Виталию,  и
решительным, чеканным голосом (хоть и  не  малых  трудов  это  ему  стоило),
принялся выговаривать:
   - Мы должны поговорить. Я не затем пришел, чтобы...
   Но тут на улице раздался резкий, довольно громкий хлопок -  должно  быть,
детвора баловалась - и тут же, в ответ на этот хлопок настойчиво забибикала,
захрюкала, завизжала сигнализация у машины; и еще где-то  в  отдалении  стал
заводится, закряхтел двигатель мотоцикла.
   - Довольно, довольно... - проникновенным, молящим голосом,  произнес  тут
Виталий,  и  тем  же  дрожащим  голосом,  продолжал  молить.  -  Пожалуйста,
пожалуйста - включи магнитофон. Я не могу слушать эти звуки... Ты  разве  не
понимаешь - они меня с ума сводят... Пожалуйста, пожалуйста...
   - Тебя эта музыка с ума сводит. Да уже и  свела!  Выбросить  эту  кассету
надо...
   - Нет! - громко вскрикнул Виталий, и тут же зачастил. - Нет, нет - ты  не
посмеешь. Да я и не дам тебе!.. Я же драться буду - ты так  и  знай,  что  я
драться буду. Нет! Нет!
   - Черт с этой кассетой, но ты...
   - Включи магнитофон, я молю... Я не могу эту дисгармонию слушать  -  этот
скрежет - это же ад там... Ад!..
   - Там весна...
   - Включи, включи!
   И тут Виталий оттолкнул Виктора,  прорвался  к  сети  -  включил.  Музыка
заиграла в то же мгновенье, так как он уже успел вставить кассету  и  нажать
кнопку воспроизведения. И как только эта музыка заполнила комнату,  на  лице
Виталия вновь появилось успокоение, вновь  он  отступил  во  мрак,  и  почти
слился с ним. Виктор чувствовал, что сейчас вот вновь опустится на диван,  и
вновь будет глядеть в черноту, вновь чувствовать дрожь,  а  потом,  неведомо
через сколько времени, вновь очнется весь покрытый  темными  прикосновениями
слез.
   - Ты должен, по крайней мере, сделать эту музыку потише. Я  так  не  могу
говорить. Виталия, я настаиваю...
   - Хорошо,  я  сделаю  потише.  Но  не  проси  больше,  чтобы  я  выключил
магнитофон...
   - Ты что же и засыпаешь под нее?
   - Да - ты же знаешь.
   - Поверить трудно. Эта музыка тебя скоро в могилу сведет.
   - Нет - не от дьявола она - от неба. Это вы все у дьявола! За окнами  ваш
ад - суета сует, тленная...
   - Прекрати!  Что  ты!  Какой  дьявол,  какое  небо,  какой  ад!  Виталий,
опомнись, ты же бредишь. Ты же не можешь все это говорить серьезно.
   - Говорить серьезно?.. Ну, давай, скажи мне что-нибудь серьезное. Раз  уж
ты пришел, так не обойтись без проповеди. Давай, начинай  свою  убедительную
речь, хотя я уже и знаю в ней все.
   - Чтобы речь звучала более убедительно, ты, прежде всего, должен  открыть
окна. Тогда ты и сам увидишь...
   - Я уже достаточно навидался, да и наслышался. Ну, раз  уж  тебе  так  не
терпится, раз уж ты такой уверенный, что знаешь истину, что и ты, и все  там
прыгающие, гогочущие за этими окнами -  все  живут  как  и  надо  жить,  так
давай-давай. Только быстрее пожалуйста...
   - Опять один хочешь остаться? Ты, ведь, целую  неделю  так  никого  и  не
видел?
   - Нет,  не  видел.  А  ты  видел?..  Ну  и  что  из  того?..  Прежде  чем
проповедовать учти одно - я здесь живу гораздо более полной  жизнью  чем  ты
там. Вот ты шел куда-то, напряженно размышлял о чем-то,  общался  с  кем-то,
смеялся, ржал... Ты видел какие-то образы - деревья, небо,  пташек  -  ну  а
здесь все это время сидел на диване.
   - Ну и что? Это по твоему нормально. Значит, по твоему, все  люди  должны
усесться в темных комнатах на диванах, слушать такую вот музыку, глядеть  во
мрак, воздыхать, воздыхать, воздыхать... Этак они скоро в мумий превратятся.
Да и кто ж такую музыку будет сочинять, когда все они без дела сидеть будут?
Кто ж им эти квартиры темные построит? Да ладно - что там музыка, квартиры -
не надолго ж их без еды то хватит. Ты то  как  часто  подкрепляешься,  чтобы
хорошенько пострадать?..
   - Я часто забываю про еду. Иногда ем, понемногу...
   - Ну хорошо-хорошо - ты то почти ничего не ешь. Знаю, как живешь - сидишь
так сидишь, потом раз в месяц напишешь стих иль два, иль три. Что же - опять
я - несу в нашу газетку, тебе какой-то гонорарчик -  при  твоем  питании  на
целый месяц хватает. Да пенсионеры так не питаются! А тебе двадцать лет... Я
тебе между прочим колбасы и хлеба принес. Заварил бы что ль чайку...
   Виктор  старался  говорить  как  можно  более  быстро,  чтобы  музыка  не
ворвалась в тот поток жестких, волевых мыслей на который он себя настроил.
   - Нет, я не хочу ничего... - прошептал Виталий, который отошел к колонке,
и слушал больше тихо играющую сейчас музыку,  чем  Виктора.  -  ...Витя,  ты
почему так нервничаешь?.. Витя, ты без этих долгих речей просто объясни мне,
чего хочешь. Так скорее выйдет...
   - Ты уже давно знаешь, чего  я  хочу.  Хочу,  чтобы  ты  стал  нормальным
человеком...
   - Что такое нормальный человек?..
   - А! Вопрос  то  не  нов.  Каждый,  который  болен,  как  его  попытаются
вылечить, сразу иглы выставляет - а что мол такое нормальный человек? Это ты
то нормальный, это ваше то общество нормальное?.. Да нет, нет - это  вы  все
дураки, а я один нашел истину.
   - Витя, Витя - что же ты все нервничаешь? Мне жалко тебя,  мне  всех  вас
жалко. Ты музыку эту послушай... Витя, я же никому не проповедую,  я  никому
не указываю, что надо делать. Я просто...
   - Что "просто" - может, хочешь сказать - "счастлив".
   - Да - я счастлив. Я счастлив.  Счастлив...  Ведь  не  в  смехе  счастье,
верно? У вас то смех у большинства нервный, с  истерикой  граничащий.  Да  и
все, что вызывает смех - все тленное, всему свойственно забываться.
   - Но это жизнь...
   - Опять эти общие слова. Они не к чему  не  ведут,  и  все  равно  каждый
останется при своем... Давай лучше послушаем музыку...
   - Нет-нет. Давай говорить дальше. Ты ведь даже не пробовал той жизни и не
можешь  говорить,  что  она  хуже  этого  уныния.  Сидишь  здесь  от   всего
закрывшись, словно в темнице. Это же наказание такое - преступника в  тюрьму
сажают, от общества изолируют.
   - Не обязательно пробовать совершать  убийство,  чтобы  понять,  что  это
плохо. Но я пробовал той жизни - с меня довольно. Преступника не  изолируют,
преступника смешивают со всякими иными мерзавцами, и в том среде он живет по
самым примитивным законам - там не изоляция, там полная противополжность ей.
Там, в тюрьме, самый ад - там бы я действительно сошел  с  ума.  Изоляция  о
которой ты говоришь - это святые отшельники, старцы. Знаешь небось - до  сих
пор у Киево-Печерской лавры остались подземные склепы, где они в тишине,  да
во мраке жизнь свою проводили, на своем внутреннем мире сосредотачивались  -
их святыми всегда почитали. И те склепы, и эту вот комнату ни шагами  мерить
- вся бесконечность в них. Ведь там у вас за окнами - все иллюзии, видишь ты
стены бетонные, а иногда простор полей, а иногда  звезды,  космос  (частичку
его, точнее) - ну и что? Понимаешь ли ты, зачем ты это видишь? Можешь ли  ты
до этих звезд дотронуться?..  А  здесь  у  меня,  в  моем  воображении,  все
мировоздание, все могу постичь, только не интересует меня это, ни к  чему  -
все тлен, суета. Здесь я живу, по настоящему живу, а не то что вы там...
   - Знаю - это мы уже слышали. Так же знаю и то,  почему  ты  тоскуешь.  По
Ней? Да?.. Вновь и вновь? Она, Она, Она!.. Ей все твоих стихи, все  помыслы.
Она богиня...
   - Она важнее всего. Уйдет время, мира не станет, ничего-ничего не станет;
и то о чем говорили мы, и все иные, и  все  помыслы  людские,  все  потеряет
смысл. А Она останется. Она - Любовь.
   - Да... - Витя невольно вздохнул - он не мог  не  проникнуться  искренним
голосом Виталия, и вновь слезы  на  глазах  его  выступили,  он  раздраженно
смахнул их, и деланно суровым голосом проговорил (не чувствовал он на  самом
деле этой суровости,  но  только  вновь  и  вновь  убеждал  себя,  что  надо
продолжать этот разговор, переубеждать Виталия). - ...Но ты ведь на улице ее
видел. Значит, надо все-таки иногда выходить, а? Ведь не вышел бы тогда,  не
увидел, так бы и не знал по ком воздыхать?.. Вот противоречие, правда - весь
мир здесь, а она, самая главная в этом мире, почему то там, за окнами... Ну,
вот видел одно мгновенье, и теперь уж не первый год воздыхаешь, слезы льешь,
вновь и вновь ко мгновенью этому возвращаешься, зациклился на нем. А  почему
бы тебе было не подойти к ней тогда. Хорошо - ее уже не найти, найдешь иную,
много девушек хороших. Будешь с ней жить,  мгновенья  подобные  тому  и  еще
лучшие, уже беспрерывно идти будут. Не  вспоминать  будешь,  а  просто  жить
среди таких мгновений...
   По щекам Виталия катились слезы, он шептал:
   - В нашей жизни, в этом теле - невозможно. Даже второго такого  мгновенья
не будет, лишь раз в жизни дано, а потом до самого конца озаряет...
   - Не очень то озаряет. Темно здесь что-то.
   - Свет не в яркости. От силы своего чувства я иногда совсем слепну. Но  я
чувствую ее, она всегда со мною, в этой музыке...
   - А жил бы ты нормально, гулял бы, с девушками  общался,  и  не  было  бы
этого унынья бестолкового...
   - Зачем же так много времени тратить? Идти, гулять? Принеси ящик водки  -
нажрусь я как свинья, и забудусь. Ведь это же одно и  тоже  -  только  чтобы
забыться. Только уж уволь - это не для меня. Я  к  счастью  уже  нашел  свой
свет...
   - Да-да,  да  еще  такую  красивую,  романтическую,  мистическую  историю
придумал.  Конечно,  чтобы  все  оправдать,  можно  что  угодно   придумать,
домыслить... Тоже ведь весной было...
   - Да весной... - тут глаза Виталия стали туманными, он полностью  ушел  в
свои грезы. - Сияло все  так,  как  никогда  не  сияло.  Я  медленно  шел  в
золотистом сиянии, и увидел ЕЕ - я видел ЕЕ лишь мгновенье, я прошел мимо, и
чувствовал то, что описывает эта вот музыка. Эта музыка...  Ведь  я  же  был
ослеплен, я ничего-ничего не видел, и тут... эта  кассета.  Такая,  казалось
бы, мелочная вещь, я должен был перешагнуть, наступить на нее.
   - Лучше бы так и было! -  с  деланным  цинизмом  вставил  Виктор,  однако
Виталий не слышал его.
   - Кассета лежала среди подснежников. От нее теплом веяло, словно  поцелуи
исходили. Понимаешь - это знак небес. Если бы я жил в средние века, то нашел
бы шкатулку со звуками волшебными. Ну а сейчас - кассету, пусть и  прозаично
звучит, пусть... Ты слышишь - это волшебные звуки...
   - Да - играет какой-то профессиональный скрипач. Не могу сказать кто...
   - Не скрипач - нет - само чувство играет, Она.
   - Ну, все Она, да Она? А кто такая, в конце концов, эта самая  Она?..  Ты
хоть задумывался, что Она