него наскочила - тут уж он растерялся.
      Рот раскрыл и глупо на нее уставился.
      Сверкая очками, Пиф кричала:
      - Дерьмо! Дрянь!..
      И поскольку он слушал, не шевелясь и не пытаясь вставить
слово, она через несколько секунд иссякла.
      Дыхание перевела, протянула руку и, набрав воды из
рукомойника, лицо отерла. Утомилась, орамши.
      Уже спокойнее спросила:
      - Что ты Верховному наболтал?
      - Ничего... - удивленно сказал Бэда. - А что случилось?
      И лицо потер. У Пиф рука тяжелая, всей пятерней
отпечаталась.
      - Да то случилось, что меня безбрачных лишили, - сказала
Пиф, ничуть не стесняясь того, что Беренгарий и другие - кто там
еще был - слышат.
      - За что? - поразился Бэда.
      - Тебе видней, - разъярилась она опять. - Что болтал?
      Беренгарий появился из-за шкафа и, делая умильный вид,
промолвил:
      - Так он под пыткой... Пифка, из-за тебя человека на дыбе
пытали!
      - Не человека, а программиста, - огрызнулась Пиф.
      - Да брось ты, пожалуйста, - сказал Беренгарий. - Чуть что по
морде драться. Не де-ело...
      Тут ожила забытая у входа тетка Кандида и снова запричитала
и залопотала:
      - Не дело барышне в бараке отираться! Уходили бы, госпожа,
покуда не приметил кто...
      Беренгарий на Кандиду цыкнул грозно: портила бабка всю
потеху. Кандида отступилась и только слыхать было, как топчется в
темноте, вздыхает, сопит - на новый приступ решается.
      - А что случилось-то? - снова спросил Бэда.
      - То и случилось. Сняли безбрачные... Ты хоть знаешь, сколько
это?
      Бэда помотал головой, все еще оглушенный.
      - Больше, чем сам ты стоишь! - со слезами взвизгнула Пиф.
Размеры ущерба вдруг пронзили ее, будто стрелой, причинив
душевную боль силы неимоверной. - Тридцать в месяц! Тридцать
серебряных сиклей, ублюдок!
      - Да ну! - восхищенно сказал Беренгарий. - Только за то, что
с мужиками не трахаешься?
      - Преобразование сексуальной энергии... - начала было Пиф и
рукой махнула. - Что я тебе объясняю...
      - Я тоже с мужиками не трахаюсь, так мне за это ничего не
платят, - глумливо произнес Беренгарий и, увидев, какое у Пиф
сделалось лицо, попятился за шкаф.
      Пиф за ним гнаться не стала. Снова свой гнев на Бэду
обратила.
      А Бэда не нашел ничего умнее, как сказать:
      - За меня не тридцать, за меня пятьдесят дали.
      Пиф разъяренно засопела.
      - Что ты ему наболтал?
      - Да ничего. Довез младшую жрицу до дома, умыл ее, раздел и
уложил в постель.
      Пиф заскрежетала зубами.
      - Это ты называешь "ничего"?
      - В определенном смысле это именно "ничего", - подтвердил
Бэда. - А ты что, ничего не помнишь?
      Пиф покачала головой.
      - И как пиво тебе с утра приносил, тоже не помнишь?
      - Какая разница? Главное - что они в протоколе написали.
      Тут в коридоре за раскрытой дверью снова зашевелилась
тетка Кандида, невнятно жалуясь на судьбу.
      Пиф плюнула и повернулась, чтобы уйти. Беренгарий с
хохотом крикнул ей в спину:
      - Пифка! А ты что, и правда не помнишь, как с ним
трахалась?


      В отвратительном настроении Пиф прошла переаттестацию; в
день получки расписалась за голый оклад, и Аксиция, аккуратно
сложив в карман свою надбавку за безбрачие, пригласила подругу
в кафе. Пили кофе, ели мороженое. Аксиция молчала, Пиф
многословно бранила мужчин. Потом расстались.
      Через неделю она снова вышла на суточное дежурство. Хрустя
солеными сухариками в темном офисе, где горела только
настольная лампа, Пиф читала информационно-аналитические
материалы, принесенные Беренгарием еще до обеда. Зевала во
весь рот, едва не вывихивая челюсти.
      В офисе стоял крепкий кофейный дух, но все равно хотелось
спать. Дела были скучные и несрочные.
      Богатые родители балованного сынка интересовались будущим
своего чада. И без всякого Оракула ясно, каким оно будет, это
будущее. (Да, получит... Да, женится... Да, найдет... Да, достойно
продолжит... Нет, не полюбит... Нет, не научится... и т.д.)
Достаточно на морду этого сынка поглядеть (мамочка с папочкой
даже фото прислали, так озаботились).
      Второе дело - и того скучнее. Какая-то лавчонка, которую
содержат мать с дочерью, хочет изменить профиль деятельности.
Торговала недвижимостью, а хочет перейти на стеклотару. Как это
скажется на их бизнесе? ("Хочем процветать"). А-а-ахх, зевала
Пиф. Да никак не скажется. И охота деньги Оракулу выкладывать
за чушь эту собачью... Шли бы лучше в публичный дом работать к
госпоже Киббуту, которой Беренгарий громогласно поет хвалу,
стоит ему лишь пивка хватить. Там не только девочки нужны, там и
страхолюдинам работа найдется...
      Бросила развернутые распечатки на край стола. Прошуршав,
до самого пола повисли и на пол заструились бесконечной
бумажной лентой.
      Встала, чтобы еще кофе себе сварить.
      И тут телефон зазвонил.
      Пиф тут же сняла трубку. Ей было так скучно, что она
обрадовалась бы даже Беренгарию с его дурацкими шутками. А
еще лучше, если бы позвонила Аксиция.
      Но это была не Аксиция. И даже не Беренгарий. Звонила
Верховная Жрица.
      Кислым голосом велела закрывать офис и подниматься наверх,
в Покои Тайных Мистерии.
      От изумления Пиф онемела. Тайные Мистерии на то и тайные,
что на них никого из посторонних не допускают. И уж не младшей
жрице...
      Верховная, зная, почему младшая жрица ошеломленно молчит,
повторила - будто из бочки с уксусом:
      - Наверх. Немедленно!
      - А дежурство... - пискнула Пиф.
      - ...в задницу... - малопонятно сказала Верховная.
      - Не положено... - еще раз пискнула Пиф.
      - ...велено... - донесся голос Верховной. - ...ебене матери...
      Пиф положила трубку. Сняла очки, потерла лицо ладонью.
Происходило что-то странное. Странное даже для такого
учреждения, как Оракул. Но коли приказание исходит от
Верховной... Плюнув под ноги и угодив прямо на распечатку,
младшая жрица нацепила очки на нос, выключила свет, в полной
тьме на ощупь заперла хлипкую дверь офиса-пенала и по узкому
коридорцу выбралась на парадную мраморную лестницу, откуда
поднялась на самый верхний этаж, в Покои Тайных Мистерий.

      Тайные Мистерии проходили каждый месяц, на полнолуние.
Кроме того, их приурочивали к затмениям, лунным и солнечным, и
иным священным и полезным дням. К участию в них допускались
лишь высшие посвященные орфического культа, в первую очередь -
Верховный Жрец и Верховная Жрица. Слияние мужского и
женского начал, символизирующее, кроме всего прочего,
неразрывное единство руководства Оракулом, было необходимым
элементом функционирования всей системы.
      Преодолевая последний лестничный пролет, Пиф уже
издалека почуяла густой аромат благовоний. Из-за неплотно
закрытой тяжелой двери, обитой медью, выплескивалась музыка -
то взрыдывая, то шепча, то истерично визжа, то вдруг разливаясь
нежнейшими трелями.
      Пиф потянула на себя дверь и, замирая, ступила в Покои.
      Она увидела круглый зал. Ротонду. Посреди ротонды стояло
низенькое ложе. Оно покоилось на львиных лапах, искусно
вырезанных из черного дерева и инкрустированных перламутром и
слоновой костью. Ложе было застелено пурпурными покрывалами.
Пиф хватило мгновения, чтобы понять, что пурпур настоящий, не
синтетический.
      Кроме ложа, в комнате имелся столик, на котором помаргивал
красным огоньком музыкальный центр, исторгающий из четырех
колонок сразу ту самую дивную музыку, что так поразила
непосвященную жрицу.
      Повсюду были разбросаны фрукты, мраморный пол был
скользким от давленого винограда. В изголовье ложа на
специальной подставке имелись бесчисленные кубки и стаканы,
полные вина. Кубки в виде напряженного мужского члена, чаши в
виде женских грудей, стаканы в форме смеющихся рогатых
сатировских голов, сосуды в форме пляшущих исступленных
менад...
      По стенам, истекая кровавыми слезами, горели в подсвечниках
красные ароматические свечи.
      Пиф едва не задохнулась. Она остановилась посреди комнаты,
недоумевая.
      - Сними обувь, потаскуха! - резко приказал женский голос.
Пиф быстро наклонилась, расстегивая босоножки. Липкий давленый
виноград тут же неприятно дал себя знать под босой ступней.
      Верховная Жрица сидела у самой темной стены ротонды на
низеньком сиденье, вроде табуреточки. Пиф только сейчас
разглядела ее. Темные одежды скрадывали фигуру Верховной,
почти растворяя ее в полумраке.
      - Ну, - проговорила Верховная Жрица, обращаясь явно не к
Пиф, - ЭТУ ты, надеюсь, трахнуть в состоянии?
      Рядом, на такой же скамеечке, зашевелился Верховный Жрец.
      - Гм... - протянул он неопределенно. Видно было, что он
всматривается в ту, которая только что вошла.
      От растерянности Пиф потеряла дар речи.
      А Верховная сказала ей:
      - Разденься.
      Пиф сняла с волос жреческое покрывало. Расстегнула пряжки
на плечах. Одеяние упало к ее ногам, безнадежно пачкаясь в
виноградном соке.
      - Ну!.. - настойчиво подгоняла ее из темноты Верховная
Жрица.
      Пиф расстегнула бюстгалтер, вылезла из трусиков, оставшись
только в очках.
      Верховная Жрица снова повернулась к Верховному Жрецу:
      - Ну так что? ЭТУ будешь? Или у тебя вообще уже не встает?
      Верховный Жрец разглядывал голую женщину и молчал. Пиф
медленно покрывалась потом в душном помещении, пропитанном
винными парами и сладким дымом благовоний. Ее тело залоснилось
и начало тускло поблескивать в свете факелов и свечей.
      Верховная Жрица резко поднялась со своего сиденья,
прошумев длинным одеянием.
      - Сукин сын! - отчеканила она. - Оргию срываешь!..
      - Я не могу... - негромко сказал Верховный Жрец.
      - А что ты вообще можешь?
      Верховный Жрец отмолчался. Верховная наседала все
напористей:
      - Ты знаешь, что нарушаешь устав, импотент паршивый?
      - Знаю... - сказал Верховный Жрец. И почти взмолился: - Ну,
не могу я!
      - Конечно, - язвительно проговорила Верховная, - ты только
приписками заниматься можешь. Для этого хуй не надобен.
      - Сука! - рявкнул вдруг Верховный Жрец. - Ты сама!..
      Они вступили вперебранку, поминая друг другу различные
приписки и неудавшиеся интриги. Голая Пиф, чувствуя себя очень
неловко, переступила с ноги на ногу. Виноград чавкнул под ее
ступнями.
      Верховные замолчали. Жрица сказала:
      - Надлежащую оргиастичность необходимо поддерживать.
Решай этот вопрос сам, как хочешь.
      Тут Пиф наконец опомнилась и сказала:
      - А мой обет безбрачия?..
      Верховная Жрица поглядела на нее с усмешкой.
      - Так с тебя же сняли безбрачные?
      - Но я его не нарушала...
      - А, теперь уже все равно... Ляжешь под этого импотента...
      Верховный тихо зашипел.
      Пиф поморщилась.
      - Ляжешь, - повторила Верховная. Злорадно и уверенно. И
пообещала: - Премиальные выпишем. И гляди, оргазмируй на всю
катушку, иначе смысла нет и трусы снимать...
      - Можно, я выпью? - спросила Пиф. Ей немедленно захотелось
нажраться до положения риз.
      - Разумеется. Это поддерживает оргиастичность, - сказала
Верховная. Подошла, взяла ее за потную руку, сама отвела на
ложе и помогла улечься. - Какой тебе?
      - В виде члена, - сказала Пиф.
      Верховная подала ей кубок, звонко щелкнула младшую жрицу
по лбу, будто ребенка, и еще раз повторила:
      - Премиальные выпишу, не обижу. Гляди, не подведи, подруга.
Вопи и содрогайся. Иначе все бесполезно, поняла?
      И вышла.
      Наступила неловкая пауза. Пиф развалилась на ложе, как
последняя блядь, и присосалась к вину. От духоты она почти сразу
разомлела и ей захотелось спать. Верховный сидел у стены и не
шевелился. И молчал.
      Ну не хотел он сегодня трахаться. Ни с этой бабой, ни с какой
иной.
      Встал, походил по ротонде. Не обращая на него внимания,
младшая жрица со вкусом пьянствовала. И персиками, сучка,
чавкала. А музыка продолжала безумствовать из подмигивающего
музыкального центра, свечи потрескивали вкрадчиво, благовония
наполняли комнату, сгущая воздух - хоть топор вешай.
      Подумав, Верховный подошел к стене и снял телефонную
трубку.
      - Беренгарий? - сказал он.
      Пиф не слушала. Ну его совсем, этого Верховного. А винцо
прили-ичное... Даже очень.
      - ...Нет? А кто сегодня дежурит? Ну, хрен с ним, зови... Нет,
скажи, чтобы поднялся на третий этаж... Сам знаю, что Покои
Тайных Мистерий... Не найдет, так проводишь... Слушай, ты,
умник!.. Поговори мне!.. На каменоломни продам...
      И с треском шмякнул трубку.
      Из этого разговора Пиф не поняла ровным счетом ничего. Да
и понимать ей ничего не хотелось. А Верховный снова затих, и она
о нем опять забыла.
      Потом дверь Покоев отворилась. Пиф поняла это по струе
свежего воздуха, хлынувшей в комнату. Кто-то неловко затоптался
на пороге. Потом, охнув, стал разуваться. Звякнула пряжка
брючного ремня. Чав-чав-чав - подошел по винограду к ложу.
Присел рядом. Голый, теплый, потный.
      - Привет, - произнес он неприятно знакомым голосом.
      Пиф повернулась на ложе. Прищурилась (без очков плохо
видела, а очки положила на столик рядом с бокалами, чтобы не
мешали).
      - Иди сюда, - сказала она. И протянула наугад руку, сразу
коснувшись чужого покрытого мурашками бока с выпирающими
ребрами.
      Этот, с ребрами, осторожненько улегся рядом. Ему было
неловко. Пиф поняла это. Ничего, сейчас они оба напьются, и все
будет ловко.
      Верховный Жрец подошел к ним поближе, поглядел, нависая из
темноты над низким ложем и проговорил, явно цитируя кого-то из
древних:
      - "Любите друг друга, сволочи".
      И бесшумно удалился.
      Пиф на секунду нацепила очки, чтобы разглядеть, кого это ей
подсунули. Даже привзвизгнула от изумления.
      - Ты?
      Бэда покаянно кивнул.
      - Слушай, - спросил он младшую жрицу, - что здесь
происходит?
      - Оргиастическое совокупление здесь происходит, - мрачно
сказала Пиф, снимая очки, чтобы только не видеть эту постную
морду с белыми ресницами.
      - Что?..
      - Да ты совсем дурак! - разозлилась Пиф. - Руководству
положено совокупляться. Это в Уставе записано... От этого в
Оракуле надлежащая атмосфера, понятно?
      Бэде ничего не было понятно. Он так и сказал.
      - А при чем тут ты и я? Мы с тобой еще пока не руководим
этим бесовским кабаком...
      - А вот при том. Верховная Верховного терпеть не может. Она
под него ложиться, видишь ли, не захотела. Откуда я знаю, какая
ей вожжа попала? Позвонила мне, вызвала с дежурства... Ну да,
все равно безбрачные с меня сняли... По твоей милости...
      - Я помочь хотел... - начал Бэда.
      - Да молчи ты! Помочь... Я и должна быть такой сумасшедшей,
как ты не понимаешь... Вот менады... Возьми со столика стаканчик
в виде бабы танцующей, а то я не вижу...
      Бэда приподнялся на локте, нашел пустой стакан, повертел в
пальцах.
      - Девка пьяная... - сказал он. - Ну и что?
      - Вот именно! "Девка пьяная"! Это менада - служительница
Диониса. Неистовые менады растерзали Орфея, ясно тебе? Кровь и
вино! Вино и кровь! Он с ними трахаться не хотел, вот они его и...
в клочья... А голову в реку бросили, голова еще долго плыла и
пела, пела... "Так плыли - голова и лира..." А ты - "девка пьяная"...
      Бэда поставил стаканчик на место. Улегся, заложил руки за
голову, тоскливо уставился в высокий, скрывающийся за клубами
дыма потолок.
      - И что теперь нам с тобой делать? - спросил он.
      - Трахаться! - сердито сказала Пиф. Она тоже улеглась,
вытянулась и уставилась в потолок. - Давай, трахай.
      - Что?
      - Ну да. Трахай меня.
      - Я не хочу... - растерянно проговорил он.
      - Я больно хочу! - озлилась вконец Пиф. - Оргиастичность в
учреждении кто будет поддерживать? Гомер с Еврипидом?
      - А Верховный - он почему с тобой не стал? Не захотел?
      - Импотент он! - взвизгнула Пиф. - Он ни с кем не хочет! Он
только со своим серебристым "Сарданапалом" хочет!
      - А... - сказал Бэда.
      Они помолчали. В безмолвии пьяная Пиф начала засыпать.
Бэда осторожно укрыл ее шелковым покрывалом, и она тотчас же
открыла глаза.
      - Ты чего? - спросила она шепотом.
      - Ничего... Расскажи что-нибудь, если не спишь.
      - Про что тебе рассказать?
      - Как ты стала жрицей?
      - Ну... - Пиф улеглась поудобнее. "Поудобнее" означало, что
она прижалась к Бэде всем боком и положила голову ему на руку.
- Просто нанялась. Прошла тестирование, медицинское
обследование - и стала работать. Жрица - это ведь должность
такая... в табеле... У меня даже посвящений нет. Кроме одного,
самого низшего. Так оно у всех вольнонаемных в Оракуле есть.
      - Понятно, - сказал Бэда.
      - А ты? - строго спросила его Пиф.
      - Что я... Меня не очень-то спросили, хочу я здесь работать
или нет.
      - Откупись, - предложила Пиф. - Пятьдесят сиклей не такие
большие деньги.
      - И что я буду делать, если откуплюсь? Здесь хоть кормят как
на убой и за квартиру платить не надо...
      - Получишь посвящение, сделаешь карьеру... В Оракуле очень
хорошую карьеру сделать можно...
      - Мне религия не позволяет, - сказал Бэда.
      И обнял ее покрепче.
      - Ну и дурак, - сказала Пиф. - А ты ничего, ласковый. Если
очки снять и рожи твоей не видеть.
      - А как ты видишь без очков?
      - Пятна вижу. Белое пятно - лицо, темное - одежда.
      Бэда погладил ее по лицу.
      - А у тебя бабы были? - спросила Пиф, сомлев.
      - Были...
      - А какие тебе нравятся?..
      - Которые в постели болтают, - сказал он.
      Пиф хихикнула.
      Завывающая музыка наконец иссякла. Только свечи трещали,
но и они догорали. Постепенно становилось все тише и темнее.
      - Иди ко мне, - шепотом сказала Пиф.
      Он тихонько засмеялся.
      - А я, по-твоему, где?


      Пиф получила свои премиальные (в полтора раза больше
безбрачных), дала подписку о неразглашении и честно постаралась
обо всем забыть. Правда, часть премиальных ушла на покупку
нового облачения - прежнее было не отстирать от пятен
виноградного сока.
      - Что самое удивительное, - говорила Пиф своей подруге
Гедде, которой немедленно разгласила свое приключение, - так
это ощущение, будто я нахожусь в эпицентре грандиозного
любовного романа.
      Гедда глядела на нее ласково и помалкивала, потягивая
коктейль. Они сидели в маленьком кафе на углу проспекта Айбур
Шабум и улицы Китинну (Хлопковой). Это было их любимое кафе,
еще со школьных времен. Только тогда они заказывали здесь
мороженое и сок, а теперь...
      - Ты слишком много пьешь, моя дорогая, - заметила Гедда.
      - Да? - Пиф нервно отодвинула от себя пальцем пустой
стакан. - Я закажу еще, можно?
      - Дело твое, - сказала Гедда.
      Пиф заказала еще.
      - И как будто ничего не случилось, - продолжала она,
плюхаясь обратно в плюшевое кресло с новым стаканом в руке. -
Верховная молчит, даже намеков не делает. Верховный - слишком
большая шишка, он к нам и не заходит. Беренгарий только рожи
корчит, но намекать не решается...
      - А этот? - деликатно поинтересовалась Гедда, водя
соломинкой по краю сткана.
      - Этот? - Пиф вскинула глаза. - Вообще ни слуху ни духу.
Может, его сразу после этого повесили, почем мне знать.
      - А ты не спрашивала?
      - У кого?
      - У того же Беренгария, к примеру.
      - Да? У Беренгария? Дать ему такой козырь в руки... Пиф
интересуется каким-то безродным программистом, которому цена
грош в базарный день... Очень надо!
      Она сердито присосалась к своей соломинке. Содержимое
стакана резко пошло на убыль.
      Гедда помолчала, а после очень ласково произнесла:
      - Да ты, мать, влюблена по уши...
      - Я?!
      - Не сверкай очками. Тут не жертвенник с коноплей, так что
не впадай в буйство.
      - Я влюбилась?
      - Ага.
      - В эту белобрысую образину?
      - Вот-вот.
      Гедда наслаждалась.
      Поб