алцедона,
опала, лунного камня, родонита... у, не перечислить! Ё словом,
виноград и персики, яблоки и груши, вишни и сливы...
      Вот на что косились.
      Особенно откровенно поглядела Пиф. Она была голодной Ё
после целого дня, проведенного в читальном зале библиотеки
Оракула над многостраничными трудами по экономике Вавилона.
Через неделю переаттестация, сказал Верховный. Если успешно
сдаст, - повысит жалованье. Прилежная Аксиция своим ровным
аккуратным почерком выписала шесть или семь названий. Теперь
они с Пиф читают. Не было дня, чтобы не вспоминался добрым
словом наставник Белза. Информация, даром что наполовину
состоит из цифр, так и ложится в память...
      ...Ложится, вытесняя все другое, даже воспоминания детства,
неожиданно подумалось Пиф.
      - ...Принципиально новая методика прогнозирования,
позволяющая поднять точность предсказаний еще на одну сотую Ё
а это, господа, очень и очень немало, если учесть, что Оракул в
принципе не допускает ошибок, о чем вам, разумеется, уже хорошо
известно и известно не понаслышке...
      Верховного Жреца напряженно слушали. Ждали, когда
перейдет к основному Ё к новой, несколько видоизмененной
форме подачи заказа. Поскольку любая усовершенствованная
методика требует немного иного способа представления
информации о событиях, развитие которых желательно узнать с
точностью до той самой одной сотой, о которой сейчас шла речь.
      - ...Таким образом, смежные области, а также области,
смежные со смежными областями, и любые незначительные
колебания в их развитии, могут иметь некоторое влияние на
интересующий предмет, а могут и не иметь, и динамику этого
влияния...
      Презентация проходила в Готической гостиной. Вдоль стен,
выложенных панелями холеного мореного дуба, расставлены стулья
с высокими прямыми спинками, и местные магнаты, банкиры,
воротилы и сошки помельче сидели чинно, сложив холеные руки на
коленях. По другую сторону стола, разделявшего Гостиную
пополам, так же смирно восседали служители Оракула. Скучающе
ползали взглядом по потолку, по картинам над головами сидящих.
Угасающий вечерний свет пробивался и все никак не мог пробиться
сквозь толстые цветные стекла витражных окон. И многоцветная
витражная роза горела под самым потолком.
      Среди гостей Пиф вдруг разглядела своего бывшего
наставника Белзу. Сидели среди каких-то жирных говнюков в
хорошо подогнанных черных костюмах. К таким фигурам трудно
подобрать хорошую одежду, слишком много жира. И богаты, на
жирных пальцах золотые кольца массивные.
      А грозный Белза как будто меньше ростом стал. Голову в
плечи втянул, что ли, сутулиться начал? Не мог же он усохнуть за
несколько-то месяцев, что Пиф его не видела. И облысел еще
больше. Теперь венчик светлых волос едва оперяет голову. Под
глазами круги. Они и раньше были, эти круги, только Пиф их не
замечала.
      Вот жирный говнюк что-то сказал. Процедил, едва соизволив
шевельнуть толстыми губами. Белза с готовностью приник ухом к
этим губам. Как хорошо помнились Пиф эти движения Ё
стремительные, точные. Выслушал нового своего хозяина, что-то
ответил вполголоса, уселся снова ровно.
      Усталость иссушила его, состарила. И Пиф вдруг поняла, что
Белза стал ей жалок.
      Отвернулась, чтобы не встретиться с ним глазами.
      Наконец официальная часть подошла к концу, и прием
продолжился в соседнем зале, который среди служителей Оракула
непочтительно именовался "предбанником". Голодные служители
налетели на бутерброды, как воробьи на раскрошенную булку.
Закусочка, деликатная и скуповатая, кончилась исключительно
быстро.
      С бокалом хорасанского вина Пиф разгуливала по залу,
наблюдала. В углу два программиста (можно подумать, не кормят
их в Оракуле! не вольнонаемные ведь) жадно пожирали фрукты.
      Кандида, таясь, суетливо подбирала яблочные огрызки. Поймав
взгляд пифии, побледнела.
      - Пирожок вот спеку... Ё пробормотала она.
      Пиф только бровями шевельнула.
      - Можно? Ё совсем ослабев от страха, спросила Кандида.
      - Бери, Ё разрешила Пиф. И поскорее ушла.
      Сегодня было скучно.
      Она подошла к окну, но сквозь витражи почти ничего не
видела. В мути красных и зеленых стекол угадывались могучий
Евфрат, причал, прогулочный катер.
      - Пифка, Ё услышала она за спиной голос.
      Обернулась.
      Беренгарий. Ну, нахал.
      И уже изрядно набрался Ё интересно, как это ему удалось?
      Пошатываясь и глядя на нее мутно и ласково, старший группы
программного обеспечения протянул ей свой бокал.
      Пиф с подозрением отшатнулась.
      - Что это?
      - Коктейль. Ё Лукаво улыбнулся.
      - Сукин сын.
      - Сука...
      Оба фыркнули. Они давно работали вместе, им часто
выпадали дежурства в одни и те же дни. Если Пиф была стервой,
то Беренгарий Ё пронырой, и они легко находили общий язык.
      Вокруг них постепенно образовалась пустота. Двое
посвященных беседуют у окна, и цветные стекла раскрашивают их
лица в шутовские маски.
      Ни он, ни она не замечали этого почтительного отчуждения. А
посетители Оракула, деликатно пожевывая бутербродики и
посасывая маслинки, нет-нет, да бросали на них боязливые взгляды.
      Что решается сейчас, что происходит в эти мгновения между
жрецами?
      - Ты что, льешь водку в шампанское?
      - Угадала. Умная девочка.
      - Да ну тебя.
      - Ты попробуй, попробуй.
      - Хочешь, чтобы я нализалась?
      - Да ты же алкоголичка. Тебе пробку понюхать Ё и ты готова.
      - Говно.
      Беренгарий расхохотался.
      Предсказательница, одержимая божественным духом Феба,
берет из рук программиста бокал. Отдает ему свой. Боги, что за
ритуал совершают эти двое? Какие молнии Силы проскальзывают
между их соприкоснувшихся рук?
      - А этот новенький, как его? Ё заговорила Пиф,
прикладываясь к бокалу Беренгария. Ё Боги Орфея, какая
гадость... Где ты достал водку?
      - Пронес под поясом. Новенький-то? У него имя смешное Ё
Беда...
      - Противная рожа.
      - Да нет, парнишка толковый.
      - Троечник.
      - Я тоже троечником был.
      - Оно и видно.
      Пиф приложилась к "коктейлю" основательнее. Ей
понравилось. Попросила еще. Беренгарий сказал: "сейчас" и пошел
за шампанским.
      Теперь они пили вдвоем. И с каждым глотком Пиф
становилось все лучше. Зал исчез. Раздвинулся, и стенами стала
ночь, озаренная сполохами заката. И вместо потолка стало небо, а
вместо канделябров Ё разбитая на куски луна. Исчезли люди,
съедены были все бутерброды. Жертву принесли, и кровь протекла
сквозь стекла, и стекла стали красными, и река, протекающая там,
за стеклами, стала рекой крови.
      Пиф громко сказала:

      Кровь спешит к месту своего успокоения,
      Подобно власти, занимающей трон.

      И ей подали трон.
      Она села, бокал в одной руке, виноградная гроздь в другой.
Ела виноград и плевалась косточками в гостей, и все почтительно
смеялись и не смели отирать лица.
      И хохотала.
      И провалилась в темноту, где не было уже ни стен, ни ночи,
не зарева, ни разбитой луны, ни кровавой реки, ни трона, ни
власти, ни винограда.
      А только темнота была.

      В темноте засветилась белая точка. Это произошло не сразу.
Может быть, минула одна вечность. А может, и не одна.
      Чем была эта точка?
      Постепенно она обрела очертания. Это была пятипалая рука.
Рука лежала у нее на плече. Тело Пиф содрогнулось, рот
раскрылся. Рука держала ее за волосы. Вторую руку она ощутила
у себя на животе.
      Вот блядь, подумала она, это же я блюю, а кто-то меня
держит, чтобы не навернулась рылом в землю.
      Она открыла глаза и обнаружила себя под мостом.
      Совсем близко текла черная река, и она была огромной,
холодной. На ее черной поверхности играли огни большого города,
холодные, белые. Под мостом горел небольшой костер, возле него
маячили какие-то смутно угадываемые тени. Рыбаки, что ли?
Терлась бессонная кошка, пахло рыбой. Корюшкой пахло. Весь
мост пропах этой корюшкой. Серебро чешуи отливало на камнях.
      А чуть поодаль стояла она, Пиф, в белом жреческом одеянии,
без очков (потеряла? разбила?) И кто-то поддерживал ее, пока ее
выворачивало на камни. Рыбаки безмолвно смотрели. Не
осуждающе, без любопытства.
      - Где мои очки? Ё спросила Пиф, едва только обрела дар
речи.
      Ей подали.
      Она нацепила их на нос.
      - Садись, Ё предложили ей. И надавили на плечи, чтобы
лучше поняла. Она опустилась Ё думала, на камни, но оказалось,
нет, на ватник, расстеленный заранее. Поблагодарить и не
подумала.
      (Пифия!)
      Перед ней стоял тот самый новенький программист со
смешным именем Беда. Волосы уже немного отросли, торчали
ежиком.
      - Развезло тебя, мать, Ё сказал он сочувственно.
      - Принеси умыться, Ё велела Пиф.
      Он послушно пошел к воде, принес воды в горстях, щедро
заливая все вокруг, обтер ее лицо.
      И остался стоять перед ней, в темноте казался выше ростом,
чем был на самом деле. Она сидела, опустив голову, думала.
      Потом огляделась.
      Безмолвные рыбаки. Бродяги. Темная тень рядом с ней. В
синем небе носились чайки и кричали, кричали Ё тревожно,
пронзительно, как будто находились они не посреди большого
города, а где-нибудь в море, в нескольких милях от необитаемого
острова. Городские фонари светили вдали, и белые чайки тоже
светились в черном небе, как будто перья птиц натерты
фосфором.
      Горел костер, шумно грызла корюшку грязная кошка, чайки
расклевывали блевотину, смиренно маячил над Пиф человек по
имени Беда, и покой снисходил в ее душу. Будущее придвинулось,
стало наплывать на настоящее, размазывая границы реальности.
      И кровь потекла к месту своего успокоения. Пиф посмотрела
на белобрысого и увидела, как рвется из жил на волю его кровь.
Потом опустила голову. И увидела свою кровь, много своей крови,
она текла, текла, бесконечно вытекала из бессильного тела, и не
было силы, способной ее остановить.

      - Ты где был? - угрожающе спросил Беренгарий.
      Полотняно-бледный от бессонной ночи, новенький моргал на
него белыми ресницами и безмолвствовал.
      Беренгарий надвинулся на Бэду всей своей длинной угловатой
фигурой, одновременно одной рукой заправляя майку в кальсоны.
      - Где был, говорю? Дурак!
      Бэда увернулся, сел на койку, молча принялся снимать
ботинки. Зевнул с лязгом, по-собачьи.
      Беренгарий навис над ним, отчетливо дыша перегаром.
      - Верховный заходил, - сказал он. - Тобой интересовался.
      Бэда пяткой загнал ботинки под койку и с наслаждением
растянулся на матрасе. Почти сразу же заснул. Беренгарий
постоял немного рядом, пошатываясь, после громко, со страданием,
рыгнул и направился в сортир, хватаясь за стену и проклиная эту
сучку Пиф, с которой так нажрался на этой сраной презентации.
      В полдень Бэду едва добудились два служителя, присланные
нарочно Верховным Жрецом.
      Верховный Жрец все еще пребывал в недовольстве.
      За ремонт серебристого "Сарданапала" лукавый механик
запросил вдвое больше того, что было сэкономлено на
программисте. К тому же Верховная Жрица, вздорная баба с
красными пятнами по всему лицу от затянувшегося климакса, явно
собиралась настоять на ревизии. У Верховных давно уже шли
серьезные разногласия практически по всем административным
вопросам. Их отношения, и без того непростые, осложнялись еще
тем обстоятельством, что для поддержания надлежащего
неистовства в среде Оракула руководству было строжайше
предписано регулярное оргиастическое совокупление.
      Совокупляться Верховному Жрецу, задерганному интригами,
собственным казнокрадством и нерадивостью подчиненных, давно
уже не хотелось. А с Верховной Жрицей - тем паче.
      Верховной же Жрице хотелось, но уж никак не с Верховным
Жрецом.
      Поэтому накануне полнолуния оба они находились в самом
скверном расположении духа.
      Зная все эти обстоятельства до тонкости, тетка Кандида загодя
приобрела справку от местного эскулапа и теперь лежала у себя в
каморе, больная чем-то заразным. Так что Верховной Жрице
только и оставалось, что срывать свою злобу на каких-то старых
отчетах, методически превращая их в кучу обрывков. Она называла
это "устраивать снегопад".
      А Верховному Жрецу подвернулся Бэда...
      Пинать спящего на койке новенького программиста было
неудобно, поэтому один из служителей просто огрел его
предусмотрительно припасенной плеточкой.
      Бэда подскочил, вытаращив глаза. То, что он увидел, очень
ему не понравилось. Два дюжих молодца, облаченные в кожаные
фартуки. По случаю жары, кроме фартуков, на них больше ничего
не было, поэтому Бэда мог свободно обозревать их потные
мускулистые торсы, густо поросшие, где надо, черным волосом, а
когда те повернулись - то и на диво упругие ягодицы, помеченные
клеймом. Шифр был незнакомый. Потом умный Беренгарий
растолковал глупому Бэде, что такую метку ставит Министерство
Внутренних Дел, при котором, собственно, и готовят костоломов.
Впрочем, в дипломе у них значилось "мозгоправы". Их можно
встретить во всяком приличном учреждении. Правда, Бэда до сих
пор не работал в приличных учреждениях...
      - Да встаю я, встаю, - мрачно сказал Бэда. И когда мозгоправ
огрел его вторично, рявкнул: - Одеться дай, говно!
      Подумав, мозгоправ плетку опустил. И то правда. Как
оденешься, когда все время лупят.
      Ворча под нос невнятное, Бэда натянул штаны.
      - Будет, - лаконично сказал мозгоправ. И подтолкнул его в
спину.
      Бэда послушно пошел из комнаты - в одних штанах, босой.
Беренгарий проводил его глазами и, вздохнув, постучал себя
пальцем по виску.
      Когда дверь за полоумным программистом закрылась,
Беренгарий вытащил кипятильник и принялся готовить себе кофе.
      - А за что его? - спросил кто-то из угла.
      Не оборачиваясь, всецело поглощенный своим похмельем
Беренгарий ответил:
      - В бараке ночевать положено. Не вольнонаемный.
      - Подумаешь! - фыркнули в углу.
      - Гм, - сказал Беренгарий. - Так его со жрицей видели.
      В углу почтительно свистнули.
      - Рано начал, - заметили.
      - Рано кончил, - поправил Беренгарий. - В прежние времена
за такие дела яйца отрезали. Очень даже запросто.
      В углу пожали плечами. На том разговор и закончился.

      А Бэду тычками через двор погнали. И не то, чтобы так уж
упирался Бэда - вовсе и нет; напротив, смирен был и топал, куда
велели, без разговоров; а просто положено так было, чтобы
тычками гнать.
      Пригнали, в подвал на грузовом лифте спустили. Мрачный
лифт, темный, еще деревянный. Двери за спиной хлопнули
оглушительно и открылся коридор. Гнусный коридор. Да и весь
флигель гнусный, а уж о подвале и говорить нечего. И запах стоял
здесь неприятный. Воняло будто тухлой рыбой.
      Белобрысый на то и дураком был, чтобы головой вертеть и с
любопытством по сторонам смотреть. И даже лыбиться - будто не
понимал, куда его ведут.
      Привели.
      Все, как положено: по стенам разное выставлено - тут тебе и
"гантели царя Хаммурапи", и "ашшурская железная дева" (с
шипами), и "седалище Семирамис" (тоже с шипами, только более
острыми), и "шутка Эрешкигаль" (заостренные козлы, на которые
сажают верхом), и "коготочки Наны"... Словом, набор
внушительный. Впечатляющий, можно сказать, набор.
      У стены, где оконце, вросшее в землю, стол с креслом. В
кресле, туча тучей, - Верховный. Набычился, надулся, будто девку
у него свели.
      У ног его, прямо на холодном каменном полу, маленький
чернокожий писец пристроился. Глазки в полутьме поблескивают, с
лица улыбка не сходит: счастлив человек. На коленях дощечка, в
руке стилос, за ухом еще один. Бритоголовый, коротконогий, с
одутловатыми щеками.
      Белобрысого программиста без худого слова за руки взяли -
дался. Вложили руки в кольца, какие нарочно на цепях с потолка
свисали. Ключом ловко повернули. Раз-два, замок замкнули. Только
тут забеспокоился Бэда, головой задергал.
      - Вы чего, мужики? - спросил ошалело.
      Мозгоправы, разумеется, в ответ на такой глупый вопрос
только промолчать могли.
      А Верховный в своем кресле поудобнее устроился. Рукой
махнул: начинайте.
      Бэду и огрели по спине. Тот взвыл не своим голосом, на цепях
запрыгал.
      Верховный сказал скучно:
      - Замечен в том, что ночь не в бараке провел.
      - Так я же вернулся под утро, - возразил Бэда. Сдавленно так
проговорил, неудобно говорить ему, на цепях повисши.
      - Согласно внутреннему уставу Оракула, все не
вольнонаемные... - начал Верховный Жрец, а завершать фразу не
стал. Хоть и дурак этот новенький, а сам поймет.
      Бэда и понял.
      - Ну... виноват, - сказал он покорно.
      - Где ночью был? - спросил Верховный Жрец.
      Мозгоправ тут же снова Бэду плеткой уважил. Бэда завопил
ужасно. После, слезами заливаясь - тут не захочешь, а польются -
взмолился:
      - Я и так все расскажу, как было. Чего сразу драться-то?
      - Конституцию плохо читал, - сказал Верховный.
      Бэда Конституции Вавилонской вообще не читал. Поэтому
только носом потянул. А мозгоправ пояснил:
      - По новой Конституции, рабов допрашивают исключительно
под пыткой. Иначе показания считаются недействительными.
      - Мать вашу, - пробормотал Бэда.
      - Где был ночью? - повторил вопрос Верховный.
      - Сперва на презентации этой ебаной, - сказал Бэда.
Зажмурился. Пока не били - воздерживались. - Потом жрица ваша,
Пиф, ослабела... Напилась и буянить стала. Какого-то жирного по
морде съездила... Тут на нее холуи набросились. Жирный-то
оказался директором банка...
      Верховный сделал знак мозгоправу, и Бэда огреб очередную
плетку.
      - Блядь! - возопил он. - До смерти, суки, не забейте!
      Слезы, уже не таясь, стекали по его покрасневшим щекам.
      - Ты знай рассказывай, как было, - грозно проговорил
Верховный Жрец, - а нас не учи.
      - Ну вот. Холуи на Пиф эту насели, за руки ее схватили. Один
давай ее по щекам бить, чтобы в чувство, значит, пришла... Она у
вас хоть и блядь, судя по всему, первостатейная, а все же... Ну,
лучше уж блядища, чем холуи эти. Я ее у них отобрал и очки
одному расколотил... Слушай, убери свою убивалку, а то подохну
ведь!
      - Не подохнешь, - сказал мозгоправ. - Нас нарочно учили,
чтобы не подох. У меня и диплом медицинский есть...
      И с маху хлестнул.
      - Ма-ама! - закричал Бэда. - У меня, чую, уже и кровь по
спине ползет...
      - Это моча у тебя по ногам ползет, - сказал мозгоправ. -
Показания давай.
      - Я тебе не пидор, чтоб давать! Господи, все за грехи мои... -
заплакал Бэда. - Унес я эту Пиф. Она по дороге два раза еще от
меня выворачивалась, все плясать хотела. На стол какой-то
полезла, стол своротила и канделябр... Дорогие же вещи, потом не
расплатиться будет... Я ее на набережную снес, чтобы
проблевалась...
      - Значит, ты ушел с презентации в обществе младшей пифии
Оракула, именуемой Пиф?
      - Ну, - согласился Бэда.
      - А тебе известно, что Пиф дала обет безбрачия, за что
получает существенную прибавку к жалованью?
      - Откуда мне чего известно? Вот на мою голову... - сказал
Бэда. - Проблевал я ее, взял тачку - на ее деньги, конечно, - и
домой повез. Она сперва смирная сидела, потом в драку с
шофером полезла. Он едва не выбросил нас посреди города. Я
пригрозил, что в Оракул нажалуюсь. Ну, довез он нас... Убери
плетку, ублюдок!
      Мозгоправ задумчиво помахал плеткой у Бэды перед носом.
      - Пусть уберет, - сказал Бэда, обращаясь к Верховному
Жрецу. - Он меня нервирует. Когда меня бьют, я говорить не могу.
      - Не будешь говорить - применим настоящие пытки, - сказал
Верховный Жрец.
      Бэда беззвучно выругался и продолжил уныло:
      - Нашел я у нее какие-то деньги, шоферу этому сунул. А
девицу раздел и умыл как следует. Она уже уснула к тому
времени. Тяжелая, как куль. Отъелась в Оракуле.
      - Следовательно, - подытожил Верховный Жрец (маленький
черноко