говязой фигуры капитана она должна
была с писком разлететься.
     - Заходи, - сказал Кьетви. - Тут вроде как безопасно.
     И снова нырнул в башню. Барон пошел вслед за ним, каждую
секунду ожидая удара в спину. Но он остался цел и невредим и
безмерно удивился этому.
     При свете факела он увидел сложенные булыжниками стены,
сплошь завешенные коврами. Синие, красные, золотые нити
сплетались в бесчисленные цветы, геральдические фигуры и
развевающиеся ленты с девизами. Но от времени и сырости ковры
наполовину истлели и превратились в лохмотья, так что разглядеть
все эти картины было невозможно, и лишь изредка на лоскутах
мелькали раскрытые ладони и удивленные глаза. Ступеньки были
еще крепкие, но кое-где барон заметил мох, а в углу, возле
рыцарского доспеха, росли мелкие грибы бирюзового цвета на
тонких, как струны, ножках.
     Из коридора тянуло сыростью, прохладой и затхлым запахом,
как из бочки с огурцами. Подняв факел, Верзила шел впереди. Он
держался как завоеватель в покоренном городе - по-хозяйски, но в
то же время чутко, не забывая поглядывать по сторонам, поскольку
от побежденных всегда приходится ждать подвоха.
     Они поднялись выше, в жилые комнаты, где их встретили та же
роскошь и то же запустение. Потемневшее серебро - круглые
щиты, кувшины с узкими горлами, трехгранные кинжалы с
рукоятками в виде диких зверей, канделябры. Разбухшее от
сырости дерево - столы, стулья.
     Тонкие костяные пластинки инкрустаций покрылись сеткой
трещин, а перламур выкрошился. Пышная постель под балдахином с
облезлыми, некогда позолоченными кистями, совершенно истлела и
провалилась. Зеркала помутнели и едва отражали оранжевое пятно
горящего факела. Мозаичные полы были покрыты густым слоем
пыли.
     Заглядывая в каждую новую комнату, барон внутренне
содрогался, готовясь увидеть покойника. Одна из них, большая, как
площадь, особенно поразила его воображение. Там стояли, плотно
придвинутые один к другому, каменные саркофаги. Много
саркофагов. Так много, что Верзиле и барону пришлось
протискиваться мимо них боком, чтобы пройти вдоль стены к
выходу. Крышки, сделанные из полированной яшмы и нефрита, были
обвиты золотыми виноградными лозами и покрыты надписями на
странном языке. Барон несколько минут вглядывался в точки и
скобки, разбросанные в мистическом беспорядке. Верзила потянул
его за рукав.
     - Уйдем отсюда, - брезгливо сказал он.
     - Я встречал похожие рисунки в одной книге у моей матери, -
сказал барон. - Она когда-то увлекалась экзотическими языками...
     Он осторожно коснулся кончиками пальцев знака, который
повторялся чаще остальных.
     - Вот единственный знак, который пишется на этом языке
всегда одинаково и начинает любую фразу...
     Кьетви покачал головой.
     - А я-то думал, что больше ты меня ничем не удивишь.
     - Вы мне не верите? - спросил барон.
     - Верю, верю. И что он обозначает этот знак?
     - "Я". - Барон еще раз вгляделся в надпись. - Может быть,
здесь разгадка всей тайны, а мы не можем ее прочесть?
     - Хватит, пошли отсюда.
     Кьетви решительно двинулся к выходу. Барон пошел за ним.
Страх его давно рассеялся.
     Они остановились в комнате, служившей, видимо, чем-то вроде
столовой. Кьетви вставил факел в гнездо на стене, проверил на
прочность стул с прямой спинкой и уселся за огромный дубовый
стол.
     - А ведь Светлых Правителей, оказывается не существует, -
задумчиво уронил капитан.
     Барон уставился на него.
     - Как это - "не существует"?
     - А так. Ты видел здесь хоть одну живую душу?
     - Не видел...
     - Мы с тобой залезли в Башню, которая веками была главной
святыней Светлого Города, - сказал Кьетви с видом нераскаявшего
святотатца. - И здесь никого нет. Здесь давно уже никого нет.
     - Я не верю, - сказал барон.
     - Чему ты не веришь? Своим глазам? Здесь никого нет!
     - А кто же тогда управляет Городом?
     - А зачем вообще управлять Городом? Он превосходно сам с
собой справляется. Сам себя кормит, сам себя в тюрьму сажает.
     Барон широко раскрыл гдаза. Кьетви усмехнулся, клюнул
носом воздух.
     - Давно уже пора было догадаться, - сказал капитан.
     - Может быть, они прячуться?
     - В гробах они прячутся! - со злостью сказал капитан. - Видел
гробы?
     - Видел...
     - Сборище идиотов... - Кьетви выругался, адресуя проклятие
безмозглым соотечественникам. - Здорово же нас надрали! Видимо,
когда-то эти люди установили здесь законы и несколько веков их
потомки следили за тем, чтобы законы эти строго выполнялись.
Потом они вымерли... И никто даже не заметил этого...
     Барон, затаив дыхание не сводя с капитана наливающихся
слезами глаз, медленно сел за стол. Кьетви вынул из кармана
кусок хлеба и вареное яйцо, покатал яйцо ладонью по столу,
очистил и бросил скорлупу прямо на мозаичный пол.
     - Лопай, - сказал он барону.
     Они начали жевать, все еще оглушенные жуткой догадкой
Кьетви.
     - И так было много-много лет? - спросил наконец барон.
     - Не знаю.
     Барон с силой обрушил на стол кулаки и отчаянно, в голос
зарыдал. Кьетви испугался.
     - Да что с тобой такое?
     Он прислушался и с трудом разобрал сквозь всхлипывания:
     - Как же я теперь найду его?
     - Кого? - не понял Кьетви.
     Барон яростно уставился на него блестящими, распухшими от
слез глазами.
     - Хальдора! - крикнул он. - Вот кого.
     - Ты что, действительно затеял все это ради какого-то
портновского подмастерья?
     - А вы решили, что я хотел устроить тут государственный
переворот? Мне сто лет не нужен ваш Светлый Город! Я нарушил
все запреты своего мира, притащился сюда... Я пришел за своим
братом. Мне от вас больше ничего не нужно.
     Кьетви, пораженный, смотрел на его раскрасневшееся лицо.
     - Значит, все, что ты говорил о себе, - правда?
     Барон, в свою очередь, вытаращился на капитана.
     - А вы что, все-таки мне не верили?
     Кьетви качнул головой.
     - Я просто тебя пожалел.
     - Не надо было меня жалеть! Надо было меня удавить! Сразу.
     Голос мальчика сорвался, и последнее слово он уже
прохрипел. Он ожидал чего угодно - ловушек, подкопов, сражений,
пленения и пыток, даже смерти - только не пустоты. Рухнула
последняя надежда, которая давала ему силы жить с грузом
предательства на душе. Врага, противника, того, кого следовало
любой ценой взять за горло, не существовало на свете. Если бы
барону было сорок лет, как Верзиле Кьетви, он, быть может, не
относился бы к этому с таким максимализмом.
     Верзила, претерпевший в жизни не одно крушение, продолжал
жевать хлеб, обдумывая план незаметного возвращения в казарму.
Самой трудной частью этого плана будет убедить барона в том, что
предаваться отчаянию не обязательно в запретных кварталах.
Казарма ничуть не хуже с любой точки зрения. А с точки зрения
его, капитана Кьетви, душевного спокойствия, даже лучше.
     Верзила уже открыл рот, чтобы поделиться с бароном своими
соображениями, как вдруг увидел нечто, заставившее его отложть
беседу. Он вскочил, схватил безутешного барона за руку и резко
сдернул со стула. Барон взвыл от боли - Верзила растянул ему
кисть. Капитан, не обращая внимания на глухой стон, еще раз
глянул на то, что так его испугало, и завлек мальчика себе за
спину.
     Стена перед ним зашаталась.


     28.

     Упал камень, разрывая ветхий гобелен. Потом второй.
Вздрогнул пол. Кьетви быстро оглядел дверной проем, ходивший
ходуном, бросил взгляд в окно. За окнов в светлеющем небе
чернели дикие яблони.
     - Так, - негромко сказал Кьетви, - уходим.
     Он бросился к двери, крепко держа барона за руку. Они
успели выскочить на лестницу. Происходило что-то непонятное. Вся
башня дрожала, изредка роняя камни, но землетрясением это не
было. Земля вокруг лежала спокойная, преисполненная безразличия
к искусственным наслоениям, выросшим на ее терпеливой груди.
Шуршал в траве дождь, шумели листья.
     Барон тесно прижался к Верзиле. Ему вдруг подумалось, что
своим дерзким вторжением они разбудили таинственных духов,
дремавших в глубине башни, и вот их настигло возмездие. Стены
медленно поползли вниз. Они таяли, как лед на солнце, постепенно
растворяясь в воздухе. Звенели падающие на землю с высоты
второго этажа кувшины и доспехи, хрустнуло кресло, придавленное
дубовым столом. Сверху плавно спустился дырявый гобелен. По
краям площади запели хрустальные колокольчики. Дома опускались
на землю и исчезали, оставляя после себя горы пыльной утвари,
среди которой кое-где поблескивало золото. Дождь с мудрым
безразличием поливал выгоревшие ковры и резные ореховые
шкатулки, расползающийся шелк и связки жемчужных бус.
     Кьетви с тоской подумал о том, что теперь уже вернуться в
казарму незамеченными им вряд ли удастся.
     - А вдруг дома исчезнут вместе с людьми? - шепнул барон.
     Кьетви пожал плечами. У него не было близких.
     - Меньше дураков будет, - буркнул он.
     Но люди никуда не исчезли. В этом они убедились, перешагнув
через бывшую шестую стену, - к тому времени она стала чем-то
вроде забора. В запретном квартале царило оживление. Серый
рассвет освещал каких-то грязных замученных людей с руками
такими жесткими, что они с легкостью смогли бы забивать гвозди
раскрытой ладонью. Эти люди с молчаливым, деловитым
любопытством глазели по сторонам. Судя по кучкам тряпья,
разбросанным перед ними на земле, они стояли возле бывшего
барака. Несколько солдат, надрываясь, пытались построить их в
колонну и, как явствовало из отдельных выкриков, погнать на
работу. Видимо, то были наиболее стойкие, не поддавшиеся
всеобщей панике патриоты. Один из них, сержант, особенно
усердствовал и, ухватив первого попавшегося, принялся бить его
дубинкой по голове.
     - Прекратить, - негромко произнес Кьетви.
     Сержант опустил дубинку и отыскал глазами источник
командирского голоса. Внезапно его физиономия расцвела.
     - Капитан Кьетви! - просиял он. - Вы вернулись!
     Верзила бросил взгляд на барона и нехотя сказал:
     - Вернулся.
     - В трудный момент всегда вспоминают о лучших, - изрек
сержант. - Докладываю. Казарма и бараки растворились в воздухе
прямо у нас на глазах. Я подозреваю, что это диверсия, остается
выяснить, чья. Большая часть полка деморализована и пьянствует. А
эти скоты взбунтовались...
     - Сержант, - с чувством сказал Кьетви. - Вы сделали все, что
могли. Идите пьянствовать вместе со всеми.
     - Светлые Правители в опасности, напомнил сержант. - Стена-
то растворилась тоже.
     - Светлые Правители предали свой народ, - сказал Кьетви
вполне серьезно. - Их больше нет.
     На физиономии сержанта северным сиянием полыхнул восторг.
     - Это переворот, господин капитан?
     - Все может быть, - многозначительно уронил Верзила.
     Он повернулся к серой толпе, глазевшей на него без тревоги и
без интереса. За годы службы в запретных кварталах Кьетви
набрался большого опыта по обращению с этой категорией
светлогородцев, но сейчас он не представлял себе, что ему делать.
В отличие от большинства обитателей Города, которые тряслись
над своими пожитками, этим людям было нечего терять.
     Пока Верзила медлил, барон, путаясь в длинном плаще, уже
подошел к ним и начал расспрашивать. О своем Хальдоре,
разумеется. Они кивали сочувственно и мотали головами
отрицательно, и рожи у них были хитрые. Кьетви стремительно
растолкал толпу, взял барона за локоть и потащил прочь.
     - Пустите! - злобно сказал барон.
     - Дурак, - не оборачиваясь, отозвался Кьетви.
     Поразмыслив, барон пришел к выводу, что капитан, скорее
всего, прав. Он покорно дал увести себя в аристократический
квартал Желтые Камни и плелся, стиснутый железными клещами
рук Верзилы, между исчезающих домов.
     То и дело горожане падали вместе с кроватями с высоты
второго этажа. Обитатели подвалов злорадствовали. Не обошлось
без травматизма. Худосочные девицы-аристократки с
романтическим ажиотажем в глазах носились, путаясь в
разматывающихся бинтах. Наиболее удачливые перевязывали
разорванными на полосы тонким полотном чью-нибудь
кровоточащую царапину, а остальные топтались вокруг,
нетерпеливо вздыхая. Величавая старуха, утонувшая в кресле и
накрытая огромным чепцом с бантами, неодобрительно шевелила
губами при виде всего этого разгрома. Две женщины в грубых
холщевых платьях, которые забрели сюда из запретного квартала,
молча смотрели на бесстыдно обнажившуюся роскошь, и в глазах у
них была тоска.
     Дама "возраста созревшей клубники", как она игриво
аттестовала сама себя, в разлетающемся полупрозрачном
пеньюаре голубого цвета, роняя затканные золотом атласные
туфли, коршуном кинулась на Верзилу. Капитан шарахнулся, но
она уже повисла на его локте, как чугунное ядро.
     - Господин офицер, господин офицер! - истерично повторяла
она. - Что это? Вы можете объяснить как представитель армии?
     Кьетви сделал попытку отлепить от себя даму.
     - Я вас умоляю, я вас умоляю, не уходите, не бросайте Город
без защиты славных воинов, - захлебывалась дама.
     - Я как раз направляюсь в казарму, сударыня, - веско
произнес Кьетви.
     - Скажите, господин офицер... - Она пошарила глазами по
сторонам и, поднявшись на цыпочки, прошептала на уху капитану: -
Скажите, это действительно конец света? Нас пожрут дикие звери?
     Кьетви кашлянул.
     - Как, сударыня? Кто нас пожрет? Дикие звери?
     - Ну да, по кусочкам, так и пожрут, сперва ноги, потом руки и
все остальное... - Она вдруг обиделась. - Вы что, меня совсем за
глупую приняли? Ди-кие звери, понимаете?
     - Необоснованные слухи, сударыня, - сказал Верзила. - От
имени армии я призываю вас не поддаваться панике.
     Дама заморгала.
     - Понимаю, - сказала она и снова поднялась на цыпочки. - Но
это не апокалипсис?
     - Апо - чего?
     - Апокалипсис...
     - Исключено, сударыня. Магистр Ордена Шлема оповестил бы
нас заблаговременно о начале операции. Прошу вас.
     Дама отлипла. Кьетви потихоньку вытер руки о мокрый плащ и
уже медленно пошел в сторону казармы. Барон не отставал от него
ни на шаг.
     В ремесленном квартале Четыре Цвета было гораздо более
шумно. Люди бродили по опустевшим улицам и не узнавали их.
Женщины, глотая слезы, поспешно увязывали в одеяла миски,
теплую одежду, мешки с крупами и хлебом. Метались какие-то
растрепанные тени. Трое мужчин сосредоточенно били пойманного
на месте преступления мародера. Ополоумевший лейтенант Ордена
Шлема учинил в своем взводе строевые учения. Какой-то
полуслепой старец в рубище и с длинной белой бородой, звеня
цепями, величаво шествовал по Городу и на все вопросы отвечал,
сопровождая слова благословляющим жестом:
     - Не знаю, дитя мое; я узник.
     Среди всеобщей суматохи, на голой земле, подсунув под скулу
костлявый локоть, прямо на площади, где был некогда Дом
Корпораций, спал человек.


     29.

     Он спал тяжелым, беспробудным сном, как спят только
смертельно усталые люди. К барону была обращена спина с
выступающими лопатками. Спящий был облачен в ситцевую
рубашку неопределенного цвета и коричневые штаны, собранные у
щиколоток на тесемки. Башмаки он подложил себе под голову, для
удобства прикрыв их локтем, и от утренней прохлады поджимал во
сне пальцы босых ног. Судя по всему, он заснул в подвале Дома
Корпораций и исчезновение самого здания не привело к переменам
в его положении.
     Кьетви, наблюдавший за происходящим с мрачным
удовлетворением, пошевелил носом, словно что-то почуял, и
направился к спящему - разбираться.
     Две женщины, судя по всему, мать и дочь, уже закончили
сборы на призрачных руинах и, подозвав мужчину, который стоял в
стороне с беспомощным видом, навьючили на него огромный тюк с
вещами. Мужчина - не то брат, не то муж младшей из них -
зашатался под тяжестью. Его круглое лицо, опушенное светлой
бородкой, побагровело от натуги и в глазах появилось выражение
покорности и недоумения. Старшая хлопнула его, как доброго коня,
и он пошел вперед неверными шагами, но через несколько секунд
споткнулся и выронил свою ношу. Нехитрые пожитки рассыпались
по мостовой.
     Старшая принялась кричать, надрываясь от злости, а младшая
опустилась на мостовую и безмолвно заплакала.
     Спящий зашевилился. Под рубашкой задвигались острые
лопатки. Старуха визгливо бранилась, и барон с некоторым
удивлением вдруг обнаружил, что она обращается к нему. Он
поискал глазами Кьетви, но командир был занят тем, что
разглядывал спящего, для чего легонько тыкал его в бок носком
сапога.
     Старуха, подскочив к барону, пригорозила ему кулаком и
потребовала, чтобы он не озирался тут по сторонам, когда с ним
разговаривают.
     Мужчина робко вмешался:
     - Да вы что, мама, цепляетесь к мальцу...
     - А пусть не глазеет! - крикнула старуха. Мужчина увернулся
от пощечины и затих. Младшая из женщин, всхлипывая, ползала у
них под ногами, собирая вещи. Барон наклонился, подал ей мятую
жестяную кружку и почувствовал себя участником доброго дела.
     Спящий дернулся и с трудом сел. Светлые волосы, неровными
прядями свисавшие ему на плечи, были перевязаны на лбу обрывком
веревки. Кьетви громоздился над ним, как башня - загорелый,
белобрысый, словно сросшийся со своей кирасой. Он произнес
негромко, но очень отчетливо, так что даже старуха вздрогнула,
прервав свой монолог:
     - Встать.
     Человек поднялся, одной рукой неловко заправляя в штаны
выбившуюся рубашку. Похоже было, что он не замечает
катастрофы, постигшей Светлый Город, - не замечает ничего,
кроме этого долговязого офицера с неподвижным бронзовым лицом.
     - Господин офицер, я ничего не сделал, - сказал он тихонько.
     Кьетви, не обращая внимания на эту жалкую реплику, сгреб
его за шиворот и поволок к барону. Женщина, сидевшая на
корточках возле кучи домашнего скарба, предназначенного к
увязыванию в одеяло, шарахнулась в сторону, освобождая капитану
дорогу.
     - Хельги, - громко произнес Верзила через головы
присутствующих и встряхнул своего пленника так, словно тот был
не слишком ценным предметом. - Посмотри, этот?
     Барон подошел к своему капитану, заглянул в бледное
испуганное лицо человека, втянувшего голову в плечи и
предусмотрительно прикрывшего глаза, и вполголоса попросил:
     - Отпустите его, господин капитан.
     Кьетви разжал пальцы и ткнул своего пленника в спину.
     - Забирай, - произнес он брезгливо. - Ведь этот?
     - Этот, - ответил барон и, окончательно переведя взгляд на
тощую, угловатую фигуру, сказал с глубоким вздохом: - Привет,
Хальдор.
     Хальдор осторожно расправил плечи, покосился на Верзилу
Кьетви, но капитан демонстрировал свое полное и стопроцентное
безразличие. Верзила не сумел бы связно объяснить, какого рода
чувство вдруг полыхнуло в нем, но ближе всего оно, пожалуй, было
к чувству зависти.
     Хальдор вдруг улыбнулся, и только тогда барон увидел, как он
измучен.
     - Привет, братишка, - сказал Хальдор.
     Барон медленно просиял. Он не знал, что еще сказать
Хальдору и потому брякнул несколько невпапад:
     - А я вступил в Орден Каскоголовых. Представляешь?
     Хальдор смотрел на него смеющимися глазами. Барон добавил:
     - Капитан Кьетви - мой командир.
     И замолчал, не зная, куда деваться от смущения. Он не мог
понять, почему ему стало не по себе.
     Хальдор спокойно спросил:
     - Как там Гисли?
     - Не знаю. Я его с тех пор не видел. Я сразу вернулся...
Пойдем отсюда, Хальдор...
     Но Хальдор вдруг уставился на кого-то за баронской спиной.
Лицо его изменилось. Скулы заострились, бледные губы сжались.
Барон обернулся и увидел господина прямоугольных пропорций, с
позолоченной печатью на шее. Упитанное лицо господина не
выражало решительно никаких змоций, стеклянные глаза изучали
горизонт. Он уверенно и сильно оттолкнул барона в сторону и
ударом по лицу сбил Хальдора с ног. Барон на мгновение онемел
от неожиданности. Хальдор с подбитым глазом поднялся и хмуро
уставился на господина с печатью