ь
выпуклой, как сама Земля. Жрица взяла мою голову и  повернула  к  себе.  Я
попробовал сопротивляться, но был очень слаб. Я ничего не мог поделать.
     И тогда я  почувствовал  себя  маленьким  ребенком  и  не  был  более
взрослым. Я - Питер Стэгг - новорожденный. Это должно быть, все еще  пойло
действовало. Клянусь, в нем был гипнотический  компонент.  И  я  был...  я
был...
     - Голодным? - тихо подсказал Кальторп.
     Стэгг кивнул головой. Затем, очевидно желая уйти от темы,  от  провел
ладонью по одному из рогов и сказал:
     - Гм. Рога укоренились прилично.
     - Да. Среди Ди-Си замечательные биологи. Возможно, местные ученые  не
столь сильны в физике и электронике, но они превосходные скульпторы плоти.
Между прочим, эти панты гораздо большее, нежели символ или украшение.  Они
действуют. Тысяча против одного - они содержат железы, которые выделяют  в
твою кровь гормоны всех видов.
     Стэгг заморгал.
     - Что заставляет тебя так думать?
     - Во-первых,  Ячменное  Зерно  сделал  пару  намеков,  во-вторых,  ты
феноменально  быстро  оправился  после  такой   сложной   операции.   Ведь
необходимо было сделать два отверстия в черепе, поместить панты, соединить
их кровеносные сосуды с твоими и бог знает что еще.
     Питер проворчал:
     - Кто-то еще заплатит за это. Здесь замешана эта Виргиния! Как только
увижу ее, разорву на части. Мне надоели ее пинки.
     Кальторп с беспокойством следил за ним.
     - А сейчас ты чувствуешь себя хорошо?
     Стэгг раздул ноздри и ударил себя в грудь.
     - Нет. Но чувствую, что мог бы  покорить  весь  мир.  Единственное  -
голоден, как медведь после спячки. Сколько я был без сознания?
     - Почти тридцать часов. На дворе темнеет. - Кальторп приложил  ладонь
ко лбу своего капитана. - У тебя жар. Не  удивительно.  Тело  бурлит,  как
доменная печь, создавая новые клетки, насыщая кровь гормонами.  Для  твоей
печи нужен уголь.
     Стэгг ударил кулаком по столу.
     - Пить я тоже хочу! Весь пылаю!
     Он стал быть кулаком в гонг, пока весь дворец не  наполнился  звоном.
И, как бы ожидавшие этого сигнала, в дверь ринулись слуги, держа  в  руках
подносы со множеством тарелок и бокалов.
     Забыв все хорошие манеры, Стэгг вырвал поднос из рук  слуги  и  начал
нагружать быстро работающие челюсти мясом, останавливаясь только для того,
чтобы запить съеденное громадными глотками пива. Пища и пиво  попадали  на
его голую грудь и ноги, но он, хотя раньше ел всегда очень  аккуратно,  не
обращал на это никакого внимания.
     Раз рыгнув так, что чуть не сшиб слугу, он прогремел:
     - Могу всех перепить, перебить, пере...
     Затем еще раз рыгнул с такой же силой и снова набросился на еду,  как
изголодавшийся боров на лохань.
     Кальторпа тошнило не только от самого этого  зрелища,  но  и  от  его
подтекста. Он отвернулся. Очевидно, гормоны вымывали из психики Стэгга все
ограничения и обнажали животную часть человеческого естества. Что же будет
дальше?
     Наконец Стэгг поднялся, выпятив живот вперед, словно горилла,  ударил
себя кулаком в грудь и заявил:
     - Ух, вот теперь мне хорошо, даже  очень!  Эй,  Кальторп,  ты  обязан
раздобыть себе пару рогов. Ах, да. Я забыл, у тебя уже есть  пара.  Именно
поэтому ты и покинул Землю, не так ли? Ха! Ха!
     Лицо антрополога вспыхнуло и исказилось, он  вскочил  и  бросился  на
Стэгга. Тот рассмеялся, схватил его за рубаху и удержал на вытянутой руке.
Кальторп  ругался,  беспомощно   размахивая   руками.   Затем   неожиданно
почувствовал, как пол уходит из-под его ног, и ткнулся во  что-то  твердое
сзади. Раздался громкий звон и до  него  дошло,  что  он  угодил  в  гонг.
Какая-то огромная рука обхватила его за талию, ставя на ноги. Испугавшись,
что Стэгг собирается прикончить его, он сжал  кулак  и  ударил  смело,  но
беспомощно. Затем опустил кулак.
     В глазах Питера стояли слезы.
     - Великий Боже, что же со мной? Должно быть, я совсем тронулся,  если
позволил себе такое с тобой - моим лучшим другом! Что-то  не  так!  Как  я
мог?
     Он заплакал и с чувством прижал к себе Кальторпа.  Тот  вскрикнул  от
боли в ребрах. Стэгг виновато отпустил его.
     - Ну хорошо, ты прощен, - сказал Кальторп, осторожно  отодвигаясь  от
него подальше. Только сейчас он понял, что Стэгг уже не отвечает  за  свои
действия. В чем-то он стал  ребенком.  Но  ребенок  не  всегда  абсолютный
эгоист, он может быть добрым и мягкосердечным. И ему сейчас на самом  деле
было стыдно.
     Кальторп подошел к окну.
     - На улице полно народу и факелов, - сказал он. - Сегодня  вечером  у
них еще один праздник.
     Эти слова ему самому показались  неискренними.  Он  знал  точно,  что
жители Ди-Си  сегодня  собрались  на  церемонию,  где  почетным  гостем  и
участником будет его капитан.
     - Не задумали ли они содрать с кого-нибудь кожу? - спросил  Стэгг.  -
Когда эти люди собираются повеселиться, они не  останавливаются  ни  перед
чем. Запреты отбрасываются, как прошлогодняя змеиная кожа.  Их  совсем  не
волнует, если кого-то покалечат.
     Затем, к великому удивлению Кальторпа, он заявил:
     - Надеюсь, праздник начнется вот-вот. И чем скорее, тем лучше.
     - Почему, ради Бога? - выкрикнул  Кальторп.  -  Разве  твоя  душа  не
натерпелась вдоволь всяких страхов?
     - Не знаю. Но во мне сейчас есть что-то такое, чего раньше не было. Я
чувствую такое влечение и  такую  силу,  настоящую  силу,  какой  не  знал
прежде. Я ощущаю себя... ощущаю себя... богом! Богом! Во  мне  кипит  мощь
всего мира! Я хочу взорваться! Не дано тебе  знать,  что  я  чувствую!  Ни
одному простому человеку не дано!
     Снаружи донесся крик бегущих по улицам жриц.
     Стэгг и Кальторп прислушивались. Они  стояли,  окаменев,  слушая  шум
мнимой схватки между жрицами и Почетной Стражей. Затем схватка переросла в
битву, когда в бой против жриц пошли Лоси.
     И вот - шаги в коридоре, с грохотом  Лоси  срывают  двери  с  петель,
берут Стэгга на плечи и выносят  наружу.  Всего  мгновение  он,  казалось,
понимал, что происходит. Потом обернулся и закричал:
     - Помоги мне, Док! Помоги!
     Кальторпу оставалось только всхлипывать.



                                    4

     Их было восемь: Черчилль, Сарвант, Ястржембовский,  Лин,  Аль-Масини,
Стейнберг, Гбве-Хан и Чандра.
     Они, да  еще  отсутствующие  Стэгг  и  Кальторп,  составляли  десятку
уцелевших из тридцати, покинувших Землю 800 лет  назад.  Они  собрались  в
большой гостиной здания, где их держали узниками шесть недель,  и  слушали
Тома Табака.
     Том Табак не было настоящим его именем. Как звали его на самом  деле,
никто не знал. На этот вопрос он отвечал, что не имеет права называть свое
имя и откликаться на него. Став "Томом Табаком",  он  уже  не  был  больше
человеком. Для жителей Ди-Си он был полубогом.
     - Если бы все шло как положено, - говорил он, - с  вами  разговаривал
бы не я, а Джон-Ячменное  Зерно.  Но  Великой  Седой  Матери  Было  угодно
прервать его жизнь до Праздника Посева. Состоялись выборы, и я, как  глава
великого братства Табака, занял принадлежавшее ему место правителя  Ди-Си.
И буду им, пока не состарюсь и не ослабею, и тогда,  чему  быть,  того  не
миновать.
     В то короткое время, когда экипаж звездолета был  в  Вашингтоне,  его
члены изучали произношение, грамматику и  словарный  состав  языка  Ди-Си,
хотя от акцента им избавиться было практически невозможно. Английский язык
изменился сильно, появились многие  звуки,  которых  никогда  не  было  не
только в английском, но и в древнегерманском, много новых слов  пришло  из
других языков, ударения и интонации стали играть важную  роль  в  значении
фразы. К тому же, незнание  культуры  Ди-Си  было  серьезной  помехой  для
понимания языка. Да и сам Том Табак плохо говорил на основном диалекте. Он
родился и вырос в Норфолке, в Виргинии - самом южном  городе  Ди-Си.  Язык
его соплеменников отличался  от  языка  жителей  Вашингтона  так  же,  как
испанский язык от французского или шведский от исландского.
     Том Табак, как и его предшественник Джон-Ячменное Зерно, был высок  и
очень худ, но в отличие от того, вся его одежда  была  коричневого  цвета.
Такими же были его длинные волосы, из  коричневых  зубов  торчала  толстая
коричневая сигара.  По  ходу  разговора  он  вытаскивал  из  кармана  юбки
сигареты и вручал членам экипажа. Кроме Сарванта никто не  отказывался,  и
все находили их превосходными. Том Табак выпустил густое  облако  зеленого
дыма и продолжил:
     - Вас отпустят на свободу после моего ухода.  И  случится  это  очень
скоро, так как я человек весьма занятой.  Мне  еще  многое  нужно  решить,
подписать  немало  бумаг  и  отдать  много  распоряжений.  Все  мое  время
принадлежит Великой Седой Матери.
     Черчилль был первым помощником та "Терре" и теперь, когда  Стэгга  не
было, он стал не только  формальным  вожаком,  но,  благодаря  силе  своей
личности, и фактическим.
     Он был невысок и коренаст, с мощной шеей, пышной курчавой  шевелюрой,
толстыми руками и массивными ногами. Лицо его имело детское выражение,  но
в тоже самое время было волевым. Оно было розовое, в  веснушках,  а  глаза
были круглыми и прозрачно-голубыми,  как  у  ребенка.  И  хотя  с  первого
взгляда могло показаться, что он и есть беспомощный ребенок, но оказалось,
что ему присущ природный дар командовать теми, кто был  рядом.  Голос  его
звучал уверенно и мощно.
     -  Возможно,  вы  занятой  человек,  мистер  Табак,  но  все-таки  не
настолько, чтобы уйти, не рассказав, что происходит. Нас взяли в плен. Нам
не позволяют общаться ни с капитаном, ни с доктором Кальторпом.  Есть  все
основания подозревать, что вокруг них  затеяли  какую-то  нечистую  возню.
Когда же мы справляемся о них, нам спокойно отвечают: "Чему быть, того  не
миновать". Очень успокаивающе!
     Я требую, мистер Табак, ответов на вопросы.  И  не  думайте,  что  мы
побоимся ваших телохранителей за дверью. Мы хотим,  чтобы  вы  ответили  и
притом сию же минуту!
     - Возьмите еще сигарету и поостыньте, - с важным  видом  ответил  Том
Табак. - Конечно, вы обеспокоены и недовольны, но о правах не говорите. Вы
не граждане Ди-Си, и положение ваше очень шаткое.
     Но я все же отвечу на ваши вопросы. Ради этого и пришел сюда.  Первое
- вас освободят. Второе - вам будет  дан  месяц  на  то,  чтобы  вы  могли
прижиться в Ди-Си. Третье - если к концу месяца вы не  оправдаете  надежды
стать хорошими гражданами, то будете убиты. Да, не изгнаны, а убиты.  Если
бы мы выпроводили вас через границу в  другую  страну,  это  увеличило  бы
население враждебных нам государств. Мы этого делать не намерены.
     - Ну что ж, теперь нам понятно наше положение, -  задумчиво  протянул
Черчилль. - Хотя и весьма туманно. Мы сможем попасть на  "Терру"?  Ведь  в
этом корабле результаты десяти лет уникальных исследований.
     - Нет, не сможете. Но ваше личное имущество вам возвратят.
     - Спасибо. Только вот, вы знаете, что кроме нескольких мелочей у  нас
нет ничего личного? Откуда  мы  возьмем  деньги,  пока  будем  подыскивать
работу? Возможно, что мы даже не  сможем  получить  ее  в  вашем  довольно
примитивном обществе.
     - Мне действительно больше нечего сказать, -  ответил  Том  Табак.  -
Благодарите за то, что  вас  пока  оставили  в  живых.  Многие  не  хотели
даровать даже этого.
     Он приложил ко рту два пальца и свистнул. Появился слуга со шкатулкой
в руках.
     - Я должен сейчас уйти, господа. Дела, дела. Но для того, чтобы у вас
не было причин нарушать законы нашей благословенной Родины по незнанию,  и
для уменьшения искушения украсть,  этот  человек  расскажет  вам  о  наших
законах и даст взаймы денег, которых  хватит  на  покупку  еды  в  течение
недели. Деньги вы вернете, когда у вас появится работа,  если  только  она
появится. Да благословит вас Колумбия!
     Через час вся восьмерка беспомощно стояла на улице.  Настроение  было
далеко не приподнятым.
     Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя его чувства были такими же,
сказал:
     - Ради Бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь  мы  бывали  и  не  в
таких переделках. Помните, на Вольфе-693? Плот - и ничего больше. А вокруг
юрское болото. Мы же не хныкали а, парни? А  помните  похожих  на  баллоны
тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и  вынуждены
были голыми руками расчищать себе обратный путь на корабль? Тогда нам было
похуже, не так ли? Но никто не  пищал!  Что  произошло?  Разве  мы  сейчас
другие?
     - Боюсь, другие, - пробормотал Стейнберг. - Пожалуй, мужество  мы  не
потеряли. Но от Земли ожидали слишком многого. Когда  мы  высаживались  на
неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям  и  опасностям.
Даже искали их. А здесь нас провели как котят.  У  нас  даже  не  осталось
оружия, и попади мы сейчас в передрягу, нечем будет расчистить  себе  путь
на корабль, чтобы укрыться там. Мы лишились опоры.
     - Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на  то,  что  все
будет  хорошо?  -  спросил  Черчилль.  -  Ждите!   Вы,   мужчины,   сливки
человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов  благодаря  высокому
интеллекту, образованию, изобретательности, физической закалке.  А  теперь
вы среди людей, знаний у которых не больше,  чем  у  вас  в  мизинце!  Вы,
мужчины, должны были бы быть богами, а вы - мышата!
     - Хватит, - оборвал Лин. - Мы еще не пришли в себя. И не  знаем,  что
делать! Именно неопределенность нас пугает...
     - Я лично не собираюсь  ждать  тут,  пока  какая-нибудь  добрая  душа
возьмет меня за руку, - решил Черчилль. - Я буду действовать, и сразу же!
     - И что же ты собираешься делать? - заинтересовался Ястржембовский.
     - Поброжу по Вашингтону, погляжу что  и  как.  Идемте  со  мной,  кто
хочет. Но если хотите  идти  своей  дорогой  -  пожалуйста.  Я  могу  быть
предводителем, но поводырем не буду.
     - Ты так и не понял кое-чего, - сказал Ястржембовский, -  шестеро  из
нас даже не с этого материка. Каждого тянет  в  родные  места.  Меня  -  в
Сибирь, Гбве-Хан хочет вернуться в свою Дагомею,  Аль-Масини  -  в  Мекку,
Чандра - в Индию, Лин - в Шанхай. Но это, пожалуй,  невозможно.  Стейнберг
мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари.  Так
что...
     - Значит, нужно остаться здесь и  попытаться,  как  советовал  Табак,
прижиться. Именно это я и собирался сделать. Кто со мной?
     Дальнейшие  препирательства  были  бесполезны.  Черчилль   решительно
двинулся вперед по улице, но, обогнув угол, остановился, глядя  на  стайку
мальчишек и девчонок, играющих в мяч.
     Подождав минут пять, он тяжело вздохнул. Видимо, никто так и не пошел
с ним.
     Но он ошибся. Тронувшись с места, он услыхал голос Сарванта:
     - Подождите минутку, Черчилль!
     - А где остальные?
     - Азиаты решили добираться до родных мест. Когда я  уходил,  они  все
еще спорили: угнать ли им корабль и пересечь Атлантику или похитить оленей
и на них добраться до Берингова пролива, а оттуда морем до Сибири.
     - Смелые люди, ничего не скажешь. И столь  же  безрассудные.  Неужели
они всерьез думают, что это им удастся? Или у них дома условия получше чем
здесь?
     - Они не понимают, что их ждет. Потеряли голову.
     - Я бы хотел вернуться и пожелать им  удачи.  Все-таки,  они  храбрые
парни. Я всегда знал это, даже  когда  назвал  их  мышатами.  Хотелось  их
расшевелить, но, кажется, перестарался.
     - Я благословил их, хотя почти все они атеисты, - сказал  Сарвант.  -
Боюсь, что их кости на этом материке побелеют.
     - А что же вы? Будете пробираться в Аризону?
     -  Насколько  я  смог  увидеть  с  корабля,   там   нет   не   только
организованной власти, но и людей вообще. Юта выглядит не  намного  лучше.
Большое Соленое Озеро высохло. Возвращаться мне некуда. Ну, а здесь работы
хватит на всю жизнь.
     - Работы? Не собираетесь ли вы проповедовать? - Черчилль  недоверчиво
посмотрел на Сарванта, словно впервые увидев его истинную сущность.
     Нефи Сарвант был невысоким, смуглым, костистым человеком лет сорока с
весьма  характерной  внешностью:  вздернутый  подбородок,  казалось,   был
заострен на конце, тонкие губы, делающие рот узкой  полоской,  и  загнутый
крючком нос, направленный к  подбородку.  Спутники  часто  шутили,  что  в
профиль он напоминает щипцы для орехов.
     Его большие выразительные глаза прямо засветились сейчас изнутри. Вот
так же они вспыхивали  не  раз  во  время  полета,  когда  он  превозносил
достоинства   своей   церкви,   как   единственной   истинной   из    того
ортодоксального ядра христианства, что сохранялось Последними Хранителями.
Правда, в конце концов, и члены этой церкви  стали  отличаться  от  других
христиан только тем, что посещали свои храмы. Религиозный пыл у них угас.
     И лишь небольшая группа Хранителей, к  которой  принадлежал  Сарвант,
отказывалась смиряться с пороками своих соседей. Организовав штаб-квартиру
в штате Аризона, эта группа стала рассылать  миссионеров  в  охладевший  к
религии мир.
     Сарвант попал в экипаж "Терры" по той  причине,  что  был  крупнейшим
авторитетом в области геологии. Ему пришлось дать обещание  не  заниматься
обращением в свою веру членов экипажа. Он и не пытался делать  это  прямо,
но предлагал Библию своей церкви и просил, чтобы ее прочли. После этого он
пытался объяснить суть отдельных положений.
     - Конечно, я намерен проповедовать! - сказал он. - Эта страна так  же
широко открыта для Священного Писания, как и  во  времена  Колумба.  Скажу
вам, Руд,  что,  когда  я  увидел  опустошение  родного  Юго-Запада,  меня
охватило отчаяние. Мне казалось, что моя церковь была ложной, ведь один из
главных ее постулатов - ее вечность. Но я молился, и прозрение снизошло на
меня. Ведь я еще существую! И, благодаря мне, наша вера вновь возродится и
притом так, как  никогда  прежде,  поскольку  те  языческие  умы,  которые
убедятся в истине, станут первоапостолами.  Наше  учение  распространится,
как пламя. Мы -  Последние  Хранители  -  не  имели  большого  влияния  на
остальных христинан, так как они считали, что уже  давно  обрели  истинную
веру и не хотели  иной.  А  значила  она  для  них  едва  ли  больше,  чем
спортивный клуб. Но ведь главное - путь.
     - Я понимаю вас, - сказал  Черчилль.  -  Только  прошу  одного  -  не
приобщайте меня к своей вере. У нас и  без  этого  трудностей  достаточно.
Пошли.
     - Куда?
     - Куда-нибудь, где мы сможем продать эти дурацкие костюмы  и  достать
местную одежду.
     Улица, по которой они шли, была направлена с севера на юг, и  поэтому
Черчилль предложил, что если все время идти  к  югу,  она  приведет  их  к
гавани. Там, если не произошло больших изменений, должна быть одна  лавка,
где можно сменить одежду, и, возможно, даже не без  выгоды.  Пока  что  по
обеим сторонам улицы были расположены  аккуратные  жилые  дома  и  большие
общественные здания. Жилые дома располагались в глубине ухоженных дворов и
были построены из кирпича и цемента. В  основном,  это  были  одноэтажные,
вытянутые  по  фасаду,  строения,  многие  их  которых  имели  пристройки,
расположенные  под  прямым  углом.  Дома,  выкрашенные  в   разные   тона,
отличались разнообразием. Перед каждым домом стоял  столб  тотема.  Столбы
были большей  частью  высечены  из  камня,  так  как  дерево  берегли  для
изготовления судов, экипажей, оружия и как топливо.
     Общественные здания располагались ближе к улице,  были  построены  из
кирпича и зачастую  облицованы  мрамором.  Вокруг  многих  домов  тянулись
галереи из высоких колонн. Верхушки куполообразных крыш венчали статуи.
     Сарвант и Черчилль шли по мостовой, так как тротуаров не было.  Время
от времени им приходилось отступать  поближе  к  зданиям,  чтобы  избежать
столкновения с всадниками на оленях или экипажами.  Всадники  были  богато
одеты и не обращали вн