бы спросила у нее об этом прямо здесь  и
сейчас - пока не объявились другие соискатели.
     Он смутился, но ничем не выдал волнение.
     - Вы прямо читаете мои мысли.
     - Вы ведь мужчина, не так ли? И я знаю, что  вы  нравитесь  Робин.  Я
уверена в том, что вы будете ей наилучшим из мужей.
     - Благодарю вас, - пробормотал Черчилль.
     Некоторое время он сидел молча, барабаня  пальцами  по  столу.  Затем
встал и подошел к Робин, которая ласкала одну  из  своих  кошек.  Обхватив
Робин за плечи, он спросил:
     - Пойдешь за меня, Робин?
     - Да, да! - закричала она и упала в его объятия.
     Вот и все, пожалуй.
     Как только Черчилль принял решение, его уже нисколько не  беспокоило,
что Робин не девушка и что она зачала ребенка  от  капитана  Стэгга.  Ведь
могло, в конце концов, быть так, что она была  замужем  за  ним  и  родила
сына, а затем Стэгг умер, и поэтому у Черчилля не может быть  ни  малейших
оснований в чем-либо обвинять ни его, ни Робин.  Эта  ситуация  ничуть  не
отличалась от той, которую он так мучительно исследовал, где  Робин  всего
одну ночь была замужем за его бывшим командиром, а Питер Стэгг, хотя еще и
жив пока, все равно обречен.
     Он понял окончательно, что его душевное равновесие нарушилось  только
тем, что он рассматривал происходящее, исходя из системы оценок  в  данном
случае неприемлемых. Ему хотелось, чтобы его невеста была девушкой, но она
ею уже не была, и с этим ничего не поделаешь.
     И все же, где-то в самой глубине души у  него  то  и  дело  возникало
ощущение, что в чем-то его обманули.
     Но предаваться подобным мыслям все время  было  просто  невозможно  -
жизнь продолжалась. Витроу вызвали домой из его конторы. Он  разрыдался  и
обнял дочь и своего будущего зятя, а затем напился  вдрызг.  Тем  временем
служанки увели Черчилля, чтобы помыть его и  постричь,  сделать  массаж  и
надушить. После того, как его туалет был завершен,  он  увидел,  выйдя  из
ванной, что Анжела Витроу с несколькими подругами занята приготовлениями к
праздничному гулянью, которое должно было состояться сегодня же вечером.
     Гости стали собираться сразу после  ужина.  К  этому  времени  успели
изрядно набраться и оба старшие Витроу и суженый младший из них, но гостей
это вовсе  не  смущало.  Казалось,  другого  они  и  не  ожидали  и  вовсю
стремились их догнать.
     В  доме  Витроу  воцарилась   атмосфера   буйного   веселья,   шумных
разговоров, открытого  хвастовства.  Общее  настроение  не  испортил  даже
прискорбный инцидент, когда один из парней, ранее  ухаживавших  за  Робин,
непристойно прошелся по адресу чужеземного акцента Черчилля и затем вызвал
его на поединок, дуэль на ножах, причем оба должны быть привязаны за талию
к тотемному столбу. Робин доставалась победителю.
     Освоившись с простыми нравами Ди-Си, Черчилль, не долго думая, заехал
парню в челюсть. Друзья его, смеясь и  громко  икая,  отнесли  неподвижное
тело своего незадачливого  приятеля  в  одну  из  своих  колясок,  а  сами
вернулись продолжать веселье.
     Около полуночи Робин оставила друзей и взяла Черчилля за руку.
     - Идем в постель, - шепнула она.
     - К-куда? С-сейчас?
     - Ко мне в комнату, глупенький. И, разумеется, сейчас.
     - Но, Робин, мы ведь еще не поженились? Или я такой пьяный, что  даже
не заметил?
     - Ну и что? Свадьба будет в Храме в конце  следующей  недели.  Только
какое отношение это имеет к нашему желанию завалиться в постель?
     - Никакого, - признался он,  пожимая  плечами.  -  Другие  времена  -
другие нравы. Веди, Макдуф.
     Робин хихикнула и спросила:
     - Что это там ты бормочешь?
     Воздержавшись от объяснений, кто был Шекспир и когда  жил,  он  задал
встречный вопрос:
     - Слушай, а что ты будешь делать, если я дам задний ход до того,  как
мы поженимся?
     - Ты шутишь, разумеется?
     - Верно. Просто ты должна понять, Робин, дорогая, что я плохо  знаком
с обычаями Ди-Си и к тому же очень любопытен.
     -  Я-то  сама  ничего  не  буду  делать.  Но  это  будет  смертельным
оскорблением моему отцу и брату. Им придется тебя убить.
     Следующая неделя была  до  предела  заполнена  различными  делами,  в
дополнение к обычным приготовлениям в свадебной церемонии Черчилль  должен
был решить, к какому из братств он намерен примкнуть. Было бы  немыслимым,
чтобы Робин вышла замуж за мужчину без тотема.
     - Я бы предложил свой собственный тотем Льва, - посоветовал Витроу. -
Но тебе лучше было бы примкнуть к братству, непосредственно  связанному  с
твоим   занятием   и   именно   такому,   которое    было    благословлено
духом-хранителем в образе животного, с которым ты будешь иметь дело.
     - Вы имеете в виду одно из рыбацких братств, Рыбы иди Дельфина?
     - Нет,  ничего  подобного.  Я  имею  ввиду  тотем  Кабана.  Неразумно
разводить свиней и в то же самое время иметь в качестве своего тотема Льва
- зверя, который на них охотится.
     - Но, - запротестовал Черчилль, - какое мне дело до свиней?
     Наступила очередь Витроу удивляться.
     -  Разве  ты  еще  не  обсуждал  это  с  Робин?  Ну,   впрочем,   это
неудивительно. У нее мало было времени для болтовни. Правда, вы оставались
одни каждую ночь от полуночи до утра. Но в это время, я не сомневаюсь,  вы
больше занимались соответствующими постельными упражнениями. Вот бы  снова
стать молодым! Так вот,  мой  мальчик,  положение  таково.  Я  унаследовал
несколько ферм от отца, который тоже был не промах,  когда  дело  касалось
денег. Мне нужно, чтобы ты заведовал этими фермами по нескольким причинам.
     Во-первых, я  не  доверяю  нынешнему  управляющему.  Думаю,  он  меня
обманывает. Докажи мне это, и я его вздерну.
     Во-вторых, на мои фермы совершают  регулярные  набеги  карелы,  воруя
лучший скот и женщин с хорошей внешностью. Дома и хлева они не  сжигают  и
не оставляют батраков голодными, так как они умные люди и не хотят убивать
гусыню, несущую золотые яйца. Ты должен прекратить набеги.
     В-третьих, я  понимаю,  что  ты  -  человек  образованный  и  немного
смыслишь в селекции. Ты сможешь улучшить свой скот.
     В-четвертых,  когда  я  вернусь  в  лоно  Великой  Седой  Матери,  ты
унаследуешь несколько ферм. Торговый флот достанется моим сыновьям.
     Черчилль встал.
     - Я должен поговорить с Робин.
     - Поговори, сынок. Но ты увидишь, что она согласна со мной.
     Витроу оказался прав. Робин не хотела, чтобы  ее  муж  был  капитаном
судна. Она бы не смогла выдержать частых разлук.
     Черчилль опроверг  этот  довод,  сказав,  что  она  могла  уходить  в
плавание вместе с ним.
     Робин  возразила,  что  это  невозможно.  Жены   моряков   не   могут
сопровождать своих мужей. Они бы мешали на судне, увеличивали  расходы,  и
что хуже всего, навлекали бы на корабль беду. Даже когда на судно берут за
плату пассажира-женщину, требуется, чтобы жрец особо благословил  корабль,
дабы не навлечь на него несчастья.
     Черчилль уколол ее, сказав,  что  если  она  любит  своего  мужа,  то
смирится с его продолжительными отлучками.
     Робин и здесь не осталась в долгу. Если он по-настоящему ее любит, то
не захочет оставлять ее одну даже ненадолго. Кроме того, а  как  же  дети?
Всем известно, что дети, выросшие в семьях, где отец более или менее часто
отсутствует, обычно вырастают с извращенной психикой. Детям нужен  сильный
отец, который всегда рядом для ласки и для поддержания дисциплины.
     Черчилль призадумался на минуту.
     Возьми он назад обещание жениться, неизбежен поединок с Витроу и  его
сыном. Кто-то будет убит, и Черчилль не  сомневался  в  том,  что,  скорее
всего это будет он. Но даже если он не  уступит  двум  мужчинам  Витроу  и
сразит их, то ему придется тогда сражаться с ближайшими родственниками,  а
таковых у Витроу было множество. Конечно, он мог бы вынудить Робин,  чтобы
она сама его отвергла. Но он не хотел ее терять.
     В конце концов он сдался.
     - Ладно, дорогая. Буду свиноводом. Только хочу  попросить  об  одном.
Мне  хочется  прежде,  чем  осесть,  совершить  одно   последнее   морское
путешествие. Мы можем отправиться в Норфолк на судне, а затем добраться  к
фермам сушей.
     Робин вытерла слезы, улыбнулась и поцеловала его. Затем сказала,  что
была бы бессердечной дрянью, если бы отказала ему в этом.
     Черчилль ушел, чтобы предупредить  своих  товарищей  о  том,  что  им
придется оплатить билеты на то судно, на котором  он  будет  с  Робин.  Он
позаботился о том, чтобы им хватило на это денег, и договорился с  ними  о
том, что как только корабль выйдет в открытое море,  они  его  захватят  и
попытаются пересечь Атлантику. Очень плохо, что у них не было  возможности
приобрести навыки кораблевождения и что учиться придется на ходу.
     - А твоя жена не рассердится? - поинтересовался Ястржембовский.
     - Еще как! Но если она любит меня, то пойдет  за  мной.  Если  же  не
любит, то мы высадим на берег ее и команду перед отплытием в океан.
     Но экипажу "Терры" так и не представился случай захватить корабль. На
второй день плаванья на них напали пираты-карелы.



                                    11

     У входа в Вассарское училище Стэгг услышал те же гимны  или  вариации
песнопений, которые слышал всегда, когда ему вручали ключи от  городов.  В
данном конкретном случае ему вручили диплом почетного  профессора.  Здесь,
однако, приветственные гимны исполнялись не огромными толпами, а хором  из
новеньких  послушниц.  Женщины  постарше,   жрицы   и   преподавательницы,
разодетые в голубое и алое, полумесяцем располагались  за  одетым  во  все
белое хором. Пока послушницы пели, остальные кивали в знак  одобрения  или
постукивали своими жезлами от великой радости лицезрения Рогатого Короля.
     Боевой  отряд  Пантс-Эльфов  застал  Вассарское  училище   совершенно
врасплох. Участники набега неизвестно откуда получили сведения о том,  что
Герой-Солнце должен посетить неофициальную церемонию во дворе семинарии  в
полночь. Они узнали также,  что  жителей,  близлежащего  городка  Пьюкипси
предупредили: не мешать проведению  церемонии.  Единственным  мужчиной  на
территории семинарии был Стэгг, жриц было около сотни.
     Воины прямо из окружавшей семинарию темноты  ворвались  в  освещенный
факелами двор. Женщины опомнились только тогда, когда  Пантс-Эльфы  издали
боевой клич и начали рубить головы тем, кто был в первых рядах.
     Питер ничего не помнил из того,  что  было  после.  Когда  он  поднял
голову, услышав шум,  то  только  и  успел  увидеть  прыгнувшего  на  него
мужчину, который и оглушил его, ударив плоской стороной меча.
     Когда он пришел в себя, то обнаружил, что висит, как  забитый  олень,
на жерди, которую несли на плечах двое мужчин. Руки  и  ноги  его  онемели
из-за нарушения кровообращения, так как он был привязан к жерди ремнями из
сыромятной кожи. Ему казалось, что голова вот-вот расколется;  она  болела
не только от удара, но и от прилива крови, вызванного положением его тела.
     Высоко в небе стояла полная луна. В ее  ярком  свете  он  мог  видеть
только голые ноги и грудь человека, шедшего сзади. Повернув голову,  Питер
различил отсвет луны на сильно загоревших спинах  мужчин  и  белой  одежде
жрицы.
     Внезапно его грубо опустили на твердую землю.
     - Старый Рогач пришел в себя, - услышал он низкий мужской голос.
     - Давайте развяжем этого ублюдка, пусть идет  сам,  -  послышалось  в
ответ. - Я устал тащить этого никчемного зверя. Жердь на дюйм впилась  мне
в плечо.
     - Хорошо, - послышался  третий  голос,  принадлежавший,  по-видимому,
вожаку. - Развяжите его. Но спутайте руки за спиной и  накиньте  петлю  на
шею. Если попытается бежать, мы его придушим. Эй, поосторожней с  ним!  На
вид он силен, как лось.
     - Ох, какой сильный! А как хорошо  сложен!  -  воскликнул  четвертый.
Голос был намного выше, чем у остальных. - Мальчик просто прелесть!
     - Ты что, добиваешься, чтобы я приревновал? - грозно произнес один из
мужчин. - Если так, голубь мой,  то  это  у  тебя  получается.  Только  не
переборщи, не то я вырежу из тебя печенку и скормлю ее твоей мамаше.
     - Не смей ничего говорить о моей матери, ты, волосатый! - отпарировал
высокий голос. - Ты что-то перестаешь мне нравиться!
     - Во имя Колумбии, Матери нашей Благословенной! Прекратите эту  ссору
влюбленных! Мне уже тошно от них! Мы в военном походе, а не на  гулянке  в
тотемном зале. Давай, освободи его. Но смотри в оба.
     - Я при всем желании не  смог  бы  охранять  его,  -  вновь  раздался
высокий голос.
     - Ты хочешь пересадить его рога на мой  лоб?  -  спросил  только  что
угрожавший мужчина. - Только попробуй, и я так разукрашу твою  морду,  что
ни один мужчина больше на тебя не глянет.
     - Последний раз говорю, заткнитесь! - резко прикрикнул вожак.  -  Еще
раз, и я перережу глотку тому, кто первый начнет препираться, поняли?  Вот
и прекрасно! Тогда пошли.  Нам  еще  чертовски  долго  идти  по  вражеской
территории и, наверное, совсем скоро по нашим следам пустят гончих.
     Стэгг весьма свободно разбирал то, о чем говорили похитители. Язык их
был  близок  к  языку  Ди-Си,  примерно,  как  датский  к  немецкому.  Ему
доводилось слышать такой и раньше, в  Кэмдене,  когда  в  его  честь  были
перерезаны  глотки  у  группы  плененных   пантс-эльфов   на   грандиозном
празднестве.  Многие  их  пленников  были  храбрецами:   они   выкрикивали
непристойности в адрес Героя-Солнце, даже захлебываясь собственной кровью.
     Ныне он был не против того, чтобы  глотки  перерезали  всем  мужчинам
Пантс-Эльфа. Ноги и  руки  онемели  и  ныли  все  больше.  Ему  захотелось
закричать от боли, но, понимая, что пантс-эльфы вышибут из  него  дух,  он
сдержался. Да и не хотелось доставлять им удовольствие, выдавая, насколько
ему плохо.
     Налетчики связали ему  руки  за  спиной,  затянули  петлю  на  шее  и
пригрозили проткнуть ножом спину при первом  же  подозрительном  движении.
Затем Питера толкнули вперед.
     Поначалу ему показалось, что он не  в  состоянии  идти.  Каждый  раз,
споткнувшись, он чувствовал,  как  петля  стягивает  шею  и  перехватывает
дыхание. Но через некоторое время, по  мере  того,  как  восстанавливалось
кровообращение и утихала боль, он мог идти  быстрее.  Это  ему  показалось
добрым знаком.
     Сейчас отряд спускался с пологого холма по редколесью: человек сорок,
построенных по два, и у каждого широкие мечи, короткие копья, дубины, луки
и  стрелы.  На  них  не  было  никаких  доспехов,  по-видимому,  чтобы  не
ограничивать. Воины Пантс-Эльфа не отращивали длинные волосы,  как  жители
Ди-Си, а подрезали их очень коротко. Широкие темные  усы  делали  их  лица
весьма необычными в этом мире - пантс-эльфы оказались первым  народом,  из
виденных им, оставляющим растительность на лице.
     Когда отряд вышел из леса и стал спускаться  к  берегу  реки  Гудзон,
Питеру удалось лучше рассмотреть пантс-эльфов  и  он  обнаружил,  что  усы
вытатуированы или нарисованы.
     Более того, на голой груди каждого  большими  буквами  было  выведено
слово "МАТЕРЬ".
     Пленников оказалось семеро: он сам, пять жриц и - сердце  его  слегка
дрогнуло - Мэри Кэйси. Их  руки  также  были  связаны  за  спинами.  Питер
попытался нагнуться к Мэри, чтобы шепнуть что-то, но  веревка  вокруг  шеи
оттянула его назад.
     Отряд  остановился.  Несколько   воинов   раздвинули   кусты,   стали
разгребать груду веток,  и  вскоре  показались  несколько  крупных  каноэ,
укрытых в небольшом углублении в земле. Их перенесли у самой воды.
     Пленников посадили в каноэ по одному в каждое, и флотилия направилась
к противоположному берегу.
     После переправы каноэ столкнули вниз  по  течению,  и  отряд  быстрым
шагом  двинулся  через  лес.  Время  от  времени  кто-либо  из  пленников,
споткнувшись, падал на  колени  или  навзничь.  Пантс-эльфы  пинали  их  и
угрожали перерезать горло тут же, если они  не  перестанут  плестись,  как
неуклюжие коровы.
     Один раз упала Мэри Кэйси.  Кто-то  пнул  ее  под  ребра,  и  девушка
скорчилась от боли. Стэгг взревел от ярости и громко сказал:
     - Стоит только мне высвободиться, пантс-эльф, я оборву  твои  руки  и
ими же тебя придушу!
     Пантс-эльф рассмеялся и ответил:
     - Давай, дорогуша.  Одно  удовольствие  побывать  в  объятиях  такого
мужика, как ты.
     - Матери ради, помолчи-ка! - вскричал вожак. - Это война или гулянка?
     Остаток ночи прошел  спокойно.  Некоторое  время  шли  быстро,  затем
продвижение замедлилось. К утру было пройдено немало миль, хотя и  меньше,
чем если бы шли напрямик.  Приходилось  все  время  петлять  среди  крутых
склонов.
     Едва только стала светлеть восточная кромка горизонта, вожак  объявил
привал.
     - Надо укрыться где-нибудь и поспать до  обеда.  Затем,  если  вокруг
будет достаточно  безлюдно,  двинемся  вперед.  Днем  можно  уйти  гораздо
дальше, пусть даже будет больше шансов на то, что нас засекут.
     Они подыскали удобную выемку под нависшим карнизом обрыва, расстелили
одеяла прямо на земле и улеглись. Через несколько минут все  спали,  кроме
четырех часовых, оставленных для присмотра за пленниками и на тот  случай,
чтобы объявить тревогу в случае появления Ди-Си.
     Стэгг тоже был исключением.
     - Эй! - обратился он к одному из часовых. - Я не в состоянии  уснуть!
Я голоден!
     - Поешь вместе с остальными, - буркнул часовой. - То есть,  если  что
останется.
     - Тебе этого не понять. У меня ненормальная потребность в еде. Если я
не буду есть каждые четыре часа и притом вдвое больше, чем обычный человек
то  мое  тело  начнет  пожирать  само  себя.  Тому  виной  рога.  Они  так
воздействуют на меня, что я должен есть, как самец лося.
     - Сейчас я принесу тебе охапку сена, - тихо заржал часовой.
     Кто-то другой тихо шепнул Стэггу сзади:
     - Не беспокойся, красавчик мой. Я что-нибудь тебе раздобуду. Не  могу
себе позволить, чтобы такой чертовски красивый мужик помер с  голоду.  Это
было бы такой утратой!
     Послышался шорох заплечного мешка. Часовые с любопытством  посмотрели
на добровольца, затем осклабились.
     - Похоже, ты совсем свел  с  ума  Абнера,  -  хмыкнул  один  из  них,
обращаясь к Стэггу. - Вот только это вряд ли понравится его дружку,  Люку,
когда он проснется.
     Другой добавил:
     - Хорошо еще, что голоден не Абнер. А то он  мог  бы  тебя  съесть  с
потрохами. Ха, ха, ха!
     Шептавший, наконец, возник перед Питером. Это  был  невысокий  юноша,
тот самый, что, не стесняясь, восхищался им прошедшей  ночью.  В  руках  у
него были полбуханки хлеба, два больших ломтя ветчины и фляга.
     - Сиди тихонько, малыш. Мама покормит большого Рогатика.
     Часовые тихо засмеялись. Стэгг покраснел,  но  был  слишком  голоден,
чтобы отказаться от пищи. Ему чудилось,  что  внутри  него  пылает  огонь,
плоть пожирает плоть.
     Тонконогому на вид было не более двадцати лет.
     Это был красавчик с очень стройными бедрами, длинными  в  отличие  от
остальных пантс-эльфов, вьющимися кудрями цвета спелой  пшеницы.  Женщины,
пожалуй, сочли бы его миловидным, если б не  нарисованные  усы,  портившие
нежное лицо, придавая владельцу  несколько  шутовской  вид.  Зато  большие
карие глаза,  окаймленные  длинными  пушистыми  ресницами,  очень  красили
юношу, зубы были настолько  белы,  что  казались  вставными,  а  язык  был
неестественно красен, по-видимому, из-за злоупотребления какой-то жвачкой.
     Стэгга передернуло от омерзения. Невыносимо оказаться в  должниках  у
подобной мрази. Но рот его,  вопреки  мыслям,  открывался,  казалось,  сам
собой, заглатывая пищу.
     - Вот и славно, - проворковал Абнер, ласково поглаживая панты Стэгга.
Затем провел длинными нежными пальцами по волосам.
     - Рогатику сейчас лучше? Как там  насчет  хорошего  поцелуя,  в  знак
благодарности Рогатика?
     - Рогатик вышибет из тебя  дух,  то