ал,  -  срезать  заросший
кустарником и бурьяном склон Лугов и построить  на  его  месте  Зимний  Сад,
представляющий собой нечто  среднее  между  винным  погребом  и  Хрустальным
Дворцом,  -  превосходная  мысль,  по  его  мнению.  (Хрустальный  Дворец  -
грандиозный выставочный павильон из стекла и чугуна, построенный в 1851 г, в
Лондоне для первой международной промышленной выставки; сгорел в 1936 г.).

II

   Теперь настало  время  дать  вам  некоторое  представление  о  Чаттерисе,
которого здесь ждали с таким нетерпением и  который  в  повествовании  моего
троюродного  брата  Мелвила,  несмотря  на   свое   позднее   появление,   в
действительности   является   главным    действующим    лицом    сухопутного
происхождения.
   Случилось так, что в свои университетские годы я довольно часто виделся с
Чаттерисом,  да  и  впоследствии  время  от  времени  с  ним  встречался.  В
университете он блистал, поскольку одевался по моде, но без вульгарности,  и
притом был умен. С самой ранней молодости он был необыкновенно  хорош  собой
и,  ни  в  какой  мере  не   будучи   пошлым   мотом,   отличался   изрядной
экстравагантностью. На последнем курсе у него  случилась  какая-то  история,
которую постарались не предавать огласке - что-то касающееся не то  девушки,
не то женщины из Лондона, - однако родственники все  уладили,  и  его  дядя,
граф Бичкрофт, уплатил за него  часть  долгов.  Не  все  -  поскольку  этому
семейству,  не  в  пример  другим,  чужды  сентиментальные  эксцессы,  -  но
достаточно, чтобы он снова получил возможность  жить  в  свое  удовольствие.
Семейство его особым богатством не отличалось и, более того, было обременено
невероятным  количеством  довольно   непрезентабельных,   болтливых   теток,
оттягивающих проценты с капитала, - я не знаю ни одной семьи,  где  было  бы
такое множество эксцентричных теток. Однако  Чаттерис  был  настолько  хорош
собой, добродушен и одарен, что они, видимо, почти  единодушно  намеревались
устроить его жизнь. Ему присматривали какое-нибудь по возможности прибыльное
занятие,  которое  не  требовало  бы  особого  труда  и  не  было   чересчур
коммерческим, а тем временем - после того, как страстное  желание  одной  из
его теток, леди  Пойнтинг-Маллоу,  увидеть  его  на  сцене  было  отвергнуто
объединенными усилиями наиболее религиозной части теток, - Чаттерис  всерьез
занимался журналистикой самого высшего уровня - той, когда обедают  в  самых
разных местах, выслушивают после обеда политические  откровения  и  в  любое
время имеют возможность публиковаться - только бы не затрагивали  тринадцать
тем - в солидных журналах.  Вдобавок  он  писал  довольно  сносные  стихи  и
редактировал произведения Джейн  Остин  по  заказу  единственного  издателя,
который еще не успел напечатать все ее классические сочинения. (Остин  Джейн
(1775-1817)   -   английская   писательница,   широко    известная    своими
психологическими романами. Разумеется, "редактировать"  ее  произведения  не
было нужды).
   Стихи, как и  он  сам,  были  изящны,  и  в  них,  как  и  на  его  лице,
проницательный взгляд мог заметить  признаки  некоторой  недоговоренности  и
нерешительности. В них сквозила  та  утонченность,  которая  в  общественном
деятеле оборачивается слабостью. Однако поскольку общественным  деятелем  он
пока еще не стал, то считался достаточно  энергичным,  а  его  произведения,
обнаруживавшие явные способности, а иногда и талант, привлекали все  большее
внимание. Тетки считали, что он быстро  движется  к  зрелости,  а  некоторый
недостаток целеустремленности объясняется незавершенностью этого процесса, и
решили,  что  ему  следует  отправиться  в  Америку,  которая  изобилует   и
целеустремленностью, и возможностями ее приложения. Но  там,  насколько  мне
известно, он потерпел нечто вроде фиаско. Что-то у него  там  произошло.  На
самом деле там у него много чего произошло. Вернулся он холостым - и  притом
через  Тихий  океан,  Австралазию  и   Индию.   А   когда   вернулся,   леди
Пойнтинг-Маллоу при всех назвала его ослом.
   Даже изучив американские газеты того времени, крайне трудно  понять,  что
именно произошло с ним в Америке. Там фигурировала дочь какого-то миллионера
и что-то вроде помолвки. Если верить "Нью-Йорк йелл" - одной из самых ярких,
живых и типично американских газет, там  фигурировала  и  еще  чья-то  дочь,
интервью с которой, действительное или вымышленное,  газета  напечатала  под
шапкой:

   "БРИТАНСКИЙ АРИСТОКРАТ
   Позволяет себе вольности
   С НЕВИННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ ДЕВУШКОЙ.
   Интервью с жертвой
   ЕГО ЛЕГКОМЫСЛИЯ
   И БЕССЕРДЕЧНОСТИ".

   Однако эта чья-то дочь, несмотря на ее живописно  набросанный  образ,  на
самом деле  была,  как  я  склонен  думать,  всего  лишь  блестящим  приемом
современной журналистики: "Нью-Йорк йелл" прослышала о  неожиданном  отъезде
Чаттериса и выдумала ему собственное объяснение вместо того, чтобы  выяснить
истинную причину. Уэнзлидейл  говорил  мне,  что  на  самом  деле  Чаттериса
побудила к бегству сущая мелочь. Та дочь миллионера, девушка умная и бойкая,
дала интервью, посвященное своему предстоящему  замужеству,  проблеме  брака
вообще, различным социальным вопросам и взаимоотношениям между британским  и
американским народами. А он, кажется,  обнаружил  это  интервью  в  утренней
газете, когда сел завтракать. Оно застало его врасплох, и он потерял голову,
а потом уже не нашел в  себе  сил  передумать  и  вернуться.  Помолвка  была
расторгнута, семья оплатила еще кое-какие его долги, уклонившись  от  оплаты
других,  а  через  некоторое  время  Чаттерис  снова  появился  в   Лондоне,
окруженный несколько  потускневшим  ореолом,  и  напечатал  серию  статей  о
политике империи, предпослав каждой эпиграф: "Что знают об  Англии  те,  кто
Англию только и знает?"
   Конечно, о подлинных обстоятельствах дела английская публика так ничего и
не узнала, однако было очевидно, что он съездил в Америку и вернулся  оттуда
с пустыми руками.
   Вот как получилось, что через несколько  лет  он  познакомился  с  Эделин
Глендауэр, о чьем особом даре быть помощницей и вдохновительницей уже слышал
от миссис Бантинг. Когда состоялась их помолвка, его семья, давно  мечтавшая
простить его - что леди Пойнтинг-Маллоу уже сделала, - пришла в  восторг.  И
после  разнообразных  закулисных  маневров  он  объявил   себя   сторонником
Филантропического Либерализма  с  весьма  широкой  платформой  и  счел  себя
готовым для начала испытать на прочность консервативный Юг.
   В момент появления Морской Дамы он нахолился в  отъезде,  ведя  различные
важные  предварительные  переговоры  в   Париже   и   других   местах.   Для
окончательного решения дела должна  была  состояться  его  встреча  с  неким
выдающимся общественным деятелем, после  чего  он  должен  был  вернуться  и
рассказать все Эделин. И все ждали его со дня на  день,  в  том  числе,  как
теперь не подлежит сомнению, и Морская Дама.

III

   Встреча мисс Глендауэр с женихом по его возвращении из Парижа -  один  из
тех эпизодов этой истории, о подробностях которых я не имею  почти  никакого
представления. Чаттерис приехал в  Фолкстон  и  остановился  в  "Метрополе",
поскольку в доме Бантингов места  не  было,  а  "Метрополь"  ближе  всего  к
Сандгейту. После обеда он пришел к ним и спросил  Эделин,  что  было  с  его
стороны очень мило, хотя и  не  совсем  корректно.  Насколько  я  знаю,  они
встретились в гостиной, и судя по тому, что Чаттерис закрыл за собой  дверь,
вероятно, они обменялись кое-какими ласками.
   Должен сознаться, что завидую свободе, с какой романист может ввести  вас
за подобную закрытую дверь и показать все, что  говорят  и  делают  там  его
персонажи. Но как бы мне ни  хотелось  слить  разрозненные  обрывки  фактов,
имеющиеся в моем распоряжении, в  последовательный  рассказ  о  событиях,  в
данном случае я бессилен. И вообще я познакомился с Эделин лишь после  того,
как все это кончилось. Теперь это довольно высокая, беспокойная и энергичная
женщина, с жаром принимающая к сердцу  общественные  дела  и  охотно  в  них
участвующая, - но в ней как  будто  что-то  сломалось.  Перед  Мелвилом  она
однажды на мгновение предстала такой, какой была тогда, - но ему она никогда
особенно не нравилась: у нее был слишком широкий взгляд на  вещи,  и  он  ее
немного  побаивался.  По  какой-то  непонятной  причине   ее   нельзя   было
воспринимать ни как хорошенькую  женщину,  ни  как  светскую  леди,  ни  как
гранд-даму, ни как полное ничтожество, и поэтому она никак не укладывалась в
представления Мелвила. Он так и не смог почти ничего рассказать мне  о  той,
прежней Эделин. "Она постоянно становилась в какую-нибудь  позу,  -  говорил
он. - Слишком увлекалась политикой". И еще -  она  постоянно  читала  миссис
Хамфри Уорд.
   Последнее  обстоятельство   Мелвил   рассматривал   как   тяжкое   личное
оскорбление. Одна из слабостей моего троюродного брата, и не самая  меньшая,
состоит в том, что, по  его  глубокому  убеждению,  эта  великая  романистка
оказывает на интеллигентных девушек в высшей степени развращающее  действие.
Она учит их быть Добродетельными и Серьезными некстати, говорит он.  Эделин,
как он  утверждает,  целиком  и  полностью  находилась  под  ее  влиянием  и
постоянно пыталась стать воплощением Марчеллы.  Именно  он  внушил  подобные
взгляды миссис Бантинг.
   Однако я ничуть не верю в то, что девушки способны подражать литературным
героиням. Дело здесь в избирательном сродстве, и, если  только  какой-нибудь
навязчивый критик или проповедник не собьет  нас  с  толку,  каждый  из  нас
выбирает себе романиста по своему собственному вкусу - как  души  в  системе
Сведенборта попадают каждая в свой собственный  ад.  Эделин  взяла  себе  за
образец воображаемую Марчеллу. (Сведенборг Эмануэль (1688-1772)  -  шведский
философ-мистик, создавший теософское учение о потустороннем мире и о судьбах
бесплотных духов). Мелвил  говорит,  что  у  них  было  удивительно  похожее
душевное  устройство.  Обе  отличались  одними  и  теми   же   недостатками:
стремлением   к   превосходству,   одинаковой   склонностью   к   навязчивой
благожелательности,  одинаковой   глухотой   к   тонким   оттенкам   чувств,
заставляющей человека постоянно говорить о "Низших Классах" и думать  в  том
же духе. У обеих, безусловно, были и одни и те же достоинства: добросовестно
и сознательно воспитываемая  в  себе  цельность,  суровое  благородство  без
малейшей примеси вдохновения, деятельная  дотошность.  Больше  всего  Эделин
восхищалась дотошностью этой романистки, отсутствием у нее каких  бы  то  ни
было признаков импрессионизма, терпеливой решимостью, с какой  та,  описывая
какой-нибудь эпизод, заглядывала во все уголки и выметала  сор  из-под  всех
ковров. Поэтому нетрудно подыскать аргументы в пользу того, что Эделин  вела
себя в точности так же, как вела бы себя в аналогичных  обстоятельствах  эта
типичная героиня миссис Уорд.
   Та "Марчелла", которую мы знаем - во всяком случае, после происшедшего  с
ней душевного  перелома,  -  непременно  должна  была  "прильнуть  к  нему".
Наступило бы  "волнующее  мгновение,  когда  их  мысли"  -  самого  высокого
порядка, разумеется, - "слились воедино, повинуясь  естественному  взаимному
притяжению двоих людей, находящихся в расцвете сил и молодости".  Потом  она
должна была "быстрым движением отстраниться от него" и  слушать,  "задумчиво
склонив голову на изящную  руку",  а  Чаттерис  начал  бы  "описывать  силы,
выступающие против него, и рассуждать, что предпримет та или  иная  партия".
"Какая-то бесконечная материнская нежность" должна была "заговорить  в  ней,
призывая оказать ему всю  помощь  и  поддержку,  на  какие  только  способна
любящая  женщина".  Она  бы  "предстала"   перед   Чаттерисом   "совершенным
воплощением нежности, любви  и  самоотверженности,  которые  во  всем  своем
неисчерпаемом разнообразии слагались  для  него  в  ее  поэтический  образ".
Однако все это мечты, а  не  реальность.  Конечно,  Эделин,  может  быть,  и
мечтала о том, чтобы все произошло именно так, но... Она не была  Марчеллой,
а только хотела ею быть, он же не только не был Максвеллом, но и  отнюдь  не
намеревался им когда-нибудь стать. Если бы  ему  представился  случай  стать
Максвеллом,  он,  вероятно,  самым  невежливым  образом  отверг   бы   такую
возможность. Поэтому они встретились не как литературные герои,  а  как  два
обыкновенных земных существа, робкие и неуклюжие, чувства которых можно было
прочитать,  наверное,  только  в  их  глазах.  Несомненно,  они   обменялись
кое-какими ласками, а потом, как  мне  представляется,  она  спросила;  "Ну,
как?" - а он, я думаю, ответил: "Все в порядке". После этого,  должно  быть,
Чаттерис намеками, время от времени  многозначительно  кивая  головой  в  ту
сторону, в какой находился этот великий  деятель,  изложил  ей  подробности.
Наверное, он сказал ей, что будет баллотировиться в Хайде  и  что  небольшое
затруднение  с  доверенным  агентом  из  Глазго,  который  хотел   выставить
кандидатуру радикала под  лозунгом  "За  кентского  уроженца",  улажено  без
ущерба для Партии. О политике они безусловно говорили,  потому  что  к  тому
времени, когда они бок о бок вышли в сад, где миссис Бантинг и Морская  Дама
сидели и смотрели, как девушки играют в крокет, Эделин уже были известны все
эти факты. Мне кажется, для подобной пары обмен мнениями на столь  серьезные
темы и разделенная радость успеха должны были в  какой-то  степени  заменить
бессмысленное повторение пошлых нежностей.
   Первой увидела их, по-видимому, Морская Дама
   - Вот он, - неожиданно произнесла она.
   - Кто? - спросила миссис Бантинг, подняв  на  нее  глаза  и  увидев,  как
загорелся ее взгляд, устремленный на Чаттериса.
   - Другой ваш сын, - сказала Морская Дама, и в голосе ее  прозвучала  едва
заметная усмешка, которой миссис Бантинг не уловила.
   - Это же Гарри с Эделин! - воскликнула миссис Бантинг. -  Не  правда  ли,
какая прелестная пара?
   Но  Морская  Дама  ничего  не  ответила,  а  лишь  откинулась  в  кресле,
внимательно глядя, как они приближаются. Пара была действительно прелестная.
Спустившись с веранды на залитый солнцем газон, они словно оказались в ярком
свете рампы, как актеры на сцене, куда более обширной, чем любые театральные
подмостки. Чаттерис, высокий, светловолосый, широкоплечий,  чуть  загорелый,
казался, насколько я могу предположить, поглощенным какими-то своими мыслями
- некоторое время спустя это выражение уже его не покидало. А  рядом  с  ним
шла Эделин, время от времени поглядывая то  на  него,  то  на  сидевших  под
деревьями, темноволосая, высокая - пусть и не такая высокая, как Марчелла, -
слегка разрумянившаяся и радостная, - и уж тут, знаете ли, она обошлась  без
советов какого бы то ни было романиста.
   Только подойдя почти вплотную, Чаттерис заметил, что под  деревьями  есть
кто-то еще кроме Бантингов. С чего  бы  он  ни  собирался  начать  разговор,
неожиданное появление незнакомки заставило его умолкнуть,  и  центром  сцены
завладела Эделин. Миссис  Бантинг  встала,  и  все  игроки  в  крокет  -  за
исключением Мэйбл, которая выигрывала, - кинулись к Чаттерису  с  радостными
криками. Мэйбл осталась одна посреди позиции, которая, насколько я  понимаю,
называется  в  крокете  "чаепитием",  и  громко  требовала,  чтобы  партнеры
посмотрели, как она ее разыграет. Нет никакого сомнения, что, если бы не эта
досадная помеха,  она  продемонстрировала  бы  весьма  поучительный  образец
крокетного искусства.
   Эделин подплыла к миссис Бантинг  и  воскликнула  с  ноткой  торжества  в
голосе:
   -  Все  решено.  Окончательно  решено.  Он  всех  их  уговорил  и   будет
баллотироваться в Хайде.
   И она, скорее  всего,  помимо  собственной  воли  встретилась  глазами  с
Морской Дамой.
   Разумеется, совершенно невозможно сказать,  что  прочитала  Эделин  в  ее
глазах - и что можно было в тот момент в них прочитать. Несколько  мгновений
они с непроницаемыми лицами смотрели друг на друга,  а  потом  Морская  Дама
наконец перевела взгляд на Чаттериса,  которого,  вероятно,  впервые  видела
вблизи. Можно лишь гадать, произошло ли  что-то  -  пусть  даже  всего  лишь
мимолетный всплеск удивления и интереса - в тот момент, когда скрестились их
взгляды.  Это  продолжалось  лишь  один  короткий   момент,   а   потом   он
вопросительно посмотрел на миссис Бантинг.
   - О, я же совсем забыла! - И она, рассыпавшись в извинениях,  представила
их друг другу. Думаю, что во время исполнения этого обряда их взгляды больше
ни разу не встретились.
   - Значит, вернулись? - спросил Чаттериса Фред, похлопав его по  плечу,  и
тот подтвердил эту удачную догадку.
   Дочерей миссис Бантинг,  по-видимому,  обрадовало  не  столько  появление
Чаттериса как такового, сколько завидная судьба  Эделин.  А  издали  донесся
голос приближавшейся Мэйбл:
   - Мистер Чаттерис, пусть они посмотрят, как я это разыграю!
   - Привет, Гарри, мой мальчик! - вскричал мистер Бантинг, придерживавшийся
грубовато-добродушной манеры обращения. - Как там Париж?
   - А как тут рыбная ловля? - ответил вопросом Гарри.
   И все образовали нечто вроде кружка вокруг этого  обаятельного  человека,
который "всех их уговорил", - разумеется, кроме Паркер, которая  знала  свое
место и уговорить которую, я думаю, никому никогда не удастся.
   С шумом задвигались садовые стулья.
   На драматическое заявление Эделин никто как будто не обратил ни малейшего
внимания. Бантинги никогда не отличались большой находчивостью в  разговоре.
Она стояла среди них, словно героиня  пьесы,  окруженная  актерами,  которые
забыли свои роли. Потом все  как  будто  спохватились  и  заговорили  разом.
"Значит, все решено?" - спросила миссис Бантинг, а  Бетти  Бантинг  сказала:
"Значит, выборы все-таки будут?", а Нетти воскликнула: "Вот здорово!" Мистер
Бантинг с глубокомысленным видом заметил: "Так вы виделись с ним?",  а  Фред
от себя еще добавил шума, крикнув "Ура!".
   Морская Дама, разумеется, ничего не сказала.
   - Во всяком случае, мы будем бороться  до  последнего,  -  сказал  мистер
Бантинг.
   - Надеюсь, что так, - подтвердил Чаттерис.
   - Но этого мало, мы должны победить! - сказала Эделин.
   - О да! - поддержала ее Бетти Бантинг. - Непременно.
   - Я не сомневалась, что они его выдвинут, - сказала Эделин.
   - Должны же они хоть что-то соображать, - заметил мистер Бантинг.
   Наступила пауза, а потом  осмелевший  мистер  Бантинг  принялся  изрекать
политические суждения.
   - Они уже начинают кое-что соображать, - заявил он. - Начинают  понимать,
что партии  нужны  настоящие  люди  -  люди  благородной  крови  и  хорошего
воспитания.  Не  деньги  и  не  поддержка  черни.  Они  пробовали  спастись,
подыгрывая новомодным веяниям и классовой зависти. И ирландцам.  И  получили
урок. Как? Очень просто - мы отошли в сторону.  Мы  оставили  их  наедине  с
этими фантазерами и подстрекателями - и с ирландцами. И вот пожалуйста!  Это
настоящий переворот в партии. Мы от нее  отступились.  А  теперь  мы  должны
снова ее возродить.
   Он взмахнул своей пухлой ручкой - такой пухлой и розовой, словно она была
не из мяса и костей, а набита опилками и  конским  волосом.  Миссис  Бантинг
снисходительно улыбалась ему, откинувшись на спинку стула.
   - Это не просто обыкновенные выборы,  -  сказал  мистер  Бантинг.  -  Это
решающее сражение.
   Морская Дама задумчиво смотрела на него.
   - Что за решающее сражение? - спросила она. - Я не понимаю.
   - А вот что, - принялся объяснять ей мистер  Бантинг.  Эделин  слушала  с
интересом и в то же время с нарастающим  раздражением,  то  и  дело  пытаясь
вежливыми замечаниями оттеснить его на задний  план  и  вовлечь  в  разговор
Чаттериса. Однако Чаттерис, по-видимому, не хотел,  чтобы  его  вовлекали  в
разговор.  Больше  того,  его,  казалось,  весьма  заинтересовали  воззрени