пину.  По
крикам можно было догадаться, что пираты ворвались в город. Вероятно,  бой
с фортом был обманным: он стянул к себе весь гарнизон, а капитан Клайд тем
временем высадил десант и ударил с тыла.
     Остановиться было невозможно. Работая локтями, я пытался вырваться из
объятий толпы. Какой-то офицер без  кирасы,  придерживая  лоскут  кожи  на
щеке, срывающимся голосом звал солдат. Его  не  слушали.  Меня  прижало  к
дому, я вцепился в дверную скобу. Толпа схлынула. Бежавшие в хвосте  стали
перелезать через стены. Появились пираты - ободранные, злые -  с  гиканьем
понеслись по улице. Все были  с  мешками.  Двое  тащили  деревянный  ящик,
полный золотых монет, кряхтели, ругались.
     Меня не видели. Я пошел узкими,  кривыми  переулками.  Окна  сюда  не
выходили. Из-под домов дерзко торчал во все стороны  жестокий  чертополох.
Тревожный, частый набат плыл над городом, взывал к пустому небу. Слева  за
домами поднялось пламя. Пополз жирный, коричневый дым.
     Из-за угла, воздев руки, запрокинув лицо  и  хохоча,  шла  женщина  в
черном монашеском одеянии.
     - Элга! - закричал я.
     Женщина опустила руки.
     - Кто? - повела безумными зрачками. Узнала.
     - Павел! - и захохотала опять.
     Я схватил ее за плечи:
     - Элга, опомнись!
     Она поцеловала меня, клацнув зубами о зубы. Сказала спокойно:
     - Вот ты где. Я тебя искала.
     От нее пахло вином.
     - Элга, где Кузнецов? - Она не понимала. -  Кузнецов,  практикант  из
Советского Союза? - Я решил наплевать на конспирацию.
     Элга пожала плечами:
     - Здесь где-то. А я вот захотела тебя увидеть и увидела.
     - Элга, мне нужен Кузнецов, - внятно сказал я,  сжимая  ее  запястье.
Она скривилась.
     - Элга, где он?
     - Пусти, - попросила Элга.
     Я отпустил ее.
     - А ты совсем не тот, за кого себя выдаешь, - погрозила мне  пальцем.
- Мне еще Бенедикт сказал: таинственный инспектор. Кузнецов тебе нужен.  В
телецентре Кузнецов, где ж ему быть. Они сейчас  всей  бандой  впрыскивают
нам молодежный отдых.
     - Идем, - приказал я.
     Элга повисла у меня на руке. Мы пересекли улицу. Она тыкала пальцем:
     - Туда. - И лепетала: - А ты мне нравишься. Хоть Бенедикт  и  сказал,
что ты... чур, молчу... ты мне все равно нравишься.
     Мы остановились перед  одноэтажным  домом,  окна  которого  закрывали
железные ставни.
     - Здесь, - сказала Элга. - Только туда нельзя. Пока идет  трансляция,
туда никому нельзя. Даже Бенедикту нельзя.
     Дверь была заперта. Я постучал. Мне никто не ответил.
     - Пойдем, выпьем, - сказала Элга. - Не будь таким скучным.
     Я рванул дверь. Замок отлетел.  Внутри  было  темно.  Мерцали  экраны
настройки -  палуба  корабля,  горящий  город,  горящий  форт.  Я  нащупал
выключатель. Вспыхнул бледный свет. Комната была небольшая. Все четыре  ее
стены представляли собой пульты со множеством кнопок и тумблеров. Не в лад
мигали десятки зеленых  глазков.  На  полу,  прорвав  сплетение  проводов,
опрокинув табуретку, лицом вверх лежал  Гера  Кузнецов.  Стеклянные  глаза
смотрели в потолок.
     Элга заглянула через плечо.
     - Пьян вдребезги, - сказала она и захихикала.



                                    5

     Кузнецов был убит примерно за час до моего прихода. В клинике  скорой
помощи  ему  заменили  сердце,  проводи  регенерацию  сосудов  и   нервов,
аэрировали мозг. Все было бесполезно. Он пролежал слишком долго.
     Подробности я выяснил по "блохе". Стреляли болевой иглой,  вызывающей
паралич сердечной мышцы.
     Я  знал  эти  болеизлучатели  -   легкие,   компактные   пистолетики,
стреляющие волновыми разрядами. Они применялись в медицине  для  интактных
операций - блокировали нерв в точке укола. Превосходное оружие, совершенно
бесшумное (можно стрелять в толпе), не оставляющее следов.
     Август запретил мне вмешиваться в это дело. Было ясно,  что  Кузнецов
раскрылся и убит кем-то из фантомов, поэтому мне следовало быть  предельно
осмотрительным. Расследования решили не проводить. По официальной  версии,
смерть наступила от  сердечной  недостаточности.  Несчастный  случай.  Мне
предписывалось продолжать работу.
     Я доложил о последней связи.
     - Великие Моголы? - переспросил Август. - А ты не ошибся?
     - Он повторил два раза очень отчетливо.
     - Ладно. Разберемся, - Август помолчал. -  Прошу  тебя,  Павел,  будь
осторожней - без самодеятельности.
     На  похоронах  я  появиться  не  мог.  Я  понимал,  что   конспирация
необходима, но было очень горько.  С  Герой  мы  дружили  давно  -  вместе
кончали Школу, четыре года наши кровати стояли  в  одной  комнате,  каждый
день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и  гаркал  в  ухо:  "Вставай,
защитник планеты". Я тогда очень гордился своей профессией и  считал,  что
именно мы, сотрудники МККР, обеспечим Земле спокойствие и безопасность.
     К тому же у меня было свидание с Анной. Я пытался убедить  себя,  что
это нужно для  дела.  Получалось  не  очень  убедительно:  для  дела  была
необходима встреча не с ней, а с Элгой, чтобы выяснить, почему директор не
поверил в мою легенду.
     В конце концов, я махнул рукой и направился в  городскую  библиотеку.
Там мне выдали толстенный том по средневековой истории.
     Оказалось, что Великие Моголы - это  династия  царей  Индии,  которые
правили с шестнадцатого до середины девятнадцатого века.  Так  их  назвали
европейские путешественники в семнадцатом веке.
     Наибольшего  расцвета  Великие  Моголы  достигли   при   Шах-Джакане.
Государственное  их   устройство   представляло   собой   централизованную
феодальную монархию. В семнадцатом веке оно  включало  в  себя  почти  всю
Индию и Кабул. Однако уже в то время, несмотря на  внешнее  могущество,  в
стране стал назревать внутренний кризис, приведший в  итоге  к  усобице  и
распаду  государства.  Власть  Великих   Моголов   ослабла.   К   середине
восемнадцатого  века  эта  династия  владела  фактически  только  Дели   и
прилегающими районами, а к концу восемнадцатого века Великие Моголы  стали
простыми марионетками в борьбе князей Северной Индии. Этим воспользовались
англичане и в 1803 г. захватили Дели. Формально Великие Моголы  продолжали
считаться правителями Индии до  1858  г.,  когда  английские  колониальные
власти упразднили  династию.  Далее  перечислялись  представители  Великих
Моголов.
     Вот что я выудил из книг. Какое отношение все это имело  к  фантомам?
На всякий случай я выписал основные факты и запомнил их.
     Потом я поехал к Анне.
     На  перекрестке,  где  мы  договорились  встретиться,  куря   красную
сигарету, лихо топталась девица - из тех что ищут партнера на один  вечер.
Каблуки ее звякали при каждом шаге, из сережек неслась популярная  мелодия
Анны не было. Я посмотрел на часы.
     - Павел, - позвала девица.
     - Да... - глубокомысленно протянул я, окидывая ее взглядом.
     Анну  было  не  узнать.  Волосы  она  зачесала  вверх,   столбом,   -
ультрамодная прическа "Нефертити", косметика светилась: на глазах - синим,
на губах - зеленым,  вместо  обычного  платья  она  надела  переливавшуюся
радугой футболку и джинсы, на которых вспыхивали живые картинки.
     - Вам не нравится? - Анна медленно покраснела, бросила сигарету.
     - Очень эффектно, - я взял ее под руку. - Куда мы пойдем?
     Анна закусила губу:
     - Вы не подумайте, это я в первый раз так. Потому что надо быть,  как
все. А то меня пригласит кто-нибудь - посмотрит и больше не показывается.
     - Вам не требуется быть, как все, - искренне сказал я.
     - Правда?
     - Правда.
     Она обрадовалась:
     - Я сбегаю, переоденусь. Я тут недалеко живу. А то словно  это  и  не
я...
     - Не надо, - остановил ее я. - В следующий раз.
     - А будет следующий раз?
     - Вы хотите этого?
     - Да. А вы?
     Я кивнул.
     Последние фразы мы произнесли шепотом, остановившись. Рядом никого не
было. Только какой-то мужчина в  блестящем,  будто  металлическом  костюме
читал новости на стене, время от времени  нажимая  кнопку,  чтобы  сменить
кассету.
     Я сказал нарочито весело:
     -  Так  куда  же   мы   направимся?   В   концертном   зале   сегодня
гала-представление. Билетов не достать, все равно, что к вам на Спектакль,
но используя свое положение инспектора...
     Грохот барабана заставил нас оглянуться. В улицу втягивалась  длинная
колонна. Шли ровными рядами - по десять человек. Плечом  к  плечу.  Все  в
черных галифе, в зеленых рубашках с  закатанными  рукавами.  Единым  махом
вбивались в мостовую сотни увесистых сапог: Трум!.. Трум!..
     По бокам колонны не в ногу шагали равнодушные полицейские.
     - "Саламандры", - без выражения сказала Анна. - Фашисты.
     - Фашистская партия у нас запрещена, - возразил я.
     - Разве дело в названии? - Она процитировала.  -  "Призовем  молодых,
призовем жестоких, призовем тех, чья вера - нация, чей долг -  нация,  чья
совесть - нация". Как там у вас в Столице с верностью нации?
     - У нас потише. Все-таки Столица.
     Перед колонной несли склоненное знамя - тяжелое, с золотыми  кистями.
На черном бархате травяным соком зеленела  громадная  буква  "С".  Из  нее
вырывалось пламя.
     Эту букву я уже видел. Она стояла под запиской,  которую  я  нашел  в
своей разгромленной квартире. Так. Значит  мной  занимаются  "саламандры".
Или некто похуже. Допустим, сенатор Голх.  Тот  самый  сенатор,  по  чьему
поручению я якобы произвожу инспекцию.
     Я почувствовал себя неуютно.
     - Если  "саламандры"  кого-нибудь  убивают,  то  полиция  никогда  не
находит преступников, - сказала Анна.
     - Вот как? - я знал это не хуже ее.
     - Вы же не инспектор, Павел.
     - А кто?
     Она пожала плечами:
     - Не знаю.
     Трум!.. Трум!..  -  отбивали  свой  жесткий  ритм  сапоги.  Невидимые
палочки поддерживали его на  барабане.  Молодые,  каменные  лица  смотрели
вперед. Только вперед. Трум!.. Трум!.. Сегодня нам принадлежит эта страна,
а завтра весь мир!
     - А вы знаете, что Краб - "саламандра"? - взглянула на меня  Анна.  -
Он у них даже какой-то начальник. И Элга им очень интересуется. Бегает  на
собрания. Истеричка. Напрасно я устроила ее к нам в Дом.
     - Вы не любите Элгу? - спросил я.
     - Это моя сестра, - сказала Анна.
     Темнело.  Зажглись  голубые  панели  на  домах.  В  кромке   тротуара
проступила сиреневая линия. Мы шли вдоль улицы. Дул слабый ветер.  Деревья
шелестели, словно бумажные. Прозрачные, хрупкие такси бесшумно проносились
над мостовой, в их желтой скорлупе сидели люди, беззвучно смеялись.
     - Элга, конечно, наврала, что она инженер, - сказала Анна. - Работает
у  нас  всего  полгода,  но  удивительно  вписалась.  Словно  рождена  для
Спектаклей. А вот я нет. У меня все получается, не  как  у  других.  И  не
нарочно. Просто не выходит. Наверное, я не ко времени. Мне бы  родиться  в
двадцатом веке...
     - Время не выбирают, - ответил я чисто машинально,  так  как  в  этот
момент оглянулся и заметил того же мужчину в посверкивающем  металлическом
костюме. Он шел за нами.
     Случайность или слежка? В подобных ситуациях я закуриваю.  Зажигалка,
разумеется, не сработала.
     - Сел аккумулятор, - объяснил я Анне. Стал заряжать вручную,  нажимая
рычажок большим пальцем. Анна что-то  рассказывала.  Мужчина  приближался.
Подзарядка аккумулятора - дело длительное. Когда он проходил мимо  нас,  я
его хорошо рассмотрел.
     - ...Очень странные сны, - говорила Анна. - Большой сад. Тропический.
Пальмы, магнолии, орхидеи. Да-да, так просто растут орхидеи - распускаются
по ночам. Песчаная дорожка. Я бегу по ней, спотыкаюсь, падаю, плачу.  Меня
поднимает женщина. У нее злое лицо. Мы идем с ней к морю. Она держит  меня
за руку. Больно. Море очень  теплое,  а  песок  горячий.  Вам  приходилось
видеть непонятные сны? Такие, что даже не знаешь, откуда они взялись?
     - Нет, - сказал я, краем глаза следя  за  улицей.  Как  я  и  ожидал,
мужчина немного прошел вперед и свернул в первую же  парадную.  Все  стало
ясно: за мной следили, причем примитивно - визуальным способом.
     Разумеется, это могли быть наши сотрудники. Вряд ли бы  меня  пустили
без всякого прикрытия. Но я сильно сомневался, чтобы люди Августа работали
так  прямолинейно.  Во  всяком  случае  портрет  мужчины  зафиксирован   в
зажигалке и завтра его личность установят.
     - ...Самая настоящая пустыня, - говорила Анна. - Это ведь странно - я
никогда не была в пустыне. Ровная, как стол. Барханов нет. До горизонта  -
серый песок. Дует ветер, и песок змеится под  ногами.  Шипит.  А  потом  -
вскидывается столбиком. И далеко, у самого неба, -  озеро,  чистое-чистое,
серебряное. Там - вода. И мне кто-то говорит сзади: "Мираж". И голос очень
знакомый.
     Мы прошли за парадную метров  сто,  и  мужчина  вынырнул,  приклеился
сзади. Я решил больше не обращать на него внимания.
     - Правда, не могут сниться такие сны нормальному человеку? -  сказала
Анна.
     - Вполне обычное явление, - немного невпопад ответил я.
     - Я читала, что сок - это небывалая комбинация обыденных  фактов.  Но
не могу же я видеть во сне то, чего никогда не видела в  жизни.  Нет.  Это
ненормально. Сейчас никто не видит снов. Вы знаете, я ходила к  врачу.  Он
провозился со мной целый день. Надел шлем, и вижу - то свет, то  тьма,  то
пятна цветные плавают. И я должна была говорить,  что  вижу.  Совсем  меня
замучил. А потом сказал, что это - воспоминания о детстве. А  какие  могут
быть воспоминания, если я родилась здесь,  в  городе,  и  всю  жизнь  жила
только в нем.
     - Вы могли видеть такие картины в ваших Спектаклях, - сказал я.  -  И
потом, во сне они преобразовались...
     - Нет! - Анна  возмущенно  тряхнула  головой.  -  Нет!  Причем  здесь
Спектакли? Ненавижу наши Спектакли!
     - Вчера  было  очень  интересно,  -  сбитый  ее  горячностью  пытался
переубедить ее я.  -  Даже  трудно  отличить,  где  голограмма,  а  где  -
реальность.
     - Там все ненастоящее, - уже спокойно сказала Анна. - От первой нитки
до последней. Вот вы сначала чувствовали, что это выдумка?
     - Да.
     - А потом вдруг - поверили. Не до конца, но поверили.  Я  следила  за
вами.
     - В какой-то мере, - помедлив, ответил я: странная мысль пришла мне в
голову.
     По пустынной улице навстречу друг другу неслись  два  такси,  набитые
дергающимися  юнцами.  Водители  рулили  лоб   в   лоб.   Сближались   они
стремительно. Анна  прижалась  к  моему  локтю.  За  несколько  метров  до
неминуемого столкновения включились автопилоты, и машины, резко вильнув  в
стороны,  прошли  буквально  в  сантиметре  друг  от  друга.   Отлетев   в
противоположные  концы  улицы,  такси  развернулись  и  опять,   наращивая
скорость, понеслись навстречу.
     Захватывающее развлечение - ведь всегда существует хотя бы миллионная
вероятность, что автопилот не сработает.
     Анна отвернулась и проговорила сквозь зубы:
     - Не переношу. А еще знаете, что делают? Надевают антигравы и прыгают
с телевизионной башни. У кого откажет. И я прыгала. Что с вами, Павел?
     Оказывается, я стоял с открытым ртом. Я опять ощутил  ту  легкость  и
веселье, которые я испытал в Спектакле.
     - Ненавижу убожество, - еле сдерживалась Анна. - Спектакли! Картонные
люди  и  картонные  декорации.  Куклы  на  пружинах.   Взрослые   младенцы
развлекаются пустышками. И словно никто не видит. В газетах  -  слюни,  по
радио - идиотская  патока.  Приезжают  инспекторы,  вот  вы,  например,  -
одобряют. Бенедикт как-то уламывает. Он всех уламывает, Павел! Взяли бы  и
запретили!
     - Это не так просто, - почти не слушая, ответил я.
     В позапрошлом году мы вели дело  "Нищих  братьев".  Они  организовали
несколько общин в Канаде - около десяти тысяч человек. Руководители общин,
духовные отцы Саймон и Арпангейль, называвшие  себя  архангелами,  кстати,
оба выпускники технического колледжа, магистры наук, частью купили, частью
смонтировали сами волновой генератор для направленной передачи эмоций.  Им
удалось составить коды различных экстатических состояний и довольно  чисто
вложить их в усилители. Каждый вечер проводился час молитвы.  Я  и  сейчас
будто вижу, как тысячи людей стоят на коленях на залитой водой  плантации,
в расползающейся, мокрой земле и, дергаясь, словно эпилептики, воздев руки
к  небу,  возносят  восторженную  молитву  задрапированному  под   часовню
генератору с золотым крестом на вершине, а два архангела в белых  мантиях,
куда была вшита  иридиевая  мозаика  для  изоляции,  упираясь  головами  в
низкое, кровавое солнце, торжественно и  величаво  благословляют  покорную
паству.
     Чтобы попасть на час молитвы и испытать благодать  божью,  люди  были
готовы на все - жили в землянках, работали по двадцать часов в  сутки  без
еды, в грязи, в ледяной воде, окучивая голубые марсианские  маки,  которые
громадными партиями шли на экспорт в Китай, расценивались на  вес  золота.
Они отдавали жен, детей, могли убить кого угодно, чтобы испытать еще раз -
хотя бы один-единственный раз - блаженство господней любви.
     И вот, когда мы шли между молящимися, а они  хрипели  и  бились,  как
слепые, и грязь текла по бескровным лицам, вот тогда я испытал точно такое
же  чувство  легкости  и  веселья,  а   вслед   за   этим   -   огромного,
всепоглощающего, нечеловеческого счастья.
     - Вы не слушаете меня, Павел, - обиделась Анна.
     - Я слушаю, слушаю, - отрешенно сказал я.
     Мы пошли дальше. Впереди сиял проспект. Над домами  в  чутком  ночном
воздухе, задевая крыши, вращались два исполинских серебряных шара.  Оттуда
лилась музыка.
     - Значит, у них в Доме стоит волновой генератор, - подумал я. -  Надо
же, с ума сойти - волновой генератор.



                                    6

     Всю ночь я писал доклад, стараясь сделать его убедительным, а  уже  в
пять утра вышел из дома. Встречу назначили на  квартире  у  Августа,  и  я
хотел избавиться от наблюдателя, кем бы он ни был. Поэтому я взял такси  и
поехал в Южный район. Вчерашнего мужчины на улице  не  было,  но  какой-то
ранний прохожий сел вслед за мной в машину,  и  она,  следуя  в  некотором
отдалении,  стала  повторять  мой  маршрут.   Фотографировать   на   таком
расстоянии не имело смысла.
     Южный  район  был  столь  велик,  что  физически  представлял   собой
самостоятельный  город  с   собственными   предприятиями,   больницами   и
кинотеатрами. Стодвадцатиэтажные дома,  разделенные  садами  через  каждые
шесть ярусов, поднимались на горизонте. Утреннее оранжевое  солнце  стояло
над ними. На вершинах пирамид посверкивали башенки связи.  Подрулив  к  их
подножию, я вошел в лифт  и  через  десять  минут,  оказался  на  площадке
междугородной аэробусной станции.
     Тотчас передо мной вырос дежурный внутренней службы:
     - Ваш билет?
     - Начальника станции! - потребовал я.
     Дежурный, видимо, понял, с кем имеет дело, потому что без промедления
прошептал что-то в наружный карман.
     - Вы подождете здесь? - спросил он.
     - Да.
     Дежурный исчез. Бетон был влажен. Стояли два пустых аэробуса, похожие
на громадные  серебряные  капли.  Начинало  припекать.  С  пятисотметровой
высоты город, затянутый утренним туманом, не проглядывался.
     Небо прочертила огненная точка - покидал атмосферу  рейсовый  лунник.
Позади меня на стене красовался, стереоплакат  -  молодой  парень,  подняв
щиток  шлема,  шагал  по  красной  пустыне.  Брови  его   были   сдвинуты,
непреклонные глаза устремлены вдаль. Перед ним, смешно подпрыгивая, пробуя
песок длинным клювом, перекатывался чибис.
     Плакат призывал работать в Аркадии. Он был лишним. Желающих попасть в
марсианскую Аркадию хватало: отбирали одного из десяти.
     ...Тогда в этой самой  Аркадии  я  просидел  две  недели  на  базе  у
Дягилева -  сразу  после  появления  песчанок,  которых  сгоряча  объявили
разумными  обитателями  Марса.