на меня. Я спросил о чем-то. Она  что-то  ответила.
Элга начала нетерпеливо пританцовывать.
     Послышались шаркающие шаги.
     - А вот и папа, - сказала Анна.
     Из-за  стеллажей  появился  согнутый  старик  в  вельветовой  куртке,
поправил старинные роговые очки.
     Мы немного поговорили. Я явно не был в ударе  -  вдруг  забыл,  какие
вопросы следует задавать инспектору. Кажется, этого никто не заметил.
     Старик любовно гладил корешки:
     - Книги - это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая  библиотека.
Старая классика. Есть  издания  прошлого  века.  Конечно,  сейчас  принято
держать звукозаписи - знаете: группа артистов читает  "Войну  и  мир".  Не
спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. А мода  -  бог  с  ней,  с
модой.
     Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела, без смущения.  Элга
прекратила улыбаться.
     Когда молчать дальше стало неудобно, я обратился к старику:
     - Сегодня у вас новый Спектакль?
     Он вздохнул:
     -  Не  любитель  я  этих  Спектаклей.  Но  директор  требует,   чтобы
присутствовали все. Так сказать, на месте изучали дух молодежи.
     - А вы там будете? - спросила Анна.
     - Обязательно, - заверил я.
     - Я приду, - сказала она.
     Мы вышли. Элга обиженно молчала. У  нее  исчезло  все  оживление.  Мы
поднялись на второй этаж. Она грустно посмотрела на меня:
     - Вот так всегда. Разные хухрики  липнут,  а  стоит  познакомиться  с
серьезным человеком, как он смотрит только на нее.
     - Я не серьезный. Я веселый и легкомысленный, - отозвался я.
     - И ничего в ней нет, - уверила меня Элга. - Подумаешь, книги...
     Мы  расстались.  Я  не   назначил   Элге   свидания,   и   она   ушла
разочарованная.



                                    4

     Днем было проведено короткое радиосовещание. Я доложил о квартире.  У
Августа мое сообщение восторга не вызвало.
     - Случайность? - буркнул он. - Ладно. Разберемся. Подключим  полицию.
В конце концов,  по  документам  ты  -  гражданин.  Пусть  обеспечат  твою
безопасность как гражданина.
     Я выразительно молчал. Конечно, полиция могла  бы  кое-что  выяснить,
но, с другой стороны, тут же начались бы ненужные расспросы - кто?  зачем?
почему?
     - Ладно, - проницательно посмотрел на меня Август. - Посмотрим. Это я
беру на себя. Как ты считаешь, имеет смысл менять квартиру?
     - Нет. Я засветился еще до входа в операцию. Утечка информации где-то
на самом верху.
     - Что еще?
     Я рассказал о своих впечатлениях от Дома, сделав акцент на  директоре
и черноглазом парне, которого видел в танцевальном зале.
     - Значит, ничего нового, - подытожил Август. Покашлял.  -  Работа  по
раскрытой группе тоже ничего не дала.
     - Вы же одного взяли, - напомнил я.
     - Как  ты  помнишь,  включенные  фантомы  в  случае  провала  кончают
самоубийством, - сказал Август.
     - Но ваш - жив.
     - Пока жив. Была попытка выброситься из окна, попытка разбить  голову
о стену.  Сейчас  его  держат  в  специальном  помещении  под  непрерывным
контролем. И конечно, он молчит. Это тоже в программе. И будет молчать.  У
МККР пять живых фантомов, они молчат уже полгода.
     Он опять покашлял и сказал жестко:
     - Плохо работаем. Прежде всего нам нужен старший группы.  Не  фантом.
Не блокированный. Старший, который знает код включения программы.
     - Или слово власти, - добавил я.
     - Нам нужен старший, - как бы не слыша меня, повторил Август.
     Потом мы немного поговорили с Кузнецовым.  Он  был  настроен  гораздо
оптимистичнее, хотя и не объяснил почему. Мне показалось, что  он  чего-то
недоговаривает, и я прямо сказал ему об этом.
     - Терпение, Паша, - засмеялся Кузнецов. - Мне самому  многое  неясно.
Не хочу тебя сбивать: смотри свежими глазами.
     Я немного подумал и решил, что он ничего не знает. Просто морочит мне
голову.
     Вечером я поехал на Спектакль.
     Говоря  о  популярности  Дома,  директор  не  преувеличивал.  Уже  за
несколько  кварталов  до  него  движение  было  закрыто.  Улицы  заполняла
разноцветная и удивительно тихая толпа. Я плечом раздвигал покорные спины.
Когда вглядывался в лица, то видел, что в глазах у  всех  стояла  глубокая
тоска.
     При входе дежурила полиция. Между оцеплением  и  толпой  было  метров
десять свободного пространства. Чувствуя, как на мне фокусируются взгляды,
я пересек его, назвал свою фамилию. Мне открыли турникет, и в это время из
толпы выскочил длинный парень в комбинезоне с сотнями молний. Лицо у  него
было раскрашено флюофорами - правая щека мерцала красным, левая -  желтым.
Он пронзительно закричал: И меня! И меня! - и, растопырив ладони,  кинулся
в проход. Его перехватили. Он вырывался  из  рук,  взметая  синие  волосы.
Толпа смотрела безучастно. Полицейские изредка переговаривались.
     Я поднялся наверх.
     Зала как такового не было. В три несуществующие стены его било  море.
Тяжелые, отсвечивающие изнутри зеленью волны обрушивались  на  песок.  Дул
порывистый, пахнущий йодом, ветер. Соленые  брызги  летели  в  лицо.  Море
простиралось до горизонта и сливалось там с синим южным  небом.  В  центре
тянулась  широкая  песчаная  отмель.  Ее   окружали   джунгли   -   буйное
переплетение  узловатых  стволов  корней  и  глянцевых  листьев.  Скрипуче
кричали невидимые птицы. Доносился перекатывающийся рык тигра.
     По отмели  прогуливались  зрители,  поглядывали  на  часы.  Некоторые
забредали в воду, долго смотрели на горизонт.
     Сбоку от вдающейся  в  море  песчаной  косы  тяжело  покачивалось  на
волнах, скрипело старинное судно с двумя  мачтами,  на  одной  из  которых
бился на ветру черный флаг с черепом  и  костями.  Борта  его,  украшенные
причудливой резьбой, побелели  от  воды,  медная  обшивка  позеленела,  из
квадратных  амбразур  выглядывали  масляные  дула  пушек.  На   его   носу
деревянная женщина с распущенными волосами подалась вперед, открыв  рот  в
беззвучном крике.
     Меня окликнули. Особняком стояла группа людей во главе с директором.
     - Как вам нравится? - спросил он.
     - Чудесно, - ответил я.
     На директоре был черный плащ до пят и  черная  же  шляпа  с  большими
полями. Такой же костюм был и на советнике, в котором тот  походил  не  на
пирата, а на толстого, всем довольного средневекового лавочника.
     - Маскарад необязателен,  -  пояснил  директор.  -  Это  для  лучшего
вживания в роль.
     - Ну что они тянут? - сморщила губки Элга. Красное  бархатное  платье
ее переливалось жемчугом. По-моему, настоящим.
     - Я не знаком со сценарием, - сказал я.
     - И не нужно! - воскликнул директор. - Это же не стереофильм.  Там  -
да - требуется знать сценарий, выучить реплики. А  здесь  вся  прелесть  в
том, что сценарий неизвестен. Даже я его знаю только в общих чертах. У нас
зритель - активное лицо сюжета. Он сам создает его.
     - Что я должен делать?
     - Что хотите. Абсолютная свобода! И к тому  же,  учтите:  при  любой,
самой острой ситуации вам гарантируется полная безопасность.  Поэтому  что
взбредет в голову, то  и  делайте.  Вот  Герберт,  например,  -  он  обнял
советника, - Герберт в прошлый раз женился на африканской принцессе и  был
объявлен королем Сесе Секе Омуа  Первым.  Ему  вставили  в  нос  кольцо  и
воткнули перья в разные части тела. У него родилось шестеро детей.
     Директор захохотал, сильно запрокинув голову назад. Советник  сердито
высвободился из объятий.
     -  Вечно  ты,  Бенедикт,  выдумываешь.  Какая  женитьба:  я  взрослый
человек. - Расправил плащ на толстых, покатых плечах.
     - Он у нас любит изображать огнедышащих драконов, - как бы по секрету
сообщил мне директор. - Просто страсть какая-то. Хлебом  не  корми  -  дай
дохнуть огнем. Правда, Геб?
     Советник буркнул что-то и отвернулся.
     - Но могу дать совет, - продолжал уже серьезно директор. -  Если  вам
не понравится тот сюжетный ход, в который вы попали, то  вы  можете  легко
перейти в другой. Просто делайте шагов десять-пятнадцать в любую  сторону.
На стены, море, прочий антураж внимания не обращайте.
     - Ну, когда они начнут, - простонала Элга. Взяла меня под руку,  так,
что я ощутил ее ноготки.
     Сильная волна докатилась до наших ног и  отхлынула,  оставив  шипящую
пену. Я с удивлением обнаружил, что брызги на лице настоящие.
     С нашего места хорошо просматривалась  вся  отмель.  Я  быстро  нашел
черноглазого парня. Он стоял в венчике  хохочущих  золотоволосых  девушек.
Недалеко   от   них   Кузнецов   озабоченно   разговаривал   со   стариком
библиотекарем, хмурился. Я скользнул по ним равнодушным взглядом.
     Тут же стояла Анна - в коротком белом платье, одна.
     - Если хотите пройти  сюжет  еще  с  кем-нибудь,  -  многозначительно
сказал директор, - то держитесь ближе к партнеру: будет большая суматоха.
     На бриге ударил колокол -  медным  голосом.  Все  зашевелились.  Элга
сильно сжала мою  руку.  На  верхней  палубе  появился  человек  в  черном
камзоле, махнул кружевной манжетой.
     - Пошли, - двинулся вперед директор. - Удачи вам, Павел.
     Я кивнул на прощание, и его  тут  же  заслонили  чьи-то  спины.  Элга
потащила меня к бригу. Толкались. Было очень тесно. Я оглянулся: лицо Анны
мелькнуло и пропало в толпе.
     - Скорей, - торопила Элга и дернула меня совсем не вежливо.
     По липкому, смоляному трапу мы вскарабкались на борт.  Остро  запахло
морем. Палуба оказалась неожиданно маленькой. Я опасливо огляделся  -  где
мы тут все разместимся? Зрители лезли один за другим.
     Второй  раз  ударил  колокол.  Кто-то  восторженно   закричал.   Крик
подхватили. Колокол торжественно  ударил  в  третий  раз.  Бриг  закачался
сильнее, застонало дерево, выгнулись паруса. Берег начал отодвигаться.
     Я неоднократно участвовал в голографических фильмах и прекрасно знал,
что это имитация: мы никуда не плывем, бриг стоит на месте,  да  и  самого
брига нет - на какой-то примитивный каркас наложено объемное изображение.
     Но здесь что-то произошло: странное ощущение легкости и веселья вошло
в меня. Я как бы забыл обо всем, что знал раньше.
     Мы находились в открытом море. Кругом, насколько хватало  глаз,  была
вода. Ветер крепчал, срывал  пенные  гребни,  волны  перехлестывали  через
палубу, корабль заваливался с боку на бок. Я схватился за ванты, на  губах
была горькая соль. Элга повернула ко мне мокрое счастливое лицо, шум  волн
заглушал ее голос. Я поцеловал ее.  Она  чуть  откинулась  назад.  Веселый
Роджер плескался над нами.
     - Па-арус! - закричали сверху.
     На капитанском мостике стоял человек. Длинный шарф  его  рвал  ветер.
Кажется, это был директор. Вытянутой рукой он показывал в  море.  Там,  за
волнами, ныряли белоснежные паруса.
     Элга завизжала, забарабанила меня по спине.
     - К орудия-ам!
     Полуголые, повязанные цветными платками пираты побежали по  скобленой
палубе, ловко откинули замки пушек, закрутили винты. Я не увидел вокруг ни
одного знакомого лица. Более того, я не знал ни одного  из  тех  зрителей,
что стояли на отмели.
     - Ого-онь!
     Дула дружно выбросили пламя и плотные клубы дыма. Запахло гарью. Элга
не выдержала - кинулась  к  свободной  пушке.  Я  ей  помогал.  Ядро  было
тяжелое. Мы забили заряд.  Элга,  зажмурив  синий  глаз,  наводила.  Пушка
дернулась,  пахнула  в  лицо  раскаленным  дымом.  На  паруснике   впереди
вспучился разрыв, забегали темные фигурки. Элга все время кричала. На  ней
теперь  было  не  красное  бальное  платье,   а   разорванная   тельняшка,
брезентовые брюки, сапоги с широкими отворотами. Я не понимал,  когда  она
успела переодеться. Мы заряжали, прицеливались и стреляли,  сладко  ожидая
очередного разрыва. С парусника отвечали  реже.  Ядро  ворвалось  на  нашу
палубу, оглушительно лопнуло - пират рядом  с  нами  схватился  за  горло,
хрипя, осел к мачте, между пальцев потекла кровь.
     Корабли  быстро  сближались.  Из  трюмов  нашего   брига   высыпалась
абордажная команда - небритые, смуглые,  свирепые  флибустьеры  горланили,
перегибались через борт. Одноглазый верзила взял в зубы кортик, ощерился -
темная струйка потекла из порезанного рта.
     Капитан повел над головой короткой саблей. Издал клич:
     - На аборда-аж! - и побежал вниз, на палубу.
     Корабли сошлись с катастрофическим треском. На  паруснике  повалилась
мачта, накрыв команду белыми крыльями.  Наш  борт  оказался  выше,  пираты
спрыгивали на палубу чужого судна.
     Элга билась внизу с офицером в серебряном мундире, ловко уклоняясь от
ударов. Вспыхнув клинком, снесла ему эполет. Офицер схватился за плечо,  и
тут одноглазый пират, рыча, вращая желтым зрачком, погрузил кортик  ему  в
грудь. Офицер всплеснул руками - покатился.
     Я тоже оказался на паруснике. Рубил, кричал. Вокруг хрипели  яростные
лица, плясала сталь, но ни  один  клинок  не  задевал  меня.  Мы  теснили.
Команда парусника отступала к рубке - падал то один, то другой. Их капитан
палил с мостика из двух  пистолетов  -  метко  брошенный  кортик,  блеснув
рыбкой, воткнулся ему в горло, и он повис - руками на поручнях.
     Палуба очищалась. Наш  капитан,  потеряв  плащ  и  шпагу,  выкрикивал
короткие команды. Элга восторженно вопила, глаза у нее были бессмысленные.
Она наскакивала на щуплого матросика, который, забившись за бухту  каната,
с ужасом в лице сжимался под ее ударами. Я  обхватил  Элгу  за  пояс.  Она
яростно вырывалась. Матрос перевалил птичье тело на борт. Элга  оторвалась
- бледная, сияющая, высоко подняла саблю.
     Из кают послышались крики. Выбежали несколько женщин,  заметались  по
палубе. За  ними  гнались  пираты.  Одноглазый  сгреб  одну  из  них,  она
отбивалась ногами, взметая  вверх  подол  пышной  юбки,  потом  вырвалась,
прижалась  к  борту  -  растрепанная,   испуганная.   Одноглазый   подошел
неторопливо, сильным движением разорвал на ней платье  -  от  горла  вниз.
Женщина  прижала  руки  к  голой  груди,  застонала.  Одноглазый  довольно
заурчал. Пираты захохотали.
     Я увидел Анну. Она стояла у другого борта - тонкая, презрительная.
     - Боже мой, какая скука, - сказала она. - И вы - тоже.  И  вы  -  как
все.
     Я посмотрел на свою окровавленную  саблю  -  кого  я  убил?  Ощущение
веселья пропало. Была грязная, затоптанная палуба, небритые рожи  пиратов,
потные, латаные мундиры.  Длинными  шагами,  расталкивая  команду,  прошел
капитан, остановился у женщины в разорванном платье.  Она  крепче  прижала
руки. Он широкой пятерней взял ее за волосы. Женщина  запрокинула  голову,
заблестели сахарные зубы.
     Анна вздрогнула.
     - Уйдем отсюда, - сказал я.
     Она пошла, отворачиваясь. Я не знал,  куда  идти.  Я  вспомнил  слова
директора: десять-пятнадцать шагов в любую сторону. Я знал,  что  море  не
настоящее, но прыгнуть за борт не мог. Из кают доносились пьяные крики. На
палубу ввалился матрос с черпаком  и  стал  пить  из  него,  обливая  себя
красным вином. Я считал шаги - девять, десять, одиннадцать.
     На двенадцатом шаге - как  будто  лопнула  струна.  Свет  на  секунду
померк. Мы оказались в полутемной каюте.  Было  душно.  Трещали  трехрогие
свечи на стенах. За неоструганым столом сидело человек десять - в  завитых
париках, в камзолах с крахмальными отворотами. На  столе  лежала  большая,
лохматая карта, прямо на ней стояли кубки с  вином  и  высокая  серебряная
фляга, изображающая льва, поднявшегося на задние лапы.
     Мы сели на резные стулья. Анна уронила голову на руки. На  нас  никто
не обращал внимания. Холеный человек без парика вел ногтем  по  карте.  На
смуглом, равнодушном лице его поблескивали светлые глаза.
     - До Картахены двести миль, - негромко и властно говорил  он.  -  При
благоприятном ветре мы придем туда утром. Войдем в залив  и  высадимся  на
холмах, против города. Вот здесь самое удобное место.
     Грузные  люди  следили  за  пальцем,  сопели.  Среди  них  я   увидел
черноглазого парня. Он вдруг незаметно подмигнул мне и, сделав озабоченное
лицо, склонился над картой.
     - Город со стороны залива не защищен,  -  продолжал  главный.  -  Нам
придется иметь дело только с гарнизоном.  Пушки  покрывают  расстояние  от
города до залива: нас поддержат корабли.
     - Капитан Клайд забыл, что при входе в залив сооружены два  форта  по
двадцать пушек в  каждом,  -  язвительно  сказал  толстый  человек,  очень
похожий на советника.
     - Мы их подавим, - небрежно ответил капитан  Клайд.  -  Два  фрегата,
восемьдесят орудий, час хорошей бомбардировки.
     - Перед фортом мели, близко не подойти, - не сдавался толстый.
     - Гром и молния! - дернул головой его сосед с  фиолетовым  шрамом  от
лба до подбородка. - Высадим десант на шлюпках. Мои ребята пойдут первыми.
Черта с два их  кто-нибудь  остановит!  -  Стащил  парик,  тряхнул  рыжими
волосами.
     Толстый что-то зашипел в ответ. Я не слушал: у  меня  на  груди,  под
рубашкой слегка закололо - вызывала "блоха". Я незаметно сжал ее  -  вызов
принят. Парики, склонившись над столом, рычали друг на друга. Рыжий стучал
кулаком, текло вино. Капитан Клайд, откинувшись на спинку стула,  надменно
поднимал бровь.
     На меня не смотрели. Вместе с платком я захватил в кармане  микрофон.
Голос Кузнецова внятно произнес:
     - Повторяю: Великие Моголы. Великие Моголы... - и затем другим тоном.
- Что? Нет. Сейчас, - и короткий стон сдавленный к отчаянный.
     Свободной рукой я безуспешно сжимал "блоху" под  рубашкой.  На  вызов
никто не  отвечал.  Черноглазый  парень  беспокойно  заерзал.  Наши  глаза
встретились. Он поспешно опустил веки. Я шепнул Анне:
     - Нужно идти.
     - Идите, - не поднимая головы, ответила она.
     У дверей застыл негр в тюрбане с  саблей  наголо.  Блестели  молочные
белки. Я не знал, где искать Кузнецова, пошел по коридору  между  каютами.
Двое  пиратов,  жадно  разглядывавшие   золотой   браслет,   расступились,
пропуская меня.
     В этот раз переход произошел  на  четырнадцатом  шаге.  Был  полдень.
Неистовое солнце. Дрожащий  от  зноя  воздух  и  белая  пыль,  покрывавшая
булыжник. Улица уходила в гору. Снеговая вершина ее плыла в небе. По обеим
сторонам улицы стояли низкие серые дома с окнами-бойницами. Старый  камень
их крошился от жары. Из проломов глухих  стен  пробивались  ватные,  пряно
пахнущие цветы.
     Я поедает вызов еще несколько раз.  "Блоха"  молчала.  Я  зашагал  по
пустынной улице. Насколько я понимал технику переноса, простая ходьба  мне
ничем не грозила: чтобы перейти в другой сюжет, надо было этого захотеть.
     Город  словно  вымер.  В  горячей  пыли  копошились  облезлые   куры.
Пробежала собака - скелет, обтянутый шерстью. Откуда-то доносились  редкие
пушечные залпы. Улица вывела меня на площадь - знойную, выгоревшую.  Часть
ее обрывалась вниз громадным спуском. Там было море.  По  неправдоподобной
синеве его, как игрушечные, передвигались кораблики с раздутыми  парусами,
время от времени они окутывались клубами выстрелов. С берега, при входе  в
залив им лениво отвечала крепость. Она была как на ладони - обе  башни  ее
обваливались, из  продолговатых  строений  в  центре  валил,  черный  дым,
прорезаемый язычками пламени.  Через  стены  упорно,  как  муравьи,  лезли
крохотные фигурки.
     Я понял, что смотрю действие с другой стороны, из Картахены. И еще  я
понял, что судьба города решена: корабли подавят форт, войдут  в  залив  и
начнут бомбардировку.
     Метрах в двухстах подо мной на кремнистой тропе  от  моря  карабкался
отряд пиратов человек в тридцать. Блестели пряжки на амуниции.  Я  толкнул
камень. Он покатился вниз. Меня заметили. Один  из  пиратов  поднял  руку,
раздался слабый хлопок выстрела. До  площади  они  должны  были  добраться
через полчаса.
     Я пошел обратно в город, думая, как найти  Кузнецова.  Навстречу  мне
хлынула толпа - солдаты с  алебардами,  растерянные  горожане,  женщины  с
детьми. Она вмиг подхватила меня. Кто-то чувствительно ударил в с