отступал  все  дальше.  Осыпанные  стеклянным  ворсом  листья
затягивали его.
     Ворон на  обугленном  дереве  щелкнул  крыльями,  тяжело  поднялся  в
воздух, переваливаясь, точно падая, пролетел у меня над  головой,  разевая
роговой клюв.
     - Дур-рак ты, Ар-ркаша!..
     Очнулся  я  на  полу.  Нос  у  меня  расплющило  о   паркет,   локоть
неестественно вывернулся, на  лбу  появилась  острая  шишка.  Наверное,  я
здорово кувырнулся.
     Грудь прямо раздирало: не хватало воздуха, словно я неделю не дышал.
     Я шевельнулся, и сотни крохотных коготков вонзились в легкие.
     Было не двинуться.
     Кое-как я все-таки дотащился до кухни. Пил долго и жадно, наваливаясь
на раковину, мочил затылок под краном. Потом сильно размял лицо  вафельным
полотенцем и выхлебал всю заварку из чайника.
     Немного отпустило. С разъеденного потолка шлепались капли. Здесь тоже
потекло. На стене, под краской,  вырос  безобразный  пузырь,  из  которого
сочилась меловая струйка. Я притащил ведро и подставил.
     Струйка не попадала. Таз в  комнате  переполнился,  и  я  вылил  его.
Открыл форточку. В квартиру ворвался оглушающий грохот дождя. Хлестало  по
мокрым крышам, клокотало в трубах - содрогалась ветряная темнота.
     Под настольной лампой в круге света белели три  аккуратные  страницы.
Меня будто током ударило.
     "ВОРОН"!
     Абсолютный текст!
     Это - Антиох. Бессмертие ему понадобилось. Вот и получил бессмертие.
     Страницы лежали спокойно и тихо. Я смотрел на них, словно живая крыса
выскочила на стол.
     Диагноз у Антиоха был - асфиксия. Он перестал дышать.  Я  это  хорошо
помнил. Асфиксия. У меня болело в груди. Коготки еще покалывали.
     Абсолютный текст!
     Дождь за черными стеклами ревел и ревел, выматывая душу.
     Я сел, зажмурясь, на ощупь придвинул теплые страницы,  крепко  взялся
руками за край стола. Сердце выскакивало. Конечно, проще  было  не  лезть:
выбросить и забыть напрочь. Но меня разбирало любопытство. В конце концов,
что может случиться? Я уже вернулся оттуда.  Только  одну  строчку,  всего
одну, не больше. Чмокало в тазу, звенели оконные рамы. В прошлый  раз  все
началось с того, что потускнела лампа. Это следует  иметь  в  виду  -  как
только свет начнет гаснуть.
     Главное, не зарываться.
     Я распахнул глаза.
     Итак.
     В верхней части страницы крупными буквами было напечатано - "ВОРОН".
     Ниже стоял эпиграф: "Кто кричит ночью?"
     Я очень осторожно перевел зрачки.
     Ворон на  обугленном  дереве  щелкнул  крыльями,  тяжело  поднялся  в
воздух, переваливаясь, точно падая, пролетел у меня над  головой,  разевая
роговой клюв.
     - Дур-рак ты, Ар-ркаша!..
     Я находился на берегу озера. Берег  был  песчаный,  заросший  скудной
осокой. Неимоверной кручей нависал обрыв, и  по  верхней  кромке  его  над
дремучим бурьяном сияли волосатые звезды.
     Зашуршала жесткая, нищенская трава.
     Антиох протянул мне руку.
     - Вернулся. Я так и знал, что ты вернешься.
     Рядом с полузатопленной корягой воткнулась в песок легкая лодка.
     - Садись, я тебя отвезу.
     - Куда? - спросил я.
     На дне лодки стояла вода.
     - У меня есть дом, - увлекая  меня,  сказал  Антиох.  -  Ты  сам  все
увидишь.
     Далеко, на той стороне, призывно горели два желтых окошка.
     - Эта дверь всегда открыта...
     - Не хочу, - слабо сказал я.
     Он засмеялся, обнажив зубы.
     - Там тебя ничто не держит. Тебе нечего терять.  А  здесь  ты  будешь
жить вечно.
     Звезды сияли, как фонари.
     - Надо сделать один шаг, - сказал Антиох. - Только один. Войти в  эту
дверь: Рыбы, Земля, Змеи, Луна, Ворон... Один только  шаг  и  будешь  жить
вечно...
     Он  ступил  в  лодку.  Плеснуло.  Весел  не  было.  Весь  мир  объяла
прозрачная ночь.
     - Нет весел, - сказал я, сдаваясь.
     - И пускай, - ответил Антиох, - зачем они нужны?
     Невысоко над озером быстро взошла выпуклая кровавая луна и  проложила
багряную дорожку на дымной воде.
     - Не др-рейфь, пр-риятель! - бодро крикнул ворон. Резко  спланировав,
с независимым видом брякнулся на узкий нос лодки...
     Меня спасло то, что лампа  свалилась.  Ахнув,  разлетелся  стеклянный
абажур, дребезжа покатилась  подставка.  Я  вскочил  и  долго  метался  по
комнате, ушибаясь в  темноте  о  разные  предметы  -  опрокидывал  стулья,
перевернул полный таз.
     Легкие методично, при каждом вздохе, резало ножом на мелкие части.
     Пока я  отыскивал  новую  лампочку  и  вкручивал  ее,  пока  прибирал
осколки, пока вытирал обширную лужу на полу, я ни о чем не думал. Я просто
запретил себе, непрерывно бормоча: Все в порядке, все в порядке...  -  как
одержимый. Но когда зажегся свет, первое, что я увидел - это три страницы,
аккуратно лежащие на столе.
     А поверх них, насторожив сетчатые крылья и  загнув  сегменты  брюшка,
словно экспонат в коллекции, сидела большая, коричневая стрекоза.
     Я вскрикнул, судорожно замахал руками - стрекоза снялась,  бестолково
шарахнулась, ударилась о шкаф, о  стену,  об  окно  и,  наконец,  вылетела
наружу.
     Стараясь не задеть даже краем глаза, я собрал страницы, мял их до тех
пор, пока не получился плотный бумажный комок. Затем я нашел металлическую
пепельницу, положил его туда и поджег сбоку.
     Пламя приклеилось, ушло внутрь. Комок зашевелился и, как живой, начал
разворачиваться. Появились корявые строчки. Смотреть было нельзя, но я все
равно смотрел. На изгибе четко выделилось: "Кто кричит  ночью?  -  Ворон!"
Странный заунывный гул  раздавался  вокруг.  Потянуло  озерной  свежестью.
Плескалась вода, и лодку покачивало. Я оцепенел. Но тут огонь,  воспрянув,
мигом охватил комок со всех сторон, и бумага почернела.

     10

     Остается сказать немногое.
     Варахасий никуда не исчез, он  живет  где-то  на  канале  и  работает
дворником, по своей  основной  специальности.  Бляху  и  ватник  он  снял,
одевается вполне современно. Изредка, попадая в тот район, я натыкаюсь  на
него - он  подметает  тротуары  или  задумчиво  отдыхает,  ковыряя  в  ухе
столовой ложкой. Мы не здороваемся, он делает вид, что не помнит меня.
     Поручик Пирогов после смерти Антиоха довольно быстро пришел  в  себя,
освоился и поступил на учебу в академию тыла  и  транспорта.  Недавно  ему
присвоили  звание  младшего  лейтенанта,   и   он   чрезвычайно   гордится
единственной звездочкой на погонах.
     Лучше     всех     устроился     Буратино.     Он     работает      в
вокально-инструментальном ансамбле "Поющие мамонты".  У  него  обнаружился
голос,  соответствующий  названию,  и  он  там  главный  солист.  Я  ходил
смотреть. Они выступают в верблюжьих шкурах. Успех колоссальный,  особенно
у девушек. Стены заклеены броскими афишами:  "Б.Ратинов".  Я  уже  замечал
майки с его изображением.
     Ольге дали квартиру в южных новостройках, и она сразу  же  переехала.
Мы с ней не видимся.
     Дом Антиоха снесли. Сейчас на этом месте пустырь, засыпанный щебенкой
и кирпичом. В ближайшие тридцать пять лет там планируется разбить сквер  и
водрузить памятник Ивану  Толстопятову,  русскому  самоучке  одиннадцатого
века, который изобрел смеситель для ванны.
     И еще.
     В  городе,  который  на  ржавой  брусничной  воде   мановением   руки
долговязого самодержца возник  среди  чахлых  сосен  и  болотного  мха,  в
сумасшедшем камне его, под больным солнцем, в белых, фантастических  ночах
-  в  городе,  где  мертвый  чиновник  гоняется  за  коляской  и   срывает
генеральскую шинель с обомлевших плеч, а человеческий нос в  вицмундире  и
орденах, получив назначение, отправляется  за  границу  -  в  этом  городе
истории, подобные моей, далеко не редкость.
     Не такое случалось на пустынных, синеющих к вечеру площадях, в тесных
переулках, в бесконечных асфальтовых дворах, цепочкой тянущихся от  одного
канала к другому.
     Правда, теперь, спустя некоторое время, я совсем иначе  оцениваю  эти
события. Я ни в чем не уверен. Я  не  знаю,  что  мне  почудилось,  а  что
происходило на самом деле. В конце концов могло быть и просто  наваждение.
Сон наяву. Мы часто принимаем вымысел за реальность.
     Но иногда светлой летней ночью, поздно возвращаясь по  тихим  улицам,
где летит невесомый пух, я вижу одинокое непогашенное окно,  и  тогда  мне
кажется, что опять кто-то  нетерпеливый,  сидя  за  желтыми  лихорадочными
шторами, задыхаясь и забывая обо  всем  на  свете,  осязая  каждое  слово,
мучаясь вкусом и цветом его, создает своего "Ворона",  и,  когда  поставит
точку в последней фразе, то снова  закачается  черная,  ядовитая  крапива,
закричат птицы, звонко плеснет  вода,  встанут  над  озером  яркие  густые
звезды.
     Потому что эта дверь всегда открыта.
     Надо сделать один шаг.