ти  шла
благостно и торжественно. Когда же  сверкнули  ножи,  и  громадные  существа
умерли, и их темные тела были преданы сожжению, волна торжествующей гармонии
достигла границ вселенной.
   Валентин положил зуб на место и взял другой, сжал его в  руке  и  отдался
его власти.
   На сей раз музыка была менее стройной, и он увидел перед  собой  человека
средних лет, в старинных одеждах, выдающих сан понтифика. Он шел  при  свете
дымного, мерцающего факела по тому самому проходу, что вел  в  комнату,  где
толпились теперь археологи Магадоне  Самбисы.  Валентин  смотрел,  как  этот
понтифик былых времен подходит к белой, незапятнанной стене  святилища,  как
прижимает к ней ладонь и толкает ее, точно надеясь пройти сквозь  камень.  А
после, отвернувшись, делает знак рабочим с кирками и заступами.
   Тогда  из  мрака  возник  метаморф,  длинный,  тощий  и  угрюмый,  сделал
скользящий шаг вперед и вогнал свой нож снизу вверх прямо в сердце  человека
в расшитых одеждах понтифика.
 
   - Ваше величество, прошу вас!
   Голос Магадоне Самбисы, исполненный муки.
   - Да, - отозвался Валентин голосом человека, грезящего наяву. - Иду.
   Довольно с него видений. Он  положил  фонарик  на  пол,  направив  его  к
пролому в стене, чтобы осветить себе путь, и взял драконьи зубы. Держа их на
ладонях, чтобы не подпасть под влияние их чар, он двинулся к выходу.
   Магадоне Самбиса смотрела на него с ужасом.
   - Я же просила, ваше величество, ничего не трогать в святилище, ничего не
тревожить...
   - Да. Я знаю. Но вам придется простить меня.
   Археологи поспешно расступились перед ним, когда он направился  к  выходу
(' подземелья. Все взоры были прикованы  к  предметам,  лежащим  на  ладонях
Валентина.
   - Приведи сюда киванивода, - тихо приказал  он  Аарисииму.  Дневной  свет
почти угас, и руины стали еще  таинственнее,  как  всегда  по  ночам,  когда
лунный свет танцует на древних камнях.
   Охранник поспешно удалился. Валентин  не  хотел  допускать  киванивода  к
святилищу, пока ломали стену, и Торккинууминаада, несмотря  на  его  громкие
протесты, оставили в лагере археологов  под  охраной  других  телохранителей
Валентина. Теперь двое огромных волосатых скандаров привели его к  пирамиде,
держа за руки.
   Шаман испускал гнев и ненависть,  как  болото  испускает  черный  газ.  И
Валентин, глядя в его узкое зеленое лицо, ощутил мощную волну древней магии,
зародившуюся в те времена, когда Маджипур был юным и метаморфы  одни,  никем
не тревожимые, бродили по огромной, полной чудес планете.
   Понтифик поднял вверх драконьи зубы.
   - Знаешь ли ты, Торккинууминаад, что это такое?
   Резинчатые веки разошлись, и в узких глазах вспыхнул желтый огонь ярости.
   - Ты совершил самое страшное святотатство из всех, какие есть, и  за  это
умрешь страшной смертью.
   - Стало быть, ты знаешь, что это?
   - Это величайшая святыня! Ты должен сейчас же вернуть их туда, где взял!
   - Зачем ты убил доктора Гуукаминаана, Торккинууминаад?
   Единственным ответом был очередной злобный взгляд.
   "Он и меня убил бы своим колдовством, если бы мог, - подумал Валентин.  -
Я знаю, что я такое в  глазах  Торккинууминаада.  Я  правитель  Маджипура  и
потому представляю собой весь Маджипур.  Если  бы  он  мог  одним  движением
обречь на гибель нас всех, он бы это сделал".
   Да. Валентин был воплощением Врага, который спустился с неба  и  отнял  у
пьюриваров их мир, настроил свои  гигантские  города  на  месте  девственных
лесов и полян, вторгся своими биллионами в тонкую ткань пьюриварской жиз ни.
Поэтому киванивод охотно убил бы  его,  символически  убив  тем  самым  весь
заселенный человеком Маджипур.
   Но магию можно побороть другой магией.
   - Смотри, смотри на меня, - сказал Валентин  шаману.  -  Смотри  прямо  в
глаза, Торккинууминаад.
   И понтифик сжал в руках два талисмана, взятые из святилища.
   Двойная мощь зубов нахлынула  на  него  с  ужасающей  силой,  и  в  мозгу
замкнулась цепь. Он разом испытал весь диапазон ощущений, усиленных даже  не
вдвое, а многократно - но устоял на ногах и направил свой ум  на  встречу  с
разумом киванивода.
   Он вошел туда, проник в память шамана и быстро нашел то, что искал.
 
   Полночная тьма. Слабый свет луны. На небе пылают звезды.  Кто-то  выходит
из палатки  археологов  -  пьюривар,  очень  худой,  движущийся  с  присущей
возрасту осторожностью.
   Доктор Гуукаминаан, очевидно.
   Тощая фигура поджидает его на дороге: тоже метаморф, такой  же  старый  и
худой, одетый в причудливые лохмотья.
   Это явно киванивод - такой, каким он себя видит.
   Какие-то тени возникают позади  него  -  пять,  шесть,  семь  фигур.  Все
метаморфы - рабочие, судя по виду. Старый археолог их как будто не видит. Он
беседует с киваниводом, который размахивает руками. Видно, что они о  чем-то
спорят. Гуукаминаан качает головой. Новые  взмахи  рук.  Спор  продолжается.
Судя по жестам, они приходят к согласию.
   Валентин смотрит, как они вдвоем идут по дороге, ведущей в сердце руин.
   Рабочие выходят из  мрака,  в  котором  таились.  Они  окружают  старика,
хватают его, затыкают ему рот. Киванивод подходит к ним.
   В руке у него нож.
 
   Валентину не было нужды видеть остальное. Он не имел желание наблюдать за
чудовищной  церемонией  расчленения  тела  на  каменной   платформе   и   за
последующим возложением головы в нишу святилища.
   Он разжал пальцы  и  с  величайшей  осторожностью  опустил  зубы  морских
драконов на землю рядом с собой.
   - Итак, - сказал он  киваниводу,  чей  едва  сдерживаемый  гнев  сменился
выражением, почти  сходным  с  покорностью,  -  думаю,  притворяться  больше
незачем. За что ты убил доктора Гуукаминаана?
   - За то, что он хотел открыть святилище. - Киванивод  говорит  совершенно
ровно, без всяких эмоций.
   - Да, разумеется. Но Магадоне Самбиса тоже хотела его открыть. Почему  же
ты не убил ее?
   - Он был один из наших и предал нас.  Она  не  в  счет.  Он  был  намного
опаснее. Мы знали, что  ее  можно  остановить,  если  настаивать  достаточно
сильно. Его бы не остановило ничто.
   - Однако святилище все равно открыли.
   - Да, но только  потому,  что  приехал  ты.  Если  бы  не  это,  раскопки
прекратились бы вовсе. Смерть  Гуукаминаана  показала  бы  всему  миру,  что
проклятие, тяготеющее над этим местом, остается в силе. Ты приехал и  открыл
святилище - но проклятие еще настигнет тебя, как настигло когда-то понтифика
Горбана.
   - Никакого проклятия нет, - спокойно сказал  Валентин.  -  Есть  город  с
трагической судьбой - но проклятия нет. Только нагромождение недоразумений.
   - Кощунство...
   - И Кощунства не было - было только  жертвоприношение.  Жители  провинций
совершили огромную ошибку, разрушив город.
   - Ты хочешь сказать, что знаешь нашу историю лучше нас, понтифик?
   - Да, хочу. - Валентин отвернулся от шамана и сказал начальнику работ:  -
Ватиимераак, в твоем поселке живут убийцы. Я знаю, кто они.  Ступай  туда  и
объяви всем: если виновные раскаются в своем грехе, они будут прощены, когда
пройдут  обряд  очищения  душ.  -  Лизамон  Гультин  он  сказал:  -  Что  до
киванивода, пусть его передадут правосудию Данипьюр. Это ее ответственность.
А затем...
   - Ваше величество, осторожнее! - крикнул кто-то.
 
   Валентин обернулся. Скандары  отступили  от  киванивода,  глядя  на  свои
дрожащие руки так,  как  будто  сильно  обожглись.  Освобожденный  киванивод
обратил к Валентину лицо, полное дьявольской злонамеренности.
   - Понтифик, - прошептал он, - смотри на меня! Смотри!
   Захваченному  врасплох  Валентину   нечем   было   защититься.   Странное
оцепенение сковало его, а зубы драконов  лежали  на  земле.  Торккинууминаад
менял форму, с одуряющей быстротой проходя через ряд гротескных  превращений
- то у него отрастала целая дюжина конечностей, то полдюжины тел. И от  него
шли какие-то чары. Они оплели Валентина, как  тенета  муху.  Воздух  впереди
сгустился и замерцал, откуда ни возьмись налетел  ветер.  Валентин  старался
оторвать взгляд от бешеных глаз киванивода - и  не  мог.  Не  мог  он  также
заставить себя нагнуться и взять драконьи зубы. Он стоял  как  скованный.  В
голове шумело, в груди жгло, и даже перевести дыхание стоило труда.
   Ему казалось, что вокруг толпятся призраки.
   Дюжина метаморфоз - сто - тысяча...
   Гримасничающие лица. Горящие глаза. Зубы, когти, ножи.  Целая  орда  дико
скачущих убийц окружила его, освистывая, высмеивая, презрительно окликая...
   Он погибал в водовороте древней магии.
   - Лизамон! - крикнул он. - Делиамбер! На помощь! - Но он не  был  уверен,
что произнес эти слова вслух.
   Однако его телохранители и  сами  поняли,  что  дело  неладно.  Делиамбер
первый раскинул свои  многочисленные  щупальца  и  стал  ворожить  в  ответ,
противопоставляя свою духовную мощь чарам Торккинууминаада. И  пока  паутина
вроонского колдовства опутывала пьюриварского шамана,  с  другой  стороны  к
киваниводу приблизился  Ватиимераак.  Он  храбро  схватил  Торккинууминаада,
невзирая на чары, и поставил его на колени, заставив коснуться лбом земли  у
ног Валентина.
   Понтифик  почувствовал,  что  колдовская  власть  отступает,  и   наконец
освободился полностью. Умственная связь между ним и киваниводом порвалась  с
почти явственным щелчком.
   Ватиимераак отпустил колдуна и отошел назад,  Лизамон  Гультин  угрожающе
нависла над поверженным, но напряженный момент уже миновал. Шаман .ab "  +ao
на месте, не шевелясь, и мрачно смотрел в землю, признавая свое поражение.
   - Спасибо, - просто сказал Валентин Делиамберу и Ватиимерааку и  добавил:
- Уведите его.
   Лизамон Гультин перекинула шамана через плечо, как мешок с калимботами, и
зашагала прочь.
 
   После долгого ошеломленного молчания  Магадоне  Самбиса  отважилась  тихо
спросить:
   - Ваше величество не пострадали?
   Валентин только мотнул головой в ответ.
   - А раскопки? - с беспокойством продолжила она. - Их не закроют?
   - С какой стати? - ответил Валентин. -  Здесь  еще  много  работы.  -  Он
отошел немного в сторону и потрогал грудь и горло, все еще  чувствуя  хватку
безжалостных невидимых рук. Но Магадоне Самбиса не оставила его в покое.
   - А это? - спросила она, указав  на  зубы  морских  драконов.  Энергия  и
уверенность мало-помалу возвращались к ней. - Могу я теперь взять  их,  ваше
величество?
   - Да, возьмите. А  потом  отнесите  их  назад  в  святилище  и  заделайте
пробитое вами отверстие.
   Она уставилась на  него  так,  словно  он  на  ее  глазах  превратился  в
пьюривара, и с негодованием произнесла:
   - Как же так, ваше величество? Доктор Гуукаминаан погиб из-за этих зубов!
Находка этого святилища была вершиной его  деятельности.  Если  мы  замуруем
стену опять...
   - Доктор Гуукаминаан был истинным  ученым,  -  сказал  Валентин,  уже  не
стараясь скрыть свою усталость. И любовь к  истине  стоила  ему  жизни.  Вы,
насколько я вижу, преданы истине не столь беззаветно и потому исполните  мой
приказ.
   - Умоляю вас, ваше величество...
   - Нет. Мольбы не помогут.  Я  сам  не  претендую  на  ученость,  но  свою
ответственность понимаю. Есть вещи, которым лучше  оставаться  погребенными.
Эти зубы предназначены не для того, чтобы изучать их и выставлять  в  музее.
Это место - святыня пьюриваров, даже если они  сами  не  понимают  всей  его
святости. Не надо было нам вовсе его трогать. На всей  остальной  территории
раскопки могут продолжаться, но зубы верните на место, а  святилище  замуруй
те и держитесь от него подальше. Ясно?
   Она посмотрела на него, не находя слов, и кивнула.
   - Хорошо.
   Вокруг совсем уже стемнело, и Валентин чувствовал, как парят  около  него
сонмы велализьерских призраков. Костлявые пальцы цеплялись  за  его  одежду,
свистящие голоса шептали в уши губительные заклинания.
   Ему не терпелось поскорее убраться из этих  руин.  Он  насытился  ими  до
конца дней своих.
   - Вели готовиться к отъезду, дружище, - сказал он Тунигорну.
   - Прямо сейчас, Валентин? В столь позднее время?
   - Прямо сейчас, Тунигорн. - Понтифик улыбнулся. - Ты  знаешь,  это  место
почти примирило меня с Лабиринтом! Я чувствую сильнейшее желание вернуться к
удобствам повседневной жизни. Пойдем собираться в  дорогу.  Мы  и  без  того
слишком долго пробыли здесь.