зрению Валентина.
   Метаморфы сидели полукругом лицом к Валентину, вроон поместился слева  от
него.  Понтифик  обвел  взглядом  всю  группу  от   распорядителя   раскопок
Каастисиика на одном конце до палеографа Во-Симифона на другом. Они смотрели
на него спокойно, почти равнодушно, эти  пьюривары  с  резиновыми  лицами  и
раскосыми глазами, пока он  рассказывал  им  о  том,  что  видел  днем  -  о
кладбище, о разрушенной пирамиде и святилище под ней, о  нише,  куда  убийца
столь бережно поместил отрезанную голову Гуукаминаана.
   - Вам не кажется, что это убийство носит ритуальный  характер?  -  сказал
он.  -  Расчленение  тела  на   куски,   помещение   головы   в   нишу   для
жертвоприношений? - Его взгляд  задержался  на  Тиууринен,  специалистке  по
керамике, миниатюрной метаморфийке с красивой  малахитово-зеленой  кожей.  -
Что вы об этом думаете? - спросил он.
   - Как керамист, я ничего не могу сказать, - с  полнейшей  невозмутимостью
ответила она.
   - Я спрашиваю вашего мнения не как керамиста, а как участника экспедиции.
Коллеги доктора Гуукаминаана. Не кажется ли вам, что помещение головы в нишу
означает принесение жертвы?
   - То, что эти ниши использовались  для  жертвоприношений,  -  всего  лишь
гипотеза, - чопорно произнесла Тиууринен. - Это не мой профиль.
   Вот именно, не ее. То же самое  скажет  и  Каастисиик,  и  Во-Симифон,  и
стратиграф Памикуук, и  хранительница  древностей  Хиээкраад,  и  Дриисмиил,
специалист   по   архитектуре,   и   Клеллиин,   эксперт   по   пьюриварской
палеотехнологии, и Виитаал-Твуу, металлург.
   Вежливо, мягко и упорно они  отводили  гипотезу  Валентина  о  ритуальном
убийстве. Не является ли расчленение тела доктора Гуумиканаана возращением к
похоронным обрядам древнего Велализьера? Не была ли голова, установ ленная в
нише, искупительной жертвой некоему божеству? Не входит  ли  в  пьюриварские
традиции убийство, совершенное именно таким образом? Они не  могли  сказать.
Или не хотели. Валентин не узнал ничего и о том, были ли у  покойного  враги
здесь, на раскопках.
   Они лишь пожимали плечами на пьюриварский лад,  когда  он  спрашивал,  не
было ли у них борьбы за обладание какой-либо ценной находкой и  не  имел  ли
места более абстрактный спор, связанный с задачами экспедиции.  И  никто  не
выказывал негодования по поводу того, что он способен подозревать кого-то из
них в убийстве старого Гуукаминаана на основе подобных мотивов. Они  держали
себя так, как будто сама мысль о деянии такого рода превышала их понимание и
была им совершенно чужда.
   Во время разговора Валентин изыскал случай задать по  крайней  мере  один
прямой вопрос каждому из них, но результат всегда был один и тот же. Они  не
желали ему помогать, хотя и не увиливали открыто. Они были необщительны,  не
выказывая при этом особой хитрости или замкнутости. В их отказе от участия в
следствии не было ничего, вызывающего откровенное  подозрение.  Они  были  в
точности тем, кем и казались:  учеными,  посвятившими  себя  раскрытию  тайн
прошлого своего народа  и  ничего  не  знающими  о  таин  ственном  событии,
происшедшем в их среде. Да Валентин и  сам  не  чувствовал,  что  кто-то  из
присутствующих здесь - убийца
   И все же... все же...
   Они  перевертыши,  а  он  понтифик,  предводитель  завоевавшей  их  расы,
занявший спустя  восемь  тысяч  лет  место  полулегендарного  короля-воителя
Стиамота,  навеки  лишившего  их  независимости.  Даже  эти  восемь  мягких,
незлобивых ученых в глубине души не могут не чувствовать гнева против  своих
хозяев, людей. У их нет причин помогать ему, и они  не  видят  необходимости
говорить ему правду. Интуиция - а может быть, тайные, глубоко  укоренившиеся
расовые предрассудки? - подсказывала  Валентину,  что  здесь  ничего  нельзя
принимать на веру. Как можно  полагаться  на  впечатление  об  их  кажущейся
невиновности? Как может человек разгадать, что скрывается  за  непроницаемой
внешностью метаморфов?
   - Ну, что скажешь? - спросил  он  Делиамбера,  когда  археологи  ушли.  -
Убийцы они или нет?
   - Эти скорее всего нет,  -  ответил  вроон.  -  Слишком  мягкие,  слишком
обходительные. Но они что-то скрывают, я уверен.
   - Значит, ты тоже почувствовал?
   - Безусловно. Известно ли вам,  ваше  величество,  что  значит  вроонское
слово "хсиртиур"?
   - Не думаю.
   - Его не так просто перевести. Это ощущение испытываешь, когда говоришь с
кем-то, кто не хочет лгать тебе, но и правды не скажет, если ты сам  до  нее
не докопаешься. Ты не можешь избавиться от чувства, что под словами, которые
тебе говорят, скрывается нечто важное, но ты никогда не  узнаешь,  что  это,
пока не задашь единственно верный вопрос. Но для того, чтобы  задать  нужный
вопрос, ты должен обладать той самой информацией, которую ищешь.  Это  очень
досадное ощущение, хсиртиур,  почти  болезненное.  Точно  бьешься  клювом  о
каменную стену. Я  сам  сейчас  пребываю  в  состоянии  хсиртиура  -  и  вы,
очевидно, тоже, ваше величество.
   - Очевидно, - ответил Валентин.
 
   Оставалось совершить еще один визит. День был долгий, и Валентин устал до
крайности, но чувствовал потребность покончить со всеми основными  моментами
сразу. Поэтому, как только стемнело, он попросил Магадоне Самбису  проводить
его в рабочую деревню.
   Ей это совсем не улыбалось.
   - Мы стараемся не вторгаться к ним, когда они заканчивают работу и уходят
к себе, ваше величество.
   - Убийства у вас тоже не каждый день случаются. Как и  визиты  понтифика.
Уж лучше я поговорю с ними сегодня, чем завтра прерывать их работу.
   Его опять сопровождал Делиламбер, а Лизамон Гультин сама вызвалась  идти.
Тунигорн слишком устал - полдневная  прогулка  по  руинам  его  доконала,  а
Мириганта лихорадило от легкого солнечного удара, но крепкий  старый  герцог
охотно согласился ехать с понтификом, несмотря на свои годы. Последним в  их
отряде стал Аарисиим,  метаморф-охранник.  Валентин  взял  его  с  собой  не
столько для защиты - с этим Лизамон Гультин могла справиться сама, - сколько
из-за проблем, связанных с хсиртиуром.
   Аарисиим, хотя  и  перебежчик  в  прошлом,  казался  Валентину  не  менее
достойным доверия, чем всякий пьюривар. С  опасностью  для  жизни  он  выдал
Валентину своего хозяина Фараатаа, когда вождь мятежников, перейдя  все  гра
ницы, угрожал убить королеву метаморфов. Возможно, он и теперь будет полезен
и сможет обнаружить то, чего даже проницательный  взор  Делиамбера  не  смог
разгадать.
   Рабочий поселок представлял собой скопище  плетеных  хижин  невдалеке  от
центрального сектора раскопок.  Эти  хлипкие  временные  строения  напомнили
Валентину Иллиривойн, метаморфскую  столицу  в  джунглях  Зимроэля,  где  он
побывал  когда-то.  Но  это  место  казалось  еще  более   удручающим,   чем
Иллиривойн. Там метаморфы, по крайней мере, могли  строить  свои  жилища  из
молодых деревьев и лиан, а здесь в их распоряжении  не  было  ничего,  кроме
скрюченных кустов, растущих на равнине. И хижины тоже получились  кривыми  и
жалкими.
   Рабочих  кто-то  предупредил  о  прибытии  понтифика,  и  когда  Валентин
подъехал, они уже толпились перед хибарами группами  по  восемь-десять  душ.
Это были тощие, оборванные, голодного вида  создания,  разительно  отличающи
еся от культурных, образованных археологов. Валентин спросил  себя,  где  же
они берут силы, чтобы заниматься своим тяжелым трудом в этом негостеприимном
климате.
   Как  только  появился  понтифик,  они  устремились  вперед   и   окружили
пришельцев так плотно, что Лизамон Гультин зашипела  и  схватилась  за  свой
вибромеч.
   Но они, видимо, не замышляли ничего дурного - просто толпились вокруг  и,
к удивлению Валентина,  выказывали  ему  самые  раболепные  знаки  внимания:
толкали друг друга, чтобы поцеловать край его одежды,  падали  на  колени  в
песок, даже простирались ниц.
   - Не нужно этого, - растерянно крикнул Валентин.
   Магадоне Самбиса отзывала рабочих назад, а Лизамон  Гультин  с  Насимонте
отталкивали наиболее рьяных. Великанша делала  это  спокойно  и  без  суеты,
Mасимонте же злился, и на  лице  его  читалось  отвращение.  Когда  передние
отходили, их место занимали задние, рвущиеся вперед с яростной решимостью.
   Эти изнуренные труженики так старались выразить свое почтение  понтифику,
что Валентин не мог не усмотреть в их рвении откровенной  фальши.  Они  явно
перегибали палку. Возможно ли, чтобы какая-то группа пьюриваров, пусть  даже
самого простого звания, вдруг ощутила искреннюю радость при  виде  понтифика
Маджипура? Или так слаженно, по доброй воле, выражала свой восторг?
   Некоторые, и мужчины и женщины, изъявляли свое  почтение,  копируя  облик
гостей,  и  перед  ним  предстало  с  полдюжины   расплывчатых,   искаженных
Валентинов, пара Насимонте и гротескное, в  половину  натуральной  величины,
изображение Лизамон Гультин. Валентину оказывали эту  своеобразную  честь  и
раньше, при его визите в Иллиривойн -  тогда  это  взволновало  и  неприятно
поразило его. Сейчас он испытал сходное чувство. Пусть меняют обличье,  если
хотят, раз уж они наделены этим свойством - но есть что-то зловещее  в  том,
как они отражают лица посетителей.
   Толкотня сделалась еще ожесточеннее, и Валентин помимо воли  почувствовал
некоторую тревогу. Их здесь больше сотни, а пришельцев только горстка.  Дело
может обернуться плохо, если не принять мер.
   Но тут чей-то властный голос прокричал:
   - Назад! Назад! - Толпа перевертышей отхлынула от Валентина,  словно  под
ударами кнута, и воцарились тишина и спокойствие. Из недвижимых теперь рядов
вышел  метаморф  необычайно  высокого  роста  и  крепкого  сложения.  Низким
рокочущим голосом, которого Валентин еще не слышал ни у одного метаморфа, он
объявил: - Я Ватиимераак, начальник работ. Добро пожаловать к нам, понтифик.
Мы ваши покорные слуги.
   Но ничего услужливого в нем не наблюдалось. Напротив, он держал себя, как
лицо, облеченное властью. Он  кратко  извинился  за  неподобающее  поведение
своих  подчиненных,  объявив,  что  это  простые   крестьяне,   ошеломленные
посещением верховного правителя и выражающие на свой лад  преклонение  перед
ним.
   - Я этого парня знаю, - шепнул Аарисиим на ухо Валентину.
   Но прояснить этот вопрос до конца не удалось: Ватиимераак махнул рукой, и
все вокруг опять закипело. Одни рабочие несли гостям  блюда  с  колбасами  и
чаши с вином, другие тащили из хижин криво  сколоченные  столы  и  скамейки.
Жители деревни  снова  сгрудились  вокруг  Валентина,  настойчиво  предлагая
отведать их угощение.
   - Они отдают нам свой собственный ужин! - запротестовала Магадоне Самбиса
и велела Ватиимерааку прекратить это, но начальник сказал,  что  это  обидит
рабочих и ничего поделать нельзя: придется сесть за стол и отведать все, что
они принесли.
   -  Позвольте,  ваше  величество,  -  сказал  Насимонте,  когда   Валентин
потянулся  за  чашей  вина.  Герцог  пригубил  вино  и  лишь  потом  передал
Валентину. Попробовал он и колбасу, и вареные овощи, поданные понтифику.
   Валентину не пришло в голову, что  рабочие  могут  отравить  его,  но  он
позволил старому Насимонте осуществить свой очаровательный рыцарский  ритуал
без возражений. Он слишком любил старика, чтобы испортить ему красивый жест.
   Через некоторое время Ватиимераак сказал:
   - Полагаю, это смерти доктора Гуукаминаана мы обязаны  посещением  вашего
величества?
   Прямота распорядителя работ ошеломляла.
   - А если я приехал просто взглянуть на  раскопки?  -  добродушно  ответил
Валентин. Но Ватиимераак не смутился.
   - Я сделаю все, что потребуется, чтобы помочь вам найти убийцу, -  заявил
он, стукнув по столу в  подтверждение  своих  слов.  На  миг  очертания  его
широкого, с тяжелым подбородком лица заколебались, как будто  под  действием
невольной метаморфозы. Валентин знал, что у пьюриваров это служит  признаком
сильных эмоций. - Я питал величайшее уважение к доктору Гуукаминаану. Считал
за честь работать рядом с ним. Я часто сам копал для него, когда участок был
слишком сложен, чтобы доверить его менее умелым рукам. Сначала он утверждал,
что так делать не подобает, но я  сказал:  нет,  доктор,  сделайте  мне  это
одолжение - и он понял и разрешил мне. Чем я  могу  помочь  вам  в  розысках
злодея?
   Он держался с таким пафосом,  прямотой  и  откровенностью,  что  Валентин
-%".+l-. насторожился. Звучный голос Ватиимераака  и  безупречно  правильное
построение фраз казались донельзя  театральными,  а  его  проникновенная  ис
кренность отдавала таким же  притворством,  как  неумеренное  ликование  его
рабочих, все эти коленопреклонения и целования одежд: то, что перехлестывает
через край, всегда кажется неубедительным.
   Ты слишком подозрительно относишься к ним, сказал себе  Валентин.  Просто
этот метаморф говорит  так,  как,  по  его  мнению,  полагается  говорить  с
понтификом. Во всяком случае, он может быть полезен.
   - Что вам известно об убийстве? - спросил понтифик.  Ватиимераак  ответил
без промедления, как будто долго репетировал ответ.
   - Я знаю, что это случилось поздно ночью неделю назад, где-то между часом
гихорны  и  часом  шакала.  Убийца  или  несколько  убийц  выманили  доктора
Гуукаминаана из палатки и отвели к Столам Богов,  где  он  был  умерщвлен  и
разрезан на куски. Поутру мы нашли части его тела на  западной  платформе  -
все, кроме головы. Голову мы обнаружили позже  в  тот  же  день,  в  нише  у
основания Храма Крушения.
   Это был стандартный рассказ, за исключением одной мелкой детали.
   - Храм Крушения? - сказал Валентин. - Впервые слышу это название,
   - Я говорю о святилище Седьмой  пирамиды.  О  невскрытой  стене,  которую
нашла доктор Магадоне Самбиса.  Так  мы  называем  это  место  между  собой.
Заметьте, я не сказал, что она открыла его. Мы всегда знали,  что  оно  там,
под разрушенной пирамидой. Но нас никто не спрашивал, вот мы и не говорили.
   Валентин посмотрел на Делиамбера,  который  едва  заметно  кивнул.  Опять
хсиртиур, ясное дело.
   Но что-то здесь было не так.
   - Доктор Магадоне Самбиса сказала мне, - заметил Валентин, -  что  они  с
доктором Гуукаминааном нашли седьмое святилище вместе. И  упомянула  о  том,
что он был удивлен не меньше ее. Выходит, вы знали о святилище, а он нет?
   - Нет  такого  пьюривара,  который  не  знал  бы  о  существовании  Храма
Крушения, - веско ответил Ватиимераак. -  Оно  было  замуровано  во  времена
Кощунства, и в нем содержится, как мы верим, свидетельство самого Кощунства.
Если  у  доктора  Магадоне  Самбисы  создалось  впечатление,  что  Док   тор
Гуукаминаан не  знал  о  нем,  это  впечатление  неверное.  -  Контуры  лица
начальника работ снова заколебались. Он с  тревогой  посмотрел  на  Магадоне
Самбису и сказал: - Я не имел в виду ничего обидного, доктор.
   - Я не обижаюсь,  -  с  некоторой  резкостью  ответила  она.  -  Но  если
Гуукаминаан и знал о святилище в тот день, когда мы его  нашли,  мне  он  об
этом не сказал ни слова.
   - Возможно, он надеялся, что его не найдут, - сказал Ватиимераак.
   При этих словах Магадоне Самбиса не сумела скрыть свой испуг, и  Валентин
почувствовал, что это надо выяснить  до  конца.  Однако  они  отвлеклись  от
основной темы.
   - Мне нужно вот что, - сказал Валентин: - знать, где был каждый из  ваших
рабочих в часы, когда совершилось убийство. - Заметив реакцию  Ватиимераака,
он быстро добавил: - Мы вовсе не  утверждаем  пока,  что  Гуукаминаана  убил
кто-то из вашей деревни. В данный момент мы никого не подозреваем, но должны
принять во внимание всякого, кто присутствовал тогда  в  зоне  раскопок  или
где-то поблизости.
   - Сделаю, что смогу.
   - Ваша помощь будет неоценимой, я уверен, - сказал Валентин.
   - Вам понадобится также помощь нашего киванивода. Сейчас его нет с  нами.
Он удалился в другой конец города, чтобы помолиться об очищении души убийцы,
кем бы тот ни был. Я пришлю его к вам, когда он вернется.
   Еще один маленький сюрприз.
   Киванивод - это пьюриварский святой, нечто среднее  между  священником  и
колдуном. Они не так уж часто встречаются среди  современных  метаморфов,  и
весьма примечательно, что один из  них  оказался  в  этом  захолустье.  Быть
может, это духовные вожди пьюриваров  решили  поместить  его  тут  на  время
раскопок, чтобы они производились с надлежащим уважением к священному месту?
Странно, что  Магадоне  Самбиса  не  упомянула  о  том,  что  здесь  имеется
киванивод.
   - Да, - с легким замешательством ответил Валентин. - Пришлите его ко мне.
Непременно.
 
   Когда они выехали из рабочей деревни, Насимонте сказал:
   - Валентин, мне горько сознаться в этом, но  я  вынужден  снова  оспорить
твое суждение.
   - Сколько страданий я тебе  причиняю,  -  с  мимолетной  улыбкой  ответил
Валентин. - Говори же, Насимонте: где я оплошал на сей раз?
   - Ты взял этого Ватиимераака себе в помощники. И обращался с ним так, как
будто он доверенный блюститель порядка.
   - По мне, он достаточно надежен. И рабочие его боятся. Какой будет  вред,
если он их опросит? Если мы начнем допрашивать их сами, они  замкнутся,  как
устрицы, а в лучшем случае будут угощать нас небылицами. Ватиимераак  -  как
раз тот, кто способен выудить из них правду - по крайней мере, часть ее.
   - Если только он сам не убийца, - сказал Насимонте.
   - Ах, вот в чем дело? Ты уже раскрыл эту загадку, друг  мой?  Виновный  -
Ватиимераак?
   - Очень может быть.
   - Объяснись, будь любезен.
   Насимонте кивнул Аарисииму.
   - Скажи ему.
   -  Я  уже  говорил  вашему  величеству,  что  Ватиимераак  показался  мне
знакомым. И это действительно так, хотя я  не  сразу  вспомнил,  откуда  его
знаю. Он родственник мятежника Фараатаа. В  те  дни,  когда  я  находился  с
Фараатаа в Пьюрифайне, Ватиимераак был при нем.
   Для Валентина это было неожиданностью, но он не показал виду  и  спокойно
сказал:
   -  Разве  это  так  важно?  Мы  объявили  амнистию,  и  все   восставшие,
обязавшиеся  сложить  оружие  после  падения  Фараатаа,   были   прощены   и
восстановлены в гражданских правах. Уж тебе-то, Аарисиим, нет нужды об  этом
напоминать.
   - Но это еще не значит, что все они  как  по  волшебству  превратились  в
законопослушных граждан,  -  отозвался  Насимонте.  -  Очень  возможно,  что
Ватиимераак,  кровная  родня  Фараатаа,  до  сих  пор   испытывает   сильные
чувства...
   Валентин посмотрел на Магадоне Самбису.
   - Вы знали, что он родственник Фараатаа, когда брали его на работу?
   - Нет, ваше величество, разумеется, нет, - смутилась она. - Но  я  знала,
что он участвовал в восстании и попал под амнистию. И у него были прекрасные
рекомендации. Ведь амнистию объявили не просто так, верно? Теперь,  когда  с
восстанием покончено, его раскаявшимся участникам должно быть разрешено...
   - И вы полагаете, что он раскаялся? - спросил Насимонте. - Как знать.  На
мой  взгляд,  это  первостепенный  лицемер.  Этот  раскатистый  голос!   Эта
высокопарная речь! Эти уверения в  глубочайшей  преданности  понтифику!  При
творство, сплошное притворство. А что касается  убийства,  то  стоит  только
посмотреть на него. Думаете, так легко было изрезать того беднягу на  куски?
Между тем Ватиимераак сложен, как буйвол бидлак.  Среди  этих  заморышей  он
торчит, как дерево двикка на ровном месте.
   - То, что он физически способен совершить преступление,  еще  не  значит,
что он его совершил, - с долей раздражения ответил Валентин. - А что до  его
родства с Фараатаа - какое оно может иметь отношение к убийству  безобидного
пьюриварского археолога? Нет, Насимонте, нет. Я знаю, вы с Тунигорном  мигом
обрекли бы этого парня на пожизненное заключение в Сангаморских темницах под
Замком - но чтобы объявить кого-то  убийцей,  нужны  доказательства.  Ну,  а
киванивод? - сказал он Магадоне Самбисе. - Почему нам не сказали, что в этой
деревне живет киванивод?
   - Он ушел сразу после того, как произошло убий