ницы самого строгого режима.
   Последняя фраза в его отповеди звучала особенно убедительно. Все это
время в руках у него вертелся индикатор. Он, словно играя, направлял его
то на меня, то на Андрея, и лампы мигали как светофор: красный-зеленый,
зеленый-красный. Зеленым он любовался, как любуется охотник подплывающей к
берегу дичью.
   - А Вы, Андрей Юрьевич, если действительно хотите помочь Вашему другу,
- лицо Сэма Дэвилза стало насмешливо-ехидным, - можете заключить с нами
контракт-пари. Мы со своей стороны ставим биоэнергетическую субстанцию
Сергея Ивановича. Вы - свою. Вы же читали, я надеюсь, достаточное
количество русских сказок. Например, если Вы помните, герой сказки, чтобы
спасти своего друга, идет за тридевять земель за живой водой и при этом
рискует собственной жизнью. Вы же с точки зрения материализма и даже
диалектического не рискуете ничем. Так что...
   - Я согласен! - неожиданно обрубил Андрей. - Говорят, что хотя бы одна
спасенная душа... - он осекся. - Я согласен, и все.
 
   Мистер Дэвилз еще долго излагал условия новой сделки. Андрей его
внимательно слушал, а меня вдруг стало неумолимо клонить в сон. Сэм Дэвилз
начинал новую игру, получая от этого только ему понятные выгоду и
удовольствие. Андрей играл в благородство, а я просто спал с открытыми
глазами. Мы уходили, или я остался?
   Помню расплывчато: Сэм Дэвилз картинно раскланивается с Андреем,
улыбается. Меня словно нет для них обоих. Сэм Дэвилз сама вежливость из
тихого омута. А был ли здесь Андрей?
   А теперь представьте себе, что второй части, только что написанной
(только что прочитанной?) не было. Я написал ее только для того, чтобы не
сбить с толку тех, кто привык к поступательному изложению в рассказе и не
терпит перескакиваний с начала на конец и наоборот.
   Конечно, все, о чем здесь рассказано, произошло, но об этом я узнал
значительно позже. Я о многом узнал значительно позже. Теперь поставьте
себя на мое место: все это было, но для меня, начиная со следующей главы,
не было. Т.е. я, не нарушая последовательность событий, нарушаю
последовательность своего сознания, ибо к утру следующего дня я не знал об
этом ничего. Тьфу ты! Попробуй растолкуй! Читающий да прочитает,
соображающий - поймет. Антракт окончен.
 
 
                                 ЧАСТЬ III
 
   Странные сны снятся порой за очень короткое время.
   Только что, несколько минут назад, сомкнул глаза и за эти минуты прожил
частичку жизни во сне. Пробуждение оборвало сюжет сна на самом интересном
месте, и как раз оно не запомнилось. После того пробуждения еще полдня
ходишь сам не свой. Словно твой мир остался там - в коротком взбалмошном
сне. И тогда вся явь кажется нелепым наваждением, нагромождением
случайностей. И начинаешь невольно задумываться: а не посторонний ли я в
этой суете?
 
   Оказывается, я заснул прямо на рабочем столе. Две трети рабочего дня
позади, и меня победила рыхлая слабость. Весна? Авитаминоз?
 
   Услужливая Гражина тут как тут:
 
   - Я заварю вам кофе, Сергей Иванович, и заодно принесу сводки из
районов. Курьер с дискетами уже вылетел в Москву. Мистер Билл не очень-то
доверяет спутниковой связи. Перед обедом звонил мистер Дэвилз, но вас не
было, он перезвонил еще раз, но, узнав, что вы вздремнули, просил не
будить.
 
   За окном кто-то кинул в небо стаю черных птиц. Они разбились о голубое
дно, растеклись по нему пестрым пятном, снова собрались воедино и длинной
лентой исчезли в пролетал между далекими многоэтажками. Когда-то я видел
нечто подобное. Новый отсчет времени начался в эту минуту. Птицы,
вероятно, чувствуют не только дождь или бурю.
 
   Это за окном. А здесь...
 
   В апреле наш филиал занимался не только скупкой биоэнергетической
субстанции, но и контролировал половину культурно-массовых заведений
города и области.
   Там проводились различные шоу на американский манер, и публика туда
валом валила в ожидании шикарных и красочных зрелищ. Меня удивляло только
одно: почему "перпетум мобиле", вроде бы по смыслу связанная с техническим
прогрессом, совершенно не интересуется производством, добычей и
распределением природных ресурсов и т. п. В то время, как другие импортные
строители капитализма в России рвали из-под носа, "перпетум мобиле".
отслеживала политику и культуру, скупая кинотеатры, дворцы культуры,
демонстрационные залы и стадионы.
 
   Между тем, события развивались с головокружительной быстротой. Карьера
моя вовсе не была упрямым подъемом наверх, а была буквальным скольжением с
горы в сторону всевластия, вседозволенности и материального благополучия.
А это, уверяю Вас, даже из самого стойкого аскета-материалиста-атеиста
может сделать за определенный срок законченного эгоиста, полного
премудростей самооправдания. А ну-ка, господа чиновники, добавьте
что-нибудь из собственного опыта!
 
   В ближайшие дни мне предстоял перелет в Нью-Йорк для знакомства с
руководством компании, а также для участия в каких-то торжественных
церемониях. Билл по этому поводу говорил, что передо мной откроются новые
перспективы. Мол, с обычной человеческой точки зрения я своей удачи даже
оценить не могу. Все это должно будет происходить в забытом Богом городке
Хеллоуине, где-то посреди прерий, воспетых Фенимором Купером.
 
   Звонок "дядюшки" Сэма застал меня как раз в тот момент, когда я
обдумывал планы на ближайшие дни. Он как всегда вкрадчиво-вежливо
поинтересовался моим здоровьем, "не разбудил ли?". Суть же разговора
сводилась к тому, что 22 апреля мы с Биллом должны быть в Хеллоуине. Надо
- так надо. Хоть Хеллоуин, хоть Лысая Гора. Ехать не хотелось по причине
природной лени, и я попытался намекнуть, что без меня может уменьшиться
количество закупаемых биоэнергетических субстанций, что, в свою очередь,
повлияет на работу вечного двигателя. Даже не знаю откуда ко мне пришел в
голову такой вопрос:
 
   - А что будет, когда мы скупим все биоэнергетические субстанции?
Кончатся люди - кончится топливо?
 
   - Нет, - ответил невозмутимый Сэм Дэвилз, - для работы "перпетум
мобиле" достаточно одной субстанции.
   Количество - это уже вопрос мощности. Чем больше, тем мощнее. Но будьте
спокойны, пока двигатель питает хотя бы одна субстанция, он будет
функционировать. И уж если есть хотя бы одна субстанция, то всегда
найдутся вторая и третья. Так что не отлынивайте от поездки, тем более,
что это не обязательный выезд в совхоз на уборку картофеля.
 
   Андрей прорвался ко мне на правах старого друга. Он тащил с собой за
руку седую бабулю-одуванчика, которая, похоже, не очень-то хотела быть
гостем этого кабинета. За спинами их маячила Гражина, пожимала плечами:
мол, Ваши друзья - Вы и разбирайтесь. А за ее спиной стоял Варфоломей и
всем своим видом выражал подозрительность и неудовольствие по поводу
появления здесь Андрея. Андрей же аккуратно закрыл за собой дверь, усадил
старушку и сел сам.
 
   - Это моя бабушка. Баба Лина, - представил он спутницу.
 
   - Насколько я помню, у тебя последние десять лет не было бабушки, - то
ли возразил, то ли спросил я.
 
   - Я - троюродная, - ответила за Андрея старушка, которая, по всей
видимости, стала понемногу осваиваться. Голос у нее был мягкий и добрый.
 
   Не знаю почему, но присутствие Андрея раздражало и тревожило меня. А уж
ходить на работу к друзьям, таская за собой бабушку, это совсем ни в какие
ворота. Мне ничего не оставалось, как сесть в свое кресло и ждать
продолжения этого спектакля. Уловив мое состояние, Андрей "успокоил":
 
   - Ты не переживай. Мы только посмотрим на теоя и уйдем. Баба Лина очень
хотела посмотреть, кто тут у нас скупает биоэнергетические субстанции. Да
и у меня к тебе дело.
 
   -Выкладывай, - я был насторожен, ждал подвоха 
   или насмешки. Если Андрей трезв и при этом не сочиняет стихи, значит он
одержим чем-то другим. И сам черт не знает, что у него на уме. Последний
раз во время такой одержимости он занимался скупкой птиц на базаре,
которых отпускал на волю. Когда во время очередного запоя я спросил у
него, зачем он это делал, он совершенно серьезно ответил: "Я где-то читал,
что птицы - это души умерших людей". Теперь рядом с ним сидела занятная
старушка и добрыми большими глазами изучала меня самым бесстыдным образом.
 
   - Ну что? - спросил у нее Андрей. - Как наш инвалид американского труда?
 
   - Так и есть, милок, - ответила баба Лина.
   Я даже не представлял себе, что я должен делать в подобной ситуации.
Они точно состояли в каком-то сговоре в отношении меня.
 
   - Так какое у тебя дело? - не совсем любезно повторил я.
 
   - У тебя есть заместитель?
 
   - М-мм... У меня есть дюжина помощников в городе, есть отделения в
других городах области. Так что...
 
   - Я хочу быть твоим заместителем, непосредственным заместителем.
Человек номер два - понимаешь. - огорошил меня Андрей.
 
   - Н-но...
 
   - Не сомневайся, а лучше посоветуйся со своим боссом. Только скажи ему,
что за два-три месяца своей работы твоим заместителем я отдам фирме свою
биоэнергетическую субстанцию.
 
   - Он согласится, - в этом я был совершенно уверен, условия Андрея были
излюбленным вариантом Сэма Дэвилза. И все же я потянулся к телефонной
трубке, чтобы услышать его очень довольный голос и получить
соответствующее разрешение.
 
   - Кстати, возьмите поэта с собой в Хеллоуин, - заключил Сэм Дэвилз.
 
   - Но ведь ты не собирался продать свою биоэнергетическую субстанцию? -
попытался я отговорить его. Но он только махнул рукой: делай, как сказано.
 
   Через несколько минут мне пришлось пригласить в кабинет Гражину и
Варфоломея и представить им своего новоиспеченного заместителя. Описывать
выражение их лиц необязательно, хотя уже использованное мной словечко
"офонарели" подходит более всего.
 
   - Но у нас только одна машина, сэр, - то ли возразил, то ли озадачился
Варфоломей. Гражина промолчала, и я поймал взгляд Андрея на ее зовущих
ногах.
 
   Вечером Андрей вынудил меня устроить грандиозное застолье старых
друзей. Отметить его "повышение по службе".
 
   - Русский поэт на службе американского бизнеса! - кричал он. И о чем-то
с серьезным видом шептался с Иваном.
 
   Не помню: кажется, я не пил больше месяца. И, может быть, поэтому
напился до чертиков. Процесс переливания так же похож на таинство, как и
деление клетки.
 
   Клетки мне снились ночью. Здоровенные клетки из толстых чугунных
прутьев. В них яростно метались запертые монстры. Опять монстры? Я бежал
меж двух рядов клеток куда-то по направлению к далекому свету.
   Монстры бросались в мою сторону, разбивая морды о металлические прутья,
и кровавые слюни текли из-под их уродливых брылей. Отсюда-то я легко могу
описывать всю эту мерзость. Но есть ли смысл? Всех тварей, созданных
когда-либо в Голливуде, не хватит, чтобы передать хотя бы треть их
слизского "великолепия".
 
   Тоннель кончился, и меня вынесло на залитую солнцем зеленую поляну. Из
грязного пьяного апреля в жаркий июль, под голубое облакастое небо.
Наверное, эта же неведомая сила сна уложила к моим ногам извилистую
тропинку к видимой за полем деревеньке. И следуя желанию этого сна, я
пошел по ней, а точнее полетел, как дух.
   И не чувствовал под собой ног. И от всего окружающего было невыразимо
хорошо на душе. Земными словами о неземном сказать трудно. Так хорошо
бывает редко, когда сливаешься в едином порыве с велемудрой природой.
   Наверное, в этом было что-то от человеческих представлений о рае. Опять
же ад был настолько недалеко, что я опасался оглядываться.
 
   Первым меня встретил небольшой дом на отшибе. Он приглашал распахнутой
настежь дверью, вылетавшими из окон от легкого ветерка белыми занавесками.
На какое-то время мне показалось, что именно этот дом я уже видел когда-то
в детстве. И был удивлен, что псевдоповторения случаются даже во сне.
Ложная память- кажется так это называется? Ложная?
 
   Кстати, я совершенно четко осознавал, что я сплю вдрызг пьяный в своей
холостяцкой квартире, и, наверное, рядом спит на полу Андрей. Но более
явственно я ощущал на себе дыхание лета, слышал пение птиц, шелест
деревьев. Раньше, в других снах, даже если и слышал что-либо, то все эти
сны все равно были глухие в сравнении с этой неожиданной полифонией.
Единственное, чего я не чувствовал - своего собственного тела. Прикасался
к траве, к палисаднику, к цветам под окном - и они отвечали мне осязанием
прикосновения, причем более ярким, нежели когда я трогал наяву их руками.
Тогда я, пожалуй, в первый раз подумал, что окружающая меня там апрельская
явь и не явь вовсе, а серый, с ватой в ушах, сон. И в этом сне крайне
редко случаются счастливые пробуждения.
 
   Поднявшись на низкое крыльцо, пройдя сени, я вошел в просторную светлую
комнату. И вошел так, будто бывал здесь тысячи раз. Небогатая обстановка:
стол (швейная машина на нем), стулья у стен, допотопный шифоньер,
половичок у входа, фотографии на стенах, иконы и лампадка в углу и кресло,
в котором сидела баба Лина. Она кивнула мне, даже, показалось, подмигнула:
 
   - Садись-садись, осмотрись, может, что нужное высмотришь или услышишь...
 
   И никакого вопроса не возникло в моем сознании. Я словно знал, что
будет дальше, как предугадываемый сюжет читаемой книги. Сел на плетеный
стул у окна и вдруг подумал: "Интересно, который час? Сколько времени,
если там ночь, а здесь день? И где часы? Здесь должны быть видавшие виды
ходики с гирями на цепях..."
   - А зачем здесь время?! - удивилась баба Лина. И от слов ее мне стало
вдруг настолько спокойно, что течение времени абсолютно перестало меня
интересовать. Я стал смотреть в окно на недалекие дома, на проселочную
дорогу и поразительно живой лес этого сна. В аккуратных деревянных домах
текла какая-то размеренная неторопливая жизнь, но здесь - на улице - она
ничем себя не выдавала. Тихий полдень замер у самого окна, и только еле
заметное движение облаков подталкивало солнце.
 
   Я не видел, когда в комнату пришел кто-то первый, но именно с того
момента она стала наполняться знакомыми и незнакомыми людьми, которые
садились на свободные стулья, стоя прислонялись к стенам, и все они
здоровались со мной и с бабой Линой. Те, которые казались мне знакомыми
или когда-то виденными, ничем не выражали своего отношения ко мне.
Говорили вполголоса о чем-то отвлеченном, были взаимно вежливы, и,
казалось, все знали что-то такое, чего не знал я. По крайней мере они
знали, зачем пришли сюда. Чтобы ничем не выдать своего беспокойства, я
снова стал смотреть в окно, поворачивая голову только ради очередного
"здравствуйте". И так продолжалось какое-то время или совсем не
продолжалось, просто было и все. Как я не чувствовал течение времени, так
не мог бы определить возраст хотя бы одного из присутствовавших. Просто в
этом доме не было такого понятия. Возраст был только у бабы Лины и у меня.
 
   И вдруг в комнату вошел ангел. Совершенно точно - это был ангел. Во
плоти или не во плоти, во всяком случае он был видим, и слепящие белые
одежды колыхались на нем. У ангела тоже не было возраста, но было красивое
просветленное лицо, и не было за спиной никаких крыльев. Зато каждому из
присутствующих он давал невидимые крылья. Их не было видно, но судя по
тому, как легко и радостно становилось людям, как они взмывали, выйдя на
улицу, в июльское небо - это были крылья.
   Когда комнату покинул последний человек, я, повинуясь инстинкту
коллектива, тоже подошел к ангелу. Подошел и услышал:
   - Дающему - дано будет. - И не дав мне крыльев, он повернулся и вышел.
   Так я стоял, ничего не понимая, и склонен был принимать происходящее за
простой, лишенный какой-либо логики сон, но голос бабы Лины рассудительно
успокоил:
   - Проснешься когда-нибудь, я тебе все растолкую.
   - Ты ведьма, баб Лина? - спросил я.
   - Ну уж только не ведьма, - немного обиделась старушка и торопливо
перекрестилась.
   - Тогда откуда ты в моем сне?
   - А где еще с тобой разговаривать, если ты наяву спишь? - и подтолкнула
меня - мол, иди.
   Так ничего и не поняв в этом сне, я побрел через поле обратно в свое
тело. И уже проснувшись, долго не мог избавиться от ощущения, что оно не
хотело пускать меня обратно. А, может, я не хотел в него возвращаться...
 
   С Андреем работать было веселее. Он поставил свой стол торцом к моему и
"обжил" его за какие-то полчаса.
   Завалил толстыми литературными журналами, рукописями и бумагами. Его
напускная деловитость заставила улыбаться даже степенного Варфоломея.
Гражине в свободное время он читал стихи и, надо сказать, произвел на нее
буквально трогательное впечатление, т. е. уже в первый вечер он мог
ощущать стройность ее фигуры, когда они сидели на подоконнике, а он
увлеченно наполнял комнату дремучим гекзаметром. Недовольны деятельностью
Андрея могли быть только Сэм Дэвилз и Билл, но они многозначительно
помалкивали, как будто так и надо.
 
   Больше всего от Андрея страдали посетители. В последнее время к нам
зачастили рационализаторы-изобретатели, шоумены и посетители с различными
психическими расстройствами. Первые просили спонсорской помощи,
утверждая, что их изобретение является величайшим открытием современности
(а наша компания, судя по ее названию, просто обязана помочь внедрению
этого инженерного чуда); вторые предлагали сотрудничество по организации
массовых мероприятий, дабы привлечь к деятельности "Америкэн перпетум
мобиле" новое поколение россиян (среди них действительно попадались ушлые
организаторы, которые более всего рассчитывали пронырнуть не только в
"перпетум мобиле", но и - саму Америку); последние представляли собой
целое воинство пророков различных вероисповеданий, инопланетян из
различных уголков Вселенной и фантастических романов, жителей параллельных
миров и родственников известных личностей - новый тип детей лейтенанта
Шмидта.
 
   Самыми безопасными были все же изобретатели, хотя их изобретения не
всегда можно было назвать безобидными. Один из таких рационализаторов
принес прибор, который он называл ПЭВД-1. Расшифровывалось это ПЭВД не
иначе как "преобразовать энергии вечного двигателя". Цифра "I" означала
одновременно его первенство в мире и единственность в числе. Принес ПЭВД-1
Евразии Борисович Сладков: физик, литератор и убежденный демократ - так он
представился. А на моем столе оказался небольшой металлический ящик-куб,
из которого тянулись два метровых провода с присосками на концах, а сверху
торчала направляемая антеннаштырь. Маленький тумблер на боку, вероятно,
был предназначен для включения этого незамысловатого прибора. Евразии
Борисович сразу же предупредил, что это еще опытный образец, который
нуждается в длительном совершенствовании. Суть действия прибора сводилась
к следующему: присосками он крепился к любой неподвижной части вечного
двигателя, антенна-пушка (так она, оказывается, называлась) приводилась в
боевое положение (!), т. е. должна быть направлена на нужный объект.
Включался тумблер, и пучок энергии превращал этот объект в вечную пыль
(при условии подключения прибора именно к вечному двигателю).
 
   - Таким образом можно стереть с лица земли ненужные горы, мешающие
строительству, осушить водоемы, разверзнуть небо, а при необходимости
продемонстрировать силу этого прибора врагам демократии.
   Единственный па сегодня недостаток этого прибора, - поэтический тон
Евразия Борисовича несколько поугас, - отсутствие блока регулировки
мощности, который я в данный момент разрабатьгваю. Для этого мне
необходимо знать хотя бы примерную мощность перпетум мобиле. Вот поэтому я
у Вас! - и он стал выжидательно улыбаться.
 
   Привыкший ко всякого рода "чудесам", я не решался сразу же обвинить
Сладкова в шарлатанстве. Первое, что я сделал, прощупал его индикатором и
определил наличие в нем рыхленькой биоэпергетической субстанции.
   Зато Андрей словно и не собирался никого разоблачать.
   Ои с самым серьезным видом стал осматривать прибор, одобрительно угукая.
 
   - Ну а если мы подключим этот прибор не к вечному д