ем захирелом НИИ, я его туда
сам и устроил, в котором кроме макулатуры и пары компьютеров сторожить
нечего. Шестьдесят комнат на двух этажах, сто двадцать столов... И первый
этаж, как нынче водится, зарешеченный. Почему именно в его дежурство?! -
он снова выдержал нервную паузу, растирая кулаки. - Короче: залезли из
подвала, компьютерную кухню вскрыли и спустили все эти ящики со второго
этажа на талый снежок. Наследили прилично, сам видел. Поутру, естественно,
милиция, как официант с заказанным час назад обедом.
   Вопросов много задавать не стали. Повязали моего Алешку и в КПЗ. Версия
у них, как у Холмсов, еще в дороге, видать, родилась. Следов много -
искать долго. На хрена время тратить, если преступник под боком. Стали
шить это дело Алешке: якобы он наводчик, сообщник, а то и главарь этой
команды. Бьют, конечно, но аккуратно, чтобы следов не оставалось. Алешка
на свидании сказал, что даже бывалые зэки такому беспределу удивляются. А
каково ему - восемнадцатилетнему?! Да что я тут тебе расписываю! Если
можешь, забирай мою биоэнергетическую субстанцию и выручай. Мать с ума
сойдет... Я, как только о вашей фирме вычитал - сразу сюда. А если надо,
то и мать прибежит.
   Я молчал минуты две. У меня так бывает: когда перевариваю
несправедливость, внутри кипит. Он ждал. О чем я думал? Если в двух
словах: о том, что я ему верил.
   Мы и без всяких объяснений из тюряги еще и не таких выцарапывали (если,
конечно, я на это шел). А тут!
 
   - Ничего я у тебя, Андрей Григорьевич, брать не буду. Оставь себе свою
биосубстанцию (мистер Билл, ты закусил губу?). Попробуем решить это дело
частным образом. Вот тебе восемь тысяч долларов. На них можно купить два
неплохих компьютера, но лучше купить одного следователя. Поймать его за
руку при этом весьма сложно, там отлаженный механизм. Так что, как
употребить эти деньги, решайте сами.
   Он взял конверт с деньгами и протянул мне листок с адресом:
   - Будет плохо - приходи, - и ушел.
   Мистер Билл не заставил себя долго ждать. Телефонный звонок позвал мою
руку, когда за Семеновым только-только закрылась дверь.
   - Вы уверены, что его сын действительно не является сообщником?
   - Я ему верю!
 
   - Пусть так. Ваше право, - как-то сразу согласился он. - Но вот, что
касается Вас... Мне кажется, месяц напряженной работы расшатал Ваши нервы.
В какой части земного шара Вы хотели бы провести несколько дней?
   Подумайте об этом очень хорошо. Фирма ценит Вас как отличного
специалиста, и мы готовы на любые расходы.
   Отдохните от вашей российской серинки, а если Вам по душе серость,
езжайте на туманный Альбион и попробуйте классической лондонской серятины.
 
   - Я возьму пока один день. Здесь. В городе. - Я еще только смутно
догадывался, что я хочу сделать. В подсознании, если оно есть, что-то
болело, как будто силишься, и не можешь вспомнить.
 
   - Хорошо. Но на будущее мое предложение остается в силе. В любое время,
исключая выборы и референдумы, тогда у нас, извините, аврал. Надеюсь, Ваше
настроение поправится, и Вы не совершите каких-либо
сентиментально-сомнительных поступков. Желаю приятно провести время. - Он
был невыносимо вежлив и спокоен и, казалось, знал лучше меня, как я
проведу этот день.
   Тут же зашел Варфоломей и озабоченно предложил:
   - Я отвезу Вас домой, сэр?
   - Да какой я тебе сэр!
   Как-то отвык я от обшарпанных подъездов и душных "хрущевок". Исписанные
сплошь стены, занозистые, несколько лет не крашеные перила. И усталые
двери. Номерки на них, даже если и новые, заражаются всеобщей старостью,
выглядят как иероглифы и ничего не говорят.
 
   Дверь мне открыла Елена. Смотрела на меня равнодушно, как будто пришел
сантехник.
 
   В жизни мужчины может быть много женщин, но только одна от Бога. Из
рук, из уст этой женщины мужчина приемлет все: радость, боль, счастье,
зло, пищу, одежду, ласку - все, что принял бы от той жизни, какую, как ему
кажется, он выбрал себе сам. Такой женщиной для меня была Елена.
 
   - Ты почему не на работе? - это у меня получилось вместо "здравствуй".
   - Проходи, - вместо ответа, - неужели что-то случилось или тебе стало
плохо. - Это когда за мной захлопнулась дверь. - Ты же напоминаешь обо мне
только тогда, когда тебе становится жутко плохо... Проходи в большую
комнату, у меня еще лежит пара твоих стираных рубашек. Сейчас найду.
   - Не надо.
   Она в простеньком халатике с неприбранной головой.
   Не знает, куда деть руки. И ноги тоже. На халате нет нижней пуговицы. И
я даже в этот момент успел сравнить похотливо: у Гражипы ноги как у
киношных красавиц, а у Лены они живые. По-дурацки, наверное, сказано, но
именно такое у меня было чувство. Да и вообще, я тут не эротические
полотна эпохи разгула "русской демократии" создаю!.. Фиг вам! Хорошие у
нее ноги! Длинные. И сама стройная. И глаза... И губы... И нос...
 
   А я сидел, как последний не знаю кто, пялился на нее и молчал. Я,
действительно, не заходил к ней целый месяц, и она не приходила тоже. У
нее здесь маленький островок и размеренная провинциальная жизнь. И если
понесло меня куда-то бурным течением, то так мне и надо.
   Нужен я здесь, как Миклухо-Маклай эскимосам.
 
   - Я думал, я тебя не застану, думал - уроки у тебя. У тебя же обычно
уроки в это время. Методдень? - надо же было с чего-то начинать, говорить
о чем-то!
 
   - Нет у меня уроков. И работы нет. И школы нашей нет. Ты что-нибудь о
развитии безработицы в России слышал? Или твой новый бизнес позволяет тебе
не думать об этом?
   - Да я сам... месяца два назад... ты же знаешь...
   - Я думала, ты позвонишь.
   - Что со школой?
   - Помнишь нашего директора?
   Еще бы не помнить! Два года отданных за бесценок (то бишь маленькую
зарплату) советской школе под начальством хамелеона.
   - Он решил посреди учебного года из пашей школы гимназию для "особо
одаренных" детей сделать. "Одаренные" в его понятии те, за обучение
которых на новом якобы уровне родители готовы платить круглые суммы, а
директор львиную их долю будет пускать "на развитие и материальную базу
учебного процесса" в свой карман и карман завроно. И не надо такому
проходимцу менять привычную обжитую сферу образования па белое пятно на
карте российского бизнеса. Видал, как в газете сказала.
 
   - И это ему удалось?
 
   - Махом! Хотя такие штучки, сам знаешь, с объектами образования даже
сейчас проходят со скрипом. Масса подводных течений и противоречивых
законов. Но он своего добился. Сходил всего раз в "Америкэн перпетум
мобиле" - и все само собой решилось.
   Гром среди ясного неба. Я, наверное, переменился в этот момент в лице.
   Но ведь я об этом не знал ничего. Значит, дело нашего директора прошло
через замов, хотя условно и считалось крупняком. Может быть, здесь
приложил руку Билл, "оберегая" мою ранимую психику? И был прав. Трудно
найти на карте место, куда я послал бы нашего дирю (как мы его называли)...
   - Ну сделал он гимназию, а ты почему без работы? Ты же неплохой
специалист.
   - Следующий этап: вытеснение "неодаренных" учеников в другие школы и
увольнение неугодных учителей.
   Неугодными стали все, кто не пошел подписывать контракт в этот
американский вечный двигатель. И заурчит-то даже не по-русски: "идите
подписывать устный контракт". Да в гробу я его видела! Мне талантливых
ребят стало жаль. А может, еще спать с этими американцами тухлыми
заставят, носки и рубашки им стирать!?
   - Ты уже стирала...
   - Что-о??!!
   - Я директор филиала "Америкэн перпетум мобиле".
   И глаза у нее красивые... И ноги стройные...
   Ах, как давно я не пил! Две недели!
   Я в рот не брал, настолько почувствовал себя порядочным работником.
Даже когда у меня оставалась Гражина, я не прикасался к ее шампанскому.
   От Елены я шел, собирая по дороге все кабаки и рюмочные. Не мудрено,
что к тому времени, когда я ввалился в подъезд собственного дома, у меня
включилось состояние "автопилота".
 
   До вечера я спал, не раздевшись, даже не сняв плаща, на диване.
Протрезвел быстро, но долго не хотелось просыпаться, потому что вокруг все
останется то же самое.
   Все будет как обычно, и утром приедет Варфоломей и привезет, если надо,
Гражину, чтобы погладила смятый костюм и огласила список необходимых
мероприятий.
 
   В комнате работал телевизор. Девятичасовые новости сообщали об
очередных перестановках в очередном правительстве. Новые интервью - новые
обещания. Машинально я достал из кармана плаща индикатор и направил его на
телевизор. Этого я еще не пробовал делать. Ярко загорелась красная лампа и
почти не гасла до конца программы. Только иногда не горели обе: ни
красная, ни зеленая. Первый раз, когда показали нового американского
советника по каким-то новым делам, другой - французского предпринимателя,
подвизавшегося на покупке российского сырья. Какая у них связь с "Америкэн
перпетум мобиле", я мог только догадываться.
 
   Неожиданное любопытство заставило меня направить индикатор на самого
себя. И это не могло показаться, слишком я был сосредоточен - ярко
загорелась красная лампа, но тут же, словно испугавшись, погасла и больше
не загоралась. Однако, я был уверен, что и это недолгое горение означало
для меня не самое лучшее. Во всяком случае я мог рассматривать подобную
"засветку" только как предупреждение в свой адрес. Я отбросил индикатор,
плеснул себе водки и попытался после ударной дозы заснуть.
 
   Утро наступило в двенадцать часов дня - так об этом можно сказать. Меня
совершенно не удивило, что Варфоломей за мной не заехал. Полная апатия и
полная уверенность в том, что мистер Билл держит ситуацию под контролем.
Будто смотрит с улицы в окно и мило улыбается. "Что, нажрались, Сергей
Иванович?.. Нус-с, теперь не обрыгайтесь..."
 
   Тяжелое похмелье едва-едва позволило мне умыться и доковылять до
холодильника, где таились припрятанные от самого себя на сей черный час
несколько банок пива. Одну за другой я опрокидывал их в раскаленное нутро,
но пивная пена казалась мне кипящей на сковороде водой. Дармовое
американское пиво могло только слегка разгладить складки на моем лице. А в
голове и груди пульсировала давящая тупая боль. Скоро она охватит все мое
бренное тело и будет трясти его мелким бесом, пока душа из него не вылетит
вон. Боль эта швырнула меня на улицу измятого и небритого, бросила через
два квартала в небольшую "кулинарию", где наливали страждущим с самого
раннего утра. Если бы мне кто-нибудь десять минут назад сказал, что я
дойду сюда без посторонней помощи, я бы из последних сил рассмеялся ему в
лицо самым жутким перегаром... Никогда еще мне не бьшо так плохо. Плохо
отравленному телу, плохо затравленной душе.
 
   У столика в углу стоял Андрей. Он уже принял первые сто грамм, и ему
было значительно легче, чем мне. Он молча наблюдал, как я нетерпеливо
расплатился за бутылку и торопливо выпил первую стопку. И только после
этого заговорил.
   - Я знал, что ты все равно сюда придешь.
   - Это ты, выходит, меня здесь дожидаешься? - съязвил я после второй.
   - Тебя, - совершенно серьезно ответил он, театрально откусив пирожок с
ливером. - Уж месяц дожидаюсь.
   Так что давай еще по одной за встречу. Сегодня выпьем, но завтра, чур,
не похмеляться! А вот этого, - он кивнул на окно, - еще вчера не было.
Полюбуйся-полюбуйся.
   Первое, что мне бросилось в глаза на противоположной стороне улицы, -
огромная надпись: "ОСВОБОДИТЕ СЕБЯ ОТ БИОЭНЕРГЕТИЧЕСКОИ СУБСТАНЦИИ!
ИСПОЛНИТЕ СВОЕ ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ! "Америкэн перпетум мобиле" объявляет месяц
всеобщей дебиоэнергетизации. Дополнительные услуги только в этот месяц..."
И т. д.
 
   - Понял? Дебилоэнергетизация! Все-об-щая! Как обязательная флюорография
при развитом социализме.
 
   - Бред какой-то, я ничего об этом не знал, - я действительно ничего об
этом не знал. Может быть, поэтому мистер Билл торопливо отправил меня на
"заслуженный отдых"? Но еще вчера я даже не подумал бы этому возражать.
Разве сказал бы, что текст рекламы дурацкий. Не знаю... Личное
благополучие всегда помогает оправдывать не самые лучшие поступки.
   - А ты знаешь, как называют эту компанию в простонародье? - опять
заговорил Андрей. - Есть там у тебя специальная служба разведки и
контрразведки? Или, может, ЦэРэУ докладывало?
   - Нет.
   - Душегубкой!
   - Выходит, я?..
   - Выходит.
   И мы стали пить молча. Или, наверное, мы так разговаривали. Понемногу
вокруг нас собирались другие алчущие опохмелки. Я угощал, Андрей читал
стихи, и даже продавщицы встали поближе к нам, облокотившись на прилавок,
чтобы лучше слышать. Как-то само собой разговор вновь закрутился вокруг
"перпетум мобиле", и Андрей толкнул меня локтем в бок. Слушай, мол.
Изрядно опьяневший, я пытался следить за спорящими "подогретыми" мужиками.
 
   - Да я свою субстанцию за пузырь, как ваучер, отдал.
   На хрена она мне?!
   - Это все равно западные штучки. Войной нас не взяли, так измором
возьмут.
   - Во-во! А кто им субстанцию эту продал, тот, считай, сам в рабство
продался и детям своим подписал. Я слышал об этом, один мужик из умников
лекцию читал.
   - А я, между прочим, никаких документов им не подписывал, только
паспорт показал, что я совершеннолетний. - И засмеялся какой-то старик.
   - А мне платить нечем бьшо - куда деваться? Я спьяну на своем четыреста
двенадцатом в "мерседес" одного рэкетира въехал. Так он бы с меня живого
шкуру содрал, а тут я ему новый "мерседес" поставил, а старый себе
оставил. Там делов-то - крыло подправить.
   - Да какая разница - хоть Америка, хоть тридевятое царство. Теперь, что
у них президент, что у нас. Они нас хоть жить научат.
   - Вот уж спасибо - научили - похмелиться не на что!
   - Зато сами водку смирновскую жарят и не морщатся...
   - Да у них все равно лучше!
   - Потому и лучше, что со всего света тянут.
   - Да ничего они не тянут. Просто жить и работать умеют.
   - Это тебе, дураку, по телевизору рассказали? Ты как семьдесят лет всем
газетенкам верил и в телик пялился, так и теперь... Ну уж такого дурака и
американцы ничему не научат. Тебе завтра скажут, что лучше всего пидары
живут, так ты тоже штаны сымешь?
 
   - Зато на демонстрацию ходить не надо.
   Общий хохот. И тут в углу заговорил самый пьяный.
   Он как-то весь вскинулся, долбанул стаканом по столу, и когда все
обратили на него внимание, снял очки, протер их грязным носовым платком и
заговорил тихо, без надрыва, но внутренняя его напряженность передалась
всем.
   - Душу они из нас тянут. Последнюю, какая еще осталась. А мы дальше
стакана и не видим уже. Знаете, почему Александр Невский с татарами мир
держал, а просвещенных рыцарей-крестоносцев гнал в шею?
   - Не знаем, господин интеллигент, - хохотнул какой-то татарин, но никто
его не поддержал.
   - Татары, они с нас десятину брали, десятую долю всего, что делалось,
производилось... А крестоносцы не только грабить хотели, они хотели душу в
рабство взять, а этого русскому человеку нельзя никак. Сам папа римский их
на это благословлял. Миротворец, мать его...
   Семьсот лет они нашу душу наизнанку вывернуть хотели, да под себя
подладить, а за семьдесят лет почти вывернули. Под себя подладили. За
шмотки, за красивые обертки, за сладкую жизнь. Бьы я в этой Америке - хлеб
там и то кислый. Хуже нашего нынешнего. Пресные они все, у каждого только
за себя задница болит. И мы теперь такие.
 
   - Ой наплел, наплел, умник! - закричала полногрудая продавщица. - Вон у
меня сестра Нинка один раз в этот "перпетум" сходила и все! Как в сказке!
Все, чего душа пожелала, то и получила: квартиру и мужа! Не вам,
алкоголикам, чета! И себя и детей на три поколения вперед обеспечит. А при
ваших коммунистах чего бы она получила? Гипертонию, десяток абортов и
светлое будущее по телевизору!
 
   Мужики одобрительно загудели.
   - Да при чем тут коммунисты?! Во всякую дыру затычку нашли! У нас,
точнее у вас - президент, между прочим, большой коммунист, - опять
вскинулся очкарик. Он раздосадованно махнул рукой, выпил и направился к
выходу. - Говорил же себе сто раз - не мечи бисер, без толку, телевизор не
перекричишь...
 
   Продавщица еще что-то пробурчала ему вслед, и через минуту все говорили
о чем-то другом.
 
   Где-то в пятом часу вечера мы с Андреем вывернули на улицу
Дзержинского. Ни пьяные, ни трезвые. Какоето облако единого порыва
двигалось вокруг нас: дурманило, будоражило и тянуло на подвиги. Мы громко
разговаривали, грозили всем кому ни попадя, хохотали, декламировали
политическую тарабарщину и хорошие стихи. На нас смотрели как на
подвыпивших школьников, которые только что сдали последний экзамен. Какого
черта нас несло на Дзержинского, 22? И чем ближе мы подходили к этому
дому, тем больше убавлялось в нас игривого веселья.
 
   На крыльце нас встретил Варфоломей. Он молча и с достоинством слуги
великого государя открыл перед нами дверь. И Андрей, который всю дорогу
грозился разнести эту контору, вдруг приутих и как-то весь сжался. Я тоже
более не испытывал эмоционального подъема.
   Смутное предчувствие начала беды дохнуло в лицо, и день из оранжевого
заката провалился в серые облака, в пасмурное болото.
 
   В приемной Гражина сообщила, что нас уже ждут. Несколько секунд она
сомневалась насчет Андрея, но потом все же пустила нас обоих. За "моим"
столом сидел Сэм Дэвилз и с кем-то разговаривал по телефону. Увидев нас,
он сразу же положил трубку и пригласил сесть.
 
   - Надеюсь, наш разговор пройдет в цивилизованной обстановке, и мы
обойдемся без театральных эксцессов, - он подозрительно посмотрел на
хмурого Андрея. - К моему величайшему сожалению, - теперь он обратился ко
мне, - мы не может больше поддерживать с Вами деловые отношения, Сергей
Иванович. И это действительно искреннее сожаление. Человека с Вашими
способностями на определенной территории компьютер вычисляет раз в
три-пять лет! Но Вы не сможете больше работать по той простой причине, -
он достал из ящика стола индикатор и направил его на меня. Ярко и уверенно
загорелась красная лампа. - По той простой причине, что Вы растратили по
пустякам, на ненужное сюсюканье свою биоэнергетическую субстанцию. Кстати,
Вам никто никогда не скажет за это спасибо. Наша работа не терпит эмоций,
а псевдодоброта только еще больше вносит в этот мир неразберихи,
беспорядка, что всякий раз подчеркивает его полное убожество и
несовершенство. И все же Вы прекрасно поработали на нашу компанию, и Ваша
биоэнергетическая субстанция, хотите Вы того или нет, тоже теперь
принадлежит "Америкэн перпетум мобиле", поэтому, как это было принято у
вас при социализме, мы назначаем Вам солидную пожизненную пенсию и право
пользоваться нашими услугами бесплатно.
   - Похоже, Серега, это у тебя профессиональное заболевание, - без всякой
иронии заметил Андрей. - Инвалид американского труда.
   - Да, что-то вроде того, - подтвердил Сэм Дэвилз.
   - Выходит, ты человек еще не совсем пропащий... - о чем-то задумался
Андрей.
   - А если мы выступим с разоблачением в средствах массовой информации? -
по-американски выразился я.
   Но сказал это просто так, ради того, чтоб хоть что-то неприятное
сказать для "дядюшки Сэма".
   - Пожалуйста! Сколько угодно! - Сэм Дэвилз был невозмутим. - На Ваше
злопыхательство откликнется дюжина прогрессивных газет, и ВЫ, в свою
очередь, будете разоблачены как люди, мешающие международному
научно-техническому эксперименту. В конце концов мы не нарушаем никаких
обязательств, не причиняем нашим клиентам никакого ущерба: ни физического,
ни морального. Наоборот, мы меняем их жизнь к лучшему и делаем это только
за то, что вносим их имена в наш компьютер. Мы вовсе не виноваты, что
некоторые предпочитают менять биоэнергетическую субстанцию на минутные
бесперспективные желания. Но, сами понимаете, для нас особо важна свобода
выбора. А как Вы поступите с высоким моральным аспектом нашего предприятия?
   Ведь речь идет о счастливом будущем всего человечества!
   Так что Ваши личные домыслы не приведут Вас никуда, кроме
психиатрической лечеб