- бормочет Дайра. Он бледен немного.
   Жадные, шальные глаза Мальбейера, изумленные - диспетчеров. Или кажется
только?  Сентаури   связывается   с   космиками.   Замедленные   движения.
Неизбежность. Сведенные мышцы. Покорность. Запах нагретой аппаратуры.
   - Есть Космофрахт, - говорит Сентаури безразличным тоном  и  отходит  в
сторону. Дайра бросается к файтингу.
   - Их там двести пятьдесят человек. И все они импаты.  Двести  пятьдесят
импатов в одном месте. Крайне опасные и вряд ли хоть один из них  излечим.
Судорога. Тут уж...
   Мальбейер словно оправдывается.
   Дайра горячо  врет  в  микрофон,  а  на  другом  конце  его  слушают  с
недоверием, отвыкли ракетчики от неучебных тревог. Дайра сыплет фамилиями,
уверяет  их,  что  просто   необходимо   сбить   атмосферник,   потерявший
управление, долго ли до беды. Беспилотный, конечно, ну что  вы!  И  трясет
нетерпеливо  рукой  в  сторону   застывших   диспетчеров   -   координаты,
координаты! - а Мальбейер кривится и бормочет, не то  все,  зачем,  просто
приказ, пусть-ка  они  попробуют  со  скафами  спорить,  и  действительно,
ракетчики не верят Дайре, ни одному слову не верят - идите вы к черту,  мы
вас не знаем, кто вы такой, - но трубку  не  вешают,  видно,  чувствуют  -
что-то серьезное.  И  тогда  Дайра  глупо  как-то  подмигивает,  поджимает
по-бабьи губы и называет себя. Так бы давно,  отвечают  ему.  Он  еще  раз
говорит свое имя, звание, принадлежность, сообщает пароли, шифр,  а  потом
долго ждет, поводя вокруг сумасшедшими немного глазами.
   - Слушайте! - кричит вдруг пилот. - Там сзади бог знает  что  творится.
Это так надо, да?
   - Успокойтесь, не дергайте  управление.  Оставьте  ручки,  что  вы  как
ребенок, в самом-то деле!
   - Учтите, я сейчас сяду просто так, где придется, пойду на вынужденную,
они ведь мне всю машину разнесут!
   Леон вопросительно оглядывается на Дайру, тот смотрит на  диспетчера  в
упор, но не видит его. Тогда Мальбейер делает знак рукой - "не надо"  -  и
говорит:
   - Не надо. Скажите, чтобы не садился.
   Трясущимися руками Леон снова берется за микрофон.
   - Ну? Что? - кричит пилот сквозь беспокойный  шорох.  -  Вы  поняли?  Я
снижаюсь. Вы слышите меня?
   - Я не могу, - чуть не плачет диспетчер. - Я не могу, не могу!
   Мальбейер выхватывает у него микрофон, собирается  что-то  сказать,  но
тут азартно вскрикивает Дайра:
   - Да! Да! Я понял! Ну, конечно, это приказ, а вы что думали - дружеское
пожелание? Да, сию минуту. Вы видите  его?  Прямо  сейчас,  сию  минуту  и
действуйте! Да скорее же вы, ччччерт!
   Вид его жуток.
   В зал  врывается  хриплый  монолог  перепуганного  пилота,  который,  в
общем-то, достаточно умен, чтобы все понять, только вот поверить не может.
   - Пуск, - тихо говорит Дайра и медленно оглядывается.
   Все стоят, замерли.
   - Вы меня доведите, вы уж доведите меня, а то тут и  с  машиной  что-то
неладное. Вы слышите? Леон! Что ты молчишь, Леон? Ты меня слышишь!
   - Я не молчу, - говорит Леон.
   - Леон! Почему не отвечаешь? Что у вас? -  (на  экране  появляется  еще
один крестик. Он стремительно приближается к первому). Мне ведь главное  -
сесть, ты понимаешь, только сесть, а больше...
   Крестики сливаются и исчезают.
   - Пошли, - говорит Дайра.



        НИОРДАН

   Новость разнеслась по  залам  за  считанные  секунды.  Люди,  прошедшие
проверку, - а таких набралось уже порядочно, - только что были  похожи  на
сломанных роботов, а теперь ожили, заговорили, стали собираться в  группы,
жестикулировать, вытягивать шеи, недоверчиво качать  головами.  Многие  не
верили услышанному, потому что даже во времена Карантина,  в  те  страшные
времена, когда импаты летали по улицам,  заглядывали  в  окна,  устраивали
оргии на площадях, даже тогда не случалось такого. Больных убивали  всегда
поодиночке, всмотревшись, удостоверившись в безнадежности их болезни.
   Потом открылась одна  из  служебных  дверей  зала  номер  один,  оттуда
неуверенной походкой вышел человек в форме  диспетчера.  А  потом  эта  же
дверь распахнулась снова, на этот раз с громким стуком. Три скафа - Дайра,
Сентаури и Мальбейер - решительно направились к выходу. Дайра шел впереди,
Мальбейер рядом, а Сентаури отставал на полтора  метра.  Правой  рукой  он
придерживал  свой  "оккам"  с  таким  воинственным  видом,  словно  уже  в
следующую секунду собирался пустить в ход.
   Толпа перед ними расступилась  с  гораздо  меньшей  охотой,  чем  перед
диспетчером.  Коротышка  в  детском  шлемвуале  с   ярко-желтой   надписью
"Спаситель" заступил им дорогу. Прижав руку к груди, он обратился к  Дайре
неожиданно низким голосом:
   - Эй, вы тут главный?
   Дайра молча остановился.
   - Проходите, не  мешайте,  -  рыкнул  Сентаури,  протягивая  к  мужчине
свободную от оккама руку. Тот увернулся.
   - Скажите, это правда, что вы сейчас машину с импатами сбили?
   Дайра беспомощно оглянулся и вдруг отчаянно закричал:
   - Ниордан! Ни-ор-дааан! Сюда!
   - Вы слышите, что вам говорят? Отойдите немедленно!
   Мужчина не двинулся. Вокруг начала собираться толпа.
   - Ради бога, какой рейс? - простонал кто-то.
   - Рейс, рейс назовите!
   - Ни-ор-даааан! Сюда!
   - Я его уже вызвал, - сказал Мальбейер.
   Люди, люди вокруг, ни  одного  лица,  сплошь  маски.  Дайре  это  вдруг
показалось странным, даже испугало немного.
   - Рейс! Назовите рейс!
   - Вы все узнаете! Пропустите, ну?
   Сентаури почувствовал себя главным, а потом вспомнил, что теперь, когда
история с сыном Дайры неминуемо должна выйти  наружу,  это  не  такая  уже
фантазия.
   Сквозь толпу ужом проскользнул Ниордан.  Вуалетка  его  была  аккуратно
подвернута и заткнута за козырек шлема -  вопиющее  нарушение  устава  при
захвате, поиске и тем более проверке, но так  делали  многие,  потому  что
главный инструмент проверяющего - глаза.
   - Да вы нас пропустите или нет? - теряя терпение выкрикнул Сентаури.
   - Правда, что там и половины зараженных не было, а  других  можно  было
спасти?
   - Нет. Вы все узнаете. Не скапливайтесь! Разойдитесь!
   - Они убивают нас, где только могут. Им что, у них сила,  -  послышался
чей-то скандальный голос. - Уж такие они люди.
   - Да разве они люди? Чудовища!
   Сентаури трясущимися руками заткнул вуалетку под шлем.
   - В па-аследний ррраз!. Па-прашу ррразойтись!
   - Гляди, командует. Очень главный.
   - Ниордан, пойдем к машине, - попросил  Дайра.  Ниордан  кивнул.  Жадно
прищурившись, как будто перед ним  была  сложная  дорога,  он  разглядывал
плотную шевелящуюся массу людей.
   - Глядите все на этого человека, -  громким  командным  голосом  сказал
вдруг Сентаури, указав на Дайру. -  Только  что  он  убил  своего  сына...
которого... убил потому, что хотел спасти вас, именно  вас,  да  еще  пару
десятков тысяч других. Вам про него легенды надо рассказывать, молиться на
него надо, а вы, пиджаки, клянете нас... мы для вас жизни...
   - Один сынка своего прикокошил, а другой хвалит! А?
   - Скафы, что  вы  хотите?  Ребенка  -  и  того  не  жалеют.  По  одному
подозрению.
   - Ниордан, - сказал Дайра.
   Тот с ловкостью фокусника выхватил оккам и пустил над головами очередь.
Слаженно ахнув, толпа подалась назад.



        ДАЙРА

   Потом они шагали  по  летному  полю,  смутно  отражаясь  в  темно-синем
покрытии. Ровные ряды атмосферников, серебристых сплющенных  сигар,  между
ними - россыпью  брошенные  "пауки".  Ни  одного  человека  вокруг.  Снова
удушающая жара. Пот.
   - Это вы напрасно, друг мой Сентаури, - озабоченно говорил Мальбейер. -
Это запрещено. Могло кончиться плохо.
   - Да я припугнуть только, - оправдывался тот. - Никогда бы я в  них  не
выстрелил.
   -  И  все-таки  напрасно.  Отношение  к  скафам   и   так   далеко   не
благоприятное.
   А Дайра вставлял - все кончено. А Ниордан кивал головой.
   Сентаури бросил на своего командира презрительный взгляд.
   Потом они заметили, что давно уже стоят перед пауком  Дайры.  Роскошный
лимузин Мальбейера находился чуть дальше. Ниордан  быстро  и  ловко  занял
свое место. Сентаури мрачно бубнил что-то неразборчивое.
   - Вот, - сказал ему Дайра. - Вот ты опять спас  мне  жизнь.  Весь  день
только и  делаешь,  что  жизнь  мне  спасаешь.  Они  могли  нас  на  куски
разорвать.
   - Ты смог бы, - с ненавистью глядя на него, ответил Сентаури.  -  Ты  у
нас герой. Молиться на тебя надо.
   Мальбейер укоризненно покачал головой.
   - Ах, ну зачем такая злая  ирония?  Дайра  у  нас  действительно  герой
сегодня,  -  он  тронул  Дайру  за  плечо,  но  тот,  как  бы   невзначай,
отстранился. - Вы  совершили  сегодня  подвиг,  дорогой  Дайра.  Подвиг  с
большой буквы.
   - Его нет, - сказал Дайра. - Кончено.  Нет.  Последняя  соломинка.  Ах,
черт, нет! Ну и ну.
   Говорил он невыразительно и смотрел невыразительно, ему много  хотелось
сказать, ему хотелось взмахнуть  руками,  прижать  их  к  сердцу,  сделать
большие  глаза,  сильное,  страстное  хотелось  придать  лицу   выражение,
настолько сильное, что  уж  конечно  выглядело  бы  фальшиво.  Поэтому  он
заморозил себя.
   А Сентаури злобно ткнул в него пальцем. - Ты никогда его не  любил.  Ты
никого не любил. Меня  тошнит  от  тебя.  Собственного  сына  прикончил  и
хвастается, какое у него горе. Тоже мне, герой нашелся.
   Дайра подумал - неправда! - и сказал ему.  -  Неправда,  зачем  ты  так
говоришь, ты же не знаешь ничего (он злится на меня почему-то.  Почему  он
на меня злится?), не было на свете человека, которого я любил  бы  больше,
единственное, за что я в этом мире еще держался, а теперь все, его нет,  я
его собственными руками, разве ты можешь понять, что я чувствовал, ты, кто
никого не любит, из чувства долга не любит,  это  же  дико.  (Успокойтесь,
успокойтесь, дорогой Дайра, и рука на плече, и голос  баюкающий.)  Ах,  да
отстаньте вы, ведь не он же убил своего сына, ведь не ты  же  убил  своего
сына, и эту дурацкую машину ведь не ты же спалил, ну  так  и  помолчи,  не
мешайся. А Сентаури (вуалетка, как и у остальных, подвернута, лицо потное,
рот искривлен, глаза на Дайру нацелены) сказал: - Вот так он  любил  сына,
друг грандкапитан, этот ваш герой-Дайра. Вы слышали? Ведь  он  не  о  сыне
горюет, он о себе горюет, скотина, пиджак.
   Он начал спокойно, а под конец  распалился.  Это  был  настоящий  взрыв
ненависти. Сентаури ненавидел Дайру. Дайра ненавидел  Сентаури.  Мальбейер
растерянно улыбался, но в глазах его  тоже  просверкивала  злоба,  и  губы
изредка вздрагивали.
   Возможно,  этот  взрыв  спровоцировал  Мальбейер,  тем,  пожалуй,   что
чересчур уж он подчеркивал предупредительность  к  Дайре,  а  на  Сентаури
смотрел с пренебрежительным холодком. А Сентаури больше всего в тот момент
хотел, чтобы именно Мальбейер его понял. Ему тоже многое хотелось сказать,
правда, он не совсем точно знал, что именно, но лишь бы сокрушить,  смять,
уничтожить этого самовлюбленного пиджака Дайру,  и  чтобы  обязательно  на
глазах грандкапитана. Примешивались тут и мысли о повышении, они  мелькали
почти  незаметно,  однако  не  потому  хотел  Сентаури  иметь   Мальбейера
союзником. Он не знал почему. Я  тебя  с  самого  начала  раскусил,  сразу
увидел, что ты за схема. Не знаю, может, ты и хороший скаф, но  только  до
поры, потому что пиджаку хорошим  скафом  не  стать.  Хаяни  тоже  не  был
хорошим скафом, жидковат был для этого, думал слишком  много,  но  он,  по
крайности, не пиджак, он на самом деле хотел стать одним из  нас.  Ты  его
всегда недолюбливал, потому что ты не такой, ты притворялся, а он нет.  Ты
его просто презирал, и скрывать не собирался, что презираешь. Ты и сегодня
на него подумал, что это он про мальчишку твоего рассказал. Ты его  просто
убил этим. Он мне так и  сказал.  Дайра,  говорит,  за  человека  меня  не
считает, наговорил на меня. И никто не считает.
   - Он так и сказал? - спросил Мальбейер.
   - Но постой, - крикнул Дайра, - он ведь и в самом деле про  сына  моего
разболтал.
   - Нет, - сказал, словно ударил Сентаури. - Это  я.  Это  я  предупредил
Мальбейера. И не жалею. Я тебе никогда не верил.  Тебя  выгонять  надо  из
скафов.
   - Подождите, тут что-то не так, - заторопился Мальбейер. - Мне  о  сыне
вашем, дорогой друг капитан,  именно  Хаяни  и  рассказал.  А  Сентаури...
Может, вы другому кому говорили, друг Сентаури?
   - Да что вы, в самом-то деле? - оторопел тот. - Не помните? А  кто  мне
вакансию предлагал?
   Схожу с ума, показалось Дайре.
   - У меня и мысли такой не было! - наиубедительнейшим тоном оправдывался
Мальбейер. - Да такое и невозможно. Вакансия - Дайре. Это не я решаю, меня
на том совещании не было. Откуда у вас такие сведения?
   Сентаури растерялся. Ненависть все еще рвалась наружу,  но  эта  сбивка
закрыла для нее все выходы.
   - Послушайте, - простонал Дайра. - У меня погиб сын. Мне плохо, честное
слово. Перестаньте, пожалуйста. Завтра.
   И взрыв продолжился.



        СЕНТАУРИ

   Сентаури изобразил великолепнейшее презрение, И это скаф! Посмотрите на
него. Он сейчас расплачется. Как так вышло, что  этот  разнюненный  пиджак
все выдержал, сына убил, а я на  Хаяни  сломался,  то  есть  на  том,  что
вообще-то меня мало касаться должно. Он - смотрите! - герой.
   Очень мешала жара. Но больше мешало  другое.  Ярко  светило  солнце,  а
Сентаури казалось, что уже вечер и темно; Мальбейер стоял совсем  не  там,
откуда доносились его реплики; один за другим взлетали пауки, но  никто  в
них не садился, на поле  вообще  не  было  ни  одного  человека.  Сентаури
терпеть  не  мог  такого  состояния  пространства.   Каждый   раз,   когда
пространство снова приходило в негодность, его охватывал страх, что в этот
день оно развинтится окончательно и некому будет заняться починкой.
   Дайра говорил ему, ты ничего не понимаешь. Все не так.  Я  ему  сегодня
гренки поджарил, он гренки любил. Он в мать. Это только кажется,  что  все
просто.
   Сентаури слышал лишь то, что можно использовать для обвинения.  Ты  его
не любил. Ты вообще никого  не  любил.  Ты  наслаждался  тем,  что  можешь
думать, что любишь; это прямое нарушение устава - иметь  близких.  Нет,  я
все понимаю, очень трудно без них обойтись, без близких  то  есть,  но  ты
гордился тем, что есть у тебя кого любить, тем, что против правил идешь, а
работу свою, добровольную, между прочим, ты презирал. Ах,  какие  мы  гады
становимся, ах, да как портит нас эта работа - ты все время  так  говорил.
Вот я - всей душой скаф, силы во мне - полгорода зимой обогреть  можно,  а
сломался, потому что я человек,  потому  что  я  настоящий,  и  Хаяни  был
настоящий,  а  ты  -  пиджак   фальшивый   (Мальбейер   оценил   метафору,
юмористически подняв брови), но получается-то совсем  другое!  Получается,
что ты - самый надежный скаф! Хотя нет, самый надежный - вот он,  сидит  в
пауке нашем, гляди-ка!
   Они оглянулись на Ниордана. Тот широко улыбнулся. Как раз в этот момент
Френеми сообщил ему о раскрытии нового заговора  и  о  запланированной  на
среду казни второго министра.
   - Разбойник, - с чувством сказал Ниордан.
   - А теперь посмотри сюда, - громко и торжественно произнес Сентаури.
   Дайра обернулся и побелел. Сентаури целился ему в живот из оккама.  Они
стояли близко друг к другу, и дуло автомата почти касалось Дайры.
   - Это еще что? - спросил он.
   - Не тебя я убиваю, а всю вашу  службу,  которую  мне...  которую  я...
Пусть уж лучше все импатами станут, чем давать силу таким, как ты.
   - На "морт" переведи, - сказал Дайра.
   Сентаури перевел на "морт".
   - И никакого святого дела не надо, не может  оно  святым  быть,  это  я
сегодня понял  (а  Мальбейер  стоял  и  ждал  и  улыбался  хитрющей  своей
улыбочкой). И нам с тобой ходить по одной земле невозможно. (Когда это  вы
по земле ходили, дорогой друг Сентаури, где это вы землю у  нас  нашли?  -
спросил Мальбейер и наконец-то занялся делом:  вклинился  между  Дайрой  и
Сентаури. Он отвел дуло автомата двумя  пальцами,  и  Сентаури,  продолжая
говорить и как бы ничего не замечая, сделал шаг назад.) Я  за  Хаяни  тебя
убиваю, за сына твоего, за тех...
   - Дорогой мой Сентаури! - проникновенно начал Мальбейер тоном,  который
предвещал долгую спокойную беседу. - Если бы вы только знали,  как  я  вам
сочувствую. Вы потеряли друга, а друг у скафа - это не то, что у  обычного
человека. Ведь мы лишены близких... Случаи, подобные  вашему,  не  так  уж
редки в нашей организации.
   - Мальбейер! - с угрозой в голосе сказал Сентаури.
   - О, вы  меня  неправильно  поняли,  -  Мальбейер  игриво  хихикнул.  -
Почему-то, если говорят о приязненных отношениях между мужчинами,  то  это
почти всегда фривольно воспринимается.
   Сентаури взвыл, задрав голову к небу.
   - Я их обоих сейчас прикончу, я их обоих сейчас прикончу!
   И умчался прочь гигантскими скачками.



        МАЛЬБЕЙЕР

   Мальбейер повернулся к Дайре.
   - Его мучит вина, - сказал он.  -  Только  он  немножечко  играет.  Это
видно.
   - Мальбейер, - сказал Дайра. - Ведь все подстроили вы. Признайтесь.
   - Я? - Мальбейер с  бесконечным  удивлением  всплеснул  руками.  -  Что
подстроил? Боюсь, друг капитан, я вас не совсем понимаю.
   - Ну, это все, - Дайра неопределенно пожал плечами. -  Вы  ведь  знали,
что я провожаю сегодня сына, поэтому и лидером меня поставили.
   - Дайра, Да-а-айра, дорогой, как вы могли подумать?
   - А то, что импат попал в аэропорт - тоже ваша работа?  И  то,  что  он
вместе с сыном летел, - тоже?
   - Дорогой друг, опомнитесь! Я же не всемогущий. Вы мне льстите.
   - Ваша, ваша, не отпирайтесь! -  с  маниакальной  уверенностью  твердил
Дайра.
   - Да откуда вы взяли, что там находился ваш сын?
   - А где же ему еще находиться? На других  рейсах  он  не  улетел.  И  в
аэропорту его не было. Не путайте меня, вы все  врете.  Я  с  самого  утра
чувствовал, к чему все идет.
   - Дайте же мне докончить! Я все не мог выбрать времени сказать вам:  по
моим данным, на триста пятом его тоже не было.
   - Как? - сказал Дайра.
   -  Конечно,  это   не   стопроцентно,   однако...   Пять   детей.   Все
идентифицированы.
   - Так нельзя лгать, Мальбейер. Это противоестественно. Подите прочь,  я
вам не верю. Вы снова хотите меня запутать. Ниордан!
   - Да, командир?
   - Домой! - Дайра прыгнул в машину и захлопнул за собой дверь.
   - Он наверняка жив, Дайра!
   - Нет! Нет! Вы врете!
   Паук взлетел, а потный Мальбейер все еще кричал и жестикулировал.



        ХАЯНИ

   В фургоне было темно. Яркие, быстро мигающие лучи, что проникали внутрь
через маленькие овальные окошки, раздвигали темноту, но не растворяли  ее.
Блестели волосы на склоненном затылке рыдающей женщины. Хаяни, изогнувшись
в кресле, жадно прилип к своему окну. Как же быстро  мелькали  улицы,  как
неизбежно засасывались они в прошлое, все меньше и  меньше  оставалось  их
впереди!
   - Ничего, ничего, - громко сказал Хаяни.
   Женщина подумала, что он ее  успокаивает,  и  заныла  вдруг  на  тонкой
срывающейся ноте. Казалось, этому не будет конца.
   Хаяни вспомнил о ней и соболезнующе покачал головой.
   - Да. Ведь для вас, вероятно, жизнь кончилась.
   Женщина всхлипнула и  подняла  голову.  Не  красавица,  подумал  Хаяни,
мьют-романский  тип.  Тонкая  длинная   шея,   почти   полное   отсутствие
подбородка, огромные, с тревожным разрезом глаза, сухая смуглая кожа.  Лет
пятнадцать  назад  такие  лица  были   в   моде.   Странная,   болезненная
привлекательность.
   - Что? - спросила она.
   - Я имею в виду все вот это, - Хаяни мотнул головой  в  сторону  своего
окошка.
   Женщина нахмурила брови. Лицо ее окрасилось в  зеленый  цвет  -  фургон
въехал в Ла Натуру, район максимальной естественности.
   - Почему то, что вы оплакивали сейчас, для меня пустышка,  зеро,  тьфу,
почему то, чего вы так боитесь, для  меня  -  счастье  недосягаемое,  цель
всего?
   -  Ой,  ну  не  надо,  ну  помолчите!  -  сказ