дший взгляд.
   - Что случилось? - вскрикнул Фиск.
   ...вручаю тебе, Эрик Фиск,  плохонький  гезихтмакер,  бесценный  дар  -
чистое импато.
   Томеш сосредоточился на Фиске и с радостью почувствовал - тот поддался.
Перестраивались нейроны, активность мозга достигла максимума и гезихтмакер
обомлело поднес ко лбу дрожащую руку.
   - Удалось!!!
   Фиск услышал его, и понял, и не поверил, а когда поверил, спросил:  что
ты делаешь? -  и  тогда  Томеш  заметил,  что  темно-фиолетовое  его  тело
устремляется к гезихтмакеру, что руки со скрюченными пальцами  сами  собой
тянутся к его шее, а самое-то главное, что вот именно в  это  Фиск  сейчас
уже не верил, именно сейчас абсолютно он ничего  не  боялся,  а  только  с
удивлением смотрел в лицо Томешу.



        ХАЯНИ

   Осмотровая комната, которую даже во времена карантина применяли  не  по
прямому назначению, была неисправна. Тихо ругаясь,  восемь  скафов  и  три
портовых инженера пытались отжать согнутую скобу, и все  время  на  них  с
эскалатора смотрел человек без шлема. Он держал шлем в руке, широко открыв
слезящиеся глаза. Он был одет опрятно, словно с картинки.
   Наконец,  скобу  отогнули,  комната  громко  щелкнула  и  распахнулась.
Инженеры ушли (от комнаты  пахло  пылью  и  еще  чем-то,  присущим  только
атмосферным портам, а на одной  из  стен  красовался  огромный  желтоватый
потек), скафы расставили волмеры, Хаяни и Ниордан заняли  пост  у  входной
двери. Сентаури и еще один, лицо которого было им всем знакомо, а имени не
помнил никто - стали у выхода, остальные прилипли  к  стенам.  Они  должны
были конвоировать больных, если те объявятся.
   Хаяни открыл скрипящую дверь и сказал человеку на эскалаторе:
   - Заходите.
   Тот не двинулся с места.
   С полминуты  они  стояли  неподвижно,  глядя  друг  другу  в  глаза,  а
остальные настороженно замерли, не понимая, что  происходит.  Затем  Хаяни
обернулся и срывающимся от обиды голосом сказал:
   - Шуточки. Манекен поставили. Место нашли повеселиться.
   И Ниордан гулко захохотал.



        ДАЙРА

   Импата нигде не было. Только что один из патрулей сообщил, что в задней
парикмахерской комнате  обнаружен  голый  труп  мужчины,  предположительно
гезихтмакера Фиска. Рядом валялись изодранная скафовская куртка,  шлемвуал
и чьи-то желтые брюки.
   Разговаривая с патрулями и  Контролем,  Дайра  одновременно  следил  за
экранами. Сбоку от Дайры стоял худой охранник с шафранной кожей и тоскливо
оправдывался. Его тоже мучили дурные предчувствия.
   - Я говорю... это, говорю: куда? - а он: "Противоимпатная служба. СКАФ,
может,  слышал?"  Чего  ж,  говорю,  не  слышать?   Служба   так   служба.
Противоимпатная, говорит, служба. А я что - я тоже служба. Я и подумать не
мог. А после смотрю - датчик зашкалило. Это  еще,  думаю,  почему?  Может,
сломался? Они ведь часто ломаются. А скафа и след простыл. Я - сирену. Я и
знать не знал, и думать не думал, что такое получится.
   Жужжит телетайп, на экранах передвигаются ярко-зеленые крестики,  целый
ряд стенных мониторов показывает толпу на нижнем этаже  и  пустые  верхние
залы. Какие-то люди то и дело неслышно входят,  проносятся  перед  Дайрой,
возятся с непонятными приборами,  торопливо  исчезают.  Взгляды  украдкой,
удары-взгляды.
   На охранника никто  не  обращает  внимания.  Он  смолкает,  наконец,  и
уходит.
   Дайра зол. У Дайры на уме один сын. Дайра  всерьез  начинает  верить  в
судьбу. Судьба,  думает  Дайра,  очень  любит  подводить  к  драматическим
ситуациям. Наверняка этот Кинстер улетел на одном  из  четырех  самолетов,
которые стартовали между тревогой и отменой стартов. И наверняка вместе  с
мальчишкой. Это судьба.
   - А-а-а-а, Сент? Ну что? Как там? Установили? Что так долго? Что? Какой
манекен? Послушай-ка... ты там... насчет детей. Ты их всех  переписывай...
Да. Да! Понятливый нашелся. Придумаешь что-нибудь. Давай. Некогда.
   Может быть, сейчас его приведут. Нет, не приведут, конечно, а запишут и
сообщат. Сентаури позаботится,  сразу  скажет.  Не  могло,  не  могло  так
случиться, все как нарочно. Если для мальчишки все кончится хорошо,  будет
даже обидно, честное слово. Я уж поверил в самое худшее.
   - Да-да, я здесь, слушаю.
   Я буду гоняться за ним с автоматом, я, я, сам гоняться буду, а он сразу
в третью стадию перескочит, малыш ведь, нежный, будет  реветь  от  ярости,
уничтожать всех, до кого дотянется. Я пущу ему пулю в лоб, пулю  я  ему  в
лоб, я ему отомщу за своего мальчишку, мальчишке своему отомщу!
   - Что значит "нет"? Чтоб каждый сантиметр! Чтоб ни камня на  камне,  но
чтобы его сюда. Не может ему быть такого везения. Нам и теперь вон сколько
мороки предстоит. Исполняйте!
   Что мне с его каникул? Только морока одна.  Не  люблю  я  его,  он  мне
только мешает. Вполне  проживу,  впа-алне.  Я  скажу  себе,  стоп,  скажу,
хватит, я смогу, ничего тут сложного нет. Я-то что? Вопрос в том, чтобы он
мучился меньше, вот ведь теперь как. О, ГОСПОДИ, ТОЛЬКО БЫ, ТОЛЬКО  БЫ  ОН
НЕ ЗАРАЗИЛСЯ! ВЕДЬ БЫВАЛИ ЖЕ СЛУЧАИ! НУ СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ, ГОСПОДИ!



        ХАЯНИ

   Первые  четырнадцать  человек  были  здоровы,  только  очень  напуганы.
Ниордан пристально и хищно оглядывал  каждого,  и  Хаяни  еще  не  успевал
ничего понять, как уже слышал его простуженный голос:
   - В порядке. Следующий.
   Хаяни изо всех  сил  пытался  сосредоточиться.  Он  знал  -  скоро  его
заменят. Очень утомительно осматривать столько обмерших от  страха  людей.
Потом вошел мужчина с мальчиком лет шести, и тогда Ниордан рявкнул:
   - Ребенку выйти!
   Мужчина склонился над мальчиком, почти прошептал:
   - Подожди-ка меня там, сынок.
   И погладил его по блестящему шлему,  и  слегка  подтолкнул  в  открытую
дверь.
   - Снимите вуалетку, пожалуйста, - мягко попросил Хаяни.
   Мужчина снял шлемвуал и волмер ожил, запел неуверенно.
   Ниордан вглядывался в его растерянное лицо  не  больше  секунды,  затем
повернулся к конвою:
   - Ведите. Вторая.
   - Нет, подождите, как же так? - заволновался мужчина. - Там же ребенок?
   Его уже волокли из комнаты, когда он крикнул:
   - Сынок! Адрес запишите! Адрес!
   Это враки, что Хаяни решил покончить с собой с отчаяния -  отчаяния  не
было. Это враки, что он готовился к самоубийству все  время,  сколько  был
скафом. Так  многие  потом  говорили,  даже  с  уверенностью,  даже  факты
припоминая - но это неправда. Хаяни ни о чем таком всерьез  не  думал.  Он
всегда чувствовал, что делает не так  и  не  то,  мучился,  разумеется,  и
разумеется, без мрачных мыслей не обходилось, но почему он все-таки учудил
такое, не знает никто, в том числе и сам Хаяни.
   А все было просто. Когда он увидел эту женщину - лет тридцати,  уже  не
юную, усталую очень и не  очень  испуганную,  пожалуй,  даже  меньше  всех
предыдущих испуганную, именно в  тот  момент  нарыв  прорвался.  Он  сразу
заметил, что женщина больна.
   Женщина стояла чуть  ссутулившись,  и  оранжевая  вуалетка-невидимка  с
этакой узорчатой изящной тюбетеечкой, заранее снятая, покачиваясь, свисала
с ее правой руки. Она ждала, что ее пропустят, явно  ждала,  и...  черт!..
тут невозможно объяснить  сколько-нибудь  понятно...  Хаяни  откинул  свою
вуалетку, подошел к женщине вплотную, взял за плечи (мешал автомат в руке)
и поцеловал ее в губы. Женщина отшатнулась.
   - Дурак! - заорал Сентаури, а Ниордан сказал наждачным голосом:
   - Вторая. Обоих.
   - Ну, зачем, зачем, идиот, кретин,  пиджак,  ну  что  ты  наделал,  что
доказал, к чему?!!
   Женщина билась в руках конвойных и пронзительно визжала, а Хаяни сказал
Сентаури:
   - Будь так добр, проводи меня до машины.
   И тот, яростно глядя ему в глаза, сдерживая себя, ответил:
   - Пожалуйста.



        МАЛЬБЕЙЕР

   В зал входят какие-то люди,  среди  них  -  Мальбейер.  По  пути  очень
вежливо кивает спинам диспетчеров. Молчу, молчу, молчу!
   - Ну, как, не поймали еще?
   - Нет, - отвечает Дайра и снова наклоняется к файтингу. - Продолжайте.
   - Это вы не мне, - уточняет Мальбейер.
   Дайра отрицательно мотает  головой  (тише!)  и  поднимает  указательный
палец.
   - Тут женщина одна, - слышится в наушниках. -  Триста  пятый,  говорит,
провожала. Кинстер, похоже, туда садился.
   - Какой, говоришь, рейс?
   - Триста пятый. На Рамс.
   И  Дайра  замирает  и  уже  ничего  не  может.  Мальбейер,   причудливо
изломившись, глядит ему в глаза, а спрятать их невозможно, не  может  скаф
чувствам своим поддаваться, нельзя ему. Триста пятый  на  Рамс,  на  Рамс,
триста пятый, пялится, что он так... триста пятый, триста  пятый,  вдвоем,
ах ты, как же нескладно все получается!
   - Список пассажиров. Срочно! - говорит Дайра.
   Не понимают. Не понимают!
   - Триста пятого рейса список!
   - Какой список, вы что! Давно уже никаких списков не ведем,  -  говорит
один из диспетчеров. У него лицо как натруженная ладонь. Остальные молчат.
Дайра морщится  и  тихонько  стонет,  словно  с  досады.  -  Как  карантин
кончился, с тех пор и не ведем.
   - В чем дело? - спрашивает Мальбейер, а глаза  у  него  горят,  он  все
понял, однако спрашивает, зачем?
   - Свяжитесь с триста пятым. Когда у них связь? Скорее.
   Диспетчер с натруженным  лицом  заглядывает  в  свои  бумажки  и  глухо
отвечает:
   - Связь через двадцать минут. Вызвать вне графика?
   - Да. Нет. Испугаются. Еще паника начнется. Подождем.
   Что-то бормочет файтинг, и Дайра отвечает что-то, сам толком не знает -
что, но видно, все правильно говорит, потому что никто не удивляется и  не
переспрашивает, Мальбейер, наклонившись вперед, с хищным лицом мечется  по
диспетчерской и ничего нельзя сделать, подождал бы денек, ну, опоздал бы к
занятиям, господи, зачем  же  я  его  гнал-то...  зачем  же  так  старался
избавиться, полицейские, застывшие в оцеплении, оцепеневшие  в  оцеплении,
оцеплевшие в оцепенении...
   - Друг капитан, - говорит Мальбейер, - надо бы распорядиться, чтобы  их
ждали на всех посадочных площадках маршрута.
   Пока Дайра отдает нужные приказания, вводят женщину. Дама средних  лет,
в прошлом шикарная, модное лицо,  но  от  него  уже  мало  помощи,  все  в
прошлом.
   Скаф, который ее привел, с видимым наслаждением откидывает вуалетку.
   - Вот она. Та, что Кинстера видела.
   Дама  вертит  в  руках  микроскопическую  сумочку.  Суетливо  кивает  в
подтверждение. На ней изящный шлемвуал "Молодежный", вуалетка  прозрачная,
коричневого цвета.
   - Вы можете снять свой шлем, -  говорит  Дайра.  Он  терпеть  не  может
разговаривать с женщинами в шлемвуалах.  Со  смерти  жены.  Нервное.  Дама
мнется и отвечает: "Боюсь".
   - Можете не бояться. Здесь находятся только те, кто прошел проверку.
   Он смотрит на скафа, который ее привел, и спрашивает  взглядом,  прошла
ли проверку она. ("Первым делом", - говорит скаф.)
   -  Не  надо  ждать!  -  неожиданно  для  себя   взрывается   Дайра.   -
Связывайтесь!
   - Триста пятый, - говорит второй диспетчер и все поворачиваются к нему.
- Триста пятый, подтвердите связь.
   - Но вы уверены, что я не заболею? - спрашивает дама.
   Мальбейер мурлычет ей что-то галантно-успокаивающее.
   - Триста пятый, слышу вас хорошо! Пять, девять, девять.
   - Триста пятый, как у вас там?
   -  Э-э-э,  дорогой  друг,  -  обращается  Мальбейер  к   диспетчеру   с
натруженным лицом (тот сидит  рядом  с  проводящим  связь).  -  Нельзя  ли
сделать так, чтобы и мы слышали?
   В следующую секунду зал наполняется смутным ревом и шипением.
   - ...по курсу. Только что прошли Сьен Беф. А кто на связи?
   - Я, Леон, - отвечает диспетчер.
   - Привет, Леон. Не  узнал  тебя.  Счастливым  будешь.  Слушай,  что  за
суматоха там началась, когда мы взлетали?
   Леон  поворачивается  и  смотрит  на  Дайру.  Тот  отрицательно  качает
головой.
   - Все в порядке, - говорит Леон. - Недоразумение. Все в порядке.
   Но голос его выдает немного.
   - Значит, все хорошо?
   - Хорошо. Все хорошо. Следующая связь  в  тринадцать  сорок.  Отбой.  -
Говорит диспетчер и отодвигает зачем-то микрофон. На лбу у  него  выступил
пот.
   - Это мы поспешили, дорогой друг, - замечает Мальбейер. - Как бы он  не
заподозрил чего-нибудь. Паника, это, знаете...
   - Клятая война, - говорит диспетчер.



        ДАЙРА

   Он всем корпусом поворачивается к даме.
   - Какой он был, импат, которого вы видели? Опишите.
   - Ах,  я  не  знаю.  Эти  вуалетки...  стройный,  высокий,  очень-очень
нервный. Очень. Я сразу подумала что...
   - Как одет?
   - М-м-ммм, - дама картинно заводит глаза, на щеках - красные  пятна.  -
Он был такой... в сером  костюме...  ботинки  лакированные,  глухой  серый
костюм, с горлом... что-то парикмахерское, а вуалетка - ничего особенного,
шлем такой рогатый, знаете? Костюм расстегнут. Жарко.  Но  он  был  вообще
очень растрепан и неопрятен.
   - Что значит "неопрятен"?
   - Ногти, - улыбается дама. - Длинные грязные ногти.  Спутанные  волосы.
Из-под шлема. Все неприлажено, будто не его. А что теперь будет с Элен?
   - С кем?
   - С моей сестрой, Элен. Она тоже этим рейсом.  Ей,  правда,  не  в  сам
Рамс, но...
   - Уведите ее, - говорит Дайра. - Мешает.
   - Нет, вы  мне  скажите!  -  взвизгивает  дама,  но  скаф  бесцеремонно
уволакивает ее за дверь, и Дайра кричит вслед:
   - Я не знаю, что с ними будет!



        СЕНТАУРИ

   Женщина слабо охала, повиснув на руках конвоиров. Без  вуалетки  -  она
оставила вуалетку в осмотровой, - она казалась неодетой.
   Сентаури шел метрах в полутора позади конвоя.
   - Хаяни, постой. Пару слов.
   А Хаяни, будто только и ждал этого, послушно повернулся  и  сделал  два
шага к приятелю.
   - Хаяни... Послушай, дружище. Ты... не из-за того, что я сегодня...  Не
из-за меня, нет?
   - Нет, - ответил Хаяни, с нетерпением ждущий первых симптомов.
   - А... почему тогда?
   Хаяни отвернулся.
   - Да так просто. Мечтал я, понимаешь, всю жизнь - хоть  на  час  гением
стать. Если так не получается.
   - Гением? - недоверчиво переспросил Сентаури.
   - Ну да. Я знаю - смешно. Не могу я тебе объяснить.
   Сентаури мотнул головой.
   - Так ты... И только из-за этого? Да разве можно?
   - Не знаю. Можно, наверное, - глаза у  Хаяни  огромные,  нос  тонкий  и
длинный, и вдохновение, которого никогда  не  бывало  раньше.  -  Что  же,
прощай, Сент?
   Хаяни пошел к фургону, а в спину ему:
   - Но ты же врешь, все врешь, ну скажи, что ты врешь!



        КИНСТЕР

   В последние минуты жизни Томеш уже знал  главное  -  что  такое  чистое
импато, и решил одарить им всех пассажиров, а им казалось, что он хочет их
уничтожить. Томеш летал по  салону  и  снимал  со  всех  шлемвуалы,  одним
касанием, чтобы заразить их и принести им счастье, о  котором  сам  уже  и
мечтать не мог, а они кричали от ужаса, они не хотели такого счастья.
   Закончив в салонах, Томеш помчался к пилоту.



        ДАЙРА

   Только что увели даму, которая, похоже, видела Кинстера.  Дайра  сидит,
подперев  щеку  рукой,  неестественно  бледен.  Мальбейер  склонился   над
диспетчером  (Леоном),   но   смотрит   на   Дайру.   Остальные   негромко
переговариваются. Стоят, замерли,  затишье,  даже  файтинг  умолк.  Жужжит
телетайп, устали глаза, щиплет. Потом резко распахивается дверь  и  входит
Сентаури.
   - Только что... - трагически начинает он.
   - Тихо! - неожиданно  для  всех  рявкает  Мальбейер  и  снова  по  залу
разносятся шипение и рев.
   - Ну! - кричит Дайра и встает со стула.
   - Триста пятый, слушаю вас! Триста пятый!
   - Что там еще? - говорит Мальбейер.
   - Дали вызов и молчат, - виновато отвечает Леон. - Смотрите! - он тычет
пальцем в экран. - Меняют курс.
   - А Хаяни покончил с собой, - как бы между  прочим  сообщает  Сентаури,
курчавый, вульгарный вестник.
   Дайра беспомощно бросает взгляд в его сторону, и снова к диспетчеру.
   - Что же нам теперь - всю страну на ноги поднимать из-за одного импата!
- стонет он.
   - Не из-за одного, - с печальной задумчивостью говорит Мальбейер.  -  В
том-то и дело, что не из-за одного, дорогой мой друг Дайра. Они там теперь
все...
   - Хаяни покончил с собой, вы слышите?
   - Ну, так уж и все, - Дайра подходит к Леону, хватает его за  плечо.  -
Вызывай еще раз.
   - Триста пятый, триста пятый! Подтвердите связь!
   Шипение. Рев. Все  сгрудились  вокруг  Леона,  уставились  на  экран  с
ползущим крестиком. Один только Сентаури застрял в дверях;  бычий,  пьяный
взгляд, думает, что его не слышат.
   Дайра хватает микрофон:
   - Триста пятый, слушайте меня! Это очень важно! Любой  ценой  заставьте
пассажиров надеть шлемы!
   Голос. Искаженный, резкий, трещащий,  насекомый,  неразборчивые  слова.
Чистая, не замутненная смыслом ярость.
   - Это он, - говорит кто-то.
   Потом - крик. Длинный, мучительный. Еще  крик.  Клохтанье.  Фон.  Опять
голос, уже другой, прежний, это голос пилота, но словно пилот спотыкается,
словно ему воздуха не хватает.
   - ...Он ворвался сюда... чуть голову мне не оторвал... шлем снимал,  но
там... застежки, понимаете... я не дался... С ума сойти, какая  силища!  А
теперь упал почему-то...  это  что?  И  корчится...  корчится...  смотреть
ужас... бормочет... ничего не понять... Что делать? Скажите,  что  делать,
вы ведь знаете! Я его пристрелю сейчас!
   - Да. Стреляйте немедленно! И  садитесь  как  можно  скорей,  -  кричит
Дайра.
   - Это судорога, вы разве не понимаете, друг капитан? - злобно улыбается
Мальбейер. - Куда это вы их сажать собираетесь?
   - Хоть кого-нибудь, да спасем, -  упрямо  говорит  Дайра.  -  Может,  в
салонах кто не заразился.
   - Ах, Дайра, Дайра, дорогой друг капитан, - качает головой Мальбейер. -
Как я вас понимаю! Я ведь знаю - вам сложно. Я ведь,  извините,  все  ваши
обстоятельства...
   Ему трудно говорить отеческим тоном, он зол, он  страшно  зол,  гвардии
СКАФ грандкапитан Мальбейер. Дайре  кажется,  что  все  кричат  ему:  "Ну,
выбирай!"
   - Я его кончил. Убил, - жалобно говорит летчик. - Я его...
   Ну? Ну? Ну?!
   - Если вам трудно, - вкрадчиво  говорит  Мальбейер,  -  то  давайте  я.
По-человечески понятно ведь.
   - Вы слушаете? - надрывается пилот. - Я его пристрелил! Вот сию минуту,
сейчас!
   - Слышим, - отвечает Дайра. - Как в салоне?
   - Не вздумайте их сажать! - шипит Мальбейер. Дайра поворачивает  голову
и долго смотрит ему в глаза.
   - В салоне? Паника в салоне. Черт знает что. Но  это  пустяки.  Честное
слово. Сейчас успокоим. Слушайте!
   Сентаури  стоит  навытяжку,  он  бормочет  о   Хаяни   и   одновременно
прислушивается к разговору.
   - У меня шлем  металлизированный,  -  продолжает  пилот.  -  Я  не  мог
заразиться. Он хотел снять, но там застежки такие... Сейчас самое  главное
- сесть поскорее.
   Мальбейер неподвижен, злобен, внимателен. Никто ни слова.
   - Держите курс на Тристайя Роха, - отвечает Дайра по подсказке Леона.
   - Что вы делаете? - шепотом кричит Мальбейер. - Ни в коем случае не...
   Дайра с досадой отмахивается.
   - Не мешайте, пожалуйста. Сент! Свяжись с этими... из Космофрахта.
   - Зачем? Я...
   Сентаури отлично понимает зачем.  Глупо,  конечно,  что  все  тревожные
службы космоса отошли Космофрахту, да мало ли глупостей  делается  вокруг!
Итак, Сентаури понимает, но он только что потерял друга и почему-то  очень
болезненно относится к  последующим,  хотя  бы  и  чужим  потерям.  Что-то
странное творится с Сентаури. Он ведет себя как последний пиджак.
   - Они все в шлемвуалах,  все  как  один,  -  глупо  хихикает  пилот.  -
Теперь-то они все их нацепили. Вот умора!
   Разве защитит шлемвуал от предсудорожного импата?
   - Послушайте, как вас там! У вас в  салоне  должен  быть  ребенок.  Лет
девяти. Синие брюки, а рубашка...
   Волосы шевелятся у Сентаури.
   - Да их тут на целый детский сад наберется, - снова хихикает  пилот.  -
Они тут такое устраивают! Наши девочки с ног сбились. Вы уж посадите  нас,
пожалуйста!
   - Конечно, конечно,