нной
пластмассой, огоньками индикаторов и сенсоров, и везде,  всюду  -  эмблема
концерна: улыбающийся курчавый юноша в пятнистой шкуре.  Дионис.  Техника,
достойная богов. Эвоэ, Дионис...
     Проигрыватели, способные сами подобрать пластинку  в  тон  настроению
владельца;  эквалайзеры,  варьирующие  звучание  любой  записи   в   любом
регистре,    учитывая    индивидуальные    вкусы    каждого     слушателя;
самонастраивающиеся  инструменты,  улавливающие  состояние  исполнителя  и
реализующие его скрытые желания;  колонки,  оценивающие  акустику  зала  с
точностью до...
     Йон подумал, что следующее поколение "Диониса" будет способно  вообще
исключить человека из процесса творчества, или  оставить  его,  как  некий
эмоциональный   блок,   приставку   -   не   оставляя   даже   возможности
самостоятельного выбора пластинки на полке...
     - Хотите сделать покупку,  сэр?  -  лениво  повторил  продавец,  гася
сигарету.
     - Хочу, - Йон шутовски поклонился, разводя руками, - но не могу. Пока
не могу.
     Придя домой, он первым делом позвонил Чарльзу Беркому. Засыпая,  Орфи
видел сверкающие стеллажи и улыбающегося юношу в пятнистой шкуре.


     Когда Йон вошел в кафе, Чарли уже ждал его, сидя за угловым  столиком
в обществе длинноволосых парней лет двадцати трех - двадцати пяти от роду.
     - Привет, Орфи! - заорал Чарли на весь кабачок.  -  Давай  сюда!  Это
Бенни Байт, ударник, я тебе о  нем  говорил  вчера,  а  это  Ник  Флетчер,
басист. Ребята, это наш шеф, Йон Орфи. Клавишник.
     Бенни и  Ник  смущенно  поднялись,  пожимая  руку  Йону.  Парни  явно
чувствовали себя не в своей тарелке, что никак  не  вязалось  с  привычным
обликом рок-музыкантов, каких Йон видел на концертах. Байт  даже  не  пил,
что служило поводом для неисчерпаемых шуточек Беркома.
     - Вокалист прийти не смог, но я с ним  уже  договорился,  -  деловито
заявил Чарльз.
     - Какой вокалист? - оторопело спросил Орфи.
     - Наш. Чистый инструментал сейчас не в моде. Это  знаменитости  пусть
играют, что хотят, а мы пока зависим от сборов, которых еще нет.
     -  Хорошо.  Хотя  я  полагал,  что  мы  будем   в   основном   играть
инструментальные вещи.
     - И непременно твоего сочинения.
     Йон покраснел, и Берком добродушно расхохотался.
     - Ладно, Орфи, не тушуйся! Клавишник ты классный,  и  пишешь,  вроде,
грамотно, ничего не скажешь. Дадим пару забойных шлягеров, для раскачки, а
там и тебя протащим. Глядишь,  и  пойдет...  Кстати,  вокалист  на  флейте
играет. Консу заканчивал, да не заладилось у него.
     Парни тихо переглядывались и в разговор не вмешивались.
     - Инструменты у ребят есть, у меня тоже, - продолжал меж тем Чарли. -
У тебя органчик вроде был?
     - Был. Стоит дома. Но, я думаю, рояль тоже понадобится.
     - Это не проблема. Зал я уже снял, в Саутгемптоне...
     - Сколько?
     - Ерунда. Пятьдесят фунтов в неделю.
     У Йона екнуло сердце, но он постарался не подать виду.
     - И что остается? - спросил он, откашлявшись.
     - Остается аппаратура, малый синт и кое-какие мелочи.  Тысяч  в  пять
уложимся.
     Орфи облегченно вздохнул. Такие деньги  у  него  были.  Даже  кое-что
должно было остаться.
     - Отлично. Значит, завтра с утра. Скажем, часов в десять.
     Чарли повернулся к молчащим музыкантам.
     - Слыхали, что  шеф  сказал?  Завтра  к  десяти  на  старом  месте  с
инструментами. И не опаздывать!..
     Бенни  и  Ник  синхронно  кивнули,  неловко  попрощались  с  Йоном  и
направились к выходу. Орфи заметил, как Бенни зацепился за стул и,  достав
из кармана очки в дешевой круглой оправе, нацепил их на свой длинный нос.
     - Слушай, Чарли, - спросил Йон, - а почему ты назвал меня шефом?
     - Для солидности. Я сказал ребятам, что ты нас  финансируешь.  Может,
они решили, что ты миллионер?
     - Ясно, - обреченно протянул Орфи.


     Зал был пустой и холодный. Половина  ламп  под  потолком  не  горела,
сквозь какие-то щели просачивался холодный ветер,  крутя  по  замызганному
полу  пыль,  конфетные  бумажки  и  окурки.  Правда,  сцена  имела  вполне
приличный вид.
     Ребята уже устанавливали аппаратуру. Оторвавшись на  несколько  минут
от этого занятия, они помогли Йону вкатить  на  сцену  его  видавший  виды
маленький электроорган. В углу, уткнувшись в газету, сидел  унылый  парень
неопределенного возраста  в  потертой  кожаной  куртке  с  многочисленными
"молниями", таких же вытертых джинсах и широкополой шляпе,  надвинутой  на
лоб. Парня звали Дэвид Тьюз, и он был вокалист.  Рядом  лежал  футляр  для
флейты, обшарпанный и заношенный, как и его хозяин.
     Вокалист вяло поздоровался с Орфи и снова спрятался в свою газету.
     Настройка заняла около двух часов, после чего Йон  раздал  музыкантам
ноты и уселся за электроорган. Рояль действительно стоял у самой стены, но
Орфи решил  отложить  его  на  потом.  Рядом  со  "Стейнвеем"  поблескивал
кнопками новенький синт, купленный Беркомом накануне.
     - И это все? - осведомился Чарли, пробежав глазами ноты. -  Тут  игры
на двадцать минут! И вокала нет.
     - А ты что, хочешь сразу целую программу?
     - Конечно! Я тут прихватил кое-что из недавних своих...  Со  словами,
кстати!
     - Ладно. Но начнем все же с меня.  Сам  говорил,  что  я  шеф,  терпи
теперь... А через пару дней я еще принесу, есть замысел... Начали!
     Йон уселся поудобнее и взял пробный аккорд. Инструмент звучал хорошо.
Орфи заиграл вступление.
     Через несколько  тактов  к  нему  присоединился  ударник.  Незаметно,
исподволь в мелодию вплелась гитара - все-таки Чарли был  мастером  своего
дела. Басист немного запоздал, но быстро сумел подстроиться.
     Вокалист оторвался от  своей  газеты  и  с  интересом  слушал.  Потом
расчехлил флейту, собрал  ее...  К  счастью,  ему  не  нужно  было  никуда
подключаться.
     ...Когда  затих  последний  вибрирующий  звук,  все  некоторое  время
молчали. Чарли отложил гитару, подошел к  Йону  и  задумчиво  ткнул  одним
пальцем в клавишу. Подумал - и ткнул еще раз.
     - Это настоящая вещь, - заявил он. - Я не знаю, поймут ли ее, но  это
- музыка.


     Они репетировали около двух месяцев. С каждым  разом  Йон  становился
все  требовательнее,  доводя  своих   коллег   до   бешенства,   заставляя
проигрывать куски снова и снова, изнуряя  всех  и  не  щадя  самого  себя.
Наконец музыка перестала рассыпаться на части, подобно карточному  домику.
Изредка Йон садился  за  рояль;  но  с  каждым  разом  все  реже  и  реже.
Акустический инструмент с трудом монтировался  в  электронное  звучание  -
впрочем, Тьюз неизменно  таскал  с  собой  флейту  и  вставлял  ее  робкое
придыхание во все паузы, несмотря на молчаливое неодобрение Чарли. Звук  у
Тьюза был шершавый, чуть надтреснутый, но на редкость выразительный.
     Теперь можно было выходить на публику.
     За  неделю  до  концерта  они  собственными  силами  привели  зал   в
относительный порядок,  за  что  практичный  Чарли  выторговал  у  хозяина
уменьшение арендной платы до сорока трех фунтов в неделю. Затем все тот же
вездесущий Чарли договорился со знакомым художником насчет афиш,  и  через
день реклама их группы замелькала на стенах Саутгемптона и даже кое-где  в
Сити. Правда, у Альберт-Холла афишу повесить  не  удалось,  потому  что  к
Чарли с грозным видом направился полицейский, и тому пришлось уносить ноги
от греха подальше.
     Накануне концерта Йон почти не спал. В девять часов он подскочил, как
ужаленный, и побежал в зал, хотя премьера была  назначена  на  пять  часов
вечера. Там он долго бродил между кресел, нервно курил - впервые за многие
годы - потом уселся в первый ряд и сам не заметил, как заснул...


     Они сидели в небольшой комнатке за сценой  и  ждали,  пока  соберется
публика. До начала выступления оставалось  пятнадцать  минут,  а  зал  был
заполнен едва ли наполовину.
     - Ничего, соберутся, - успокаивал всех Чарли. - А в  крайнем  случае,
для первого раза и пол-зала неплохо. Главное, чтобы им понравился концерт.
Тогда завтра будет аншлаг.
     Все же к началу выступления зал был  заполнен  почти  на  две  трети.
Дэвид вышел к микрофону и объявил  название  первой  вещи.  Йон  поудобнее
устроился за своим органом и весь ушел в игру. Он не видел зала, не  видел
слепящих прожекторов, не видел даже своих товарищей;  он  не  слышал,  что
объявлял Дэвид - он играл. И он чувствовал, что играет сейчас  лучше,  чем
когда бы то ни было. Да и остальные - тоже. Мрачная, экспрессивная  музыка
Чарли, с жестким ритмом, насыщенная до предела, подавляла зал,  заставляла
слушать, не давая возможности думать о постороннем. После последней  песни
Чарли  зал  взорвался  аплодисментами  -  это   было   больше,   чем   они
рассчитывали.
     Затем, после пятиминутного антракта, Тьюз  объявил  композицию  Орфи.
Йон был в ударе. Густой, сильный звук его  органа  заполнил  зал,  мелодия
струилась, лилась, постепенно нарастая,  поднималась  вверх;  изредка  она
словно срывалась, но затем снова выравнивалась, неуклонно стремясь  ввысь.
Йон закончил на самой высокой ноте, и ее отзвук еще долго висел в зале.
     Послышались редкие хлопки, но и они  вскоре  замолкли.  Тьюз  объявил
последнюю вещь. Йон снова заиграл. Но  что-то  было  не  так.  Приподнятое
настроение улетучилось. Орфи играл через силу, и это передалось остальным.
Когда они закончили, зал молчал.  Почти  половина  слушателей  ушла  после
первой  композиции,  и  остальные  тоже  спешили  к   выходу.   Никто   не
аплодировал.
     Чарли подошел к угрюмому Йону и положил руку на его плечо.
     - Они просто не поняли, Орфи, - тихо сказал Чарли. - Но  они  поймут.
Мы еще будем играть в Альберт-Холле, а не в этом сарае.


     Еще неделю выступали они  со  своей  программой.  И  с  каждым  разом
слушателей становилось все меньше и меньше, и большинство из них  уходило,
когда начинали играть пьесы Йона. В игре Орфи появилась несвойственная ему
раньше ярость, одержимость. Он как бы мстил  своей  музыкой  тем,  кто  не
хотел его слушать. Но люди уходили, и группа завершала выступления в почти
пустом зале.
     А  когда  концерты  закончились,  все  пятеро  собрались  в  знакомом
кабачке, чтобы обсудить свои дела.
     - Так мы долго не протянем, - заявил Чарли. -  Сборы  едва  покрывают
арендную плату.
     Чарли, как обычно, сгущал краски.
     - Да что деньги! - досадливо поморщился Бенни. - Проживем как-нибудь.
Репертуар менять надо.
     - Слушай, Орфи, - неожиданно перебил ударника Чарли, -  давай  вместе
писать. Я буду той глупостью, которая так необходима твоей мудрости. У нас
должно получиться. Что скажешь?
     Йон, до того сосредоточенно  листавший  рекламный  проспект  концерна
"Дионис", поднял голову.
     - Попробуем, - безучастно сказал он.


     Сначала у них ничего не получалось. Йон и Чарли спорили  до  хрипоты,
доказывая каждый свое, а дело не двигалось.  Примирил  их  Бенни.  Однажды
вечером он, никого не предупредив, заявился к Орфи. Его появление пришлось
на самый разгар спора. Бенни уселся в  кресло,  внимательно  слушал  вопли
коллег  и  изредка   подбрасывал   в   образовывавшиеся   паузы   какие-то
малозначительные детали. И спор незаметно улегся  сам  собой.  С  тех  пор
Бенни неизменно сидел в кресле, все  время  поправляя  сползавшие  с  носа
очки.
     Через две недели Йон снял со своего  счета  последние  деньги,  чтобы
оплатить аренду зала и афиши.


     Народу набралось немного. Видимо, плохая реклама сделала свое дело.
     Когда все пятеро рассаживались по местам, в зале  послышались  жидкие
хлопки, но и те скоро смолкли. Чарли  взял  пробный  аккорд,  Бенни  выбил
предстартовую дробь, и концерт начался.
     Йон играл правильно, но без особого вдохновения. У него в голове  уже
начал созревать план. Пусть группа пока играет  песни  Чарли  -  они  дают
кассу, а тем временем...
     ...Что-то разладилось в звучании ансамбля. Слушатели  еще  ничего  не
заметили, но ухо Орфи сразу уловило возникший диссонанс. Через секунду  он
понял, в чем дело - Бенни стучал в несколько ином ритме, и все лихорадочно
пытались к нему приспособиться. Через несколько мгновений характер  музыки
кардинально изменился. Ритм захлебывался,  в  нем  появилась  пульсирующая
нервозность. Нику приходилось выжимать из своего баса все, на что тот  был
способен, и Йон боролся с ускользающей  из  пальцев  темой,  пока  она  не
оборвалась, оставив вместо себя дрожащие руки и соленый привкус на губах.
     На  них  обрушились  аплодисменты.  Никогда  не  слышали  они  ничего
подобного, и сил не оставалось даже на радость.
     - Завтра будет  аншлаг,  -  шепнул  Чарли,  стараясь,  чтобы  его  не
услыхали в зале.
     Зал не вслушивался. Зал хлопал.


     Когда публика разошлась, Йон прижал бедного Бенни к колонке.
     - Ты хоть запомнил, что ты там настучал? - у Орфи  задергалось  левое
веко, и выглядел он в эту минуту весьма устрашающе.
     - А что? - испуганно прохрипел полузадушенный Бенни.
     - Как что?! Зал на ушах стоял, гений ты  наш  непьющий!  Ты  что,  не
видел?..
     - Не видел, - честно признался Бенни. - Я очки разбил. Палочкой.
     Позади Орфи раздался сухой стук. Это Тьюз уронил футляр с флейтой.
     - Я очень разволновался, когда очки разбил, - виновато сказал  Бенни.
- Ну, и... зачастил немного. Извините, ребята...


     - Хотите сделать покупку, сэр?!
     - Да, - сказал Йон,  выписывая  чек.  -  Полный  концертный  комплект
"Дионис". Плюс инструменты по списку. Последняя модель.
     И показал язык обалдевшему продавцу.


     Следующие репетиции выглядели  сказкой.  Аппаратуру  достаточно  было
расставить, и  после  пятиминутного  гудения  и  мигания  индикаторов  все
приходило  в  полную  готовность.  Учитывалась  влажность  зала,  резонанс
покрытия  стен,  выпуклость  потолка,  частотные  характеристики   каждого
инструмента, расстояние от сцены  до  любого  ряда  кресел...  Инструменты
отзывались  на  легчайшее  прикосновение,  в   их   память   закладывались
физиологические  параметры  исполнителей,  так   что   звучание   менялось
одновременно  с  сердцебиением  музыканта  или   от   учащенного   дыхания
вокалиста. Йон не мог оторваться от клавиш, Чарли поглаживал  гитару,  как
любимую женщину, Бенни и Ник готовы были плакать от счастья - и лишь  Тьюз
ходил мрачный и категорически отказывался бросить свою старенькую  флейту.
Но его пессимизм не мог повлиять на эйфорию остальных.
     -  Хвала  Дионису,  -  сказал  однажды  Йон,  распечатывая  очередное
официальное приглашение. -  Что  ты  там  пророчествовал,  Чарли?  С  тебя
выпивка!
     - Альберт-Холл? - потрясенно спросил Берком.
     - Он, родимый, - улыбаясь, кивнул Орфи, и  Чарли  прошелся  по  сцене
колесом, выкидывая умопомрачительные коленца. Под конец он упал на  колени
перед блоком усиления и  молитвенно  простер  руки  к  курчавому  юноше  в
пятнистой шкуре.
     - Эвоэ, Дионис! - возопил Чарли в экстазе. - Да возляжет рука твоя на
бедных музыкантов!
     - Богатых музыкантов, - хихикнул Бенни, поправляя очки.
     - И на остроумного Бенни, - рассмеялся Орфи, - хотя он  и  оскорбляет
тебя,   о   Дионис,   бог   вина,   оскорбляет   самим   своим    непьющим
существованием!..
     И ударил по клавишам. Ликующий аккорд вспыхнул в полутемном зале,  но
угрюмый Тьюз вплел в него придыхание флейты, и нечто  дикое,  необузданное
пронеслось между притихшими музыкантами.
     - Не шути с богами, Орфи, - серьезно сказал Тьюз. - Они любят  шутить
последними...
     Концертный стереокомплекс подмигнул всеми своими индикаторами.


     - Леди и джентльмены, - микрофон услужливо качнулся к губам  Орфи,  -
сегодня мы даем необычный концерт. Сегодня  будет  впервые  исполнена  моя
симфония под названием "Эвридика". Прошу тишины.
     Йон сел за инструмент и едва успел удивиться сегодняшней  публике.  В
зале почти одни женщины. Старые и молодые, красивые и уродливые,  стройные
и полные - всякие... Запах косметики, блеск украшений, шуршание  одежды  -
все это создавало атмосферу  некоторой  экзальтированности,  истеричности.
Ничего не поделаешь, поклонницы - бич любой мужской группы...
     Потом он опустил руки на клавиши, и осталась одна музыка.
     На  табло  органа  деловито  вспыхнули  параметры  его   сегодняшнего
состояния:  частота   пульса,   кровяное   давление,   температура,   чуть
увеличенная печень, содержание адреналина...
     Орган настраивался. На него и на зал.
     Те же данные замелькали и на  остальных  табло.  Чарли,  Ник,  Бенни,
Тьюз... Плюс состояние зала. Нервозность и ожидание.
     Тишина перестала быть тишиной и стала звуком. Она нарастала, проникая
в каждую трещину,  каждую  щель,  заполняя  пустоты;  и  в  апогее  к  ней
присоединился пульс ударных и ритм-гитары. Серебряный звон тающих сосулек,
свист осеннего ветра и шаги одинокого прохожего на пустынной ночной улице,
детский смех и печаль утраты, ласковый шепот  влюбленных  и  вой  падающей
бомбы, и печальная мелодия вечно скитающихся странников... В  этой  музыке
было все. Только флейта Тьюза почему-то молчала.
     Ритм изменился. В пульсе появилась тревожная нотка, озабоченность;  и
некая болезненность, фанатичная одержимость возникла в поступи симфонии. У
себя за спиной Йон  услышал  сдавленный  возглас  и,  обернувшись,  увидел
белого, как мел, Бенни с поднятыми  руками.  Сначала  Орфи  не  понял,  но
спустя мгновение, до него дошло: ударный синт  стучал  сам  по  себе,  без
участия человека! Руки Бенни не касались панели  управления,  но  ритм  не
исчез. Более того, он усилился, вырос - и зал встревоженно зашевелился,  с
галерки слетели резкие  визгливые  выкрики,  партер  застонал.  Напряжение
сгустилось в испуганном Альберт-Холле.
     Чарли, казалось, сросся с гитарой. Глаза его были  закрыты,  звучание
струн приобрело рычащий характер; у Беркома был вид сомнамбулы, и на губах
его начала выступать пена. Флетчер выглядел  не  лучше.  Его  бас  выл  на
низкой, режущей слух ноте, и, повинуясь невысказанному приказу, женщины  в
зале зашевелились, блестя накрашенными губами, накрашенными веками,  алыми
ногтями, бордовыми камнями перстней...  и  кровавый  отблеск  метнулся  по
плотной массе всколыхнувшихся тел.
     Йон встал, вжимая голову в плечи; он стоял и потрясенно  слушал  свою
симфонию,  которую  играл  взбесившийся   концертный   комплекс;   панели,
индикаторы,  струны,  клавиши...  и   когда   взрыв   достиг   апогея,   а
бесновавшаяся стая была готова захлестнуть сцену неукротимым половодьем  -
Дэвид Тьюз выбежал на авансцену, стараясь не подходить ближе к  микрофону,
и поднес к губам свою старенькую флейту.
     Человеческое  дыхание  разнеслось  под  знаменитым  лепным   потолком
Альберт-Холла;  дыхание  пловца,  из   последних   сил   вырывающегося   к
поверхности, к воздуху, к жизни - и Йон Орфи кинулся к  стоящему  у  кулис
роялю.
     Он все бежал, а хрупкая пауза все висела в воздухе над бездной, и  он
молил небо дать ему добежать до спасительной громады  рояля,  пока  флейта
Тьюза не успела захлебнуться в сумасшедшем  электричестве,  пока  визжащие
вакханки не ринулись к неподвижным музыкантам, пока...
     А в первом ряду партера, закинув ногу на ногу, сидел курчавый юноша в
пятнистой шкуре и, улыбаясь, следил за бегущим человеком...





                             Генри Лайон ОЛДИ

                                НИЧЕЙ ДОМ


                                              "...Этот дом не имеет крыши,
                                              И дождь падает вниз,
                                              Пронзая меня.
                                              Я не знаю, сколько лет здесь
                                              Прошло..."
                                                             Питер Хэммилл


     Интересно, кто это придумал так неправильно  укладывать  шп