Он хоть и умный, а  иногда
такое выкидывает...
   ...Потом рассказывали мы с Арсеном, то и дело одергивая отчаянно  врущего
Витальку. Даниэль кивал, слушал. О многом он  слышал,  кое-что  видел,  а  к
Атмосферному Черепу давно относился спокойно.
   Беседа постепенно угасала, всех клонило в сон. Даниэль  постелил  нам  на
полу, предоставив кровать Нине.
   - Я не позволю, чтобы ребенок ночевал в одном доме с хищником! -  шептала
Нина мне в ухо, но Виталька уже собрался было улечься  на  топчане  рядом  с
Рыки, и Нина принялась загонять его - Витальку, а не тигра - в самый дальний
от двери угол...
   Я  пошел  умыться.  В  импровизированной  ванной  висело  большое  мутное
зеркало. Я глянул в него, и из треснутой глади на меня уставилось  лицо.  Не
мое. Больше я ничего не помнил.
   ПАПА В ЗАЗЕРКАЛЬЕ. ВИТАЛЬКА
   ...Ночью мне захотелось  писать.  Я  осторожно  вылез  из-под  покрывала,
переступил через спящую маму, проскользнул мимо открывшего один глаз Рыки  и
выбрался в коридор. Туалет оказался в самом конце.
   У большущей ванны - наверное,  в  ней  купался  Рыки  -  стоял  папа.  Он
пристально вглядывался в растрескавшееся  зеркало  и,  казалось,  совсем  не
замечал меня. Я встал у него за спиной и посмотрел в зеркало.
   Песок огромной арены - желтый,  рассыпчатый  песок  -  казалось,  обжигал
глаза. Папа в зеркале шел по кругу,  держа  в  левой  руке  тяжелый  широкий
ножик,  а  в  самом  центре  песчаного  круга  подпрыгивал  кто-то  рогатый,
порезанный, с неуклюжими  корявыми  копытами...  Потом  рогатый  бес  махнул
кнутом, а папа отрубил ему руку, и тогда я закричал, а  папа  в  ванной  все
стоял и стоял, и прибежала мама, и Даниэль, и дядя  Арсен,  а  папа  все  не
двигался, и в зеркале уже больше никого и ничего не было...
   КНИГА ВТОРАЯ. ПРЕДТЕЧИ
   (Продолжение)
   9
   ...Эта рукопись была найдена в полуразвалившемся заброшенном  бунгало  на
острове Сан-Себастьян - одном из последних оплотов и убежищ  Человечества  в
тяжелое,  смутное  время  после  Великого  Излома.  Изгнанные  из   городов,
предоставленные самим себе, - люди частично поддавались на  уговоры  Бегущих
вещей   (Пустотников)   и   эмигрировали,   подписав    договор;    частично
приспосабливались к  новому  образу  жизни,  быстро  утрачивая  сдерживающие
моральные  факторы.  Некоторые  же  уходили  в  очаги  бурно   развивающейся
Некросферы, и дальнейшая судьба их оставалась неизвестной.  Тогда  еще  мало
кто сопоставлял формирование Некросферы с Большой  эмиграцией,  связанной  с
подписанием договора между человеком и Пустотником...
   Сама рукопись в основном сгнила, так  что  создавалось  впечатление,  что
листы долгое время находились в воде, а оставшиеся  страницы  были  написаны
корявым неустойчивым почерком, словно писавшему было трудно держать  перо  в
руках - или в чем там он его держал, тот,  кто  писал  эту  сказку,  слишком
похожую на быль...
   АНАБЕЛЬ-ЛИ
   Это было давно, это было давно
   В королевстве приморской земли.
   Там жила и цвела та, что звалась всегда,
   Называлася Анабель-Ли, -
   Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
   Только этим мы жить и могли.
 
   ...Бирюзовые волны, загибаясь пенными белыми гребешками, накатывались  на
рассыпанное золото побережья, а я сидел  на  песке  и  смотрел  на  море.  Я
смотрел на море, а оно облизывало мои босые, исцарапанные ноги.  Меня  звали
Ринальдо. Я родился на этом острове, где неправдоподобно огромные  кокосовые
пальмы врезались в  неправдоподобно  синее,  глубокое  небо.  Я  любил  свой
остров. Чувствуете? Взрослые рассказывали,  что  раньше  Сан-Себастьян  (так
назывался наш остров) был  частью  материка.  Но  это  было  давно,  еще  до
Великого Излома. Вот почему мы живем в каменных белых домах - хотя здесь  их
строить не из чего - и у нас есть и школа, и церковь, и даже электростанция.
Но взрослые все же часто сокрушаются и скучают по жизни на материке,  где  у
людей, по их словам, было много всякого такого... Но мне хорошо и без этого.
У меня есть море, и небо, и скорлупа от кокосов для разных игр, и  дом  -  а
остального мне не надо. Дед Игнацио говорит, что я похож на Бегущего  вещей,
но мне не с чем сравнивать. Два  раза  я  видел  Пустотника,  заходившего  в
поселение, и оба раза меня тут же отсылали на берег - играть - а  издали  он
был обыкновенный и скучный. Мне хорошо. Я могу сидеть и глядеть на  море,  и
думать о разном, и песок струится между пальцами, отчего  пальцам  чуть-чуть
щекотно...
   - Привет, Ринальдо! - чья-то тень заслоняет солнце, но я и так знаю,  что
это Анабель - она все время ходит за мной. Вечно она... И чего ей надо?!
   - Привет, - не оборачиваясь, бурчу я. Некоторое время  Анабель  молчит  и
смотрит на меня, а, может, и не на меня - потому что наконец она произносит:
   - Красивое сегодня море.
   - Море всегда красивое, - соглашаюсь  я  и  неожиданно  для  самого  себя
предлагаю: - Садись. Давай смотреть вместе.
   Анабель тихо опускается рядом, и мы смотрим на море. Долго-долго. А потом
я то и дело смотрю уже не  на  море,  а  на  нее,  на  загорелые  плечи,  на
пепельные волосы, развевающиеся на ветру; а потом она поворачивается,  и  мы
смотрим друг на друга, и я впервые замечаю, что глаза у Анабель  глубокие  и
печальные, а вовсе не насмешливые и ехидные, и...
   - Тили-тили-тесто, жених и  невеста!  -  раздается  издевательский  вопль
совсем рядом, и на нас  обрушивается  целая  туча  мокрого  песка,  и  глаза
Анабель наполняются слезами. Отворачиваясь, чтобы  не  видеть  эти  слезы  и
набившийся в пряди ее чудесных волос песок,  я  замечаю  Толстого  Гарсиа  с
соседней улицы и его  дружков,  которые  прыгают  вокруг  нас  и  орут  свое
"Тили-тили-тесто!.." - и тогда я  вскакиваю  и  вцепляюсь  в  Гарсиа,  и  мы
катимся по песку, но вскоре я оказываюсь внизу, и во рту у меня песок,  и  в
глазах, и в волосах... Внезапно Гарсиа отпускает меня, и  я  слышу  страшный
захлебывающийся крик, который тут же обрывается. Протирая засыпанные  песком
глаза, я вижу ползущие по  пляжу  скользкие  щупальца  с  плоскими  белесыми
блюдцами  присосок,  и  уносимую  в  море  мальчишескую  фигурку  одного  из
приятелей удирающего Гарсиа. Жертва обвита толстыми пульсирующими  шлангами,
и я успеваю схватить бледную Анабель за руку, спотыкаясь и...
 
   И любовью дыша, были оба детьми
   В королевстве приморской земли,
   Но любили мы больше, чем любят в любви -
   Я и нежная Анабель-Ли,
   И, взирая на нас, серафимы небес
   Той любви нам простить не могли.
 
   ...Мне было почти семнадцать, и мы с Анабель стояли у парапета и смотрели
на раскинувшееся вокруг ночное, усеянное крупными звездами небо и безбрежное
море, в ленивых тяжелых волнах которого тонули огни звезд. Мне  в  последнее
время разрешали гулять по ночам, а отец Анабель год назад подписал договор с
Пустотниками, и с тех пор некому  было  запрещать  ей  что-либо...  Впрочем,
такие прогулки становились все опаснее - слишком часто  подходили  к  берегу
кракены, и  рыбы-этажерки  со  своими  бесчисленными  зубастыми  пастями,  и
многометровые  крабы-расчленители,  и  прыгающие  акулы,   и   электрические
шнуры... Много появилось всякой нечисти, и с  каждым  годом  появлялось  все
больше - одни говорили, что  это  началось  после  Великого  Излома,  другие
связывали это с увеличивающимся количеством людей, рискнувших  продать  душу
под договор Пустотников, третьи...
   Вот почему мы стояли под защитой парапета, вдалеке от воды,  и  под  нами
громоздились ярусы крепостных бастионов,  с  раструбами  огнеметов,  жерлами
реактпушек  и  лучами  прожекторов,  полосовавших  неподвижное  море...  Дед
Игнацио ворчал, что во взбесившихся  городах  человека  как  раз  и  подвела
любовь к оружию, но спрута  ворчанием  не  остановишь...  А  мы  по-прежнему
любили свое море, и Сан-Себастьян, и чернеющее к вечеру небо с проступающими
разноцветными огнями, манящими к себе... Мы  молчали.  Я  обнял  Анабель  за
плечи и...
   - А вот и наши голубки! - раздался  над  ухом  хриплый  ломающийся  басок
Толстого Гарсиа. На нем блестела черная кожвиниловая  куртка  с  заклепками,
сигарета прилипла к редкозубой ухмылке, и дым подозрительно  отдавал  чем-то
сладким, приторным... Он  демонстративно  раскрывал  и  защелкивал  рыбацкую
наваху, а позади темнели фигуры его дружков.
   - И что ты нашла в этом сопляке, Белли? Пошли с нами,  а  он  пусть  себе
таращится...
   Звонкая пощечина оборвала  очередной  эпитет,  готовый  сорваться  с  губ
Гарсиа. Сигарета отлетела в сторону. В следующий момент  Гарсиа  рванулся  к
Анабель, но я перехватил его, вцепившись в отвороты  куртки,  и  швырнул  на
парапет. И тут же почувствовал резкую  боль  в  боку.  В  глазах  потемнело.
Что-то  липкое  и  теплое  текло  по  боку,   просачиваясь   сквозь   штаны,
набухавшие...
 
   ...И, взирая на нас, серафимы небес
   Той любви нам простить не могли...
 
   ...Я лежал на спине. Слабость раскачивала меня на своих качелях, и  болел
бок, куда вошла наваха Гарсиа. С большим  трудом  я  приподнялся  и  сел.  И
увидел.
   Я находился на Обзорном выступе. Отсюда скалы обрывались вертикально вниз
на полторы сотни футов, и там, в гулкой  пропасти,  крутился  и  ревел  Глаз
Дьявола. Совсем рядом, в  нескольких  шагах,  стоял  Гарсиа  и  приглашающим
жестом указывал в бездну. Он больше не улыбался. И его приятели - тоже.
   - Тебе еще нравится смотреть на море, Ринальдо? Не хочешь ли ты взглянуть
на него изнутри?
   Из воронки Глаза не выплывал никто. Правда, дед Игнацио говаривал спьяну,
что, если попасть точно в центр, в "зрачок", то Сатана  моргнет  -  и  тогда
происходят удивительные вещи... И еще...
   Парни Гарсиа схватили меня под руки и потащили к обрыву. Сам Гарсиа стоял
чуть поодаль, кривя толстые губы в напряженной гримасе.
   - Уберите руки! Я сам!
   От неожиданности они отпустили меня, и я  шагнул  к  краю  обрыва.  Бурый
пенящийся водоворот ревел внизу, скручиваясь к черному провалу "зрачка", и я
оттолкнулся от края, изгибая больное, избитое, распоротое, но еще  послушное
тело...
 
   ...Я любил, был любим, мы любили вдвоем.
   Только этим мы жить и могли...
 
   ...Меня выворачивали судороги, я плавился, распадался на части... - Может
быть, так умирают? - но смерть не была неприятной,  она  перекраивала  меня,
переделывала, сливала с водой, с воздухом; мне казалось, что я вижу себя  со
стороны, свое прозрачное светящееся тело, и оно текло, менялось...
   ...Я ощутил упругость воды, скользившей  вдоль  моего  тела  -  гладкого,
пружинящего! Я шумно вдохнул воздух, выдохнул. Глаз Дьявола ревел более  чем
в миле от меня, вокруг было открытое море, и в  нем  плыл  глянцевый  черный
дельфин, который был мной!
   Плавники прекрасно слушались приказов, на языке ощущались привкусы  йода,
водорослей и разных морских жителей, невидимые колебания отражались в  мозгу
четкой картиной берегового рельефа... Берег! Анабель и подонки Гарсиа!..
   Я  ринулся  обратно,  легко  избегая  электрических  шнуров   и   объятий
гигантского кракена. Впрочем, все они не особенно и старались меня  поймать.
Дикая мысль закралась в голову - а что, если и они тоже...
   Воронка была уже совсем рядом,  когда  я  наконец  увидел  высоко  вверху
оранжевое платье Анабель. Увидел - не то слово, но других  у  меня  пока  не
было. Вокруг нее толпились дружки Гарсиа, и  он  сам  стоял  там,  скалился,
что-то говорил - и наконец обнял замершую девушку.
   Через мгновение он неловко взмахнул руками, запрокидываясь  назад,  теряя
равновесие, отделяясь от скалы,  тщетно  пытаясь  оторвать  от  себя  цепкие
пальцы Анабель - и оранжевое платье с черной курткой зависли над  пропастью!
И я знал, знал всем своим новым дельфиньим  знанием,  что  проклятый  Гарсиа
попадет в "зрачок", а Анабель...
   Анабель!..
   Я рванулся в Глаз Дьявола, неистовой торпедой взрывая  засасывающую  силу
воронки, благодаря Небо, Бога, Сатану за то, что я больше не был человеком -
я пробился, я успел - и выбросил новое послушное  тело  в  воздух,  встретив
Анабель, направляя оранжевое платье туда, где чернела молчащая пустота...
 
   Но любя, мы любили сильней и полней
   Тех, что страсти бремя несли,
   Тех, что мудростью нас превзошли, -
   И ни ангелы неба, не демоны тьмы
   Разлучить никогда не могли,
   Не могли разлучить мою душу с душой
   Обольстительной Анабель-Ли.
 
   ...Через несколько минут в пяти милях от острова вынырнули  два  дельфина
и, чуть помедлив, поплыли прочь, направляясь в открытое море. Слева  от  них
темнел в тумане материк взбесившихся  городов,  диких  вещей  и  рождавшихся
преданий. Справа лежал тихий остров Сан-Себастьян, с его Обзорным  выступом,
бойницами парапета  и  Глазом  Дьявола,  из  которого  медленно  поднималась
скользкая чернильная туша колоссального спрута...
 
   Это было давно, это было давно
   В королевстве приморской земли...
 
   КНИГА ТРЕТЬЯ. ВОШЕДШИЕ В ОТРОСТОК
   (продолжение)
   И ТОГДА Я СКАЗАЛ ЕМУ: "ПОРА..."
   ...Я сидел на кровати, слабый и разбитый, и не знал,  что  мне  делать  с
открывшимся знанием. Знание было чужим, жизнь была чужая, и хотя сейчас  она
находилась во мне - он, тот, который Не Я, тоже  не  знал,  что  делать.  Он
достучался, он рассказал, он искренне хотел помочь; но кроме этого он еще  и
хотел... И это было страшно. Я никогда не  задумывался  над  тем,  что  я  -
свободный человек. Я никогда не понимал, что имею Право.  Право  на  смерть.
Господи...
   - Ну что ж, бес, - сказал я, - давай... Давай попробуем вместе.
   За спиной заворочался просыпающийся Виталька. Еще не вполне придя в себя,
он тут же ухватил меня за руку. Я повернулся и заглянул в открывшиеся  глаза
моего сына. И зажмурился. В глазах Витальки плескалось море.
   - Папа, -  сонно  спросил  Виталька,  -  а  есть  такое  девчачье  имя  -
Анабель-Ли?
   - Есть, - за меня ответил вошедший в комнату Даниэль. Он подошел к  окну,
оперся о подоконник и негромко стал читать хрипловатым и жестким голосом...
 
   Ты жила среди неба, посреди безалаберной
   Гонобобельной-синей земли.
   Вы встречались в Алабино
   с подмосковной сомнамбулой?
   Но я звал тебя Анабель Ли.
   Ты не ангел была. У тебя были алиби.
   Сто свидетелей в этом прошли.
   Называли тебя исключительно падалью -
   Но я звал тебя Анабель Ли.
   Жизнь достала ножом до сердечного клапана.
   Девальвированы соловьи.
   Но навеки в Алабино на дубу нацарапано
   Твое прозвище - Анабель Ли.
 
   - Нет, - грустно сказал Виталька. - Это все было совсем не так.
   И тогда заговорил я. Или Не Я.
 
   - Это было у моря. Берег вымыло набело.
   Эти воды и годы прошли.
   Но жила-была девушка, не пойму, кем она была,
   Ее звали Анабель-Ли.
 
   - Да, - согласился Виталька, - именно так.
   Даниэль промолчал.
   Я с удивлением обратил внимание на то, что в руке  он  держит  автомат  -
десантный, со складным  прикладом,  -  а  на  поясе  его  удобно  устроились
подсумок с запасными магазинами и несколько гранат. Голый торс  Даниэля  был
прикрыт бронежилетом.
   На улице послышался рокот моторов, и каким-то тридцать шестым чувством  я
узнал БТРы. Виталька тоже прислушался и быстро стал одеваться. Нина помогала
ему, руки ее тряслись. Арсен стоял в дверях.
   - Накрыли нас с Рыки, - хмуро бросил Даниэль. - То ли настучал кто, то ли
сами... Уходить вам надо. Чего зря головы подставлять...
   - Ты думаешь, это из-за него? - я кивнул на тигра.
   - А из-за кого? Не из-за вас же!..
   У меня были сомнения на этот счет.
   - А если спрятать его, выйти и послать их куда подальше?
   - Обыск учинят. А тигр - не иголка...
   - А уйти-то как?
   - Есть лазейка. Только она во чисто поле выводит. Уйти трудно. А  Рыки  я
им не отдам. Так что стрельба будет. Машина ваша, жаль, удрала...
   - Как удрала?! - не понял я.
   -  Обыкновенно.  У  нас  тут  запросто...  Оставят  люди  автомобиль,  он
постоит-постоит, потом заведется и уедет. Бабка Салтычиха говорит -  домовой
шалит. Ну, насчет домового я не знаю, но вояки как такой самокат  завидят  -
палить начинают. Ночью, вроде, правда, тихо было... Так что ваша ночью ушла.
   Некоторое время я переваривал услышанное.
   - Не до машины, - сказал от дверей Арсен. - Живыми бы уйти...
   Внезапно шум моторов смолк и раздался треск рвущегося полотна. И еще раз.
   - Очередями садят, - буркнул Даниэль.
   Я осторожно выглянул в окно. По шоссе удалялась  наша  машина.  За  рулем
действительно никого не было. Несколько солдат  деловито  палили  ей  вслед;
брызнуло стекло, в корпусе возникла пара пробоин. Наш  "жигуленок"  вильнул,
но не остановился и вскоре скрылся за поворотом.
   Стрельба  прекратилась,  и  в  наступившей  тишине   раздался   усиленный
мегафоном скрипучий голос:
   - Всем укрывшимся в доме  предлагается  сдаться.  В  этом  случае  хищное
животное будет уничтожено, людям же будет сохранена жизнь со стерилизацией и
направлением на  принудительные  работы  сроком  до  двадцати  пяти  лет.  В
противном случае все неподчинившиеся приказу будут уничтожены.
   Даниэль приложил ладонь ко рту и крикнул:
   - У меня в доме посторонние  люди.  Дайте  им  уйти,  они  ни  в  чем  не
виноваты!
   - Все лица, - ответил мегафон, - находящиеся  в  данный  момент  в  доме,
являются  пособниками  Харонова  Даниэля  Николаевича,  укрывающего  у  себя
хищного зверя, а посему будут нести равную ответственность.
   - Слышь, Даня, - вдруг улыбнулся Арсен, - у тебя еще какое-нибудь  оружие
есть?
   - В кладовке охотничье ружье и жаканы. Обращаться умеешь?
   Арсен молча передал мне пистолет и ушел. Наверное, в кладовку.
   - За что они? - хлюпал в углу Виталька. - Гады! Ведь Рыки  им  ничего  не
сделал! Фашисты... Они сами - звери! Даже хуже...
   - Хуже, парень, - сквозь зубы процедил Даниэль.
   "Они не люди, - подумал я, - они - дети Отростка..." Но это была  не  моя
мысль! Тот, который Не Я, снова был со мной, во мне,  и  меня  заливало  его
ледяное, выдержанное веками бешенство.
   В следующий момент в доме с грохотом и  звоном  начали  вылетать  стекла,
цветастую занавеску разнесло в клочья, со стен посыпалась штукатурка.
   Я инстинктивно упал на пол, вошедший с ружьем Арсен - тоже.  Я  оглянулся
на Нину с Виталькой, но они и не пытались встать - лежали, крепко прижавшись
к некрашеным доскам. Даниэль тем временем успел дать две короткие очереди и,
видимо, попал,  потому  что  недобро  усмехнулся.  Потом  он  прикрикнул  на
рычащего тигра, заставив его тоже лечь на пол, и обернулся к нам.
   - Уходить надо, - сказал он.  -  Сейчас  они  крупный  калибр  подключат.
Андрюша, там, у  стенки,  крышка  погреба.  Лезьте  вниз  -  быстро!  Я  вас
догоню...
   Тот, который был во мне, не хотел уходить, но это не его жена  и  ребенок
лежали сейчас на полу, заваленном осколками и алебастром...
   ...Из-под  тяжелой  крышки  пахнуло  сыростью.  "Как  бы  не   простудить
Витальку", - мелькнула дурацкая мысль. Первыми спустились Нина с  сыном,  за
ними я, затем  Арсен  с  хозяйским  ружьем.  Люк  остался  открытым.  Арсен,
переложив ружье в левую руку, чиркнул зажигалкой. В желтоватом  колеблющемся
свете проступили полки  с  рядами  трехлитровых  банок,  какие-то  кастрюли,
ящики... Дальше начинался неширокий земляной  тоннель,  местами  укрепленный
деревянными подпорками и обрезками труб.
   Стрельба над нами усилилась, и мы поспешили нырнуть в тоннель.  Вскоре  к
нам присоединился возбужденный Рыки - я почувствовал на затылке его  горячее
дыхание. На этот раз уже ни  у  кого  не  возникло  опасений  насчет  нашего
полосатого приятеля. Что ж это за Отросток такой, где звери гуманнее людей?!
Гуманнее - значит, человечнее... Правда, есть и тот же Даниэль...
   И тут же позади раздался его удовлетворенный голос:
   - Порядок, ребята. А вход я им заминировал -  для  интересу!  Дойдете  до
упора - поднимайте руки, там крышка сверху... Только  когда  вылезете  -  не
вздумайт