о, лишь бы не разлучаться с
ней.
   Все  время,  какое  оставалось  у  меня  после  военных  советов  и  моих
собственных занятий,  мы  проводили  вместе.  Мы  бродили  рука  в  руке  по
балконам, что лианой опоясывали Дворец десяти тысяч окон сверху  донизу.  На
балконах были разбиты клумбы и садики, по  их  извилистым  коридорам  летали
птицы. Птиц вообще было множество - всяких, в клетках и без; сидя на  ветках
деревьев или на плетях кустов, они пели нам свои песни. Я узнал, что птицы и
растения на балконах - тоже идея короля Ригеноса.
   Тогда он еще не опасался элдренов и мог думать о другом.
   Медленно, но верно приближался  день,  когда  обновленный  флот  поднимет
паруса и направится к далеким берегам Мернадина. Раньше я торопил  время,  с
нетерпением  ожидая  схватки  с  элдренами,  однако  теперь  меня  обуревали
совершенно противоположные чувства. Я  не  хотел  расставаться  с  Иолиндой,
любимой и такой желанной.
   С немалым облегчением я узнал, что, хотя на поведение людей в обществе  с
каждым  годом  налагалось  все  больше  малоприятных  и  зачастую   ненужных
ограничений, для незамужней  женщины  вовсе  не  считалось  зазорным  делить
постель с возлюбленным, если только он был ей ровней по  своему  социальному
положению. И в самом деле, разве Бессмертный, за которого меня принимали, не
пара  принцессе?  Тем  не  менее  наши  с  Иолиндой  отношения  сильно  меня
беспокоили. В них присутствовало то, что начисто опрокидывало всякие домыслы
насчет "вольности  нравов"  или,  как  любят  выражаться  старые  сплетники,
"распущенности". Я имею в виду понятие, бытовавшее  среди  людей  двадцатого
столетия. Интересно, знают ли те, кто читает мои записи,  что  означает  это
словосочетание?  Существует  мнение,  будто,  когда  перестают   соблюдаться
придуманные  человеком  законы  и  моральные  предписания,  особенно   -   в
отношениях  между  полами,  начинается  всеобщая  вакханалия.  И  мало  кому
приходило в голову, что люди в общем и целом  довольно  разборчивы  в  своих
привязанностях и влюбляются по-настоящему лишь раз  или  два  на  протяжении
всей жизни. А потом существует много других причин, по  которым  влюбленные,
даже убедившись в  искренности  чувств  друг  друга,  не  могут  насладиться
телесной близостью.
   Я колебался, ибо, как уже говорил, мне  хотелось  лишь  заменять  Иолинде
отца; она проявляла нерешительность потому, что искала  доказательств  того,
что может полностью  "доверять"  мне.  Джон  Дейкер  назвал  бы  сложившуюся
ситуацию невротической. Быть может, она такой и была; но, с другой  стороны,
посудите сами, как  еще  вести  себя  девушке,  чей  ухажер  совсем  недавно
материализовался из воздуха у нее на глазах?
   Однако хватит. Добавлю только,  что,  любя  и  будучи  любимы,  спали  мы
раздельно и в разговорах старались не касаться этой темы,  хотя  я  порой  с
трудом сдерживал себя.
   А затем случилось нечто неожиданное - вожделение  стало  ослабевать.  Моя
любовь к Иолинде осталась прежней - пожалуй, даже возросла;  а  вот  желание
физической близости отошло куда-то на задний план, что было  вовсе  на  меня
непохоже - вернее сказать, непохоже на Джона Дейкера.
   Между тем приближался день отплытия.  Я  ощущал  необходимость  открыться
Иолинде в  своих  чувствах.  Однажды  вечером,  когда  мы  прогуливались  по
балконам, я остановился, погладил Иолинду по волосам, нежно провел рукой  по
ее шее и мягко повернул девушку лицом к себе.
   Она с улыбкой поглядела на меня; ее алые губки чуть разошлись. Я нагнулся
к ней, и наши уста слились в поцелуе.  Сердце  мое  бешено  заколотилось.  Я
прижал девушку к себе, ощущая сквозь ткань одежды, как вздымается и  опадает
ее грудь. Не отрывая взгляда от личика Иолинды, я взял ее руку и приложил  к
своей щеке. Мои пальцы перебирали  ее  волосы.  Мы  снова  поцеловались;  ее
дыхание было сладким и ароматным. Она вложила свою  ручку  мне  в  ладонь  и
открыла глаза. Я увидел, что она счастлива - счастлива  на  самом  деле.  Мы
оторвались друг от друга.
   Ее дыхание было уже не таким прерывистым. Она проговорила  что-то,  но  я
замкнул ей уста еще одним поцелуем. Ее взгляд выражал радость и нежность.
   - Когда я вернусь, - произнес я тихо, - мы поженимся.
   Она сначала как будто не поняла, но  потом  осознала,  что  я  сказал,  -
осознала значение моих слов. Я пытался убедить ее, что  она  может  доверять
мне. Иного способа проделать это я придумать не сумел. И  виной  тому,  быть
может, неуклюжесть мышления Джона Дейкера.
   Иолинда  кивнула  и  сняла  с  пальца  чудесной  работы  золотое  кольцо,
украшенное жемчугом и розовых тонов  самоцветами.  Она  надела  его  мне  на
мизинец.
   - Залог моей любви, - промолвила она, - и знак моего согласия.  А  еще  -
талисман, который, я надеюсь, принесет тебе удачу в битвах. Когда тебя будут
искушать и зачаровывать элдренские красотки, он напомнит тебе обо мне.
   Последнюю фразу она произнесла с улыбкой.
   - Какое, однако, полезное колечко, - хмыкнул я.
   - Вот такое, - отозвалась она.
   - Благодарю.
   - Я люблю тебя, Эрекозе, - сказала Иолинда просто.
   - Я люблю тебя, Иолинда, - ответил я и, помолчав немного, прибавил:
   - Но в нежные воздыхатели я, увы, не гожусь. Мне нечего подарить тебе,  и
оттого я чувствую себя не в своей тарелке.
   - Мне довольно будет твоего  слова,  -  сказала  она.  -  Поклянись,  что
возвратишься ко мне. Я даже растерялся. Куда же я могу деться?
   - Поклянись, - повторила она.
   - Клянусь, конечно клянусь.
   - Снова.
   - Я готов поклясться  тысячу  раз,  если  одного  недостаточно.  Клянусь.
Клянусь возвратиться к тебе, Иолинда, любимая, счастье мое.
   Она как будто удовлетворилась этим.
   В отдалении послышались торопливые шаги. Спустя какой-то миг  из-за  угла
выбежал человек, в котором я узнал  приставленного  ко  мне  раба.  .  -  О,
хозяин, я насилу вас нашел. Король Ригенос послал меня за вами.
   Час был поздний, и потому я слегка удивился.
   - Чего хочет от меня король Ригенос?
   - Не знаю, хозяин, он не сказал.
   Я улыбнулся Иолинде и взял ее за руку.
   - Ну что ж, идем.

Глава 7

ДОСПЕХИ ЭРЕКОЗЕ

   Раб привел нас в мои собственные покои.  Там  никого  не  было,  если  не
считать слуг.
   - Где же король Ригенос? - спросил я.
   - Он приказал привести вас сюда, хозяин. Я улыбнулся  Иолинде  и  получил
улыбку в ответ.
   - Что ж, подождем.
   Ждать нам пришлось недолго. Сначала в моих покоях  появились  королевские
рабы. Они принесли с собой странного вида металлические предметы, завернутые
в промасленный пергамент, и сложили их в  оружейной  палате.  Я  был  сильно
озадачен, но старался не показывать вида.
   Наконец порог переступил король Ригенос. Он казался взволнованным  больше
обычного. Как ни странно, Каторн его не сопровождал.
   - Здравствуй, отец, - проговорила Иолинда. - Я...
   Король взмахом руки остановил ее и повернулся к рабам.
   - Снимайте покровы, - распорядился он. - Живее!
   - Король Ригенос, - сказал я, - я хотел бы сообщить тебе, что...
   - Прости, Эрекозе, однако взгляни сперва на то, что  принесли  мои  рабы.
Эти вещи на протяжении долгих лет хранились в  сокровищнице  дворца,  ожидая
твоего прихода.
   - Моего прихода?
   Когда был сорван последний кусок промасленного  пергамента,  взору  моему
открылось великолепное, захватывающее зрелище.
   - Это, - произнес король, - доспехи Эрекозе. Мы освободили их из каменной
темницы, что расположена глубоко под дворцом, дабы ты, Эре-козе,  мог  снова
надеть их.
   Черные и блестящие, доспехи выглядели так, словно их выковали  не  далее,
как вчера, и руку к ним приложил величайший кузнец, какого когда-либо  знало
человечество. Сработаны они были на диво.
   Я нагнулся, взял нагрудник и провел по нему ладонью.
   В отличие от лат Имперской стражи,  на  моих  доспехах  не  было  никаких
украшений. В наплечниках  выбраны  были  канавки  с  таким  расчетом,  чтобы
отвести удар меча, копья или пики. Подобные же  канавки  имелись  на  шлеме,
нагруднике, наголенниках и всем остальном.
   Металл доспехов был легким, но очень прочным и  напоминал  сталь  клинка;
правда,  он  не  светился  тусклым  черным  светом,  а  сверкал  ярко,  даже
ослепительно. Простые и незатейливые, доспехи красивы были красотой, которая
сопутствует всякому  искусному  творению  рук  человеческих.  Гребень  шлема
венчал алый плюмаж из конского волоса, ниспадавший по гладким  боковинам.  Я
прикасался к  доспехам  с  благоговением,  какое  человек  испытывает  перед
произведением искусства. К тому же они должны были оберегать меня в бою, так
что переполнявший меня восторг нес в себе  кое-что  еще,  помимо  радостного
возбуждения ценителя прекрасного.
   -  Благодарю   тебя,   король   Ригенос,   -   сказал   я   с   искренней
признательностью. - Я надену их в тот день, когда мы отправимся в  поход  на
элдренов.
   - Значит, завтра, - тихо проговорил король.
   - Что?
   - Корабли снаряжены, экипажи набраны, пушки расставлены по местам. Завтра
будет высокая вода. Грешно упускать такой случай.
   Я искоса поглядел на короля. Неужели Каторн нарушил слово и вел  за  моей
спиной нечестную игру, убедив Ригеноса до последнего не открывать  мне  даты
отплытия? Вряд ли; в выражении лица короля не  было  и  намека  на  подобные
мысли. Решив не забивать голову всякой ерундой, я перевел взгляд на Иолинду.
Она казалась ошеломленной.
   - Завтра, - пробормотала она.
   - Завтра, - подтвердил король. Я закусил губу.
   - Тогда мне надо собираться.
   - Отец, - позвала Иолинда.
   - Что, дочь моя? - повернулся к ней король. Я раскрыл было рот, но что-то
меня остановило. Иолинда тоже не проронила ни слова, а лишь  молча  смотрела
на меня. Мне показалось вдруг, не знаю уж почему, что нам следует  сохранить
свою любовь в тайне.
   Король вывел нас из затруднения, собравшись уходить.
   - Остальное, господин мой Эрекозе, мы с тобой обсудим позже.
   Я поклонился, и он вышел.
   Мы с Иолиндой какое-то время без слов глядели  друг  на  друга,  а  потом
обнялись и заплакали.
   Джон  Дейкер  не  написал  бы  такого.  Он  посмеялся  бы  над   подобной
сентиментальностью, равно как поднял  бы  на  смех  любого,  кто  взялся  бы
доказывать полезность обучения ратному искусству. Да, Джон Дейкер не написал
бы такого, но я должен это сделать.
   Я с радостным волнением  предвкушал  грядущие  сражения.  Ко  мне  начало
возвращаться   прежнее   восторженное   состояние.   Правда,   мой   восторг
утихомиривала любовь к Иолинде. Мне представлялось, что  я  люблю  принцессу
Некраналя любовью чистой и  возвышенной,  а  вовсе  не  плотской.  Нет,  мое
чувство не имело с плотью ничего общего. Быть может, я испытывал  куртуазную
любовь, которую, если верить книгам, пэры христианского мира ставили превыше
всего на свете <Имеется в виду воспетая  средневековыми  трубадурами  любовь
рыцаря к "далекой даме".>.
   Джон Дейкер, пожалуй, упомянул бы о подавлении сексуальной энергии в  том
смысле, что я ищу битв, чтобы восполнить отсутствие сексуальных контактов.
   Вполне возможно, что Джон Дейкер оказался бы прав. Но мне не было дела до
его правоты, хотя я отдавал себе отчет, что в  подкрепление  подобной  точки
зрения можно привести множество  рационалистических  аргументов.  Между  тем
дело  заключалось  в  том,  что  каждый   период   истории   характеризуется
собственными нормами поведения. Общество, в котором я жил раньше,  и  то,  в
котором оказался теперь, во  многом  отличались  друг  от  друга  -  правда,
зачастую различия лежали не на поверхности. И по отношению к Иолинде  я  вел
себя так, как было принято у них тут. Вот все, что  я  могу  сказать.  Да  и
последующие события, как мне кажется,  тоже  соответствовали  духу  здешнего
общества.
   Я взял лицо Иолинды в свои ладони, наклонился и поцеловал девушку в  лоб;
она на миг прильнула устами к моим губам и высвободилась.
   - Мы увидимся до отплытия? - спросил я, когда она взялась за ручку двери.
   - Да, любимый мой, -  ответила  Иолинда,  -  если  только  нам  ничто  не
помешает.
   Признаться, я расстался с Иолиндой не в печали. Еще раз осмотрев доспехи,
я спустился в парадную залу, где король Ригенос в  окружении  военачальников
изучал  карту  Мернадина  и  морского  простора  между  землей  элдренов   и
Некралалой.
   - Завтра мы отплываем отсюда,  -  сказал  мне  король,  ткнув  пальцем  в
кружок, обозначавший Некраналь. В устье реки Друнаа, которая несла свои воды
через Некраналь к морю, находился порт Ну нос. Там  нас  поджидал  остальной
флот. - Боюсь, Эрекозе, без торжественных проводов  нам  не  обойтись.  Надо
соблюдать обычаи. Помнится, я рассказывал тебе про них.
   - Да, - подтвердил я. - По правде сказать, от  всяких  церемоний  устаешь
сильнее, чем от битвы.
   Военачальники рассмеялись. Они держались  со  мной  настороже,  однако  в
целом относились ко мне  с  приязнью,  так  как  я,  к  своему  собственному
изумлению, доказал им за те долгие вечера, которые мы вместе  проводили  над
картами, что знаю толк в ратном деле.
   - Увы, от них никуда не денешься, - сказал Ригенос. - Они веселят  сердца
простолюдинов. И потом, провожая нас с почестями,  люди  скорее  проникнутся
важностью момента.
   - Нас? - переспросил я. - Я не ослышался?  Неужто  король  идет  в  поход
вместе с нами?
   - Да, - отозвался Ригенос тихо. - Я решил, что это необходимо.
   - Необходимо?
   - Да.
   Я понял, что он не хочет вдаваться в объяснения, особенно  в  присутствии
военачальников.
   - Давайте вернемся к насущным делам. Завтра будет некогда, ибо  подняться
нам предстоит очень и очень рано.
   Пока в последний раз обговаривались стратегия  и  тактика  и  обсуждались
вопросы снабжения, я украдкой поглядывал на короля.
   Никто не требовал от Ригеноса самолично возглавить армию. Он мог спокойно
остаться в Некранале, не потеряв при  этом  уважения  подданных.  Однако  он
принял решение, которое подвергало его жизнь опасности и  которое  требовало
от короля совершенно несвойственных ему деяний.
   Что подтолкнуло его принять такое решение? Может, ему  хотелось  доказать
самому себе, что он способен сражаться?  Вряд  ли;  ведь  он  участвовал  во
многих сражениях. Потому, что завидовал моей славе? Или потому,  что  не  до
конца доверял? Я бросил взгляд на Каторна, но на лице того не было  написано
удовлетворения. Каторн оставался прежним Каторном, угрюмым и молчаливым.
   Я  мысленно  пожал  плечами.  Такого  рода  размышления  никуда  меня  не
приведут. Как бы там ни было, король, хотя он  отнюдь  не  пышет  здоровьем,
отправляется в поход вместе с нами. Его присутствие  вдохновит  воинов  и  в
какой-то мере поможет мне справиться с амбициями Каторна.
   Закончив совет,  мы  разошлись.  Вернувшись  в  свои  покои,  я  прямиком
отправился в  постель.  Прежде  чем  заснуть,  я  некоторое  время  лежал  с
открытыми глазами, думая  об  Иолинде  и  о  плане  битвы,  который  помогал
составлять,  гадая,  каковы  в  бою  элдрены,  -  я  до  сих  пор  не   имел
представления ни о том, как они сражаются (не считая того, что они  "коварны
и злы"), ни о том, как они выглядят (не  считая  того,  что  они  напоминают
"демонов из преисподней").
   Ничего, скоро я получу ответы хотя бы на часть  своих  вопросов.  С  этой
мыслью я заснул.
   В ночь перед отплытием мне снились странные сны.
   Мне снились озера и болота, крепости и  войска,  пики,  которые  изрыгали
пламя, и металлические  летающие  машины,  чьи  крылья  двигались  наподобие
крыльев  гигантских  птиц.  Мне  снились  чудовищных  размеров  фламинго   и
причудливые шлемы-маски в виде морды того или иного животного.
   Мне снились драконы, огромные ящеры со жгучими жалами,  устремившие  свой
полет к угрюмому, сумрачному небу. Мне снился прекрасный  город,  охваченный
пламенем пожаров. Мне снились нелюди, которые, как я знал, были богами.  Мне
снилась женщина, которую я не мог назвать по имени; мне  снился  низкорослый
мужчина с рыжими волосами, который как  будто  был  моим  другом,  И  меч  -
громадный черный клинок, превосходивший могуществом оружие, которым я владел
ныне; меч, который каким-то непонятным образом был мной!
   Мне снилась  ледяная  равнина,  по  которой  мчались  большие  корабли  с
раздутыми парусами.
   Черные, похожие  на  китов  животные  перемещались  по  бескрайней  белой
пустыне.
   Мне снился мир - или то была вселенная? - без горизонта, зато с мозаичной
атмосферой из драгоценных камней, которая изменяла время.  Люди  и  предметы
возникали из нее лишь затем, чтобы тотчас исчезнуть. Я был уверен,  что  это
не Земля.  Я  находился  на  борту  звездолета,  который  бороздил  просторы
неизвестного человеку Пространства.
   Мне снилась пустыня: я брел по ней в слезах, ощущая одиночество,  равного
которому не испытывал никто и никогда.
   Мне  снились  джунгли,  джунгли   первобытных   деревьев   и   гигантских
папоротников.  А  за  папоротниками  проглядывали  высокие,  странного  вида
здания. В руке моей было оружие,  не  меч  и  не  пистолет,  но  куда  более
грозное.
   Я скакал на диковинных животных и  встречался  с  диковинными  людьми.  Я
видел ландшафты, что потрясали своей красотой, и те, что вызывали отвращение
и омерзение. Я пилотировал летающие  машины  и  звездолеты  и  был  возничим
колесницы. Я ненавидел и я любил. Я создавал империи и нес гибель народам; я
убивал и сам был убит несчетное количество  раз.  Я  торжествовал  победу  и
терпел унижения. У меня было много имен. Память  моя  не  в  состоянии  была
вместить их все. Их было слишком много. Слишком...
   И не было ни дня покоя. Непрерывный, вечный бой.

Глава 8

ОТПЛЫТИЕ

   Настроение у меня, когда я проснулся поутру, было после таких снов не  из
лучших. Больше всего мне хотелось одного.
   Мне хотелось сигары "Коронас Майор" фирмы "Аппман".
   Я постарался прогнать наваждение. Насколько я помнил, Джон Дейкер никогда
в жизни не курил аппмановской сигары. Он вообще не в состоянии был  отличить
один сорт сигар от другого! Откуда взялось это воспоминание? На  память  мне
пришло новое имя - Джерри. Оно показалось мне смутно знакомым.
   Я сел в постели и  огляделся,  и  понял,  где  нахожусь.  Имена  из  снов
растаяли, словно их и не было. Я встал и прошел в соседнюю комнату. Там рабы
готовили мне ванну. С облегчением я препоручил себя их заботам  и,  совершая
омовение, начал потихоньку припоминать, что у  нас  тут  происходит.  Однако
чувство угнетенности осталось, и я вновь задал себе тот же вопрос: не  сошел
ли я с ума и не переживаю ли сейчас сложную шизофреническую галлюцинацию?
   Рабы внесли мои доспехи, и я почувствовал себя  намного  лучше.  И  снова
меня восхитила красота доспехов и искусство выделки.
   Пришло время облачаться в них. Сперва я надел исподнее, на него  -  нечто
вроде стеганого комбинезона, а уже сверху - латы. Я ни разу не  запутался  в
завязках и застежках. Впечатление было  такое,  словно  я  носил  доспехи  с
первого дня своей жизни. Они были  удобными,  закрывали  все  тело  и  почти
ничего не весили.
   Затем, пройдя в оружейную палату, я снял со стены свой клинок,  перетянул
себя в талии поясом из металлических колец и прицепил к нему ножны  с  мечом
так, чтобы они находились у меня  на  левом  бедре.  Потом  мотнул  головой,
откидывая назад алый плюмаж шлема, и поднял забрало.
   Рабы проводили меня вниз, в Приемный зал дворца,  где  собрались  воители
человеческого мира перед отплытием из Некраналя.
   Шпалеры, что раньше покрывали стены  из  чеканного  серебра,  убрали;  их
место заняли сотни боевых знамен. Там были знамена маршалов, военачальников,
знатных рыцарей, что присутствовали  здесь.  Воины  стояли  в  торжественном
построении: самые знатные впереди, за ними чуть менее знатные и так далее.
   На специально воздвигнутом подиуме высился королевский трон.  Подиум  был
покрыт тканью изумрудно-зеленого цвета