тся профессиональными солдатами.
  
  Григорий Седенко наклонился за своей саблей и засунул ее за пояс, но
Клостерхайм остановил его движением руки и покачал головой.
  
  - Не сразу. У нас есть время.
  
  Хозяин постоялого двора и я слушали молча, так как было почти ясно, что
Клостерхайм договорился с юношей об убийстве, хотя это и было убийство во
имя Господа.
  
  Оба, казалось, не замечали нас. Хозяину хотелось уйти к себе, а я
пребывал в сомнении о том, что было бы неплохо взять юношу в попутчики, но
было бы трудно избежать вопросов этого наемного убийцы. В последние годы я
стал замечать, что молчать о неприятном для меня стало гораздо труднее, а в
теперешние времена лучше всего держать свое мнение при себе.
  
  Юноша оживился.
  
  - Мне больше нравится действовать,-сказал он.
  
  - Тот, о ком уже упоминал, всего один,-пояснил Клостерхайм.-Эта работа не
будет особенно тяжелой.
  
  - Тяжело было в Киеве,-усмехнулся Седенко,-когда там приходится зимовать.
  
  - Для начала мы должны вместе поработать,-сказал Клостерхайм с
воодушевлением.
  
  - А оплата?-поинтересовался юноша.
  
  - Сначала работа, потом оплата,-отпарировал монах. Он бросил на нас
взгляд, будто желая удостовериться, что мы не подслушиваем.
  
  Хозяин покинул помещение, и только я оставался свидетелем того, что
происходило между двумя партнерами.
  
  Я решил заговорить:
  
  - Я никогда не слышал о Всадниках Христа, брат,-сказал я.-Это что, святой
орден?
  
  - Это не совсем орден,-ответил Клостерхайм,-это товарищество.
  
  - Извиняюсь, но я не очень осведомлен в церковном хозяйстве.
  
  - Тогда зарубите себе на носу, господин, что следует быть скромным.-Гнев
сквозил в серых глазах крестоносца.-И вы также должны обдумать свое
поведение. Ступайте туда, куда направлялись.
  
  - Я благодарен за совет, брат,-произнес я,-и приму его к сведению.
  
  - Вы понятливы, господин.
  
  Насколько я себя знаю, я остался бы на месте, даже если бы мой
собственный отец сказал, что я ему мешаю. Но, к сожалению, Клостерхайм
отошел и уселся рядом с Седенко, разговаривая с ним так тихо голосом, что я
мог разобрать очень немногое. Я занялся своим пивом, но продолжал наблюдать
за обоими. Хотя юноша оставался спокойным, гость был возбужден, и, как я
заметил, даже разозлен.
  
  С ругательством, наличия которого нельзя было предположить в лексиконе
божьего человека, он внезапно вскочил со скамьи и указал юноше на дверь.
Они вышли во двор.
  
  Я немного посидел без дела, опустошил кружку, подозвал хозяина, заплатил
ему за все и попросил приготовить моего коня к дороге.
  
  Спустя некоторое время я посмотрел в окно. Мой жеребец был уже готов к
путешествию. Я надел шлем, закрепил плащ под рукой и распахнул дверь.
  
  Клостерхайм и московит беседовали в другом конце двора. Когда я вышел
  наружу, Клостерхайм помахал мне рукой на
прощание.
  
  Я взобрался в седло. Уже пылал закат.
  
  - Будь здоров, брат. Счастливо оставаться, господин Седенко!-прокричал я,
направляя своего рысака через распахнутые ворота двора на тракт.
  
  Когда солнце зашло, в поле моего зрения показались башни и строения
Тойфенберга. Городок оказался маленьким, почти игрушечным. По дороге мне
встречались люди, которым было странно видеть мужчину в полном боевом
облачении, но, против ожидания, я не испытывал затруднений в поисках
пристанища для себя и своего коня. Чтобы успокоить хозяина, я и здесь
представлялся посланецем, приехавшим для примирения враждующих сторон и
заключения мира, что, конечно же, обеспечило мне теплый и радушный прием.
  
  Хозяин, его жена, старший сын и три дочери пожелали мне на следующее утро
счастливого пути, провожая до дороги, ведущей на Швайнфурт. Я и сам себе
уже казался героем, каким меня представляют.
  
  За крепостной стеной я остановился у дома, около которого толпились люди.
Мужчины, женщины и дети смотрели во все глаза, как группа одетых в черное
людей выходила из дома.
  Женщины плакали, а дети стояли, точно пригвожденные к месту. Из дома
  выносили три трупа.
  
  Мне показалось, что это могут быть последствия вчерашней встречи брата
Клостерхайма и московита.
  
  У встретившегося на моем пути толстого мужика я спросил, что произошло.
  
  - Евреи,-пояснил он.-Кара божья свершилась ночью. Это расплата за их
грехи.
  
  Я удивился-судьба евреев общеизвестна, но я никак не ожидал, что в таком
дружелюбном городе, как Тойфенберг, могут случиться такие страшные вещи.
  
  Скривившись, я дал шпоры коню и был более, чем счастлив, когда
пригородная улица закончилась. Я скакал галопом, пока Тойфенберг почти
совсем не исчез из поля зрения, и только тогда позволил коню перейти на
шаг.
  
  В принципе, я был благодарен судьбе за то, что увидел утром в
Тойфенберге. Мне необходимо быть готовым к тому, что я увижу в мире,
лежащем передо мной.


                                ГЛАВА ПЯТАЯ


  Чем ближе я подъезжал к Швайнфурту, тем теплее становилось Солнце
пригревало все больше, и мне хотелось снять с себя некоторую часть
снаряжения, но я все еще продолжал ехать в полном облачении, время от
времени брызгая небольшим количеством воды за воротник рубахи, чтобы как-то
охладиться. Дорога была в хорошем состоянии, так как в последние дни была
мало попорчена дождями и проезжающими группами людей, и, к счастью, каждую
ночь я находил приличное пристанище. Иногда, правда, по пути мне попадались
висельницы и обгоревшие руины строений и церквей.
  
  В один из дней я достиг гористой местности, где господствовали скалы и
валуны с частыми прожилками кварца, и мне пришлось повернуть, когда я
вскоре увидел огромное поле, на котором недавно произошло кровавое
сражение. Местность была густо усыпана трупами, многие из которых были
ограблены и лучшие предметы одежды отсутствовали. Вороны и галки перелетали
с места на место, терзая гнилое красное мясо мертвецов. Не было ни
малейшего следа оставшихся в живых участников битвы. Возможно, как это
обычно бывает, решив спорный вопрос, армии разошлись в разные стороны.
  
  Я пытался объехать стороной поле битвы, но оказалось, что оно с двух
сторон окружено отвесными скалами, и моему коню пришлось выискивать дорогу
между трупами.
  
  Я поднес платок к носу, пытаясь по возможности ослабить трупный запах, и
вдруг услышал звук, доносящийся со стороны скал, и увидел на своем пути
большой валун. Мне показалось, что за ним блеснул металл и что-то голубое,
вроде шейного платка, и почти одновременно с этим проснулся мой инстинкт
воина.
  
  Я отбросил уздечку. Оба пистолета оказались в моих руках, и я направил их
на направляющихся в мою сторону мужчин. Они были пешими, в совершенно
разнообразном обмундировании и с разным оружием-от ржавых топоров до пик,
от толедских мечей до кинжалов. Этот сброд определенно не принадлежал ни к
какой определенной армии. Конечно же, это были бандиты с небритыми
бородами, обветренными красными лицами, на которых можно было различить
отметины безобидных болезней.
  
  Когда они приблизились ко мне, я пригрозил им пистолетами.
  
  - Стоять,-предупредил я,-или я стреляю.
  
  Их предводитель, почти карлик, одетый в замызганный черный плащ и такую
же рубаху, направил на меня один из громадных пистолетов, дуло которого
пришлось мне прямо между глаз, и ухмыльнулся. Затем он проговорил глухим
голосом:
  
  - Только попробуй выстрелить, высокородный господин. Мы без промедления
убьем тебя.
  
  Я выстрелил ему в грудь. Он взмахнул руками, со стоном повалился на
землю, несколько раз дернулся и умер. Никто из его людей и не подумал
поднять с земли пистолет, вывалившийся из его рук.
  
  Один из бандитов, стоявший позади остальных, натянул лук и выпустил в
меня стрелу. Наконечник ударил в мой нагрудник, но я оставил это без
внимания. Мой хорошо выдрессированный конь остался так же спокоен, как и я
сам.
  
  - Чтобы этого больше не было,-предупредил я,-иначе я пущу в ход свой
второй пистолет. Вы убедились, что я неплохой стрелок.
  
  Я заметил, как они отбросили в сторону мушкет и аркебузу.
  
  Косоглазый парень проговорил с прусским акцентом:
  
  - Мы голодны, ваша милость. Уже несколько дней мы ничего не ели.
Мы-уцелевшие солдаты-мы все, и теперь нам приходится сосать лапу, ведь все
офицеры дезертировали.
  
  Я засмеялся.
  
  - Даже если я поверю вам на слово, у меня нет лишних продуктов. Если вы
уже настолько хотите есть, почему бы вам не найти занятие для себя, которое
дало бы средства к существованию?
  
  Другой возразил:
  
  - По воле Божьей...
  
  - Я не люблю Господа, и он ко мне относится так же,-сказал я с
определенным убеждением,-и вы не можете ожидать от человека, которого
хотели ограбить, любви к себе.
  
  Они подошли ближе. Я взвел курок. Они остановились, но один, который
находился в середине, поднял пистолет, и выстрелил.
  Пуля вскользь ударила по черепу моего коня. Одно мгновение он еще
оставался на ногах, но потом начал падать. Я выстрелил, но попал не в
стрелявшего, а в его товарища.
  
  Все они кинулись на меня.
  
  Удирать было поздно. Они живо окружили меня, раскрыли седельные сумки и
занялись едой. Я защищался мечом: поставил одну ногу на обломок скалы для
устойчивости и засунул пистолеты обратно за пояс, чтобы освободить руки. Я
убил троих, потом прикончил еще одного, но теперь они не боялись меня, и я
знал, что через некоторое время мне придется расстаться с жизнью.
  
  Я получил два небольших ранения-одно в верхнюю часть ляжки, другое-с
внутренней стороны руки, но этого оказалось достаточно, чтобы рука и нога
почти перестали действовать.
  Бандиты пытались добить моего коня на земле, что было особенно жаль, ведь
из всего, чем я владел, он был мне особенно дорог.
  
  И тут позади меня послышался громкий дикий крик, прокатившийся эхом по
этой зажатой между скалами долине.
  Несколько разбойников оставили меня в покое, готовясь встретить нового
противника.
  
  И тут я узнал его. Это был молодой московит из Херберга. Его сабля
опускалась справа и слева, а сам он гарцевал на маленьком пони, разрубая в
капусту бросившихся к нему разбойников подобно хирургу, препарирующему
мертвецов. Его клич был таким громким и долгим, что все разбойники,
казалось, должны были оглохнуть. После этого он втянул голову в плечи так,
что шлем его почти опустился ему на воротник, засмеялся и послал проклятье
в адрес немногих оставшихся в живых разбойников. И только после этого я
увидел второго всадника на некотором отдалении позади него.
  
  Он остановился на краю долины, почти неподвижно восседая на гнедой лошади
и смотрел невозмутимым взглядом, сжав губы, на Григория Седенко и меня.
  
  Седенко снова рассмеялся и повернул лошадь.
  
  - Это была хорошая битва,-сказал он мне.
  
  - Я благодарен вам,-ответил я.
  
  Он пожал плечами.
  
  - Путешествие уже наскучило мне. Я был рад развеять скуку.
  
  - Я поставил вашу жизнь на карту против сумасшедшего и агностика,-сказал
Клостерхайм, нахлобучив широкополую шляпу на глаза.-Я удивляюсь вам,
Седенко.
  
  - Он такой же солдат, как и я-и это значит больше, чем вы можете себе
представить, Клостерхайм.
  
  Мне показалось, что юноша шутит, проповедуя войну, но тут мне вспомнились
евреи в Тойфенберге, и я с некоторым сомнением посмотрел на русского. Я был
почти уверен, что это он убил евреев прошлой ночью.
  
  - Вы должны были оставить его умирать,-процедил, не разжимая губ,
Клостерхайм.- Вы меня не послушались.
  
  - Я всегда поступаю так в подобных ситуациях,-ответил юноша.-Я сыт по
горло вашими проповедями и вашими убийствами, брат священник. Если я должен
вместе с вами добраться до Швайнфурта, мне хотелось бы, чтобы этот господин
нас сопровождал, если даже вы и будете против.
  
  Клостерхайм покачал головой.
  
  - Этот человек проклят. Разве вы не видите, что это написано на его лице?
  
  - Я вижу перед собой обыкновенного солдата.
  
  Клостерхайм пришпорил коня. Его ненависть ко мне казалась лишенной
основания. Он медленно поехал по долине, огибая свежие и старые трупы.
  
  - Я поеду один,-произнес он.- Вы потеряли мое расположение, Седенко. А
также и золото.
  
  - Благослови вас Господь, я обойдусь без обоих!-прокричал ему вдогонку
рыжеволосый юноша. Потом он обратился ко мне:
  
  - Куда вы держите путь, господин? Не могу ли я составить вам компанию?
  
  Я улыбнулся. Юноша мне определенно нравился.
  
  - Я направляюсь в Швайнфурт и дальше. Я с удовольствием поеду вместе со
столь умелым фехтовальщиком. А куда направляетесь вы?
  
  - У меня нет определенного направления. Швайнфурт в этом плане так же
нехорош, как и остальные.-Он посмотрел вслед удаляющемуся
Клостерхайму.-Этот человек-сумасшедший,-проговорил он.
  
  Я проверил свое снаряжение. Оно не было особенно повреждено. Правда,
  кое-что все-таки пострадало. Однако вскоре мы уже
продолжили путь.
  
  - Как Клостерхайм хотел вас использовать?-поинтересовался я, пока мы
ехали.-В качестве личного охранника?
  
  - Частично. Он знает мою неприязнь к евреям, туркам и всем другим
неверующим. По дороге ему в голову пришла мысль, что я могу помочь ему в
казни нескольких евреев в Тойфенберге.
  Он говорил мне, что у него есть доказательства того, то они пьют кровь
христианских младенцев. Всем известно-евреи виноваты уже в том, что
существуют. У меня не было особенного желания ему помогать.
  
  Я ничего не ответил на это. Твердость, с какой южные московиты ненавидят
своих восточных мусульманских соседей, общеизвестна. А юноша не называл
никаких имен.
  
  - Вы убили всех евреев?-спросил я.
  
  Он оскорбился.
  
  - Конечно же нет. Один из них был слишком стар, а другой-слишком юн. Это
убедило меня в том, что Клостерхайм обманул меня. Никаких доказательств не
было.
  
  - Но они все равно были умерщвлены?
  
  - Конечно. Я сказал Клостерхайму, что он должен закончить свою работу. Он
сделал это с сожалением, видно было, что он передумал, но потом он объяснил
мне, что могут обнаружиться другие неверующие. Мне становилось все яснее,
что я не столько борюсь с неверующими, сколько просто убиваю. Кем бы я не
был, но я не убийца, господин. Я убиваю честно, в открытой битве, только
сомневаюсь, следует ли уничтожать всех евреев и турок.
  
  Компания Седенко сделала для меня дорогу до Швайнфурта намного короче.
Иногда на пути перед собой мы видели пурпурный полевой плащ и черный клобук
Клостерхайма. Заметив нас, он увеличивал темп движения и снова оказывался
впереди на день пути. Тем временем Седенко продолжал рассказывать.
  
  Он был из казаков-тех самых пионеров, освободивших юг континента от
татарского ига, (отсюда их ненависть к востоку) и построили поселение
неподалеку от теперешнего Киева, их южной столицы. Его земляки прославились
как отличные наездники и бойцы, и сам он, как утверждал, был искушен в
каждом казацком искусстве. Ему удалось организовать восстание против
поляков и убить одного из их предводителей-Гетмана. За это он был изгнан
своим кланом и решил отправиться на запад и наняться на службу к
какому-нибудь балканскому графу. Одно время он служил карпатскому королю,
вплоть до войны, которая, как я понял, была междоусобным столкновением двух
банд разбойников. Как и большинство представителей его расы, он был
религиозным фанатиком, и, прослышав о "святой войне" в Германии, он решил,
что это ему подходит. Потом он выяснил, что его симпатии склонялись то в
одну, то другую сторону-его религия брала начало от патриарха в
Константинополе, а не от Папы в Риме.
  
  - И я решил, что стоит сражаться против неверных,-заключил он,-против
татар, евреев и турок. Но эта война-свара между христианами, и никто не
хочет знать, отчего она началась. На мой взгляд, все они сумасшедшие,
причем никто из них не верит в Бога. Я могу сражаться как на одной, так и
на другой стороне. Я попробовал поступить на службу в лейб-гвардию к одному
дворянину, но, на его взгляд, мой характер слишком необуздан. Когда мне
встретился Клостерхайм, я был близок к голодной смерти.
  
  - А где вы встретились впервые?
  
  - Там, где вы нас увидели. Я знал, что этот крестоносец может обеспечить
работой нуждающихся христиан, потому и решил быть не особенно щепетильным
после того, как получил один серебряный гульден в качестве аванса. Этим я
смог оплатить свою поездку в Тойфенберг. Всем известно, что хороший
христианин стоит двадцати евреев. Я ожидал чего-то страшного, например, что
Тойфенберг окружила по меньшей мере армия неверных. Но трое!.. Всего лишь
трое евреев в городе!
  Для меня, конечно, это было определенного рода облегчением, господин. Я
могу сказать вам об этом. В следующий раз я ни за что не соглашусь
участвовать в любой авантюре, подобной предложенной мне Клостерхаймом. Для
него каждый встречный-неверующий.
  
  Я нашел его по-детски наивным-его готовность бороться против
несправедливости и непоколебимость веры не привлекли моего внимания, но
вернули меня к собственным невеселым мыслям о личных проблемах.
  
  Некоторое время спустя мы достигли Швайнфурта-не очень большого, с
высокими шпилями, но достаточно крепкого, чтобы устоять против войны,
города. Наше пребывание там не было продолжительным-мы только справились о
лучшей дороге на Нюрнберг. Мы с Седенко остановились на постоялом дворе, и
я намеревался утром договориться с ним о последующем путешествии, но он
ухмыльнулся и сказал:
  
  - Если вы ничего не имеете против, капитан фон Бек, я останусь с вами еще
некоторое время. Вы сделаете мне одолжение, позволив разделить ваши
приключения, так как у меня нет лучшего выбора. Я никому не рассказывал ни
о вас, ни о вашей миссии, и в свою очередь рассчитываю на ваше молчание. Но
общество бойца делает мою жизнь занимательной и, может быть, я найду, если
поеду с вами и дальше, службу в подразделении наемных солдат.
  
  - Я и не пытаюсь отделаться от вас, маторе Седенко, так как сам ищу
вашего общества, что вы уже смогли заметить,-ответил я.-Теперь мой путь
лежит на Нюрнберг, и оттуда к маленькому городку под названием Аммендорф.
  
  - Я ничего не слышал о нем.
  
  - Я тоже. Но у меня есть основания направляться туда, и я должен это
сделать. Вполне возможно, когда мы прибудем в Аммендорф, вы не захотите
сопровождать меня дальше, отыскав лучшую возможность для приложения ваших
умений. Вы знаете, что я не отступлю от моего задания, и правильно решили,
что оно важно. Независимо ни от моего, ни от вашего желания, мы должны для
себя уяснить, что я должен следовать приказу, направляющему мои поиски.
  
  - Я солдат и знаком с солдатской дисциплиной, капитан. Кроме того, это
  ваша страна, вы знаете ее значительно лучше,
чем я. Я буду горд возможностью сопровождать вас столько, сколько смогу
оказаться полезным.
  
  Седенко нахлобучил шляпу и снова ухмыльнулся.
  
  - Я профессиональный казак. Все, что мне нужно-немного еды, командир,
которому я доверяю, моя вера в Бога, возможность передвигаться верхом и
использовать это.-Он вытащил саблю и поцеловал эфес.-И я почти счастлив.
  
  - Еду, по крайней мере, я могу вам обещать,-сказал я.
  
  Немного позднее, на пути в Нюрнберг, он рассказывал мне о своих
предыдущих работодателях. Его неприязнь к Клостерхайму поутихла.
  
  - Он перечислял уничтоженных им ведьм-среди них были дети. Возможно, даже
  и христианские. Я подчеркиваю-дети. Что вы
на это скажете, капитан фон Бек?
  
  - На моих руках много крови,-заметил я,-очень много, чтобы подобное меня
тревожило, юный московит.
  
  - Но это было на войне-нет войн без кровопролитий.
  
  - О, не все ли равно, на войне или прикрываясь этим названием. Сколько
детей, по-вашему, было умерщвлено, как вы думаете, Седенко?
  
  - Вы-командир. Бывают моменты, когда человек вынужден отдать подобный
приказ.
  
  Я ответил:
  
  - Относительно всего содеянного я раскаиваюсь. Но если я о чем-то
сожалею, так это о том, что