ачит:
из тех, что посмеют ответить, я  должен  спрашивать  только  мать.  И  это
значит: мне незачем торопится, до вечера я не смогу увидеть ее.
     Ему было незачем торопится:  еще  загадка  ко  многим  загадкам.  Она
отлично легла к другим, и сразу все стало почти понятно.
     Я не знаю, как зовут мою мать.
     Вастас, владетель Такемы, зовет мою мать _т_о_о_м_и_, женою  старшего
брата, - но у Вастаса нет братьев.
     А все в доме, даже жены Вастаса, называют мать госпожой - и в лицо, и
за глаза. В детстве я думал: "госпожа" - это ее имя.
     Я не знаю, кто мой отец. Вастас зовет меня сыном, но это не так...  Я
знаю чуть не с рождения, что Вастас - не мой отец, хотя  любит  меня,  как
сына.
     Суровое вдовство матери и то, что она не стареет. Она  красивее  всех
женщин Такемы, но кто из мужчин пытался прислать ей дары?
     И странные сны, где меня всегда побеждают. Всегда я дерусь с одним  и
тем же врагом, и он всегда успевает меня прикончить. И  тусклая  память  о
непрожитой жизни. Какие-то сказочные города, чудовища, огромные реки...
     Кто этот бог, что бросил меня и мать? И что во  мне  так  встревожило
Тайда?
     В доме Вастаса свято блюли старинный обычай. С десяти лет Торкас  жил
среди воинов на мужской половине, и _р_а_о_л_и_ -  внутренний  дом  -  был
закрыт для него. Он мог попросить служанку позвать к  нему  мать,  но  это
было бы оскорбительно для нее. Только  к  смертному  одру  он  мог  бы  ее
позвать.
     Она могла бы вызвать его к себе, но это  было  бы  оскорбительно  для
него. Он был воин высокого ранга, а не слуга - только к смертному одру она
могла бы его позвать.
     И оставалось лишь  просить  у  Вастаса  позволения  пройти  вместе  с
матерью во внутренний сад.
     ...Дворик, где пахли цветы и журчала вода, и деревья еще  не  осыпали
вялые листья. Серый сумрак висел среди серых стен, и мать была  все  такой
же девочкой в черном.
     Кем он был, этот бог, который оставил ее?
     - Мама, - сказал он тихо,  и  голос  его  задрожал,  потому  что  эта
девочка - все равно его мать. Она его родила и  кормила  грудью,  и,  пока
могла, отгоняла страшные сны. - Мама, - спросил он, - как твое имя?
     Снизу вверх она глядела в его глаза, и  в  огромных  ее  глазах  было
черное горе.
     - Еще не время, Торкас, - сказала она.
     - Мама, - сказал он, - я уже многое понял.
     Черное горе стояло в ее глазах, но голос ее был тверд и спокоен:
     - Догадываться - не значит знать. Нет, Торкас, - сказала  она.  -  Не
торопись. Побудь еще моим сыном. Мальчик мой, - нежно сказала  она,  -  не
покоряйся, будь сильнее судьбы! Разве Вастас не любит тебя? В самый черный
час он спас меня. Он заботился о тебе и воспитал, как родного сына.  Разве
ты не обязан отдать наш долг?  Служи  ему,  защищай,  унаследуй  Такему  и
сбереги от врагов!
     - Мама, я должен знать! Я выберу сам, но я должен.
     - Выбора не будет, - сказала она.
     Стоят и смотрят друг другу в глаза рослый воин и  хрупкая  женщина  в
черном. И только глаза их похожи - как мрак походит на мрак,  огонь  -  на
огонь и вечность - на вечность.
     - Мое имя Аэна, - сказала она. - Я дочь Лодаса, одного из Двенадцати.
     - Двенадцать?
     - Двенадцать соправителей Ланнерана, - ответила  она  без  улыбки.  -
Твой отец был Энрас  из  рода  Ранасов,  третий  по  старшинству.  Он  был
человеком, но его сделали богом. Больше я тебе ничего не скажу.
     Она повернулась и ушла, и он остался один. И он подумал:  почему  она
моя мать? Почему другой такой нет на свете?



                                4. ВАСТАС

     Лет десять, как он перестал ночевать в _р_а_о_л_и_. С  тех  пор,  как
начались страшные ночи. Слишком долго его вызывать из раоли, не то, что из
комнат в Верхней башне.
     А, может быть, вовсе не в этом дело. Жены его стареют, как и он  сам,
а _О_н_а_, та, которую он так поспешно назвал сестрою, та, между которой и
им только его честь и его слово...
     Даже горечи нет в мимолетной мысли, как нет  в  нем  сейчас  волнения
плоти. Он сидит, высокий, все еще сильный; лишь седина  облепила  виски  и
морщины легли возле губ.
     Жалкий огонь  светильника  корчится  на  столе,  никнет  и  мается  в
тягостной духоте. Не хочется думать  о  раскаленной  постели.  Не  хочется
думать о том, что бродит вокруг. С тех пор, как наш край запрудили  ночные
твари, Такема в осаде каждую ночь. Пока  мы  заставили  их  присмиреть.  В
последнюю вылазку Торкас не дурно их проучил...
     И  чуть  раздвинулись  угрюмые  складки   у   губ,   чуть   смягчился
пронзительный взор. Торкас - не дитя моих чресел, но дитя души  моей,  сын
бога - и все-таки он мой. Он будет великим воином, и  пусть  иссякнет  мой
род, но не иссякнет слава Такемы...
     Торкас... Все мысли о нем, и Вастас не вздрогнул,  когда  сам  Торкас
вдруг встал на пороге.
     - Что случилось? - спросил он. - Тревога?
     - Нет отец.
     И непонятное беспокойство: слишком мягко  он  это  сказал.  Торкас  -
суровый не по годам, он умеет таить свои чувства...
     - Отец, - сказал Торкас и встал перед ним,  и  огромная  черная  тень
потянулась под кровлю. - Я хочу тебя спросить.
     - Что? - спросил он  угрюмо.  Неужели  это  свершилось?  Неужели  бог
отнимет его?
     - Я уже кое-что знаю, - сказал Торкас. Он дождался  кивка  и  сел,  и
печальный огонь лампадки ярко вспыхнул в его глазах. - Я спросил у матери.
     - Аэна - мудрая женщина, - грустно ответил Вастас. - Если она сказала
- значит пора.
     - Мой отец - ты, - сказал Торкас. - Ты меня вырастил и воспитал.  Тот
другой - только имя. Но все равно я хочу узнать...
     Мгновенная ярость: я не позволю тебе ожить! И твердая горечь: я уроню
себя, если солгу. Бесчестно соперничать с мертвецом, а превыше  чести  нет
ничего.
     - Это не только имя,  -  ответил  он.  -  Это  было  последней  нашей
надеждой... или предпоследней, мне этого знать не дано.
     - Он сделал мать несчастной!
     Да! Подумал он яростно, и я его  ненавижу!  Но  ответил  честно,  как
подобает мужчине:
     - Его просто убили, Торкас. Не думаю, чтобы он желал ей такой судьбы.
     - Так кто он был: человек или бог?
     - Человек, но его сделали богом. Погоди, Торкас, - сказал он  устало,
- давай я расскажу тебе все. Я видел Энраса дважды, - сказал он, -  но  не
мог с ним говорить, потому что был в Ланнеране тайно.
     - Почему? - спросил удивленный Таркас.
     Он прикрыл глаза, сжал и разжал кулаки. Можно сказать: это мое  дело.
Можно солгать. Но не зачем открывать рот,  чтобы  сказать  пол  правды.  И
нельзя себя унижать, замарав ложью язык.
     - Род Вастасов кончался на мне, - сказал он хрипло.  -  Я  говорил  с
В_е_д_а_ю_щ_и_м_ и вопрошал _О_т_в_е_ч_а_ю_щ_и_х_, но имя свое я не назвал
никому. Ланнеран полон жадных ушей и грязных ртов. Или я  должен  потешать
ланнеранскую чернь своею бедою?
     - Прости, отец.
     - Я закрыл лицо, но не закрыл ни глаз, ни ушей. Я  видел  как  бурлит
Ланнеран от вестей, принесенных Энрасом  из  Рансалы.  Это  были  страшные
вести, и я не знал, должен ли я им верить. Все, что я слышал, я слышал  из
третьих ртов, а рты в Ланнеране лгут. Суть этих слухов: Энрас вышел в море
и встретил Белую Смерть. Белая Смерть уже сожрала все земли южнее Эфана  и
теперь подбирается к нам. Все мы обречены на гибель,  но  Энрас,  кажется,
знает путь к спасению. Правдой было одно: Энрас принят с великим почетом и
Соправитель Лодас отдал ему дочь.
     Меня это встревожило, Торкас. Род Ранасов не любили в Ланнеране.  Они
- бродяги и храбрецы, и городу трусов они непонятны. Коль  Ланнеран  готов
породнится с Рансалой, значит, беда действительно велика.
     Я захотел увидеть Энраса - и увидел. Я не мог с ним  говорить,  но  я
слушал, что он говорит другим. И я понял: с чем бы он не пришел -  это  не
сказки.
     - Не все сторонятся лжи, отец!
     - Он не нуждался в лжи. Телом он был  могуч,  лицом  приятен,  нравом
спокоен и разумен  речью.  Я  решил,  что  задержусь  в  Ланнеране,  чтобы
спросить его самого.
     - Ну?
     Он покачал головой.
     - Не прошло и двух дней, как  грянула  новая  весть.  Энрас  в  руках
блюстителей и будет казнен. Лодас сам выдал зятя Черным.
     - Ну? - опять хрипло выдохнул Торкас.
     Он не весело усмехнулся.
     - Ланнеран обезумел, сынок. Уши слышали, а  языки  разнесли  то,  что
Энрас сказал Лодасу, когда его уводили. "Несчастный, - сказал он будто бы,
- теперь ты всех погубил." Эти трусы мычали от страха и  ждали  казни,  но
никто не посмел напасть на тюрьму. - Поглядел на Торкаса и сказал  угрюмо.
-  Со  мной  было  десять  воинов,  Торкас,  Такема  не  может  воевать  с
Ланнераном.
     - И ты дождался конца?
     - Да, - ответил он так же жестоко. - Я хотел узнать и узнал.
     - Что?
     - Мир погибнет, - сказал он просто. - Я сам видел, ка Энрас  сделался
богом. Пока он был человеком, он был снисходителен к людям, а теперь он их
презирал. Он смеялся над ними, когда уходил. Он дал  убить  свое  смертное
тело, глумясь над теми, что сами сгубили себя.
     - А мать?
     - Один из моих людей заметил ее в толпе.  Я  не  думал  ее  забирать.
Хотел найти ей укромный дом и женщину, чтобы за ней ходила. Но когда к ней
вернулся разум и она сказала, что носит дитя... Нет, - сказал он, -  я  не
солгу: не ради нее и не ради ребенка. Чтоб  заслужить  милость  того,  кто
ушел от нас в гневе, и защитить Такему. Но я награжден  сторицей,  Торкас,
потому что у меня есть ты.
     - А родичи... Энраса из Рансалы?
     - Была война, - неохотно ответил он. - Ланнерану  пришлось  выплатить
виру. А потом... Рансалы нет, Торкас, она умерла. Море ушло от Рансалы,  и
Ранасы ушли вслед за морем. Говорят,  они  построили  множество  кораблей,
сели на них и уплыли.
     И - тишина. Он молча глядит на обрывок  света,  на  жалкий,  чахнущий
огонек. Будь мой соперник жив, я бы сразился с ним. Силой  рук  или  силой
ума, но я мог бы с ним сразиться. Но что я могу, если он не вытащит меч  и
не скажет в ответ ни слова?  Он  забирает  Торкаса,  как  когда-то  забрал
Аэну...
     - Ты не прав, отец, - сказал Торкас не громко, и он поглядел на него.
Поглядел - и отвел взгляд. Потому что не Торкаса это  были  глаза,  совсем
чужие глаза, словно кто-то глядит через его лицо. Твердая теплая  темнота,
мрак Начала, что все вмещает в себя,  но  сам  непрогляден  для  смертного
взора. Уже?
     - Ты неправ, отец, - мягко сказал ему Торкас. - Мне нужен  ты,  а  не
он. Я не знаю, как человек становится богом, но  мне  не  нравится,  когда
презирают слабых, и смеются над тем, кто не может себя защитить.  Мне  нет
дела до Энраса, но я хочу знать. Жизнь моей матери и моя... Это глупо если
не знаешь, из-за чего... Если ты позволишь,  я  съезжу  в  Рансалу,  когда
минуют трудные дни.
     - Ты волен ехать, куда захочешь, но в Рансале нет людей.
     - Кто-то да есть! - сказал Торкас нетерпеливо. -  Я  возьму  с  собой
пятерых и вернусь до начала Суши.
     - Не загадывай, - устало ответил Вастас. - И не вздумай заглядывать в
Ланнеран. Там тебя сразу сделают богом.



                                5. РАНСАЛА

     На третье утро они оторвались от гор и рысью поехали между холмами.
     Еще не началась сушь и не спалила траву. Короткая серая  шестерка  на
спинах холмов и серая даль, и тяжелая тишина. Как тускл и безрадостен  мир
и как безлюден! И в этом пустующем мире мы еще убиваем друг друга?
     Два дня в безопасности опустевшего края - и начали попадаться  пустые
селенья. Не разоренные - просто  люди  ушли,  когда  в  последнем  колодце
иссякла вода. Они старались держаться  подальше:  в  пустых  домах  обычно
селится нечисть. Опасные порождения Великой Суши, которым почти  не  нужна
вода. И все равно эти твари напали ночью, хоть мы и разбили  лагерь  вдали
от домов. Колючие, безглазые, черные твари, они прорывались сквозь пламя и
тучу стрел. Людей защитили плащи и кольчуги, но искусанный дорм  околел  к
утру.
     А к середине  дня,  в  самую  духоту,  они  увидели,  наконец,  башни
Рансалы. На сером выжженном берегу, над  серой  гладью  бывшего  моря  она
возникла, словно из сна, веселым легким скопищем башен. И так  не  хватало
за ними моря...
     Безлюдье и зной,  лишь  звенит  тишина,  но  гладки  и  прочны  стены
Рансалы, закрыты окованные ворота - Торкас сроду не видел столько  железа,
сколько было на створах огромных ворот.
     Он поднял рог и протрубил сигнал: "Я - путник, я прошу приюта",  -  и
звук без эха сгинул в темноте. Тайд осторожно тронул за  плечо,  и  Торкас
поглядел ему в глаза. Он знал: придут и отворят. Его здесь ждала судьба.
     Пришли и отворили. Огромный человек, немного  выше  Торкаса  и  много
шире в плечах. И темное широкое лицо, которое  ничто  не  прикрывает,  так
странно, так тревожно знакомо...
     - Я - Торкас из рода Вастасов прошу у тебя приюта для  себя  и  своих
людей.
     - А я Даггар из рода Ранасов, седьмой брат по старшинству,  изгнанный
из рода. Коль тебя это не страшит, добро пожаловать в мои руины!
     Веселый зычный голос - прогремел и тоже сгинул без эха.
     - Спасибо, -  сдержанно  ответил  Торкас.  Даггар  посторонился.  Они
проехали сквозь мрак прохода в огромный гулкий двор.
     Величье даже в запустенье. Я думал: замок Вастасов величав, а  тут  я
понял он убог и тесен.
     Даггар направил нас  к  громадине  крытых  стойл.  Здесь  были  сотни
дормов, а теперь лишь наши.
     - Вода есть, - сказал Даггар, - мы, Ранасы, умеем  добывать  воду  из
камня. Вот с кормом худо - мы скотины не держим.
     - Ты тут не один?
     - Со мной жена и трое слуг - те, кто меня не оставил.
     - Корм у нас есть, а вода кончается.
     Даггар усмехнулся. Умно и насмешливо он усмехнулся, отошел от  дверей
сдвинул огромный камень. Нам бы не сдвинуть его втроем. В темной  скважине
тускло блеснула вода.
     - Подземное хранилище?
     - Да, - лениво ответил Даггар. - Ночи  прохладны,  а  море,  -  слава
богам! - еще не совсем пересохло.
     Для Торкаса не было смысла в этих словах, но что-то в нем знало,  что
это значит, и он стиснул зубы, досадуя на себя. Нельзя быть тем, и другим.
Или я - или...
     Дом, в который привел их Даггар, был прекрасен  и  величав.  Огромные
гулкие комнаты, роспись на стенах -  веселая  зелень,  счастливая  синева,
ликующий мир, которого не бывает. И Торкас подумал: а если бывает? А  если
таким и должен быть мир?
     Тускнеет под слоем пыли богатая мебель: роскошные  ложи,  златотканые
покрывала,  тяжелые  кресла,  украшенные  резьбой.   Даггар   хохотнул   -
бесшабашно и горько.
     - Когда бегут, чтоб жить, берут  то,  что  надо  для  жизни.  А  этот
хлам... ну, что же, он сгорит вместе с нами.
     Привел их в богатый покой, где было с десяток лож,  и  сказал  воинам
Торкаса:
     - Отдыхайте. Вам принесут поесть. -  И  Торкасу:  -  А  ты,  господин
Вастас, окажи мне честь, раздели со мной трапезу.
     И опять они шли среди роскоши и запустения.
     - Ты сказал - седьмой брат, - спросил Торкас.  -  Сколько  же  вас  -
братьев?
     - Мы все одного колена. Отцы и матери  у  нас  разные.  Ты  ведь  сын
Энраса? Он был третий по старшинству.
     - Я приемный сын Вастаса, -  ответил  Торкас,  и  Даггар  без  улыбки
взглянул на него.
     - Ты прав, что держишься Вастов, здесь живым доли  нет.  Но  пока  мы
одни, позволь считать тебя родичем.
     - Куда мы идем? - спросил Торкас - чтобы что-то сказать.
     - К моей жене, - ответил Даггар. - У Ранасов женщины носят  оружие  и
не сидят взаперти. Майда будет рада тебя повидать.
     Он распахнул  тяжелую  дверь;  новый  покой,  еще  роскошнее  прежних
потому, что убрано и опрятно, и высокая женщина поднялась им  на  встречу.
И, увидев ее, Торкас молча отвел  глаза,  потому  что  он  понял,  за  что
Даггара изгнали из рода.
     Это было одно лицо, у Даггара грубее и шире, у Майды - нежнее и  уже,
но оно повторялось каждой чертой, каждым взглядом и каждым движеньем.
     - Что? - спросил Даггар. Осудил?
     - Я не судья вам, - ответил Торкас. - Я вошел  в  твой  дом,  значит,
принял твой грех.
     - А? - сказал Даггар. - Каково благородство!  Оставь  нам  наш  грех,
дурачок, раз он нам в радость!
     - Сын Энраса, - сказала Майда, - нам не надо  прощения,  но  я  хочу,
чтобы ты нас понимал. Мы с Даггаром родились в один час...
     Взгляды их встретились, словно сплелись пальцы, и улыбка отразилась в
улыбке.
     - Мы с ней одно, - сказал Даггар. -  Знаем  наперед  каждую  мысль  и
каждое слово. Знаешь ты, что это - когда тебя всегда понимают?
     Он промолчал. Не мог сказать "нет" и не хотел говорить "да".
     - Неужели я должен отдать свою Майду другому - который никогда ее  не
поймет и не полюбит, как я? И  взять  себе  женщину,  что  не  будет  меня
понимать? Они ушли, чтобы жить, - сказал он со странной улыбкой, -  а  нас
оставили умирать, но - как видишь - мы еще живы, и это  совсем  не  плохая
жизнь.
     - Это ваше дело, а не мое, - ответил Торкас.  -  Я  в  вашем  доме  и
почитаю вас как родичей и как хозяев.
     - Мы рады тебе как родичу и как гостю, - сказала  Майда  и  отступила
назад. - Раздели с нами трапезу, хоть она не слишком богата.
     И они втроем уселись за стол.
     После обеда он навестил своих: как их  угостили?  Воины  спали,  Тайд
угрюмо сидел за столом и поглядел на него с тревогой.
     - Богатый дом, - сказал ему Таркас, - но Такема лучше. Там жизнь. Вас
накормили?
     - Да, господин, - ответил Тайд и улыбнулся, но тревога осталась в его
глазах.
     - Отдыхай, - сказал Торкас и ушел.
     Он долго бродил по дворцу. Наткнулся на лестницу и поднялся в  башню.
Здесь было жарко и пахло тленом. Сквозь узкую прорезь окна  он  смотрел  в
горящую даль, где когда-то синело море, а теперь только серые волны  песка
до самого серого неба...
     А вечером он был опять с Даггаром и Майдой.
     Диковинный светильник из белого камня взметывал вверх струю  голубого
огня. Даггар рассказывал о минувшем - о дальних странах, о давних набегах,
о подвигах неизвестных людей, и каждое движение  его  лица  удваивалось  и
повторялось в лице Майды.
     Заманчиво и неприятно: мне странно, гадко, интересно...
     - Постой, Даггар, - вдруг сказала Майда. - Наш  юный  родич  проделал
долгий путь и терпит нас не ради твоих рассказов. Скажи нам,  Торкас,  что
ты ищешь в Рансале?
     - Правды, - сказал он. - Я знаю мать и имя отца - но это все,  что  я
знаю. Вастас спас мою мать и растил меня, как сына.  Я  чувствую  себя  не
Ранасом, а Вастом. Но мне надоели недомолвки и тайны и то, как мне смотрят
вослед. Кто был мой отец: человек или бог? Чего он  хотел?  Чего  от  меня
ждут?
     - Твоя мать жена Вастасу? - вдруг быстро спросила Майда.
     - Нет!
     И она невольно вскинула руку в древнем жесте защиты от Зла.
     - Мальчик, - тихо сказала она, - ты знаешь, что в тебе две души?
     - Да, - ответил он неохотно. Единственная тяжесть в наследии Вастов -
он не сумел бы солгать. Он не сумел даже смолчать - тут и молчание было бы
ложью.
     - Я плохо знаю третьего брата, но это не он,  Торкас.  Энрас  не  мог
стать богом! Он многое знал, был могучий воин и хороший хозяин - но в душе
его не было Тьмы. Он был человеком Света и не мог возродится. А то, что  в
тебе... - она вгляделась в него, сведя к переносью брови,  горячая  черная
сила билась в ее глазах. - Тяжесть и темнота, но я не чувствую Зла...  Это
чужое, Торкас, но мне не страшно...
     Взгляд ее обратился к Даггару, сплелся с его взглядом, как сплетаются
в нежном пожатии пальцы, и из глаз ушла темнота. И она улыбнулась  Торкасу
радушной улыбкой хозяйки.
     - Я сам не все знаю, - сказал Даггар. - Я младше Третьего  брата  лет
на пятнадцать - был мальчишкой, когда  все  началось.  В  тот  год  первые
братья решили отправиться  в  набег  на  Анхил.  -  Глянул  на  Торкаса  и
усмехнулся. - Мы ведь разбой