доставался другому счастливцу. Он твердо верил, что придет еще и Его день. И
этот день принесет славу, богатство, и в этот час навсегда умрет Страх.
   Рэм Дэвис тысячу раз видел на экране, как это бывает.
   Гремят оркестры, свистят и стучат ногами обезумевшие от восторга зрители,
а удачливый  медленно  поднимается  на  возвышение,  и  красивейшие  девушки
преподносят ему...
   В этом месте  мысли  молодого  знатока  причесок  всякий  раз  сбивались,
путались. Он никак не  мог  решить,  что  же  ему  должны  были  преподнести
красотки.  Деньги?  Ключи  от  замка?  А  может,  его  назначат   послом   в
какую-нибудь далекую страну, где пальмы и обезьяны, где все  тихо,  мирно  и
сытно?
   Майский день был таким жарким,  что  хромой  майор,  случайно  коснувшись
вороненого ствола, замысловато  выругался:  пулемет  обжег,  словно  горячий
утюг. Сверху, с торчавшей над стеной башни, хорошо  просматривалась  Большая
дорога. Поток бронированных экипажей был нескончаем. Казалось,  две  могучие
реки, разделенные чахлой зеленой  полоской,  быстро  катили  навстречу  друг
другу разноцветные волны. Майор старался не смотреть на дорогу -  клонило  в
сон. А так и недолго прозевать какого-нибудь идиота, решившего  узнать,  что
делается по эту сторону оврага. Приличные люди понимали: если едешь по делу,
выкинь белый флаг. Нет флага - не  суйся,  куда  тебя  не  звали.  Время  от
времени майор давал короткую очередь, чтобы отогнать наступавшую дремоту или
пугнуть любопытного. Откликаясь,  всполошенно  палили  дружинники  со  своих
постов, и снова на полчаса ровный  гул,  неустанно  доносившийся  с  дороги,
привычно наваливался на раскисшее от жары поселение.
   Как все началось, никто толком не понял. Вдруг  с  белесого  раскаленного
неба  на  дома  плюхнулись  пузатые  армейские  вертолеты.   Они   даже   не
приземлились, они просто повисли над улицами, а  из  них  посыпались,  ловко
съезжая по канатам, солдаты. В своих прозрачных шлемах, в  серых  латах  они
были безлики, одинаковы и тем страшны. Молча, без криков  и  команд  военные
разбежались в разные стороны. Они колотили в окна, стучали в двери, и  через
несколько  минут  все  взрослое  население  было  выстроено  на  центральной
площади. Перепуганные люди стояли, положив  руки  на  голову.  Поторапливать
никого не пришлось: армия шутить не умела, и каждый хорошо знал это с самого
детства. Один лишь хромой майор замешкался было на башне,  но  двое  солдат,
резво взбежав, мигом столкнули его вниз по ступеням...
   Военный, над шлемом  которого  торчал  прутик  антенны,  поднес  к  своей
прозрачной маске мегафон и зычно крикнул:
   - Рэм Дэвис, ко мне!
   В  шеренге  мирных  жителей  никто   не   шевельнулся.   Люди   незаметно
переглядывались, отыскивая парикмахера глазами.
   - Стоять смирно! - рявкнул военный. - Рэм Дэвис, оглох? Шаг вперед!..
   И снова никто не сдвинулся с места.
   - Его здесь нет! - наконец отозвался чей-то робкий голос.
   Командир рванул за плечо первого попавшегося мужчину.
   - Веди! Остальным оставаться на месте!
   Это предупреждение было явно излишним. Никто и не пытался удрать.
   Мужчина, на которого пал выбор, нерешительно поплелся к дому парикмахера.
За ним следом  зашагали  солдаты.  Один  из  серо-зеленых  пинком  подбодрил
проводника:
   - Шевелись, кляча!
   Тот затрусил рысцой.
   Двери в салон парикмахера были широко  раскрыты.  Но  в  нем  хозяина  не
оказалось. Солдаты быстро осмотрели все помещение, заглянули даже в  стенные
шкафы, а затем затопали по лестнице, которая вела на второй  этаж,  в  жилые
комнаты. Но в этот момент навстречу им вышел хозяин.
   - Я уже  жду.  Мне  звонил  господин  Блим-Блям,  -  сказал  он  и  начал
неторопливо спускаться.
   Парикмахера нельзя было узнать. Величественный, спокойный до надменности,
в замечательном желтом пушистом костюме - никто в  поселении  и  понятия  не
имел, что у него был такой костюм, - в седом парике, чем-то  смахивавшем  на
букли и косички доисторических  президентов,  Рэм  Дэвис  медленно  двигался
вдоль строя сограждан, так все еще и стоявших с  поднятыми  руками.  Солдаты
расступались, освобождая дорогу.
   Жители поселения растерянно таращили  глаза.  Их  Рэм,  парень,  которого
можно было запросто хлопнуть по плечу, с которым можно было опрокинуть рюмку
и поболтать о погоде, их Рэм вроде не очень робел и держался так, будто  всю
жизнь только и делал, что имел дело с военными! Да если бы кто-нибудь из них
посмел опоздать, ослушаться! Да такого немедленно поставили бы к стенке!
   А парикмахер спокойно, не торопясь расстегнул голубую сорочку  и  вытащил
свой опознавательный знак. Старший военный сверился с  номером,  выбитым  на
металлическом жетоне, и отдал честь.
   - Прошу следовать за мной!
   В брюхе вертолета превосходное  настроение  молодого  парикмахера  быстро
поблекло. Кругом сидели молчаливые солдаты, безразлично глядевшие в  большие
овальные окна,  за  которыми  медленно  плыла  однообразная  серая  равнина,
расчерченная безупречным строем ажурных высоковольтных вышек.
   Рэм пытался представить, что его ждет в самом большом и самом бестолковом
городе страны. Ничего складного не получалось. Почему именно жребий  пал  на
него?  Почему  избрали  его?  Сколько  Рэм  ни  соображал,  было  лишь  одно
объяснение: он знал, что придет Его день, и день пришел. Единственное, в чем
Рэм был уверен, так только в том, что теперь его будут  тщательно  охранять.
Все-таки по крайней мере на неделю он выбился в настоящие люди...
   Парикмахер из поселения ј 1324-ВС, разумеется, не мог  догадаться,  какие
сомнения накануне раздирали душу знаменитого  маэстро  Блим-Бляма.  Накануне
все утро гений не находил себе места. То до деталей  припоминал  свидание  с
сенатором Даном.  То  в  памяти  всплывало  страшное,  непонятное  замечание
высокопоставленного  гангстера,  оказавшегося  в  поезде,  что  новая  затея
Блим-Бляма ему весьма  кстати.  Впрочем,  слово  "весьма"  он,  кажется,  не
произносил. К полудню настроение специалиста-затейника стало совсем мрачным.
   Ученые  давно  уже  высчитали,  насколько  отрицательные  эмоции  снижают
производительность труда, и давно уже предложили деловым  кругам  простые  и
действенные  меры,  оберегавшие   экономику   от   человеческих   слабостей.
Радиокорпорация ревниво относилась к собственным доходам и поэтому бдительно
следила за переживаниями сотрудников. Таблички "Все заботы  -  только  дома"
висели в коридорах, в студиях,  в  кабинетах,  в  подсобных  помещениях.  По
этажам безостановочно прогуливались милые девушки  в  белых  фартучках.  Они
бесплатно и  молча  предлагали  каждому  встречному  успокоительную  жвачку.
Заметив  подозрительно  хмурое  лицо,  служительница   немедленно   вызывала
врача-психиатра, дежурившего на каждом этаже.  Если  беседы  и  внушения  не
помогали и сотрудник  Корпорации  не  желал  расставаться  со  своим  плохим
настроением, то такой упрямец немедленно увольнялся. На его  место  с  улицы
рвались десятки жизнерадостных безработных. Повсюду на этом огромном заводе,
круглосуточно  выпускавшем   из   своих   цехов-студий   бесконечный   поток
безукоризненных по цвету и объемности  видений,  неотвратимо  проникавших  в
каждый дом, повсюду здесь господствовали улыбки, усмешки,  ухмылки,  повсюду
звучал здоровый бездумный смех.
   Серьезными было позволено оставаться лишь руководящим лицам -  "головам",
возглавлявшим  подразделения  рядовых   исполнителей.   Господин   Блим-Блям
считался одной из самых больших "голов", и ни одна девица в белом передничке
не смела подойти к нему по собственной инициативе.
   Своим выдающимся деятелям Корпорация предлагала  специальные  средства  -
каждый мог выбрать по вкусу. На самом верхнем этаже под крышей были  открыты
финские бани, тир и  солярий  с  белым  коралловым  песком,  доставленным  с
Мальдивских островов, а на шестом и четырнадцатом этажах - уютные  бары.  На
семнадцатом этаже находился бассейн, в который можно было забросить удочку и
даже, если повезет, вытащить обленившегося на даровых кормах карпа. Двадцать
второй этаж приглашал в японский ресторан с гейшами. А в подвале  Корпорация
располагала даже настоящей читальней...
   Но в трудную минуту Блим-Блям прибегал к более надежному способу.
   Получив  из  отдела  прогнозов  четыре   совершенно   одинаковые   карты,
специалист растерялся. Даже компьютер не сумел решить, кто из  этих  четырех
самый достойный. Четыре карты - четыре парня. Подходящий возраст,  приличные
занятия, приятная внешность, отличные рекомендации полиции,  и  все  четверо
жаждут участвовать в телевизионных программах - каждый прислал в  Корпорацию
массу писем. Кого же из них выпускать на экран первым?
   Блим-Блям перебирал и перебирал карты, всматривался в фотографии, снова и
снова сравнивал цифровые баллы за поведение, за высказывания, за  умственные
способности. Никаких отклонений  в  оценках.  Порывшись  в  своей  магнитной
памяти, хранившей сведения  обо  всех  гражданах,  компьютер  тиснул  четыре
одинаковых карты: парни оказались абсолютно идентичными...
   Так ничего и не решив, Блим-Блям нащупал под столом туфли,  сунул  в  них
ноги, откатил кресло, встал, нажал кнопку, вмонтированную в крышку стола,  и
сказал:
   - Я у Энн!
   На двери его кабинета мгновенно зажглось табло-секретарь, повторившее эту
короткую фразу.
   Длинный коридор второго этажа, оставив  позади  десятки  обычных  дверей,
блестевших белым  лаком  и  хромированными  ручками,  привел  специалиста  к
темной, сбитой из  грубоструганых  досок  узкой  дверце.  Потянув  увесистую
медную скобу, Блим-Блям ожидал, что  потемневшие,  позеленевшие  от  времени
петли  заскрипят  лениво  и  недовольно.  Но  дверца   открылась   бесшумно.
"Смотри-ка, - удивился гений, - у старухи еще есть время смазывать петли..."
   Он вошел в полутемное помещение, напоминавшее не то сарай, не то хлев. По
углам висела паутина. На полу в истоптанной грязной соломе  валялись  колеса
старинных  экипажей,  лежали  мешки  с  мукой.  У  бревенчатых  стен  стояли
деревянные бочонки. К могучему брусу  была  привязана  худая  рыжая  корова.
Пуская слюну, она что-то задумчиво жевала, время от времени тяжело  вздыхала
и, медленно повернув свою рогатую  башку,  подолгу  пристально  разглядывала
молчаливую очередь посетителей, желавших повидать старуху Энн.
   Как всегда, встретившись с глубоким непонятным коровьим взором, Блим-Блям
подумал, насколько мелок человек в его страстях и делишках. Это четвероногое
живое существо недостижимо возвышалось в своем покое над всей этой возней  -
бунтами черных, космическими полетами, финансовыми  страстями,  модами,  над
политиками,  монахами,  гангстерами,  журналистами  и  над  всем   остальным
человечеством. Этой рыжей было наплевать  на  него,  Блим-Бляма,  на  самого
президента, даже на сенатора Дана. Она помахивала хвостом и шлепала  лепешки
точно так же, как это делали тысячи, десятки тысяч лет назад ее предки...
   Миновав еще более узкую  дверь,  гений,  подавленный  коровьим  величием,
вошел к старухе Энн, робко присел к шаткому  столику,  заляпанному  сальными
пятнами, заставленному закопченными чугунными котелками, которые можно  было
увидеть разве лишь в постановках о  средневековье.  Хозяйка  -  сгорбленная,
босая, в рваном черном  платье,  сквозь  дыры  которого  проглядывали  худые
лопатки, - сосредоточенно возилась у очага. Она подбросила в огонь  поленья.
Пламя сникло, но скоро его алые языки снова весело поднялись. Пахло дымом  и
гороховой похлебкой.
   - Это ты? - безразлично спросила ведьма и, прихрамывая, подошла к  своему
табурету. - Чего тебе?
   Блим-Блям положил на стол фотографии и коротко рассказал о деле. Старуха,
кое-как  запахнув  на  груди  лохмотья,  взяла  картонки  своими   негибкими
узловатыми пальцами. Склонив узкую сморщенную физиономию  с  длинным  унылым
носом, нависавшим над маленьким проваленным  ртом,  она  долго  разглядывала
снимки.
   - Таких красивых мальчиков я уже  не  видела  лет  тридцать,  -  сообщила
наконец старуха. - Ладно, парень. Поешь сначала супчику.
   Тяжело встав, она проковыляла  к  камину.  Тут  только  Блим-Блям  понял,
почему пахло варевом. Над огнем на  металлической  треноге,  висел  котелок.
Хозяйка помешала в нем большой  деревянной  ложкой,  зачерпнув,  плеснула  в
тяжелую глиняную тарелку и поставила ее перед гостем.
   - Ешь, - приказала она. - Мыслить буду.
   Не замечая грязи и  копоти,  отколотых  краев  миски,  видный  специалист
Корпорации хлебал горячий суп. Он видел, как колдунья, порывшись в  складках
своей опоясанной веревкой рванины, достала какие-то зерна  и  бросила  их  в
огонь. Затрещав, из пламени посыпались искры.
   Потом на столе появилась  истрепанная  колода  карт.  Не  глядя,  старуха
вытащила из нее одного за другим четырех валетов. Блим-Блям замер с ложкой у
рта: четыре валета подряд! Только настоящая ясновидица способна на этакое!
   - Ты ешь, ешь, - бормотала старуха Энн. - Не станешь  есть,  не  сойдется
гаданье.
   Маэстро послушно заработал ложкой. Он торопливо глотал пересоленный  суп,
елозя рукавами по столу, пачкая свои белоснежные кружевные манжеты.
   - Клади на каждого мальчика по синенькой, - потребовала гадалка.
   - Не  много  ли?  -  попробовал  было  возразить  проситель,  но  старуха
высокомерно промолчала, и гений полез за бумажником.
   Провидица  свернула  банкноты  ровными  квадратиками   и   прикрыла   ими
фотографии. Потом собрала карточную  колоду,  перетасовала  ее  и  протянула
мужчине.
   - Сейчас ты вытащишь бубнового валета, и быть этому мальчику, -  показала
старая на один из снимков.
   Блим-Блям был уверен,  что  вытянет  любую  карту,  только  не  бубнового
валета. Такого совпадения просто быть  не  могло!  Он  долго  щупал  колоду,
прежде чем вытащить карту... В его руках был бубновый валет!
   - Быть этому мальчику! - повторила Энн и даже погладила фотографию.
   Гений, так и не покончив с супом, ушел  потрясенный.  Он  ушел  в  полной
уверенности, что карты врать не могут.  По  пути  он  даже  не  взглянул  на
вдумчивую рыжую корову - его голова снова  была  целиком  забита  проблемами
нового дела...
   Итак, избранник, этот  самый  Рэм  Дэвис,  должен  был  прибыть  в  отель
"Коломбина" завтра, в двенадцать дня.
   Наутро первыми на подступах к отелю появились  броневики.  Задрав  стволы
башен на окна близлежащих домов, они угрожающе застыли на  углах.  Вслед  за
ними подкатили мощные  бульдозеры.  Они  принялись  быстро  сгребать  ржавые
скелеты автомобилей, освобождая площадку перед входом  в  отель.  Еще  через
некоторое время к подножию  "Коломбины"  подъехал  непомерно  длинный  синий
состав. Из его  необъятного  пуза  медленно  выдвинулся  толстый  -  в  рост
человека - шланг и, как сказочная гусеница,  принялся  ползать  по  площади.
Завывая, машина всасывала мусор, грязь, отбросы. Исчерченный следами гусениц
квадрат прямо на глазах становился  необыкновенно  чистым.  В  одном  месте,
правда, произошла заминка: шланг засосал зазевавшегося бродягу. Рабочие было
остановили своего синего бегемота, но мастер закричал, что время не ждет,  и
гигантский уличный пылесос быстро закончил дело...
   Часам к десяти у  главного  входа  в  отель  собралась  суетливая  стайка
репортеров с камерами, микрофонами. На площадь въехали платформы с  цветными
прожекторами. Первое  время  работники  стереовидения,  опасливо  поглядывая
вверх на окна, старались работать, укрываясь за тушами грузовиков. Но вскоре
осмелели, бойко забегали, громко перекликаясь, споря, переругиваясь.  Начали
осторожно выползать из  укрытий  и  любопытные.  Часа  через  полтора  улица
приобрела совершенно необычный вид  -  на  тротуарах  толпились  зеваки,  по
мостовой расхаживали полицейские. Они останавливали и заставляли сворачивать
в боковые проезды изредка появлявшиеся  экипажи.  Никто  не  стрелял.  Около
полудня один за другим зажглись прожекторы. Улица стала  вовсе  неузнаваема.
Желтые, красные, синие пятна замелькали на стенах,  сшибаясь,  разбегаясь  в
стороны, чтобы секундой позже встретиться вновь.
   Над улицей поплыл привычный стон радиоколокола. Наступил  полдень,  время
перемирия в городах. И  сразу  же  забил,  загрохотал  духовой  оркестр.  Из
широкой стеклянной пасти отеля медленно  начала  выходить  пестрая  колонна.
Изогнувшись огромной подковой, она продемонстрировала толпе прелестное  юное
воинство мадам Софи. В высоких меховых шапках трубой, в  расшитых  блестками
сверкающих штанишках, в ярких накидках девочки "Коломбины" были так радостны
и нарядны, что восторженно засвистевшие зрители придвинулись, тесня  цепочку
полицейских. Но  башни  броневиков  зашевелились  и  взяли  толпу  под  свое
наблюдение. Люди немедленно  хлынули  обратно.  Кое-где  на  верхних  этажах
открылись окна, цветные прожекторы полоснули  лучами  по  стеклам.  Упрямцы,
ослушавшиеся световой команды снизу, получили по автоматной  очереди.  Но  в
шуме и гаме этот негромкий треск бесследно исчез. Только  сверху  посыпались
обломки стекол и куски штукатурки.
   Наконец далеко, в  самом  начале  каменного  ущелья,  возник  кортеж.  Он
неторопливо приближался, и толпа встречала его изумленным  гулом  -  впереди
бесстрашно и бесшумно двигался длинный открытый лимузин, какой не  появлялся
на улицах уже много-много лет. Экипаж был завален цветами. На всякий  случай
его все-таки прикрывал  прозрачный  пуленепробиваемый  кодвак.  Под  ним  на
всеобщее обозрение был выставлен высокий молодой парень  в  седом  парике  и
ярко-желтом костюме. Он стоял, неуклюже кланяясь зрителям. Лицо у него  было
простоватое и чуть растерянное.
   За  лимузином  катила  вереница  транспортеров  с  солдатами.  При   виде
серо-зеленых в шлемах и латах, чинно восседавших в кузовах, публика  заметно
поскучнела. Наиболее осторожные начали  быстро  расходиться,  растворяясь  в
подъездах, в недрах подземки, в проемах дворов. Но военные вели себя  вполне
пристойно. Убедившись, что открытая машина благополучно добралась до  отеля,
страшный эскорт, не останавливаясь,  проследовал  дальше,  и  скоро  оркестр
снова перекрыл шум удалявшихся транспортеров.
   А у широких ступеней у входа в отель тем  временем  разыгрывалась  сцена,
которую смотрела на своих домашних визорах вся страна. Из  дверей  суматошно
выбежал знакомый всем человечек. Застегивая на бегу лямки своего  клетчатого
куцего комбинезончика, спотыкаясь и в  конце  концов  вовсе  потеряв  туфлю,
Блим-Блям запрыгал на одной ноге и закричал:
   - Дамы и господа! Спешите к экранам! Спешите, бегите со всех  ног!  Иначе
вы опоздаете, как чуть было не опоздал я! Вы можете опоздать  и  не  увидеть
первого! Самого первого! Воистину первого!..
   Перестав дурачиться, знаток развлечений деловито подошел к автомобилю.  У
радиогения была удивительная способность мгновенно  преображаться.  Зрители,
сидевшие у визоров, уже не замечали ни его дурацкого костюма, ни  суматошной
прядки волос на макушке, ни даже туфли, которую он бестолково держал в руке.
В эти секунды у машины стоял серьезный,  рассудительный  господин,  судя  по
всему собиравшийся преподнести зрителям ошеломляющую новость. Блим-Блям и  в
самом деле повернулся к ближайшей камере и неторопливо, весомо произнес:
   - Дамы и господа, я протягиваю руку Рэму  Дэвису,  первому  Другу  нашего
уважаемого президента!..
   Тут у машины очутилась хорошенькая  стройная  брюнетка,  одетая  в  форму
батальона  мадам  Софи.  Это  была  Джета,  она  ловко   распахнула   дверцу
автомобиля.  Парень  в  желтом   костюме   выбрался   и   шагнул   навстречу
знаменитости.
   - Здравствуйте, господин Блим-Блям, - проговорил Рэм Дэвис.  Держался  он
степенно, стараясь погасить волнение. - Я очень рад  познакомиться  с  таким
известным человеком, как вы...
   - Мой друг, это я счастлив  познакомиться  с  вами!  -  искренне  ответил
гений. Ему сразу понравил