ом, ни в
одном взгляде, не видела ни искры сочувствия.
     Даже мать Сариты - пожилая женщина со взлохмаченными волосами и
в сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше
всех:
     - Видит Валка, что я кляну миг, когда родила тебя, позор
Атлантиды! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!
     Она плюнула в собственную дочь и стоявший рядом вождь с
убеленными временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя,
пожалуй, все до единого в племени знали, что Сарита не сбежала с
лемурийцем - ее похитили прошлой осенью. Ам-ра, влюбленный в
девушку, и его верный друг Кулл участвовали в погоне, но лишь
проводили взглядами быстроходный весельный пиратский корабль. Ам-ра
хотел тогда вонзить себе в сердце кремневый кинжал, но Кулл не
позволил ему этого. Видя горе друга, тогда, прошлой осенью, Кулл
поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И с тех пор не удостаивал
молодых женщин племени даже мимолетных взглядов.
     Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Кулла, и он не
мог отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым
в левой руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки,
и вспыхнет яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную
кожу.
     Кулл бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут нож и
вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и
кивнула.
     Эту предсмертную улыбку Кулл не забудет до самой смерти.
     Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался бы к столбу,
он, не успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был бы убит
своими же соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Кулл не мог.
Ам-ра уткнул взгляд в землю, ему было плохо и он упал бы без сил,
если б Хор-нак не положил юноше руку на плечи.
     Кулл выхватил из-за пояса охотничий нож и метнул. Верный глаз и
крепкая рука не подвели даже в столь неожиданных обстоятельств -
смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь девушки,
прекратив ее муки до начала пытки.
     По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с
разочарованием и гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися
охотниками, обличающе вытягивали руки в сторону Кулла.
     За такую провинность по законам Атлантиды его ждало лишь одно
наказание - он заменит на позорном столбе казни убитую.
     Кулл не стал дожидаться, пока его схватят, он шагнул назад и,
обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней,
словно у него выросли крылья.
     По всем законам дикой страны он должен быть убит и его наставник
Хор-нак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. Во мгновение
ока была вставлена стрела, меткий глаз прицелился. Но в тот миг,
когда пальцы Хор-нака готовы были отпустить тетиву, Ам-ра, кем-то
задетый, нечаянно толкнул своего наставника под локоть и стрела со
свистом ушла в небо.
     Кулл достиг верхушки скалы и, не оглядываясь, побежал вперед. Он
понимал, что или больше никогда не увидит Атлантиды (но для этого
сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет
схвачен и его счастье, если он погибнет в схватке. И Кулл бежал так
быстро, как, может быть, не бегал никогда прежде.
     Где-то там, далеко внизу, раздавались крики разгоряченных гневом
и жаждой мести бывших сородичей.
     Кулл, в надежде, что в устье реки какой-нибудь корабль набирает
пресную воду, рвался туда.
     На морском берегу он все понял, увидев полусожженный лемурийский
корабль с порванным парусом и переломанными веслами, вытащенный на
берег. Вокруг на берегу валялись трупы, не пожалели ни рабов-гребцов,
ни немногочисленных женщин, плавающих с пиратами. Исключение было
сделано лишь для Сариты, и то, чтобы казнить ее публично. Засада, по
всему видать, была хорошо подготовлена - ни одного погибшего атланта
на берегу не видно.
     Кулл, постояв мгновение, резко развернулся и побежал обратно в
горы, стараясь не нарваться на погоню. Он прекрасно отдавал себе
отчет, что на Атлантиде ему не жить. К вечеру гонцы и барабанный бой
оповестят все племена о скрывшемся беглеце, нарушившим и осквернившим
законы чести атлантов. Но и выбраться с Атлантиды пока было
невозможно - даже самый могучий и опытный пловец не в состоянии
переплыть море, отделявшее Атлантиду от Лемурии или материка.
     Оставалось одно - спрятаться в знакомых горах и, охотясь на
диких животных, пересидеть погоню и дождаться какого-либо корабля,
наняться выполнять любую работу и достигнуть берегов вожделенной
Валузии.
     Кулл и верил, и не верил одновременно в чудесное сновидение,
посетившее его в ночь перед тем, как столь резко изменилась его
жизнь. Не поддайся он странному порыву сострадания - когда-нибудь
стал бы мудрым и уважаемым вождем своего народа...
     Оружия у него не было, ни считая голых рук. Но отсутствие оружия
не беспокоило юного варвара - в горах Атлантиды он вырос и
чувствовал себя, как дома.
     Почти месяц он скрывался в прибрежных скалах, сделал себе новый
нож, вырубил из молодого стройного деревца копье. Справил новую
шкуру, выдержав изнурительный поединок с двухгодовалым ягуаром,
оставившим отметины когтей на плече и спине Кулла на всю жизнь.
Однажды он увидел издали белого жителя гор - ужасного монстра,
который издает звуки, напоминающие рев роговых труб, которые
завораживают любое живое существо, будь то хищник, олень или человек,
подманивают к себе и убивают. Каждый атлант, заметив белого жителя
гор, обязан был бросить все, охоту или путешествие к другом племени,
и бежать к ближайшей стоянке, оповещать старейшин о появлении
чудовища. Любой атлант так и поступил бы. Но Кулл никуда не пошел, он
уже не атлант, он - изгой, приговоренный собственным народом к
жуткой казни.
     И каждый вечер Кулл взбирался на высокое облюбованное дерево,
чтобы, прячась в густой листве, посмотреть на море, где за далеким
маревом горизонта скрывалась Валузия, явившаяся ему в чудесном сне.
Он смотрел - не появится ли где в предзакатной мгле корабль, чтобы
пополнить в реке запасы пресной воды.
     Своего часа он, наконец-то, дождался - корабль не был похож ни
на валузийский фрегат, ни на быстроходную пиктскую галеру, хотя тоже
был с длинным рядом мощных весел и под парусом.
     Кулл быстро спустился с дерева и, не забывая об осторожности -
ведь он приговорен соплеменниками к смертной казни, бросился к
морскому берегу, чтобы успеть к кораблю до его отплытия: долго у
берегов Атлантиды корабли старались не задерживаться.
     Он успел во-время - почти в полной темноте хмурые матросы
закатывали по трапу бочки с водой. Кулл подошел к стоявшему в стороне
мрачному мужчине с витой плетью в руке.
     - Довезите меня до Валузии, - попросил Кулл, - во время пути
я буду выполнять любую самую тяжелую работу.
     Только сейчас до юноши дошло, что мужчина может не знать языка
атлантов. Но тот знал, он смерил презрительным взглядом дикаря и
кивнул на последнюю бочку:
     - Взвали на плечи и тащи, - немного коверкая слова, сказал он.
- Посмотрим, на что ты способен, атлант.
     Кулл с легкостью взвалил тяжеленную бочку и чуть ли не побежал
по трапу: дивная Валузия уже маячила у него перед глазами. Он
поставил бочку рядом с остальными и повернулся к взошедшему на борт
мужчине с плетью.
     - Ну как, гожусь?
     - Годишься, - с усмешкой на губах кивнул тот.
     И тут же сокрушительный удар сзади обрушился Куллу на голову.
     Очнулся он уже закованным в цепи, по лицу стекали струи воды.
     - Очухался, атлант? - еще сильнее, чем первый мужчина коверкая
слова, произнес огромный лемуриец со свисающими складками густо
поросших волосами груди и живота. Он был в одних широких штанах, даже
без сапог. Лицо его украшала отвратительная гримаса, долженствующая
означать улыбку. - Вставай! Пшел в трюм, там теперь твой дом родной!
     Кулла бросили в грязное, темное, вонючее помещение,
переполненное людьми - такими же, как он теперь, рабами-галерниками.
     К нему подошли двое рослых, грязных мужчин, тоже в кандалах.
     - О, какой очаровательный мальчик! - воскликнул один из них.
- Не хочешь полюбить меня, птенчик?
     Кулл промолчал, поскольку фраза была произнесена на лемурийском,
из которого он знал едва несколько слов, да и те имели отношение не к
любви, а к смерти.
     Детина приблизился к Куллу, обнял его, обдав волной
отвратительной вони. Привыкший к запаху пота и смерти Кулл и то
почувствовал дикие отвращение. С Кулла попытались снять его шкуру,
обернутую вокруг бедер. Кулл оттолкнул незнакомца.
     - Ах ты, тварь, не хочешь по-доброму?! - ничего хорошего в
тоне детины не было.
     Намерения его ясно отражались на лице. Вокруг сверкало множество
любопытных глаз, раздались подбадривающие галерника возгласы.
     Кулл звериным, варварским чутьем понял, что опасность
надвигается стремительно и времени на раздумья или переговоры нет. Да
он и не собирался вступать в переговоры - перед ним враг. А с врагом
разговор короткий. Кулл словно забыл, что с ним произошло и где он.
     Он взмахнул правой рукой с тяжелым кандалом, одновременно поведя
левой, чтобы не шибко длинная цепь не помешала удару. Он не бил
кулаком - железо наручника попало прямо по виску насильника. Тот с
диким криком инстинктивно отступил на шаг и кулем рухнул вниз.
     В грязном помещении на мгновение повисла мертвая тишина. И тут
же взорвалась десятком криков - слов было не разобрать.
     Распахнулся люк и по лестнице быстро спустились в трюм четверо
воинов с мечами и плетями. Галерники подались к стенам, указывая на
Кулла и распростертого перед ним мертвеца. Товарищ убитого, что-то
быстро говорил солдатам на лемурийском.
     Двое подхватили мертвеца за ноги и подняли наверх - голова со
спутанными волосами и искаженным гримасой смерти лицом билась о жерди
лестницы. Один солдат недвусмысленно подтолкнул Кулла, чтобы тот тоже
выбирался на палубу.
     Наверху его били - кулаками, рукоятями мечей, ногами в тяжелых
сапогах.
     Очнулся он, когда ярко светило солнце. Он был прислонен к борту,
в весельную прорезь лился добрый свет, столь неподходящий для
вонючего полутемного помещения, врывающийся снаружи морской ветер
трепал Куллу волосы. Перед ним ровно двигалось весло, которым гребли
трое соседей по скамье.
     - Пить! - едва нашел он силы вытолкнуть просьбу из разбитых и
опухших как шляпки лесных грибов губ.
     Ответом ему последовал свист плети и острая боль в плече; соседи
отодвинулись, чтобы ненароком не досталось и им, но не прекратили
натужного движения весла. Бой большого барабана задавал медленный,
непрерывный ритм.
     Так дикий вольный варвар стал галерником на пиратском корабле.
     Больше полугода гребцы не выдерживают - умирают от непомерных
нагрузок и постоянных ударов плетьми. Кулл сидел за тяжелым веслом
почти два года.
     В первую же ночь после дня напряженной однообразной работы он
хотел покончить с собой, но в последнее мгновение призрачный
прекрасный город из сновидения встал во всех своих сказочных
подробностях перед глазами. И Кулл решил бежать.
     Он пытался бежать семь раз, но всегда его ловили и нещадно били,
иногда ломая ребра, так что потом резкая боль пронзала тело при
каждом взмахе весла, а тяжелый бой барабана не давал передохнуть ни
секунды. Но после каждого избиения, прежде чем вновь усесться за
весло, он еще несколько суток маялся привязанным к мачте на верхней
палубе, под палящим солнцем, облепленный слепнями и прочей гнусью. И
в полдень, когда терпеть сил уже нет, пираты специально выводили
остальных гребцов, чтобы полюбовались, какие муки ждут
провинившегося.
     Дни для Кулла смешались в один, он перестал думать о чем либо,
кроме этого равномерного движения весла, грохота барабана, короткого
отдыха в вонючем трюме и скудной корки хлеба и жидкой похлебки на
ночь.
     В трюме, после того памятного всем случая, когда двое пиктов
пытались изнасиловать новичка, к нему больше не подходили - боялись.
С дружбой особого не навязывались, но Кулл к этому и не стремился.
Гребцов выводили не каждый день, да, случалось, когда и выводили, дул
попутный ветер, сушили весла, выпадала возможность чуть отдохнуть и
перекинуться несколькими словами с ближайшими соседями. Сам того не
желая Кулл выучил лемурийский, немного валузийский и пиктский языки.
Хотя галерники были на корабле любых национальностей - и верулийцы,
и зальгарцы, и беловолосые люди с далеких северных просторов, и
смуглокожие чернявые южане, и даже один совсем чернокожий, словно
обугленная головешка...
     Судьба, то ли в насмешку, то ли в уважение к его будущей великой
судьбе - кто мог знать об этом?! - удружила Куллу. Он попал на
корабль к самому знаменитому, наглому и удачливому пирату всех морей
- капитану Антишу, который славился не только среди лемурийских
пиратов, но и всех прочих, своей отчаянной решимостью и легендарной
смелостью. Поговаривали, что в одном бою Антиш лично зарубил мечом
тридцать три противника и что ему покровительствует сам повелитель
морей за то, что Антиш ежегодно приносит ему в жертву самую красивую
из плененных девушек.
     Капитан Антиш был не только безгранично смел, но и умен, он
понимал, что значительную часть его преимущества перед врагом
составляет скорость его неуловимой галеры. А ее обеспечивали гребцы.
И всегда в его трюме было больше рабов, чем мест на веслах. Он не
жалел гребцов, выбрасывая за борт умерших от напряжения или продавая
в Лемурии тех, кто уже не был способен грести с полной отдачей. При
необходимости - когда не было пленных - капитан не жалел денег на
покупку новых рабов, чтобы посадить их на галеры. Команда же, тоже, к
слову, часто менявшаяся, но пополняемая не рабами, а свободными
лемурийцами либо прочими авантюристами, которых бросает в поисках
удачи по всему миру, была подобрана исключительно из бесстрашных
негодяев, за головы которых в Верулии, Валузии и других странах Семи
Империй были назначены немалые призы. Разумеется, за голову самого
капитана Антиша была обещана фантастическая награда, к которой многие
купцы от себя добавили бы солидный кошелек.
     Время от времени, скорее чаще, чем реже, пиратский корабль с
нежным именем "Лорелла" вступал в бой со встречными кораблями -
пиктскими, валузийскими, зарфхаанскими... Как правило, это были
купеческие корабли и схватка продолжалась недолго, но иногда
"Лорелла" нарывалась на военные верулийские, либо валузийские корабли
и тогда капитан Антиш - тот самый мрачный человек с плетью, к
которому когда-то, целую вечность назад, подошел Кулл с просьбой
взять на борт - решал: принимать бой или спасаться бегством.
     В последнем случае барабан менял размеренный ритм на сумасшедшую
дробь и гребцы выбивались из сил. После таких побегов более половины
рабов приходилось выбрасывать на борт. Но если шел бой, Куллу было
еще невыносимее от доносившихся сверху звуков сражения - он должен
быть там, круша врагов и подставляя грудь опасности, а не налегать на
тяжелое весло.
     Однажды, после того как битва отшумела, а пираты праздновали
очередную победу, наливаясь пенящимся верулийским вином, Кулл сказал
надсмотрщику, что больше пользы принесет с мечом в руках, а не двигая
веслом вместе с другими рабами. К тому времени почти все гребцы, что
встретили Кулла в первую ночь на галере погибли, и надсмотрщик,
удивляясь выносливости и жизнеспособности молодого атланта всегда
сажал его с краю в левом первом ряду, чтобы он своим примером заводил
остальных.
     Надсмотрщик посмотрел на Кулла, усмехнулся и пошел к капитану.
     Капитан Антиш внешне не был могуч, но его сухощавая фигура
состояла из одних мышц. Довольный только что одержанной победой и
богатой добычей капитан снизошел до того, что приказал привести Кулла
на палубу, расковать его и дать ему оружие.
     - Если нанесешь мне хоть царапину, так и быть, возьму в
команду! - пообещал капитан.
     Кулл надел небольшой круглый лемурийский щит на левую руку,
взмахнул правой, проверяя как лежит в руке меч, насколько он тяжел и
сбалансирован, и бросился в бой.
     Он не привык сражаться на шаткой палубе, но если б дело
происходило в родных горах, то и тогда, скорее всего, поединок
закончился бы с тем же исходом. Кулл был силен и бесстрашен, тело
соскучилось по битве. Но он встретился с настоящим мастером боя.
     Капитан играючи, с легкой усмешкой под тонкими щегольскими
усиками, отражал сумасшедшие выпады Кулла или просто уворачивался от
них, не нападая сам. Куллом от бессилия овладела ярость, глаза
застлала кровавая пелена - он стремился уже не просто ранить, как
договаривались, а убить ненавистного лемурийца. Но тот, видимо,
прошел великолепную школу - движения капитана пиратов были
стремительны и уверены.
     Наконец, Антишу это все надоело, он парировал очередной могучий
выпад Кулла и на противоходе выбил клинок из рук атланта. Приставил
меч к его горлу.
     - Иди на весла, гнусный раб, - с непередаваемым презрением,
процедил пират. - Благородный бой не для тебя.
     В эту ночь Кулл хотел покончить с собой во второй раз. Он
передумал, но поклялся себе, что сбежит, научится бою на мечах,
познает все премудрости этой науки - поскольку одного желания
победить оказывалось достаточным в сражениях с такими же как он
варварами и простыми солдатами, но мало против настоящего мастера -
и убьет капитана пиратов. Он убьет проклятого лемурийца. Ради этого
стоило жить.
     Но Кулл больше не желал сломя голову пытаться бежать и стал
тщательно продумывать побег, чтобы подготовить все загодя и избежать
любых случайностей.
     Своего часа он дождался раньше, чем предполагал.
     Капитан Антиш щедро прикармливал на побережьях Верулии и Валузии
множество нищих бродяг, зато располагал необходимыми для его дерзких
операций сведениями. Вот и в этот раз он знал, когда из верулийского
северного порта выйдет караван из трех купеческих судов, груженых
драгоценными шелками и пряностями и собирался их перехватить у
берегов Валузии.
     Что такое три торговых судна для быстроходной галеры с четырьмя
дюжинами хорошо вооруженных и обученных отчаянных морских дьяволов на
борту? Пустяк. Ничто не предвещало беды.
     Но купцам многих стран и капитану Антишу уже было тесно вместе
на бескрайних просторах средних морей. На охотника поставили капкан.
     Когда "Лорелла", всю ночь мчавшая на веслах к Валузии, вынырнула
из предрассветной темноты, три купеческих судна, едва завидев
знакомый силуэт, резко развернулись по курсу, пытаясь уйти к
безопасным берегам. Их безнадежный маневр лишь вызвал
грустно-ироническую усмешку на красивом узком лице капитана Антиша.
Бешено застучал барабан, выжимая последние силы из утомленных
гребцов.
     "Лорелла" стремительно приближалась к жертвам, отрезая им путь.
     Но во мгновение ока роли поменялись. Перед лемурийским пиратом
оказались не купеческие суда, доверху груженные желанной добычей, а
боевые верулийские корабли, вместо шелков и пряностей переполненные
солдатами. Когда Антиш сообразил, что его предали, что он угодил в
смертельную ловушку, из-за горизонта появились еще три галеры,
закрывая ему все возможности для бегства.
     "Лорелла" была мгновенно зажата меж корпусов двух псевдо-купцов
- с ужасным треском, заполнившим гребцам все звуки мира, треснули
вовремя не убранные внутрь весла.
     Капитан Антиш был не из тех, кто мог, сложив руки, ждать, пока
его потащат на виселицу. Он обратился к своим воякам с речью:
     - Пришел, братья, последний час, покажем этим верулийцам на что
мы способны и, может быть, удача улыбнется нам вновь. Отступления
нет, пощады не будет.
     Помолчал и добавил:
     - Освободите гребцов, выпустите запасных из трюма, дайте им
оружие. Объясните, что противник не пощадит и их тоже. Пусть подороже
продадут свои жизни, если смогут. Двое из них убьют одного врага -
нам будет радость в царстве мертвых. А если уж вдруг отобьемся -
освободим, Валка им в помощь. К бою! И да помогут нам Холгар и Хонен!
     Гребцы на "Лорелле" сидели по четверо н