ишел
в управу к Вень Да и повинился во всем, но  Вень  Да  приказал  изобразить
дело так, будто Цуй Аня захватили силой, и потом пытками вынудил  отречься
от своих слов.
     Свидетели по  делу,  видя,  что  Чжу  Инсян  относится  к  показаниям
благосклонно, стали  ссылаться  на  незнание  и  говорить  разное.  Только
младший сын  хозяина  харчевни,  Шен  Чжи,  кричал,  что  все  это  вздор.
Смущенный Чжу Инсян велел принести тиски и зажать в них руки тяжущихся. Но
ведь Цуй Ань был матерый, много перенесший мужчина, а Шен  Чжи  был  юноша
изнеженный, привычный к теплу и холе. Где уж было ему выдержать пытки!  Он
заплакал и признался во всем, о чем его спрашивали.
     Чжу  Инсян,  страшно  рассерженный,  велел  Цзи  Дану   взять   отряд
стражников и немедленно отправиться в поместье  старого  Фаня,  и  тут  же
приказал взять под стражу Вень Да. Он оглянулся и вскричал:
     - Но где же Вень Да?
     Действительно, начальник куда-то исчез.


     А дело было вот в чем. Вень  Да,  едва  увидев,  что  дело  принимает
непредвиденный оборот, вышел во двор, вскочил на коня и помчался к усадьбе
Фань Гоуфу так резво, словно у его коня было восемь ног вместо четырех.
     Старый Фань вышел навстречу неожиданному гостю.
     - Что привело вас ко мне в столь поздний час, - с удивлением  спросил
он, кланяясь.
     Но Вень Да был так возбужден, что даже опустил все подобающие встрече
приветствия.
     - Господин Фань, - вскричал он, - я знаю, что Чжу Инсян нашел  способ
обвинить вас в сношениях с еретиками,  и  сейчас,  наверняка,  уже  послан
отряд, чтобы захватить вас. Умоляю - спасайтесь!
     Это слышал сын Фань Гоуфу, Фань Чжун.
     - Нельзя терять ни минуты, - воскликнул юноша,  и  повернулся,  чтобы
отдать распоряжения.
     Но старый Фань удержал его.
     - Куда же мне бежать, - с достоинством возразил он. - Я уже  стар,  и
не желаю кончить свою жизнь врагом государя. Как  бы  ни  были  плохи  мои
отношение с Чжу Инсяном, не верю я, что ученый человек склонит свой слух к
словам клеветника, который и думает-то  об  одном:  как  бы  оставить  мое
серебро в своем кармане! Возможно, Чжу  Инсян  колеблется,  какое  принять
решение... Мое бегство послужит доказательством моей виновности, введет  в
заблуждение правительственного чиновника! Нет, я никуда не уйду отсюда.
     Фань Чжун и Вень Да умоляли его изменить решение, но  старик  остался
непреклонен.
     - Стар я уже, - говорил он, - чтобы куда-то бежать.
     Тогда Фань Чжун и  трое  его  братьев  облачились  в  боевые  одежды,
собрали всех слуг усадьбы и объяснили им, как обстоят дела.
     - Кто хочет, может уйти, - сказали они, - потому что мы  останемся  с
нашим отцом и не окажем никакого сопротивления властям.
     Между тем Цзи Дан со своим отрядом подходил к усадьбе. Из  расспросов
в пути он знал, что его начальник, Вень Да,  опередил  его,  и  был  этому
очень рад. Он рассчитывал найти усадьбу пустой  и  сгоревшей,  и  получить
место своего начальника. Каково же было  его  изумление,  когда  в  ночной
темноте  он  увидел  над  частоколом  сотни  факелов  и  услышал   дыхание
притаившихся людей.  По  правде  говоря,  он  совсем  не  думал,  что  ему
предстоит драться, и при мысли о бое душа его  затрепетала,  как  шелковый
рукав на ветру.
     - Господин Чжу Инсян, - раздался сверху голос, - мой отец смущен, что
вы осчастливили его дом своим посещением, и он будет рад принять вас.
     Но тут заговорил другой голос:
     - Во главе отряда вовсе не Чжу Инсян! Да  это  мой  подчиненный,  Цзи
Дан!
     - Все равно, - возразил Фань Чжун из темноты, - мой  отец  будет  рад
принять и его, если он теперь начальник.
     - Берегитесь, - воскликнул Вень Да, - Цзи Дан - человек ненадежный  и
злобный!
     От этаких слов у Цзи Дана душа  ушла  в  землю.  Только  что  ему  не
хотелось сражаться, но теперь одна мысль о том, что Фань Гоуфу  сдастся  и
со всей семьей приедет к Чжу Инсяну, наполняла его сердце ужасом.  А  что,
если Фань Гоуфу удастся разубедить Чжу  Инсяна?  А  что,  если  Чжу  Инсян
пожелает лично  осмотреть  усадьбу  и  не  найдет  в  ней  никаких  следов
деятельности секты?
     И тогда Цзи Дан закричал:
     - Они заманивают нас в ловушку! Вперед!
     Ударил гонг, и по этому сигналу солдаты принялись осыпать  зажженными
стрелами стены и надворные постройки.  Усадьба  загорелась.  Защитники  ее
заметались внутри, а солдаты Цзи Дана стали у ворот и убивали всякого, кто
выскакивал наружу.
     На следующий день Цзи Дан доложил начальнику уезда:
     - Преступники, во главе с Фань Чжуном и начальником Вень Да,  оказали
нам сопротивление. Все они, видимо,  погибли  в  огне,  но  Фань  Чжун,  с
необыкновенной силой действуя мечом, сумел прорваться через  наши  ряды  и
пропал.
     - Странно, - сказал в раздумье Чжу Инсян, - почему же они не бежали в
горы?
     - Дело в том, - объяснил сыщик, что вожди еретических сект убеждены в
своей способности творить чудеса! Когда я явился к усадьбе, я увидел,  как
старый Фань стоял на стене, потрясая тыквой-горлянкой! Он думал наслать на
нас из нее бумажных тигров и огненных драконов, но у него ничего не вышло.
     Эти слова вполне убедили Чжу Инсяна. Он покачал головой и промолвил:
     - Это большое счастье, что главари этих сект сами верят в  колдовство
и прочую чертовщину. Если бы они не верили в собственные бредни, а  просто
обманывали народ, справиться с ними было гораздо труднее.
     Чжу Инсян был очень раздосадован, узнав,  что  Фань  Чжун  отбился  и
ушел. Ведь именно молодой Фань  оскорбил  его.  Он  велел  вывесить  везде
объявления с приметами Фань Чжуна и обещал за его поимку награду в пятьсот
лан  серебра.  Цзи  Дана  он  назначил  начальником  отряда  по  борьбе  с
разбойниками.


     Между тем Фань Чжун, которому удалось  спастись,  скитался  в  лесах,
погруженный  в  горькие  размышления.  Да  уж  что  и  говорить,  вряд  ли
кто-нибудь из вас согласился бы быть на его месте! Вчера еще его  окружали
роскошные вещи, в сундуках отца громоздились  горы  крашеного  и  простого
шелка, балки были  расписаны  прихотливыми  узорами,  одеяло,  котором  он
накрывался, было сшито из собольих шкурок. Сапожки он носил из кожи серны,
с двойными подошвами, подбитыми  узорчатым  шелком.  Стоило  ему  захотеть
напиться - и вот уже бегут десятки слуг с кувшинами, стоило  ему  пожелать
отправиться на охоту, - и вот уже седлают коней, готовят экипажи, открытые
и с верхом.
     У отца Фань Чжуна было немало друзей в столице, и  у  юноши  осталась
одна надежда: добраться до столицы и принести жалобу на самоуправство  Чжу
Инсяна. "Быть того не может, - думал он, - чтобы бесчинства  чиновника  не
возбудили справедливого гнева. Истинно - каков господин,  таков  и  слуга.
Что же следует ожидать от этого Чжу Инсяна, если он  послан  в  наши  края
самим Ван Аньши? Этот человек, говорят, никогда не моется,  и  он  погубил
своего лучшего друга. Быть может, если я подам жалобу, это поможет Су Ши и
другим уважаемым людям убедить Сына Неба  в  неправильности  действий  Ван
Аньши."
     И  Фань  Чжун  пробирался   узкими   тропами,   повторяя   про   себя
замечательные строки великого Су Ши:

                         Как бы я с ветром хотел
                         Умчаться за облака!
                         Туда, где из яшмы дворец,
                         Где башен сверкает нефрит!
                         Только дорога, страшусь,
                         В бездну небес не легка,
                         Стужа там в миг один
                         Сердце заледенит.

     Эти строки Су Ши написал, пребывая в ссылке вследствие своей вражды с
Ван Аньши. Он еще не знал, что  в  конце  концов  все  переменится,  и  он
доберется  до  нефритового  дворца  и  он  станет  начальником   Ведомства
Наказаний.
     На пятый день Фань пришел в небольшую  деревню  у  горного  перевала.
Перед деревней он миновал городок,  где  на  столбе  висело  объявление  с
указанием его примет.
     Он зашел в придорожную харчевню, и хозяйка ему сказала:
     - Ах, молодой человек,  лучше  бы  вам  заночевать  тут.  Говорят,  в
часовне у перевала в ночную пору злобствует всякая нечисть.
     И она растопырила глазки на  красивого  юношу  и  стала  рассказывать
всякие страшные истории, чтобы тот заночевал  у  нее  в  доме.  По  правде
говоря, это была распутная женщина, и она хотела раскинуться перед ним  на
матрасике.
     Но  Фань  Чжун  был  человек  образованный  и  не  очень-то  верил  в
непристойные чудеса. Кроме того, он думал только об угрожающем ему аресте,
и всякие мысли о блуде были ему в этот миг чужды. И чем больше  он  слушал
ее басни, тем больше он убеждался, что хозяйка узнала его по приметам,  и,
ежели он останется на ночь,  то  будет  схвачен.  Фань  Чжун  сказал,  что
сделает так, как советует женщина, и  только  пойдет  полюбоваться  старой
кумирней, которую он  видел  неподалеку.  Чтобы  у  женщины  не  закралось
никаких подозрений, он оставил в харчевне узел,  с  которым  странствовал,
изображая из себя мелкого торговца. В этом узле были одни камни.
     Итак, Фань Чжун вышел из харчевни и быстро зашагал вверх  по  дороге.
Прошло совсем немного времени, и деревня скрылась из виду. Стало  темнеть.
Впереди возвышались горы, внизу шумели верхушки деревьев. Фань  Чжун  шел,
думая об отце, и сердце его обливалось кровью.
     Места,  которыми  он  проходил,  как  раз  напомнили   ему   участок,
исключительно благоприятный для  захоронений.  Этим  участком  предки  его
владели из рода в род, и на могилах их  всегда  возжигались  благовония  и
жертвенные деньги. Подумать только, - вздохнул про себя Фань Чжун,  -  что
кости его отца смешались с золой и землей, и одна надежда, -  на  то,  что
какой-нибудь благожелатель тайком выкупит их и предаст земле. И  ведь  это
его, Фань Чжуна, дерзкое поведение оказалось причиной  смерти  отца!  Фань
вспоминал о начальнике Чжу  Инсяне  и  думал:  "Быть  может,  мне  удастся
добраться до  столицы  и  доказать,  что  меры,  проводимые  Чжу  Инсяном,
способствуют лишь умножению числа ропщущих. Правильно говорил цензор  Оуян
Сю, что после реформ министра в местах, где побудет чиновник, не будет  ни
кур, ни собак!"
     Тем временем совсем стемнело. На небе засверкали звезды, на  перевале
впереди показалась часовня, и около нее - большая дикая яблоня.  Возможно,
дерево поразила молния  или  злые  духи,  потому  что  яблоня  стояла  без
листьев, но засохшие дикие яблочки словно прикипели к ветвям, и  от  этого
ее силуэт на фоне ночного неба выглядел необычно.
     Фань Чжун вдруг почувствовал трепет и поспешил зайти в кумирню, чтобы
провести там ночь. Но  едва  он  ступил  на  глиняный  пол,  как  раздался
страшный грохот: одна из статуй в кумирне уронила свой медный посох.  Фань
Чжун в ужасе подскочил, но, к своему облегчению, тут же увидел, что  посох
уронила не статуя, а самый обыкновенный  живой  монах,  правда,  очень  уж
огромный, с бритой головой и в грязном дорожном платье.
     Монах встал и поднял свой посох.
     - Ах, сударь, - сказал  он  Фань  Чжуну,  -  все  живое  обречено  на
страдания!
     "Как он прав" - подумал Фань Чжун.
     - Вот я и сказал сам себе, - продолжал монах, - что если уж и суждено
мне терпеть страдания, так хоть не понапрасну. А ну-ка  отдавай  мне  свое
платье и узел!
     Тут Фань Чжун понял, с кем имеет дело, и выхватил меч, скрытый у него
меж складок одежды.
     - Попробуй возьми, - сказал Фань Чжун.
     Монах засмеялся и сказал:
     - Может быть, ты думаешь, что имеешь дело с  обыкновенным  человеком?
Ты заблуждаешься! С помощью волшебных книг я выучился ходить,  не  касаясь
земли, растягиваться на тысячу ли и уменьшаться до одного  зернышка,  и  в
этом крае со мной не сравнится никто, кроме одного человека по имени  Фань
Чжун.
     Фань Чжун удивился и спросил:
     - А что ты знаешь об этом человеке?
     - Я знаю, -  ответил,  вздохнув,  монах,  что  отец  его  был  главою
родственной нам секты, раздавал зерно нищим и пользовался большим влиянием
в уезде. Но жестокий начальник Чжу Инсян оклеветал его и погубил. Тогда-то
старый Фань,  чувствуя,  что  пришел  его  смертный  час,  показал  пример
мужественной смерти и сжег  семью  и  домочадцев,  объяснив  им,  что  они
сегодня же увидят чистую землю. Ни один не захотел  уйти!  А  сыну  старый
Фань приказал оставаться в этом мире, чтобы не погиб его род и его учение.
Он посадил сына в деревянный кувшин, и кувшин взлетел в небеса.
     Вот этому-то Фань Чжуну,  -  заключил  монах,  -  суждено,  наверное,
победить меня, так как отец передал ему все свое искусство.
     Мысли у Фань Чжуна спутались, как нити в руках неумелой пряхи, и  тут
за спиной его послышались шаги. Монах сказал вошедшему:
     - Эй, посмотри, какого цыпленочка послала нам сегодняшняя ночь!
     - Ах ты негодяй, - вскричал вошедший, да ведь этот  юноша  -  не  кто
иной, как Фань Чжун!
     Фань Чжун обернулся, и что же - перед ним стоял старый начальник Вень
Да!
     Монах повалился юноше в ноги и громко вскричал:
     - Какое несчастье, что вы раньше не назвали мне своего  высокочтимого
имени? А если бы я погубил вас, нарушив тем  самым  ведь  предопределенный
ход событий!
     А Вень Да поклонился ему и промолвил:
     - Вашему ничтожному слуге удалось спастись из пылающей усадьбы, и мне
ничего не оставалось, как искать себе товарищей среди  тех,  кто  живет  в
лесу и защищает справедливость. Волею судьбы я явился в шайку некоего  Сюй
Мина, где  был  принят  очень  хорошо  благодаря  моим  рассказам  о  вас.
Соблаговолите последовать за нами.
     Фань Чжун, голодный и усталый, поплелся  за  бывшим  начальником.  Он
понял, что Вень Да, желая внушить  к  себе  уважение,  наплел  разбойникам
всякие глупости про его отца, и Фань Чжуну это не очень-то понравилось. Он
ведь принадлежал к совсем другому миру, где такие  вещи,  как  колдовство,
считались постыдными и вдобавок несуществующими, и  ему  было  чрезвычайно
неприятно, что разбойники ценят и верят в них.
     Вскоре трое путников спустились в лагерь разбойников. Главарем  этого
лагеря  был  Сюй  Мин.  У  него  был  стан  на  берегу  озера,  окруженный
частоколом. От своей добычи он платил некоторую долю соседним  чиновникам,
и из-за этого приобрел у них большое уважение. Он также  водил  знакомство
со всякими контрабандистами и торговцами.
     Сюй Мин принял его прекрасно и даже воскликнул:
     - Такой человек, как вы, непременно  должен  быть  начальником  этого
стана!
     Но Фань Чжун, конечно, видел,  что  разбойник  говорит  это  лишь  из
врожденной учтивости, и отказался.
     После этого  в  честь  Фань  Чжуна  устроили  большой  пир.  Вень  Да
рассказал, как ему удалось  притвориться  мертвым,  а  потом  спастись  из
пылающей усадьбы, и тоже стал уговаривать юношу  остаться  в  разбойничьем
стане.
     - Все равно, - сказал он, - твои  друзья  в  Северной  Столице  будут
очень обижены, если ты явишься к ним с пустыми руками.  Разве  станут  они
заступаться за нищего? Ты проявишь непочтительность к друзьям своего отца,
если явишься в Чанъянь без подарка.
     Видя, как все хорошо к нему относятся, Фань  Чжун  опустил  голову  и
подумал: "В самом деле, почему бы мне не  найти  приют  у  этих  людей?  В
столице мало ли еще как сложится дело? По своей воле я,  конечно,  никогда
бы не стал разбойником. Но если уж так сложились обстоятельства,  надо  их
использовать! Правильно говорят, что тот, кто упускает удачу, сам  виноват
в своей гибели. Почему бы мне, живя  тут,  не  накопить  некоторую  толику
денег? С деньгами оправдания добиться легче, чем без  денег!  Возможно,  я
поживу здесь несколько лет, а потом сумею вернуться в родные места, заново
отстроить  усадьбу,  почтить  могилу  отца...  Может  быть,  мне   удастся
отомстить этому негодяю Чжу Инсяну  и  Цзи  Дану,  легче,  чем  если  б  я
отправился с жалобою в столицу".
     И он сказал главарю:
     - Что ж! Я с большою охотой останусь с вами. Но я должен сказать, что
я не собираюсь бунтовать дольше, чем это надо, чтобы заслужить прощение.
     Но в том-то и дело, что предводитель разбойников, Сюй Мин,  вовсе  не
искренне предлагал ему остаться.  Он  надеялся,  что  юноша  откажется  от
предложения, и можно будет одарить его подарками и  отправить  в  Северную
Столицу. Сюй Мин давно разбойничал в этих краях, и благодаря его  щедрости
к властям местные чиновники ничего не доносили о нем  наверх.  "Если  этот
человек останется у  меня,  -  подумал  он,  -  уездное  начальство  будет
вынуждено известить начальника округа и всей области, и против меня пошлют
правительственные войска. И что-то сомневаюсь я, что  этот  юноша  колдун.
Скорее всего, он такой же обманщик,  как  и  мой  толстый  монах,  который
пугает людей в часовне, а заклинаний  не  знает.  Надо  доказать,  что  он
ничего не смыслит в заклинаниях и выгнать его из лагеря".
     И, обдумав все это, он прямо на пиру обратился к Фань Чжуну и сказал:
     - Уважаемый! Не согласились ли бы вы показать нам свое искусство?
     Фань Чжун в это время ел  баранью  ногу.  Он  оторвал  зубами  кусок,
проглотил его и свирепо поглядел на Сюй Мин, и в этот миг все увидели, что
изо рта его вырываются дым и пламя. Сюй  Мин  повалился  молодому  Фаню  в
ноги, восклицая:
     - Учитель! Простите!
     А разбойники в это время стучали зубами.
     А все дело было в  том,  что  Фань  Чжун  перед  пиром,  уединившись,
подобрал орешек, просверлил его и украдкой  набил  тлеющей  паклей.  Когда
главарь шайки обратился к нему с неуместной  просьбой,  Фань  Чжун,  чтобы
проучить наглеца, незаметно кинул орешек в рот вместе с куском мяса и  изо
всей силы подул: от этого-то  и  вырывался  дым  из  его  губ.  Фань  Чжун
придумал эту штуку заранее, потому что  боялся,  что  его  спросят  о  его
колдовских  способностях.  Ему  было  очень  неловко  разочаровывать  этих
доверчивых людей.
     Разбойник Сюй Мин меж тем совсем перепугался и подумал:  "Раньше  наш
лагерь   был   маленький,   пропитания   требовалось    немного,    власти
попустительствовали нам. А теперь,  прослышав  про  Фань  Чжуна,  храбрецы
толпами устремятся сюда, и не пройдет и двух месяцев,  как  за  храбрецами
нагрянут правительственные войска. А ведь известно, что те, кто полагаются
на одно колдовство, кончают обыкновенно плохо. Этот человек  выдувает  дым
изо рта,  но  еще  неясно,  испугаются  ли  этого  дыма  правительственные
войска!"
     И разбойник сказал:
     - Уважаемый Фань Чжун! Я был бы счастлив признать себя вашим  братом,
но у меня есть к вам одна просьба.
     - Что ж, - откликнулся Фань Чжун, - если это в моих силах, я буду рад
ее исполнить, и если это выше моих сил, я тоже буду рад ее исполнить.
     - Наш стан, - сказал разбойник, -  как  вы  заметили,  расположен  на
берегу озера, и над ним, как вы видите, нависает  гора.  На  вершину  этой
горы ведет всего одна  тропка,  такая  узкая,  что  даже  один  человек  с
легкостью мог бы защищать ее от тысяч людей. Там, на  этой  вершине,  есть
разрушенные укрепления и глубокий колодец. Словом,  нам  было  бы  гораздо
спокойнее и безопаснее жить на этой горе, господствующей  над  местностью,
нежели за бревнами и завалами. И мы много раз пытались там поселиться,  но
для этого надо прочистить тамошний колодец. Пятерых человек спускали мы  в
этот колодец, но, едва мы спускали человека туда, как раздавался отчаянный
крик, и человек начинал дергать веревку. Мы вытаскивали веревку,  но  увы,
человека уже на веревке не было, и конец  ее  был  в  кровавых  лохмотьях.
Потом в колодце  начиналось  какое-то  урчание,  из  устья  его  вырывался
желтоватый пар, и, признаться, мы в ужасе разбегались. Это  чудо  известно
здесь с древности, и властям не  раз  докладывали  о  нем.  Раньше  власти
пытались устранить этот непорядок, но  теперь  они  обленились,  должности
покупаютс