ни не осознавали себя,
 как нечто появившееся, и как нечто, чему суждено уйти с вселенской
 сцены - и поэтому не могло быть тогда разговора о жизни и смерти. Но
 вот на одном из небесных тел однажды появилась жизнь - неважно,
 откуда - уродливая корка, которая, разбухая, стремилась вширь и
 ввысь, чтобы в конечном итоге уничтожить себя. Бульон жизни клокотал
 и кипел, пока не исторг Человека - существо жалкое и ничтожное,
 совсем не стоящее добрых слов и обреченное на муки самопознания. -
 Зеленый запнулся. Вздохнул. Никто не произнес ни слова. - Что же
 такое Человек? Это существо, ничтожное в своих низменных стремлениях.
 Это существо, пытающееся доказать кому-то - кому? - что оно есть
 вершина творения, хотя не было творения, а тем более - вершины. Это
 существо жалкое, ибо недолог его век, но за век этот оно тщится
 достичь высот непомерных. Это существо, создающее себе кумиров и
 называющее их нелепыми именами, хотя нет никаких кумиров, и вся
 тщеславная суета Человека означает только его неспособность быть
 самим собой; ему обязательно нужно кому-то поклоняться. Существо
 смертное - и это самое главное, ибо именно в смерти предназначение
 человеческое...

Белый удовлетворенно качнул головой:

- Наконец-то дождались!

- В смерти и в идиотской загробной жизни, - продолжал Зеленый, не
 обращая внимания на реплику, - которую никто не видел, но в которую
 верят. Верят, потому что иначе слишком страшно жить. И это жалкое
 существо, эта пыль на задворках великой Вселенной мнит себя выше всех
 и величественней всех...

Зеленый засмеялся тихим долгим смехом. Равнодушная с удивлением
 и страхом смотрела на него.

- И самое смешное! Самое смешное... Ведь это мы, - он сделал ударение
 на "мы", - ведь это мы думаем, что живем и умираем, и тешим себя
 надеждами; а на самом деле не живем мы, и не жили никогда, и не
 суждено нам умереть, потому что все существование наше - не более,
 чем сон, привидевшийся на мгновение некоему зазвездному гиганту,
 который вот-вот проснется. - Теперь Зеленый тоже смотрел на
 Равнодушную, словно говорил только для нее. - А потому мелочны наши
 переживания, наши страдания, стремления, потери и неудачи, ибо мы -
 только обрывок сна неведомого существа, которое проснется и даже не
 вспомнит свой сон, не вспомнит о нас, порожденных его фантазией...
 Надо просто жить, ни о чем не думая, пока не кончился сон гиганта, и
 не создавать себе трудностей. Потому что наши трудности - тоже только
 сон, и страдания наши смешны, потому что нет на самом деле никаких
 страданий... - Зеленый помолчал и добавил: - Поэтому не надо
 печалиться, прелестное создание.

- Вы что, все это - серьезно? - тихо опросила Равнодушная.

- Бред! - резко сказал Белый. - Это у него от насморка. Может,
 ты, брат, кому-то и снишься, а я вот думаю, что это Город
 нам снится. Но будет возможность проснуться, и вот тогда...

Светловолосая внезапно подалась к окну и сдавленно сказала,
 прервав Белого:

- Смотрите!..

Я взглянул на улицу поверх ее головы и увидел...

Люди с бледными лицами медленно проходили под нами и шли
 дальше по улице, выходящей на безжизненную равнину.

Белый высунулся в окно и нервно кусал губы.

- Уходят, - растерянно сказал он и крикнул вниз, в бледные
 лица: - Эй, куда вы? Вернитесь! Вернитесь, слышите? Все будет
 в порядке, Печальные Братья пошутили!

Ему никто не ответил. Вереница отрешенных людей медленно текла под
 окном. Угасали костры на тротуарах, бежали в никуда желтые полосы, и
 темное безглазое небо висело на крышах опустевших домов. Они молча
 проходили под окном, вели с собой детей, несли их на руках, а из-за
 угла появлялись все новые и новые уходящие.

- Куда идете, люди? - прошептал Зеленый.

- Надо вернуть их, - сказала Светловолосая. - Вернуть!

- Никуда они не денутся, - пробурчал Синий. - Сами завтра
 веpнутся. И все-таки зашевелились...

- Ненавижу вас! - сквозь зубы произнесла Равнодушная и вышла из
 комнаты.

Я молча последовал за ней и догнал уже на улице. Взял эа руку
 и вместе с ней влился в молчаливый людской поток. Обернулся
 на мгновение - у окна растерянно застыли три парня и девушка.

Небо было обычным - беспросветным и неуютным, но мне
 показалось, что где-то в вышине вдруг робко мигнула звезда.

Кировоград, 1980, 1988.