-- Вчера было пять, а сегодня четыре. Уходят! А как ни одного не
останется -- ух и трахнем! Меньше -- лучше... -- И опять ловко сплюнул мне
под ноги.
 	Цепь продолжала расти. Спустя некоторое время мне было преподнесено новое
звено. Из подъезда быстро вышла девушка -- и я невольно остановился. Она
шла прямо на меня, то и дело откидывая назад длинные золотистые волосы,
пышным ореолом взлетавшие над плечами, совершенно нагая, если не считать
одеждой белые туфли на высоких каблуках.
 	-- Привет! -- Она подняла руку и очень мило улыбнулась. -- Нам не по
дороге?
 	Впервые за все время моего долгого пути спрашивал не я, а меня. Это
давало некоторую надежду. Я решил не смущаться необычностью ситуации и
спросил, как пройти к мэрии. И к моему удивлению, сия новоявленная леди
Годива охотно мне все объяснила, махнула рукой на прощание, как старому
хорошему знакомому, и пошла дальше плавной походкой, слегка покачивая
великолепными бедрами, откидывая назад золотистые волосы и, вероятно,
совершенно уверенная в том, что именно в таком виде и надо ходить по улицам
Города.
 	Мэрия оказалась абсолютно таким же безликим зданием, как и стоящие рядом.
Обыкновенный подъезд без какой-либо вывески, обыкновенная дверь на первом
этаже. За дверью простирался большой пустынный зал с рядами кресел. Пол был
захламлен обрывками газет, кое-где под креслами и на креслах валялись
пакеты с растрепанными бумагами. Складывалось впечатление, что этими
коричневыми пакетами швыряли друг в друга люди, когда-то (вчера или сотню
лет назад?) заседавшие в этом зале. В одной из стен находились десять или
одиннадцать одинаковых, с завитушками, массивных
высоких дверей. Я добросовестно по очереди открыл каждую из них и убедился,
что проделал длинный путь напрасно. В просторных кабинетах имелись широкие
полированные столы и стулья, длинные стеллажи вдоль стен, заваленные
бумагами, черные, белые и оранжевые телефоны, аккуратные письменные
приборы, объемные фотографии явно земных пейзажей и городов, элегантные
белые сейфы, безупречно чистые корзины для мусора и толстые ковры.
 	Одного не было в этих имевших очень деловой вид кабинетах. Не было людей,
и толстый слой пыли на столах и разноцветных папках говорил о том, что ушли
они отсюда не вчера и даже не неделю назад.
 	Впрочем, один из внушительных кабинетов вселял некоторую надежду. Ковер,
покрывавший пол, был обильно усеян сигаретным пеплом и окурками, и самое
главное -- в кабинете еще витала сизая пелена табачного дыма.
 	Я просидел в пустынном зале больше часа, перебирая бумаги из пакетов --
это были многочисленные документы управленческого и хозяйственного
характера, -- но тщетно. Тихо и безлюдно было в мэрии, и никто не спешил в
кабинет с необъятным полированным столом и бесчисленными окурками.
 	А потом продолжался путь по Городу, и цепь росла и росла. Я пересек
Город, вновь вышел к равнине, и был странный бар, равнодушная девушка,
невменяемая троица, парни на перекрестке и розовый поклонник покровителя
нашего, чье имя неизвестно никому и скрыто под символом Агадон...
 	И была еще одна интересная надпись большими буквами прямо на асфальте, от
тротуара до тротуара. Надпись была лаконичной и выражала позицию ее автора
очень прямо и недвусмысленно. "Пропади все пропадом!" -- гласила надпись.
 	Я лежал в темноте, вслушиваясь в тишину за окном, еще и еще раз перебирая
увиденное и услышанное, и думал, думал... Торопливо падали капли в ванной
за стеной, и в такт им стучало мое сердце.
 	"Ладно, пора спать. Завтра продолжим разбираться", -- сказал я себе и
закрыл глаза.
 	Но сразу заснуть не смог. Лежал, слушал шепот капель и чувствовал, как
тяжело давит на крыши домов серое небо.

	2.

	Тяжелая дверь с завитушками неохотно поддалась и я остановился на пороге.
За светлым безбрежным столом сидел человек, окутанный дымом. Человек читал
газету. Лацканы его коричневого пиджака и широкий коричневый галстук были
покрыты пеплом. Я подождал немного, но человек, кажется, не собирался
обращать на меня внимания. Тогда я беззвучно прошел по толстому пружинящему
ковру и остановился у стола.
 	-- Вы мэр Города?
 	Человек несколько изумленно посмотрел на меня, словно уcoмнившись в
чем-то, потом отложил газету и потушил сигарету прямо о подлокотник кресла.
Видимо, эту операцию он проделывал уже не раз, потому что полированные
подлокотники были усеяны черными пятнами.
 	Он выглядел так же внушительно, как и его кабинет: крупная фигура,
широкие плечи, большое, болезненно желтое лицо, коротко стриженные жесткие
волосы, крепкая борцовская шея. И мешки под глазами.
 	-- Садись, приятель, -- сказал он с хрипотцой, откинувшись в кресле и
сцепив руки на животе. -- Ты угадал, я действительно мэр.
 	Последнюю фразу он произнес с едва уловимой усмешкой.
 	Я сел на стул возле стеллажей. Мэр покопался в кармане, достал очередную
сигарету, прикурил и, не глядя, бросил зажигалку. Она со стуком покатилась
по столу и ударилась об оранжевый телефон без диска.
 	-- А ты, надо полагать, на прием пришел, приятель?
 	-- Надо полагать, -- ответил я. -- Я разведчик с космической базы. Вчера
ваша система ПВО без предупреждения разнесла мою капсулу вдребезги. Вот и
пришлось добираться пешком. Заходил сюда, но тут никого не было.
 	Мэр молча выслушал мое сообщение и взглянул на меня без особого интереса.
Как Равнодушная.
 	-- С базы... -- задумчиво повторил он. -- А с чьей базы, если не секрет?
 	-- Это одна из баз планеты Земля. Надеюсь, слышали о такой планете?
 	-- Слышал, слышал, -- покивал мэр и вежливо спросил: -- И как там Земля?
 	-- Земля в порядке, -- столь же вежливо ответил я. Не нравилось мне его
безразличие. -- А что вот у вас здесь происходит? Мы же о вас ничего не
знаем. Кто вы, что вы?
 	Мэр, казалось, думал о чем-то своем. Внезапно он посмотрел на меня с
интересом.
 	-- Так ты разведчик, говоришь? И связь у тебя с этой вашей базой есть?
 	-- Нет, -- честно признался я. -- Связь была в капсуле. Но искать меня,
конечно, будут.
 	-- Когда?
 	Я пожал плечами.
 	-- Ну уж не завтра, и даже не послезавтра. Но будут.
 	Взгляд мэра вновь потух. Он молча сидел и курил и, казалось, забыл обо
мне.
 	-- Может быть, вы все-таки хоть что-нибудь расскажете о себе? --
сдержанно спросил я.
 	Мэр потушил сигарету о каблук и бросил окурок на ковер.
 	-- Ты думаешь, кому-то это нужно? Ошибаешься, приятель. Не все ли равно?
 	Кажется, опять начинались загадки и равнодушие. Но я уже знал, что не все
в Городе были равнодушными. Были и любознательные. Я прикоснулся к
нагрудному карману куртки и там зашуршала записка.
 	-- Я бы все-таки, с вашего позволения, хотел узнать хоть немного о
Городе. -- Я решил пронять его веживостью. -- Хотя бы в самых общих чертах.
 	-- В общих чертах... -- безразлично повторил мэр. -- Просто живем мы
здесь, приятель. Давно уже живем. Существуем. А что Город? Город как город.
Все автоматизировано, все идет по замкнутому циклу. Никаких забот. Только
кнопки нажимай. -- С каждым словом мэр почему-то все больше мрачнел. -- Ни
в чем отказа нет, приятель. Заводы-автоматы на окраине, под землей, туда не
пройти и не проехать, потому как наше вмешательство машинам вовсе ни к
чему. Они и так все делают, как надо. Могу тебе и схему показать, -- мэр
кивнул на стеллажи, -- где-то есть она, только искать надо. Да и заче
 м тебе схема, приятель? Ясно ведь и без схемы.
 	-- А откуда вы здесь? И почему?
 	Мэр пожал плечами.
 	-- С 3емли, откуда же еще. А почему?.. Видно, кому-то надо было это, я
так думаю. Не я же решал. Я что -- я сижу вот, газеты читаю. -- Он бросил
взгляд на небрежно отброшенную газету и стряхнул пепел на пол. --
Развлечение. А мэр я по наследству, приятель.
 	Он замолчал, забарабанил пальцами по столу, а потом тщательно потушил
очередной окурок о телефон. Я проследил за тем, как он старательно стирает
с телефона черное пятно и машинально спросил, размышляя над его словами:
 	-- А почему без диска?
 	Мэр удивленно посмотрел на меня.
 	-- У вас там, на Земле, что -- телефонов нет?
 	-- У нас окты.
 	-- А у нас телефоны, -- равнодушно сказал мэр и опять закурил.
 	Это был не человек, а какая-то курительная машина. Я уже задыхался от
дыма. Пепел летел на стол, на аккуратный костюм мэра, но он, казалось,
этого не замечал. Сидел, развалившись в кресле, сощурившись, смотрел на
дверь, и курил, курил, курил.
 	-- И газеты еще есть, -- сказал он с неожиданной злостью. -- Проще
простого. Поднял трубку и говори о чем угодно -- хоть стихи собственные
читай, хоть рассказывай, что и где интересного увидел, кто когда напился,
да что делал, да кто с кем переспал -- все напечатают, а утром получишь на
стол вместе с завтраком. Очень удобная штука. Типография, кстати, прямо под
нами. Там тоже одни машины.
 	Судя по всему, газеты ему чем-то здорово насолило. Может быть, кто-то
выставил его в неприглядном виде? А он все-таки власть...
 	Мэр прикрыл глаза, потер ладонью висок.
 	-- Ладно, иди, приятель. Знакомься, развлекайся. Время еще есть.
 	Его похоронный тон очень напоминал излияния розового поклонника Агадона и
вынудил меня задать еще один вопрос:
 	-- Bpемя -- до чего?
 	-- Иди, иди, приятель. Прием окончен.
 	Общаться со мной он явно больше не собирался, и я не был уверен, что
смогу убедить его продолжить разговор.
 	Я встал и еще раз прикоснулся к нагрудному карману, в котором лежал
сложенный вчетверо листок бумаги.
 	-- А где у вас Сад Трех Покойников?
 	-- Вот это правильно, -- одобрительно сказал мэр. -- Гулять так гулять. В
двадцать первом секторе, приятель.
 	В безлюдном зале я еще раз перечитал записку, которую подсунули под дверь
моего временного жилья. Я обнаружил ее утром, собираясь в мэрию, и сразу
вспомнил четверку парней на перекрестке и неясную тень на лестнице.
 	"Зачем здесь шляешься? Ждем вечером в Саду Трех Покойников. Не придешь --
пожалеешь". Подпись отсутствовала.
 	Это было немного смешно и интересно, и я тогда же, стоя у двери, решил
обязательно придти вечером в сад с таким малопривлекательным названием.
 	Я медленно порвал записку, бросил обрывки под кресло и вышел на улицу.
 	Итак, давняя неизвестная колония землян. Исход с Земли, скорее всего,
тайный, не подлежащий разглашению. Впрочем, надо будет сделать запрос в
информаторий -- вдруг сохранились хоть какие-то сведения? Причина исхода?
Кто-то поставил эксперимент на выживание? Практическое воплощение идей
космической колонизации? Побег? Многолюдная, технически оснащенная колония,
этакий рай, где блага сами падают в руки с нажатием кнопки. Так почему же
они не поют, не танцуют, не наслаждаются беззаботной жизнью? Какая заноза
сидит в теле Города?..
 	Я бродил, бродил по безликим кварталам и никак не мог сообразить, что же
делать дальше. Где искать занозу?
 	Те же мысли занимали меня и в моем временном пристанище. Я вышагивал по
комнате от стола к дивану и обратно, и легкие стаканчики хрустели под моими
подошвами. За окном кто-то бледный и волосатый сидел посреди улицы,
обхватив руками острые колени, и уныло свистел, раскачиваясь в такт свисту.
Небожитель...
 	Устав от вышагивания по комнате, я прилег на диван и, вероятно, задремал
под монотонный свист, потому что мне привиделась вдруг безобразная
бородатая рожа, подмигивающая красным глазом. Рожа соскочила с майки
розового поклонника Агадона, нависла надо мной и раскрыла клыкастую пасть.
Черные космы упали мне на лицо, я, задыхаясь, рванулся в сторону -- и
проснулся.
 Кровь била в виски, спина взмокла от пота. Убрав из раковины пустые
 бутылки, я подставил голову под кран. Оцепенение проходило, на смену
 ему шли бодрость и уверенность в успехе. Ощутив подъем жизненных сил,
 я решил использовать его для благоустройства быта и, разыскав тряпку,
 принялся наводить порядок в квартире.

Сил я не жалел, но все-таки повозиться пришлось порядочно - грязи
 хватало. Небо уже потемнело, когда я управился с уборкой, принял душ
 и с удовольствием отведал яства, преподнесенные продуктопроводом.
 Райские жители питались совсем неплохо, во всяком случае, не хуже,
 чем мы на нашей современной великолепной базе. Как там моя база?
 Что-то там Зоечка поделывает, грустит ли? Снаряжает ли помощь Дитрих?
 Пора бы им уже и сообразить, что со мной не все в порядке. Впрочем,
 пока соберутся да пока доберутся...

Вернувшись в комнату, я услышал за распахнутым окном негромкий скрип.
 Выглянул на улицу и увидел странную процессию. Во всю ширину дороги в
 четыре ряда шли женщины в белых перчатках, одетые в красные плащи с
 откинутыми капюшонами. Они шли медленно, глядя прямо перед собой,
 молодые, пожилые и совсем дряхлые; каждая держала синюю ленту, и
 ленты эти, переплетаясь, превращались в канаты, привязанные к черной
 повозке, которая со скрипом двигалась вслед за ними. Повозка проехала
 под моим окном и я хорошо разглядел, что лежало там, на небольшой
 красной подушке.

Там лежали две руки. Две отрезанные по локоть человеческие руки.

Они лежали ладонями вверх, и желтые пальцы были немного скрючены.

Я вышел на улицу, спокойный, как сжатая пружина. Огляделся по
 сторонам и направился искать двадцать первый сектор.

Через несколько кварталов улицы стали оживать. Люди выходили из
 подъездов, из-за серых домов. Хлопали двери, шаркали по асфальту
 подошвы. Люди шли в одном направвлении, в глубь серой пустыни Города,
 туда же, куда шел и я.

Я догнал двух совсем молодых девчонок в причудливых нарядах с
 множеством разноцветных лент. Девчонки что-то со смехом говорили друг
 другу, и ленты весело развевались над серым асфальтом.

- Послушайте, где тут Сад Трех Покойников?

- Он не знает, где Сад Трех Покойников! - девчонка засмеялась. Хорошо
 она смеялась. Беззаботно. Нормальным человеческим смехом.

- Он не знает, где Сад Трех Покойников! - подхватила другая. - Все
 идут в Сад Трех Покойников.

- Сегодня в Саду погреются ручки!

- И попрыгают ножки!

Девчонки взялись за руки и стремительно полетели по тротуару, и яркие
 ленты понеслись за ними вслед.

Быстро темнело, вдоль тротуаров вспыхнули знакомые желтые полосы, а
 впереди, за крышами, забрезжило какое-то радужное сияние. Улица
 внезапно сузилась, превратившись в щель между домами, меня стиснули и
 вынесли на широкую полукруглую площадь. Над площадью, над длинной
 решетчатой оградой, вращались два огромных разноцветных сияющих шара,
 а за оградой виднелись деревья - деревья! - и люди входили в высокие
 черные ворота, гостеприимно распахнутые под сиянием огромных шаров.

Сразу за оградой зелень кустов и деревьев прорезали светлые неширокие
 дорожки. Дорожки разбегались от входа, ныряли в кусты, за которыми
 плескалось веселое сияние, предвещая чудесные развлечения. Я шел в
 людском потоке, радуясь и удивляясь этому неожиданному зеленому
 озеру, возникшему в каменной толще серых стен, и ловил обрывки
 разговоров.

- Танцевать! Танцевать!.. Хочу танцевать! - задыхаясь, шептали сзади.
 - Ох, танцевать!

- Всю ночь выла под окном. А утром и нет никого, только следы, -
 говорил кто-то негромким хрипловатым голосом.

- Залез на стол и запел пятую песнь отчаяния. А они его стащили за
 ноги и бутылками по голове, представляешь?

- В двадцать шестом. Там, где двое унылых. Помнишь, прямо на
 подоконнике...

- Ничего... Ничего не сделают... Не бойся...

Я обернулся - и не обнаружил людей. Прямо на меня сплошным потоком
 шли маски - черные и голубые, белые и зеленые, желтые и розовые, с
 прорезями для глаз и рта, - и собственное лицо показалось мне
 настолько незащищенным, что я невольно поднял руку, словно собираясь
 его прикрыть.

- Вперед, чего остановился? - недовольно пробурчала, обходя меня,
 высокая маска, и я вновь двинулся в глубь Сада Трех Покойников.

Шествие масок влекло меня все дальше от входа, возбужденные голоса
 говорили каждый о своем, над головой празднично разгоралось веселое
 сияние.

Но чем-то вдруг сад показался мне странным. Слишком неожиданным он
 был в этом Городе. Я присмотрелся к тускло блестящей стекловидной
 массе, покрывавшей пространство между деревьями, внимательно изучил
 очень уж яркую в свете фонарей зелень деревьев, попытался сломать
 ветку одного из кустов у дорожки и убедился в справедливости своей
 внезапной догадки.

Сад Трех Покойников был бутафорским. Зеленое озеро в толще серых стен
 не имело никакого отношения к природе. Видимо, не прижились здесь
 земные деревья.

Маски окружали меня, теснили, подталкивали в спину. Я споткнулся о
 ступени, поднялся куда-то наверх, повернул вместе со всеми налево,
 прошел еще немного по узкой дорожке, стиснутый со всех сторон, - и
 неожиданно остановился, наткнувшись на спины идущих впереди. Люди
 стояли, вытянув шеи, пытаясь разглядеть что-то, чего не видел я. Я
 решительно протолкнулся вперед, невзирая на недовольные возгласы, и
 оказался в первых рядах. Сзади навалились, задышали в затылок
 перегаром.

Люди широким квадратом обступили просторную площадку. Посредине
 площадки полыхал костер и возвышалась знакомая черная повозка,
 окруженная женцинами в красных плащах. Женщины стояли спиной к
 повозке, взявшись за руки, и печально глядели на нас.

Сзади тяжело вздохнули, и меня вновь обдало перегаром. Толпа
 неожиданно, как по сигналу, затихла, смолкли разговоры, и в этой
 тишине под темным безглазым небом слышался только шорох бумаги,
 горящей на стекловидной поверхности площадки.

"Сегодня погреются ручки", - вспомнил я слова веселой девчонки и с
 трудом подавил в себе желание уйти.

Внезапно в тишине, за спинами женщин, возник тонкий болезненный то ли
 вопль, то ли стон, и женщины одинаковыми движениями заученно и четко
 надвинули на головы капюшоны, повернулись к черной повозке и подняли
 руки в белых перчатках.

Вопль нарастал, звенел, множился - казалось, кричит само небо - и
 вдруг оборвался. И в тишине прозвучал рыдающий голос:

- Да спасут нас руки твои!

- Да спасут нас руки твои! - хором подхватили женщины в красных
 плащах и медленно шагнули к повозке.

- Да спасут нас руки твои! - торжественно и нестройно выдохнула
 толпа.

Меня похлопали по плечу. Я обернулся и встретился с туманным взглядом
 в прорезях черной маски.

- Идем, - сказала маска, вновь знакомо дохнув перегаром. - Мы тебя
 уже заждались.

Мы начали продираться сквозь толпу, а сзади опять раздался вопль: "Да
 спасут нас руки твои!" - и толпа взволнованно задышала, колыхнулась,
 подалась вперед в предвкушении зрелища.

Мы пробрались сквозь кусты, спустились по ступеням и оказались на
 пятачке, окруженном деревьями. Здесь поджидали еще двое. Я не
 сомневался, что имею дело со вчерашними парнями с перекрестка, хотя
 четвертого они где-то потеряли и изменили наряды; теперь они были в
 масках и каких-то черных трико.

Я остановился, обвел их взглядом и спросил:

- Ну, что дальше?

- Идем, - угрюмо повторила Первая маска и пошатнулась.

Я пожал плечами и направился вперед, в гущу бутафорской зелени. Все
 это меня смешило и немного злило.

За спиной вновь возник однообразный вопль, оборвался на мгновение и
 повторился, усиленный десятками голосов. Теперь вопила вся толпа,
 окружавшая Голгофу с черной повозкой, вопила самозабвенно, вопила
 непрерывно и исступленно, с визгом и завываниями, и я предположил,
 что отрезанные руки сейчас будут возложены на костер.

Я шел, не оборачиваясь, и только выбрав дерево с толстым стволом,
 остановился и повернулся к моим маскам. Теперь нападение сзади
 исключалось, а лицом к лицу с троими я мог справиться. Тем более, что
 под трико не скрывалось ничего похожего на оружие.

- Слушаю, - сказал я и опустил ладони в карманы комбинезона. - Что же
 вам угодно?

Маски остановились напротив. Были они примерно одного роста,
 сухощавые и немножко смешные в своих черных трико. Арлекины.

- Ты полегче! - вызывающе сказала Вторая маска. - А то пожалеешь.

Молодые совсем они были ребята. И задирались по-мальчишески.

- Зачем в "Приют" ходишь? - угрюмо процедила Перва