чь
пришла на Лабу, помощи ждать было неоткуда. В Глухое Столетие  каждый  был
предоставлен судьбе. До  лабиан  не  было  дела.  Они  могли  гибнуть  или
выкручиваться. На свое усмотрение.
     Выкрутились.  Пообвыкли,  загнали  злобу  и  страх  в  темный  уголок
подсознания, посадив на  тонкую  цепочку,  загородив  бумажной  стеночкой.
Стали лабианами,  которых  мы  знаем  -  милыми,  смирными,  приветливыми.
Надолго ли? Да, Великий Системщик, того ли ты ждал?  Что  стало  с  тобой?
Ушел из жизни сам или тебя увел за собой затюканный, озверевший  народ?  В
любом случае, не завидую.
     Позавидую. Для него все кончилось, а для  меня  лишь  начинается.  Но
ведь выход есть! Ах, тетушка-тетушка, знала, чем меня покупать!  Остров  -
единственное место, где не устанавливаются  Обратные  Связи,  где  Система
дает осечку. Теневая зона,  узловая  точка,  мертвое  пространство.  Здесь
можно творить что угодно не опасаясь возмездия. И некому  подсказать,  что
драться нехорошо, а воровать гадко.  Не  срабатывает  на  Острове  Машина!
Отчего так?  Ладно  на  орбите,  вне  Лабы  -  большое  расстояние,  малая
мощность, рефракция, дифракция. Но на Острове... У "Гидры" такого не было.
Видимо, дело в размерах.
     Одно неясно. Допустим, Система не фиксирует наказуемых  поступков  на
Острове, но в памяти-то они остаются! И  совесть  остается.  Не  машинная,
человеческая. И когда человек покинет Остров,  она  припомнит  ему  все...
Почему же этого не случается?
     Меня не покидало ощущение, что где-то в моих рассуждениях  существует
крошечный прокол. Я тщательно прятал, гнал эту мысль, чувствуя -  найди  я
неувязку, станет еще хуже, появится новый смысл,  совсем  гнусный...  И  я
думал о другом.
     Понятно, зачем вокруг Острова охрана с ультрасовременной техникой. Не
будь ее,  все  миллионы  жителей  Лабы  сгрудились  бы  на  этом  пятачке.
Вавилонская башня из тел, уходящая в стратосферу. Но охрана  беспощадна  и
неподкупна. Да и чем здесь купишь человека, кроме Острова!  А  уж  этим-то
охрана не обижена. Жгет, кромсает, "выбивает", сдерживает и не пропускает.
Она бескорыстна, потому что давно куплена и безжалостна, потому что голоса
- не для нее.
     А  прочие  ждут.   Терпят,   загоняя   черные   мысли   и   инстинкты
глубоко-глубоко. Скромно ненавидят  друг  друга,  вежливо  боятся  всех  и
каждого, и ждут, ждут, когда наступит желанная неделя и можно будет  стать
самим собой. Притопить надоевшую жену, вырвать глаза ненавистному  соседу,
сжечь, сломать, разрушить... Страшная штука - Остров. Если  бы  его  и  не
существовало, бустерам стоило бы придумать.
     Неделя на Острове пролетает как миг. А впереди напряженная  тоска,  и
жизнь в ожидании голосов. Так не  хочется  уезжать...  Свобода  пьянит.  И
появляются алкоголики. Островитяне.  Люди,  перешедшие  рубеж,  выгоревшие
дотла. Умные, ловкие, хитрые,  они  с  большей  радостью  пойдут  под  луч
"Ньюмена", чем обратно. Им нечего терять. Островитяне охотятся  за  чужими
пропусками, чтобы остаться на  Острове  подольше,  а  охрана  охотится  за
островитянами. А остальные  ждут,  ждут  неизвестно  чего.  О,  они  бы  с
наслаждением бросили Лабу и подались к звездам! Но ложь  и  страх  слишком
глубоко пустили в  них  свои  корни.  Вцепившись  друг  в  друга,  лабиане
твердят, что счастливы, не выпуская сами себя из этого ада. Как они  любят
Цепежа на Лабе! Клянутся его именем,  почитают  за  сверхчеловека.  И  как
ненавидят  его  же  на  Острове.  Перед  глазами  разукрашенный  памятник.
Благодарность "эталонов морали" своему изготовителю.
     "Эталоны..." Продающие всех и каждого, служащие  любую  службу  тому,
кто посулит Остров. И не  надо  никаких  полигонов,  ни  к  чему  бустерам
отбирать подходящих людей. Все подходящие! Готовые выполнить любой приказ.
На орбите, на "Лабе-2", на других планетах.  Такие  милые,  такие  добрые,
душевные. Имя им легион...


     -  Симонов!  Симонов!  -  Лом  постучал  ладонью  по  столу.   -   Не
увлекайтесь! Это лирика. По делу у вас все? Больше информации нет?
     Я открыл рот... Снова закрыл и, не опуская глаз, сказал:
     - Нет.
     - С "Гидрой" - это вы остроумно! Мы, бывало... Впрочем, неважно.  Она
что, до сих пор работает?
     - Ребята просчитались, - соврал я.  -  Подпитка  слабая  была.  Пошли
сбои, связи стали вырождаться. Последнюю сессию без шпаргалки сдавали.
     - Отрадно слышать, - пробурчал  Лом.  -  Интересно  другое.  Как  вам
удалось так легко исчезнуть с Лабы. Слишком много знали... А вас  даже  не
изолировали!
     Я пожал плечами. Да, это сложно понять. Я тоже вначале удивлялся, что
меня не охраняют и только потом,  когда  прорывался  к  космодрому...  Это
невозможно объяснить, это надо видеть...
     Я метался по Тории, заскакивал во дворы, подъезды, скверики и не  мог
укрыться нигде. В домах, одно за другим, вспыхивали окна  и  люди,  словно
зомби, повинуясь приказу, выходили на  улицы.  Они  охотились  за  мной...
Распад психики. Страшное зрелище.
     Ломакин молчал, постукивая пальцами по столу.
     Наш декан - умный человек. Даже слишком. У  него  работа  такая.  Тем
более, что он не только декан. Он сопоставил мой рассказ и выводы  с  тем,
что получил по другим каналам, просчитал информацию и не  мог  не  понять,
что в мое объяснение логично укладываются все "корючки" Лабы. И  наверняка
он увидел перед собой, да что  перед  собой,  перед  Советом,  перед  всем
Сообществом, тот большой и жирный вопросительный знак, который свалился на
меня и раздавил в лепешку. Что делать с Системой? Уничтожить или  оставить
как есть? Не знаю. Я не знаю. А ведь мне легче, я догадываюсь, как вывести
из строя этот чудовищный механизм. Но стоит ли?
     Это не выход. С одной стороны, Систему нельзя оставлять в  целости  и
сохранности,  заповеди  Сообщества  запрещают  насилие  над  человеком   и
психикой. Значит,  уничтожить?  Но  тогда...  Я  представил  себе  Лабу  и
вздрогнул. Свобода лабиан!  Безграничная  свобода!  Нет  больше  контроля,
никто не поучает, не стоит над душой.  Совесть  расправляется  как  сжатая
пружина... И рвет ржавыми заусенцами  плоть.  Сбрасываются  маски  и  лица
людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в
большой Остров. И никакой карантин,  никакой  спецконтроль  не  спасет  от
момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и  безжалостные,
несгибаемо добрые, не ведающие  запретов  и  сомнений,  не  контролируемые
Системой... Совесть они с собой не возьмут.  Она  останется  дома.  Удобно
иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя.
     Они расползутся по Галактике, неся иным народам и  мирам  свою  Идею.
Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа.  О  нет,  не
для себя! Сами они больше в подсказках  не  нуждаются.  "Мы  сами  Совесть
Вселенной", - так кажется сказала Натали Кардан? А для  несогласных  можно
построить печи...
     Но что же  все-таки  делать  с  Системой?  Уничтожить  или  оставить?
Впрочем, существует третий вариант  -  перепрограммировать  Машину.  Такое
тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые  идеалы,  как
предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по  филею  и
Непосредственной Обратной  Связью  по  подкорке,  принуждать...  Из  самых
лучших побуждений, во имя светлого будущего.
     Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны"  лабиан
и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до  тех  пор,  пока  Совет  не
найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца.
     Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то  вроде
реквиема.
     В селекторе пискнуло.
     - Рубка? - спросил Лом. - Кто это? Луиза... Передайте  запись  нашего
разговора немедленно. Хорошо, жду.
     Он перевел взгляд на меня.
     - Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре".
     Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину.  Но  я  не  хотел.
Сначала следовало разобраться самому.
     - Ай-яй-яй, Симонов! - печальным бархатным голосом  произнес  Лом.  -
Что же вы так?  Безобразничать  -  первый,  а  как  по  делу,  так  память
отшибает. Не можете без шпаргалки.
     - Подпитка слабая была... - как заведенный повторил я.
     Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось.  Много
требовалось нашему старосте Саньке  Портнову  по  кличке  "Змей-отличник".
Славная троица была - я, он и Мишель. Одно плохо  -  у  Змея  был  бзик  -
серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог.  Он  бы
ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее
знал. Долго Санька терпел, а потом додумался.  Головастый  парень.  Собрал
крошечный генератор помех  и  пристроил  в  здании.  Кошмар!  Наша  группа
получила  "крайне  неудовлетворит."  за  сессию  и  все  каникулы,  вместо
планируемой поездки на Магдалину, просидела  над  кристаллами  конспектов.
Здорово мы с Мишелем на  Саньку  разозлились!  Правда,  про  поступок  его
никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему
разлетелись связи - прямые и обратные, в нашей "Гидре".
     Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали  двигатели  на
посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я  молчу,  а
Мишель...
     Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до  жути  знакомый
голос сказал:
     - Михаил Зигфридович, вас в радиорубку.
     Я вздрогнул. Мне показалось...  Нет,  ерунда!  Ведь  голоса  являются
только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться  к
Лому.
     Я обернулся. Это был не Мишель.  В  дверях  кабинета  стоял  бледный,
осунувшийся связист с перевязанной рукой.


     Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку...
     Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они  уходили,
становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не  слюнтяй,
парень простой и не  сентиментальный,  мог  так  раскисать  от  всех  этих
голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом:  "Резонанс  совести".
Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал  тюремной  механикой  -
дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала,  говоря  о
свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется
свобода выбора - колоться или нет.
     Мне хотелось, словно наркоману,  биться  головой  о  стену,  визжать,
бить, убивать... Теперь я понимал  их  -  островитян,  горожан,  подонков,
предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все
кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого,  выхода
не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я  ударил  кулаком  по
объем-экрану.
     Прозрачный куб раскололся с хрустом  и  треском.  На  пол  посыпались
осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят
в ладонь, что становится больно...
     Я лежал, и мне было все  равно.  Пусто.  Тихо.  Больно.  Пол  завален
осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница?  Все
равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги
и вымаливать... Что?
     Я отчетливо представил эту  картину.  Вот  я  встаю,  весь  в  крови,
спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную.  Натали  Кардан  не  смотрит  на
меня, она говорит по фону. Плевать ей  на  какого-то  Вика  Симонова,  она
уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после.  Они  тоже
считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными.  Рыцари
без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою.  Теперь  вся  моя
жизнь,  все  будущее  -  стоять  и   ждать.   Повиноваться,   соглашаться,
подобострастно  заглядывать  в  глаза,  усердно  предугадывать  желания  и
бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского  гнева.  Хозяин
может  лишить  Острова  -  спокойствия  и  благодати,  места,  где   можно
существовать. Хозяин...
     Во все времена и  на  всех  планетах  находились  люди,  пекущиеся  о
всеобщем благе, лучше других знающие - какие мораль и  порядок  нужны  для
мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка,
делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят,  бояться
надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в  самом  деле,  голоса?  Система,
Машина... Назойливая, мучительная,  но  не  злонамеренная.  Действующая  в
жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из  самых  лучших
побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу.  Страхом  никого  и
ничему научить нельзя! Страх делится как амеба,  родит  другой  страх,  из
которого затем, по законам эволюции, вырастает  одиночество  и  ненависть.
Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются
за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но  что  будет,
если найдется один человек, не связанный кровью? А если кто-то поймет, как
хорошо  жить  без  такой  связи,  используя   ее?   Миллионы   затюканных,
растасканных по своим уголкам совести людей - и почва.  Почва,  удобренная
кровью. И когда явится человек, для которого  совесть  -  не  материальный
голос, а пустой звук, то справиться с таким человеком уже некому. Совесть,
страх, разобщенность, фашизм...
     О нет! Все совсем не мрачно. Никто не ходит в черном, не  тянет  руку
вверх при  встрече,  не  чадят  печи...  Что  вы!  Все  делается  чинно  и
благородно,  для  блага  народа.  Но  только  своего  народа,   избранного
Вселенной, Цепежем и Машиной. А прочие народы можно перекроить  по  своему
образцу  и  подобию,  довоспитать  или  просто  уничтожить,  если  ученики
окажутся бестолковыми.
     Первый шаг сделан.  Из  самых  лучших  побуждений  убивают  людей  на
Острове, ради общего блага предают, продают и лгут, во имя  счастья  горят
крейсера и умирают люди на "Лабе-2".
     А фюрерши добро улыбаются, ведут беседы  о  светлом  будущем,  сладко
спят по ночам. Они чисты, им нечего бояться, их кровь пока  что  у  них  в
венах. Как удалось  им  избежать  общей  участи?  Почему  Непосредственная
Обратная Связь минула их? Неужели возможно такое, если даже у младенцев...
"Кровь у детишек я брал", сказал бармен-островитянин. Странно!
     И  вновь  мелькнула  мысль,  что  я  упустил  что-то  очень   важное,
представляющее всю картину в новом свете, не  оставляющее  ни  надежд,  ни
иллюзий... И опять я,  испугавшись,  отогнал  эту  мысль.  Теперь  во  мне
оставалась только злоба. Ненависть к людям, использовавшим Систему в своих
целях.
     Я поднялся,  пошатываясь.  Ноги  затекли,  я  едва  стоял.  Слабость.
Хочется лечь и уснуть, умереть, исчезнуть... Нельзя. Надо идти. С Лабы мне
не сбежать - ясно. Сил не хватит и времени. Голоса замучают. Но напоследок
я устрою! Не могу, да и не хочу убивать. Мне станет только хуже, а для них
это слишком мягко. Нет! Они должны почувствовать всю прелесть  Системы  на
собственной шкуре. Элеонора, тетушка...
     Постепенно я приходил в  норму.  Ноги  перестали  трястись,  ощущение
пустоты  исчезло.  Я  вновь  ощутил   свое   психополе   и   "взял"   трех
присутствующих в саду человек. А в доме, на первом этаже было всего  двое.
Тетушка и... Второго я чувствовал очень слабо, будто сквозь блок.  Мишель?
Нет, наверное это был Герман. Ладно, сил на стоп-прием для Германа у  меня
хватит, а для Натали Кардан, вот...
     Я нагнулся, подобрал осколок объем-экрана и  опустил  его  в  карман.
Потом двинулся к двери, не  скрываясь,  ожесточенно  пиная  и  разбрасывая
ногами валяющийся на полу хлам.
     Все оказалось в точности, как я  представлял.  Охрана  отсутствовала,
тетушка разговаривала по фону, повернувшись ко мне  спиной.  От  меня  она
отмахнулась. Мол, не мешай, подожди, не видишь, делом занята? Я был ей  не
страшен.
     Я стоял, прислонясь к двери. Из  раны  на  руке  капала  кровь,  тело
болело, но все-таки мне было хорошо. Настал мой праздник, мой  черед,  моя
месть.
     - Я подумал, - сипло произнес я. - Подумал...
     - Да, да, сейчас... Не видишь, я занята? Потерпи, - не поворачиваясь,
ответила тетушка. Потом буркнула в фон: "Хорошо, подготовим", и  выключила
его.
     - Я подумал.
     - Вот и умница! Принес Медальон?
     - Я не буду вам помогать, - медленно  и  отчетливо  сказал  я.  -  Ни
сейчас, ни потом.
     - Ничего-ничего... Это пройдет. Ты просто мало  думал.  Мы  же  добра
хотим.
     - Я плевал на ваше добро. Тем более, что я его не видел.
     - Ай-яй-яй, Вик! Зачем же грубить? И потом, ничего не делается сразу.
Только сто лет прошло, всего  два  поколения.  Нам  сложно  сейчас,  очень
сложно.  Не  все  нас  понимают,  приходится  наказывать...  Сложности   с
Сообществом. Ну, в этом вы нам поможете, Вик.
     Я изобразил улыбку. Тетушка говорила хорошо. Красиво  и  убедительно.
Пора было кончать, времени оставалось мало, в любой момент могла появиться
Элеонора, или Герман, или один из троих, укрывшихся в саду. А с  ними  мне
не справиться, сил мало.
     Поэтому я сказал:
     - Допустим, я вам помогу. Но ответьте сначала на один вопрос.  Почему
вы так боитесь за свою кровь?
     Я ждал реакции, ждал испуга. Но его не было. Тетушка улыбнулась.
     - Кто тебе сказал такую глупость? Я же говорю, ты плохо подумал.
     Она помолчала. Видно было, как борется она с собой, давит эмоции.  Ей
требовался Медальон и ее бесило  мое  упорство,  понять  которого  она  не
могла. И все же она не сдержалась.
     - Так и сдохнешь здесь, идиот!
     Да, я должен  был  умереть.  Я  хотел  умереть.  Но  оставалось  одно
маленькое дело, из-за которого я пришел. Месть. Возмездие. Уже  ничего  не
видя вокруг, я вынул из кармана осколок...
     Пыталась ли она сопротивляться? Я смутно помню этот момент.  Кажется,
хотела броситься к двери, но опоздала. Я скорее почувствовал  как  осколок
объем-экрана полоснул ее по руке...  Кровь,  кровь,  которой  так  боялась
Натали Кардан, закапала на пол и растеклась  по  осколку,  окрасив  его  в
тусклый красный цвет. Для полной уверенности я швырнул осколок в окно.  Он
упал хорошо, на клумбу. На землю. Кровь в земле...
     А потом была тишина. Я разглядывал осколок и не мог оторвать глаз. На
тетушку я смотреть не хотел.
     Внезапно за моей спиной,  в  гостиной  раздался  смех.  Я  обернулся.
Смеялась тетушка Натали. Смеялась абсолютно искренне,  взахлеб.  Я  стоял,
глядя на нее и чувствуя, что рот у меня открыт. Я  ждал  всего.  Истерики,
бешенства, безумия, обморока... Но такого!
     - Ой, бедняжка! - с трудом выдавила она. - Герой! Мститель! Значит ты
решил...
     Она вновь зашлась хохотом.
     - Наша  кровь  давным-давно  принадлежит  планете,  -  утирая  слезы,
наконец произнесла она. - Так  что  зря  старался.  Мы  как  и  все  имеем
совесть. Но мы действуем во имя ее, во  имя  идеи  и  Система  никогда  не
тревожит нас, потому что мы правы всегда.  Наша  цель  справедлива  и  она
оправдывает те средства, которыми нам приходится пользоваться. У нас  есть
вера и мы лишены сомнений...
     Вот и все. Я  закрыл  глаза.  Тетушка  выдала  последнюю  недостающую
деталь, объяснив прокол, который  я  подсознательно  ощущал.  Закономерный
финал! Если совесть держать под давлением достаточно долго,  то  рано  или
поздно  она  атрофируется.  Становится  анемичной,  болезненной,  вялой  и
наконец угасает совсем. Ее место занимает вера. Фанатичная убежденность  в
своей непогрешимости. Неважно, что ты делаешь - помогаешь людям  жить  или
умирать. Ты все равно оправдаешь себя, потому что за  твоей  спиной  Идея.
Идея, освобождающая от химеры совести. Но раз так, значит и Остров...
     - Значит и Остров...
     - Понял, наконец, - жестко усмехнулась Натали. - Что  ж,  тебе  хуже.
Значит, не найти тебе спасения на Острове. Слишком чувствительный!  Остров
изобрели мы сами. Изобрели и убедили в  этом  остальных.  Человеку  всегда
нужна  хоть  плохонькая,  но  надежда.  Отдушина.  Нам  требовалось  найт