иков. Ему нужна  информация,  прикрытие
для того, кто придет  на  смену  Арнольду,  отвлекающий  маневр.  Пусть  я
двоечник, но я тоже кое-что умею!
     Зря Лом поторопился сбрасывать  меня  со  счетов,  используя  лишь  в
качестве прикрытия для дублера. Зря, потому что я разгадал тайну  Острова,
о которой догадывался Арнольд и которую не успел  сообщить  Ломакину.  Лом
сам подсказал недостающие детали.
     Бойня на орбите. "Кто научил их драться?" - удивился декан. Остров их
научил! Остров - тренажер и учебный центр. Остров,  на  котором  дозволено
все - топить и жечь, насиловать и убивать. Не каждый  на  тихой  и  мирной
Лабе способен на такие "подвиги".  И  вот  создается  Остров  -  сито  для
потенциальных убийц,  полигон,  где  таланты  их  углубляются.  Остров,  о
котором не говорят громко. Патрульное кольцо пресекает утечку информации и
держит реакцию отбора под контролем.
     И то что меня пустили сюда, означает одно - я списан со счетов, живым
с Острова мне не выбраться. А может даже и охоту на меня устроят  -  убийц
потренировать.
     Веселый космос! Как я их ненавидел!
     Выдумка гадины с больной фантазией. Кем же надо быть,  чтобы  создать
на доброй,  симпатичной  планетке  с  населением  в  несколько  миллионов,
заповедный уголок для  всего  самого  гнусного!  Заботливо  охранять  его,
лелеять и пестовать, проводить естественный и искусственный отбор, а когда
контингент созреет,  распахнуть  ворота  и  пустить  свору  на  ничего  не
подозревающую планету - шпорить нравственный прогресс. А чтобы не  мешали,
вывести на орбиту эскадру крейсеров... И  никого  не  слушать,  никому  не
верить, не признавать ничьих возражений. Потому что  правы  только  они  и
всякий, мыслящий иначе, обречен. Свой ли, чужой ли... Воспитание  -  штука
хорошая. Но если кто-то не спешит к нравственному совершенствованию, можно
обойтись и построже. Пришпорить.  Шпоры  для  Лабы.  Миссионеры...  С  ума
сойти! Через кровь, через море крови  к  силе  духа!  Не  ново...  Во  все
времена находились подобные всадники. И всегда страдали те, кто попадал им
под седло. Шпоры - это кровь, боль, пена у  рта  и  ненависть,  ненависть,
ненависть...
     Веселый космос! Как я их ненавидел!
     Все это было, было и давным-давно прошло.  А  сейчас  явилось  вновь.
Откуда? Что зрело здесь в Глухое Столетие?
     Как просто свалить все на тайны  и  сложности  человеческой  психики,
объявив бустеров ксенофобами.  Боязнь  открытых  межзвездных  пространств,
страх перед иными мирами, нетерпимость к новому и чужому. Закуколиться  со
своими ресурсами на Лабе, вкусно  есть,  сладко  пить,  мягко  спать...  В
истории полно подобных примеров. Взять хотя бы Полиру. Да что  Полира!  На
самой Земле, незадолго до Освоения творились дела не лучше. Люди с ферм не
давали городу хлеб, но требовали керосин и мыло. Они тоже кричали о любви,
дружбе и справедливости, взывали к вере и шпорам. А в ответ слышали те  же
слова. Только вера у горожан была иной. И кровь лилась реками...
     Нет, не похожи бустеры на бедных, замученных фобиями и маниями людей.
Даже на благородных рыцарей нравственного прогресса  не  вытягивают.  Грош
цена  такому  прогрессу!  Общество  не  может  развиваться,   искусственно
изолируясь от других культур - это шаг назад. И имя такому прогрессу  одно
- вырождение.


     Меня не преследовали. Я рысцой бежал по  лесу,  "брал  панораму",  но
угрозы не ощущал. Зато почувствовал и увидел многое другое.
     Кто-то поил из термоса своего  бывшего  друга  заботливо  припасенным
соком с ядом. Мелькали  справа  неяркие  вспышки  "Ньюмена"  и  разгорался
ослепительным пламенем лесной пожар слева, где чья-то добрая рука щелкнула
термитной зажигалкой. Я понял слова "офицера охраны", что "всякая  сволочь
лес жгет" и сообразил  к  чему  на  Острове  фонтан  километровой  высоты,
делающий растительность влажной и пожаростойкой. Впрочем, фонтан не помог,
поскольку та же рука плеснула в огонь несколько  баллонов  "универсального
топлива". А впереди визжали на пределе слышимости: "Нет!!!" и спешить туда
было поздно и бессмысленно. Несколько раз я воспринимал знакомое  желание:
"УБИТЬ!" и ощущал далекое присутствие островитян... Но  главное  ждало  на
опушке леса, у самого пляжа. Я наткнулся на  глубокую  яму  и  когда  смог
наконец разглядеть то, что лежало  на  ее  дне,  меня  согнуло  пополам  и
вырвало...
     Добравшись до места, где остался мой флаер, я обнаружил, что его и  в
помине нет. На площадке стояло несколько грузовых развалюх, типа  "Ходок",
тихоходных, неуклюжих, но простых в управлении  и  устойчивых  в  воздухе.
Впрочем, выбирать было не из чего...
     Пилот-прибора в машине не оказалось. Я чувствовал себя бульдозеристом
-  так  неуклюже  ломился  сквозь  воздух  древний  грузовик.   Машинально
перебирая сенсоры управления, я прикидывал как начну действовать в городе.
     Через некоторое время,  посмотрев  на  курсограф,  я  обнаружил,  что
слегка сбился с трассы. Набив поправку, безразлично глянул вниз.
     Скучный пейзаж. Ни полей, ни озер. Даже ферм нет. Низко зависшее  над
горизонтом солнце, темнеющее небо и степь. Степь,  степь,  степь...  Дикие
места. Глухая планета. Глухачи.
     Вдали показались приземистые здания. Я вновь взглянул  на  курсограф.
До Тории далеко... А это что за новость?! Что-то я раньше на  Лабе  такого
не видел!
     Сразу за строениями в земле  зиял  круглый  провал  диаметром  метров
пятьсот. Дна видно не было, лишь изредка в чудовищной  глубине  вспыхивали
яркие точки и штрихи огоньков. На краю пропасти копошились киберы.
     Флаер шел слишком быстро и я многого не успел рассмотреть. Я  заложил
вираж, хотя возвращаться явно не стоило.  Я  уже  понял  то,  что  увидел,
только никак не мог взять в толк, почему это не засекли с орбиты раньше. А
спустя секунду понял.
     Края пропасти медленно сходились,  сдвигались,  поглощая  темноту,  и
вскоре окружающий пейзаж стал прежним. Несколько серых строений,  спешащие
к ним киберы и степь, степь, степь...
     Степь мелькала подо мной с  чудовищной  скоростью.  Прижав  машину  к
земле, я выжимал из нее все, на что она была способна. Нужно было спешить.
Неясно, почему я до сих пор жил, отчего меня не сбили.  Момент  созрел.  Я
видел  астроверфь  планеты  Лаба  -  огромный  сверхсовременный  подземный
комплекс, тщательно замаскированный и  оберегаемый  от  чужого  взора.  Не
запеленговать меня не могли.
     Через две минуты я понял, что не ошибся. Сначала на экране,  а  затем
наяву появился другой флаер. Правда  был  он  один  и  была  это  легковая
машина. В ожидании подвоха, я насторожился.  Легковой  аппарат  без  труда
догнал моего "Ходока" и, зайдя сверху, начал прижимать к земле.  Делал  он
это коряво и бестолково. Я усмехнулся.  Дилетанты!  Удивительно,  как  эта
"гвардия" бустеров исхитрилась учинить мясорубку на орбите.
     Тонкая, словно бритва и такая же острая струя воды  из  "брандспойта"
мазнула по фонарю кабины,  смыв  попутно  мою  усмешку.  Шутки  кончились.
Дожидаться второго выстрела я не стал. В голове мелькнула  тень  сомнения,
но пальцы сами упали на сенсоры управления...
     Я ударил легковушку,  как  учили,  кузовом.  Все  вокруг  захрустело,
заревело, запахло... И исчезло.
     - Второй день рождения, - бормотал я, вылезая из воды. - Каждый раз в
этот день буду праздновать второй день  рождения.  Надо  же,  как  вовремя
речка подвернулась!
     Нет, чудеса, в самом деле, еще случаются! Вылететь из кабины  на  ста
метрах и попасть в речку, да не  как-нибудь,  а  по  касательной  к  воде.
Маленький серфинг на заднице, мордой об камни, несколько царапин,  две-три
капли крови - неприятно, но не смертельно.
     Машины лежали в нескольких десятках метров от  берега,  перемешавшись
друг с другом и с землей. Заходящее солнце  било  в  глаза  и  пока  я  не
подошел вплотную, рассмотреть ничего не удавалось. Темная груда - все.
     Вначале я узнал флаер. Мою серенькую работящую машину, на  которой  я
облетел Лабу  и  которую  увели  у  меня  со  стоянки.  Мне  стало  жутко.
Полуоткрытый фонарь, забрызганный серой жидкостью, скрывал  пилота,  но  я
уже знал, кого увижу в кабине. И увидел.
     Она лежала, запрокинув голову, впившись мертвыми  пальцами  в  пульт.
Прядка светлых волос упала на лицо, а глаза были открыты и пусто  смотрели
сквозь меня. Зеленые глаза... И кровь. Откуда столько крови?
     Ничего  во  мне  не   было.   Боль   ушла,   ушли   мысли,   осталась
горькая-горькая обида.
     "Яна,  -  повторял  я.  -  Яна,  Яна...  Вот  почему  ты  была  такой
загадкой... Убила Арнольда и хотела убить меня..."
     Это все шпоры. Шпоры для Лабы. Шпоры для всех и каждого, для  меня  и
для нее. А может быть, она сама была шпорой, сломавшейся, отслужившей свой
век и больше никому не нужной? Но ведь кто-то послал тебя! Кто-то  сказал:
"Убей!" и ты пошла выполнять  приказ,  не  задумываясь,  не  сомневаясь...
Зачем? Почему? Во имя чего? Ответов  не  было.  Были  вопросы.  Вопросы  и
исподволь закипающая злоба.
     Я повернулся и торопливо зашагал к реке, изредка сбиваясь на бег.  За
рекой зажигала огни Тория...
     Не  знаю,  кто  задумал  шпорить  прогресс  на  Лабе.  Но  я  выясню.
Обязательно выясню. Найду этих всадников и вырву у  них  шпоры.  Вместе  с
ногами.



                                    3

     - А дальше? - бархатным голосом спросил декан.
     - Дальше... - я задумчиво потер влажную от заживителя щеку. Ожог  еще
чувствовался.
     Рассказывать дальше не хотелось.  Но  мнение  мое  сейчас  никого  не
интересовало. Решения здесь принимал не я.
     - Потом я перебрался через реку. Плохо помню. Как в  дымовой  завесе.
Шок. Мыслей - ноль. Стреляй, беги...
     - В древности, - задумчиво  сказал  Лом,  -  деревья,  между  прочим,
рубили вручную. Вам бы это подошло. Большой спец по ломке дров!
     Я молчал, глядя Ломакину в очки. Причем здесь дрова? Воспитывает.
     - Мы же условились, Симонов, меньше самодеятельности! Вам  надо  было
продержаться трое суток. Вместо  этого  вы  объявляетесь  через,  -  декан
посмотрел на таймер, - пятнадцать часов. На старом рейсовике, напролом! Не
понимаю, почему вас не сожгли!
     Я понимал, почему, но промолчал. Надо по порядку. Сейчас Ломакин  все
равно не поймет. А ответ прост. Островитяне - экипажи кораблей  наконец-то
дорвались до  орбиты  и  наслаждаются  свободой.  Ох,  что  у  них  сейчас
творится!
     - Плохо, Симонов! - Лом хотел  добавить  что-то  еще,  то  тут  стены
кабинета померкли, противно заломило в висках,  пол  тряхнуло  -  "Ариэль"
включил силовую защиту. Этот маневр  на  Крейсере  отрабатывали  четвертые
сутки с переменным успехом. Тренировались. Дальше дело пока не  двигалось.
Орбиту Лабы держали "баллоны" бустеров, а в сотне тысяч километров от  них
зависли Крейсера Сообщества. И конца этому не предвиделось.
     Совет Сообщества заседал непрерывно. Из Совета на эскадру и  обратно,
непрерывным потоком шла информация, в которой вопросов  было  больше,  чем
ответов. Непрерывные  учебные  тревоги,  неприятно  похожие  на  боевые  и
предбоевые маневры, выполняемые хуже учебных. Суета, торопливые  последние
приготовления  и  приготовления  самые-самые   последние.   Предположения,
домыслы, безумные идеи. Тут-то и возникаю я. Все  знающий,  но  ничего  не
решивший. Слишком многое произошло за эти пятнадцать часов...
     Город я изучил неплохо. Пробираясь по подворотням,  валился  в  кусты
при  малейшем  шорохе,  перемахивал   через   высокие   каменные   заборы,
старательно обходя бары и ярко  освещенные  улицы.  Я  вел  себя,  как  на
лабораторке по выживанию. Я больше не верил городу.  Милые,  обходительные
люди ждали момента, чтобы воткнуть в  спину  виброкинжал.  Чтобы  брызнула
кровь, чтобы кровь смешалась с землей и наконец, напоила ее. Кровью  пахли
улицы города, асфальт мостовых и заброшенные дома, деревья и камни. Кровью
пахла планета Лаба.
     Я тронул губу. Кровь запеклась, хотя раньше, у флаера лилась щедро. В
этот момент под аркой, выходящей на проспект Цепежа, появилась тень,  и  я
нырнул в кусты. Замер, выжидая.
     "Не верь, никому и никогда не  верь..."  Где  я  слышал  это,  совсем
недавно?  Ах  да,  покойный  знакомец-островитянин!  Кстати,   островитяне
прекрасно укладываются в мою картину Лабы. Островитяне -  предел.  Крайняя
точка местной "свободы", автоматы-убийцы,  вышедшие  из-под  контроля.  Им
начхать на "идеалы" бустеров. Объединяются в  группы,  добывают  пропуска.
Разумеется, они не выгодны любителям шпорить нравственный прогресс. Лишний
материал. Их  преследуют,  выбивают...  Только,  что  они  так  за  Остров
держатся?
     Додумать не дали. Пошатывающаяся, едва различимая в темноте, до  жути
знакомая фигура добрела до кустов,  где  прятался  я,  и  остановилась.  Я
ощутил, что меня видят, и вдруг  понял,  кто  это.  Я  не  удивился  и  не
испугался. Ничего не почувствовал. Но, может быть, легкий стыд, что, я как
кретин, прячусь от дамы в кустах. А еще пришла мысль: "Вот и славно, давно
пора поговорить."
     - С каких пор ты стал меня бояться, Вик? - услышал я сдавленный шепот
и,  словно  наяву,  увидел  закушенную  губу,  измазанную  кровью  щеку  и
помутневшие от боли зеленые глаза.
     - С тех пор, как ты разбилась, - спокойно ответил я.
     - Я не разбилась. Ты убил меня, когда бил кузовом... Знаешь, у флаера
каркас из терролитовых трубок. Они твердые и тонкие. Я видела...  Сначала,
одна из них фонарь пробила. Медленно-медленно так.  Прошла  через  кабину.
Через пилотское кресло. Через меня... Зачем, Вик?
     Мне стало не по себе. Спокойствие медленно уходило.
     - Бред. Ты стреляла первая. Ты знала, что делаешь. Сейчас бы я  лежал
в  разбитом  флаере  мертвый  и  переломанный.  А  Арнольд?   Кто   ударил
виброкинжалом? И вообще, сгинь!
     Я хотел добавить про шпоры, Сообщество и многое другое, но  замолчал.
То, о чем я так хорошо и уверенно думал, стало пустым и ненужным. Я  вдруг
поймал себя на мысли, что произошла жуткая ошибка и я  действительно  стал
убийцей. Убийцей невиновного человека, любившего меня.
     - Я ведь любила тебя, Вик.  Когда  я  пришла  в  павильон  и  увидела
мертвого Арнольда, я поняла, что случилось страшное и испугалась за  тебя.
Я не думала, что делаю, Вик. Я должна была не пустить тебя в город.  Любой
ценой...
     Она шагнула ко мне. Теперь мы стояли вплотную.  Я  разглядел  Яну,  и
меня словно зажали в створ. Это было ее лицо! Губы, волосы,  черное  пятно
на щеке - кровь, развороченный, изуродованный висок. Невидимые раскаленные
клещи рвали и жгли  мой  мозг.  Все  глубже...  И  боль,  дикая  боль,  но
вырваться нельзя...
     А она говорила:
     - ...ты бы остался  с  нами.  Бабушка  Элеонора  старая  и  не  может
работать на ферме. Она бы отдала ее нам. Там красиво, на холмах у реки.  А
нашего первого малыша мы назвали бы Мишелем. Правда?
     Я схватил ее за локоть, рванул. На миг почувствовал  холод  ее  руки,
пальцы скользнули по пластиковому браслету, а потом все исчезло...
     Перед глазами земля. Сухая-сухая. Это от того,  что  дождя  долго  не
было. А еще, кажется, трава. "Кажется", потому что темно. Ночь.
     Голова звенит пустотой. Тело не слушается. Надо сконцентрироваться.
     "Я абсолютно спокоен. Мои руки повинуются мне.  Мои  ноги  наливаются
силой. Я могу встать. Все хорошо. Я абсолютно спокоен..." Чушь! Я  не  был
спокоен! И ноги силой не наливались. Аутотренинг не помогал.
     Упершись руками в землю, я попытался подняться. Получилось.  Что  это
было? Я сидел на корточках, а потом ткнулся физиономией в кусты. Остальное
- плод больной фантазии.
     - Видения - есть первый признак переутомления, -  пробормотал  я.  Не
хотелось бы еще  раз,  переутомившись,  пережить  такой  сон.  Слишком  он
реален. А если не сон? Тогда - глюк. Галлюцинация. Плохо...
     И опять заборы, запах  листвы,  запах  пыли,  запах  земли,  шаги  на
цыпочках  вдоль  стен,  прохлада  камня  под  пальцами  и   мысли.   Мозг,
оправившись от потрясения, бешено жонглировал вопросами и ответами. Понять
противника - предугадать его дальнейшие ходы. Почему меня не  "угасили"  в
компании с Арнольдом? Значит, я был нужен бустерам живым? А сбивали зачем?
Астроверфь? Несерьезно! Дали бы лучом... Нет, не понимаю!
     Отлично я понимал. Просто избегал одного элементарного объяснения, от
которого начинало саднить под  сердцем.  Призрак,  или  галлюцинация,  или
видение моего сна было право - Яна не хотела пускать меня в город.
     Улица была ярко освещена. На противоположной стороне  чернел  ягодный
сад, в глубине которого мерцали окна гостиной и кухни. На  стоянке  торчал
один тетушкин флаер, значит Мишеля все еще не было. Светло, тихо, пусто. А
на лавочке сидит кто-то. Сидит и смотрит в мою сторону.
     Я неторопливо перешел улицу и хотел нырнуть в темноту, как  вдруг  за
спиной прозвучало:
     - Почему ты так поздно, Викентий? Я сижу, тебя жду...
     Я застыл на полушаге. На Лабе никто не мог знать мое настоящее имя.
     На самом деле я не Виктор, а Викентий. Дурацкое имя.  Я  его  получил
стараниями мамы. С детства оно мне не нравилось и я сократил его до  Вика.
К этому привыкли и иначе как Виком или Виктором не называли. Так документы
и получил. Никто не мог знать мое настоящее имя...
     Она могла. Сидя на скамеечке, она укоризненно смотрела на  меня.  Мне
захотелось спрятаться. Бежать, нырнуть куда-нибудь, как в  детстве,  когда
я, возвращаясь домой из Города Аттракционов и услышав те же слова  матери,
спешил запереться в своей комнате. Но теперь бежать было некуда. Да и  как
укроешься от человека, умершего три года назад?
     - Я ездил на Остров, мама.
     - Опять ты весь грязный, - вздохнула она. - Ну,  где  ты  ухитряешься
извозиться?
     - Упал, - я был спокоен. У меня словно  отключились  нервные  центры,
ведающие удивлением. Все  воспринималось  как  должное.  И  то,  что  мать
выглядит молодой, гораздо моложе, чем в последний раз. И то,  что  на  ней
любимое искристое лакоплатье. И то, что говорит она на едином как  всегда,
с легким акцентом. Она родилась на Магдалине - там все слегка картавят.
     - Я упал по дороге...
     - Когда ты врешь, мне  всегда  интересно  -  в  кого  ты  так  хорошо
научился это делать? Стыдно.
     Я пожал плечами. Мне не было стыдно. Я же в самом деле упал. Только с
большой высоты.
     - Ты плохо поступил с Яной. Ведь ты нарочно ударил  кузовом.  Ударил,
чтобы убить. И сейчас... Зачем ты идешь  туда?  -  мама  махнула  рукой  в
направлении дома. - Подожди! Сейчас ты скажешь, что идешь  восстанавливать
справедливость, помогать людям. Ты помогал им и до сих пор. Где они -  эти
люди? Арнольд, Яна, островитянин... Ты считаешь  себя  правым.  Ты  всегда
любил считать себя правым. И, разумеется, хотел, чтоб было как  лучше.  Но
ни один твой шаг на Лабе не принес пользы. Только  зло.  Теперь  ты  идешь
мстить. Кому? За что? За собственное бессилие?
     - А Остров? - я с трудом разлепил губы. Во мне не  было  уверенности.
Как спец я не стоил сейчас  ничего.  Тоска  выворачивала  меня  наизнанку.
Тоска и сознание, что мама права.
     - Ну и что? Да, Остров жесток. Но ты даже не уверен, что понял его до
конца. Может быть в его жестокости есть  смысл?  Но  ты  идешь  мстить.  И
будешь жесток тоже...
     - Я иду мстить убийцам!
     - Неправда, - она смотрела мне в глаза и я не мог отвести  взгляд.  -
Хочешь  скрыть  свои  ошибки,  выставиться,  проявить   себя?   Заработать
благодарность декана? Поэтому, а вовсе не от того, что кончилась связь  ты
ничего не сказал Ломакину. "Справедливость", "благо Сообщества"  -  пустые
слова, прикрытие для тебя. Тебе и раньше было плевать на них, а  сейчас...
Красуешься своей ловкостью, силой... Ты ведь слабеньким рос.  И  наверное,
поэтому всегда хотел стать сильным.  Сильнее  всех.  Ты  и  с  отцом  ушел
потому, что он устраива