..
Только  вопрос весь не в том. Вопрос, братишки, вот в чем -- на  кой ляд нас
собрали? В бане попарить?
     -- Прикончить, -- с непонятным  удовольствием сказал тонкогубый. -- Так
всегда  делается. Когда свергают князя,  то и  детишек всех под нож -- чтоб,
значит, диначтию сменить начисто.
     -- Династию, а не диначтию, -- шепотом сказал Юстин.
     -- Чего? -- тонкогубый прищурился.
     -- Династию, -- сказал Юстин. -- А не диначтию.
     -- А ты откуда знаешь, ублюдок?
     -- От  ублюдка слышу, -- Юстин  даже  чуть-чуть усмехнулся. -- Говорят:
"Золотарь трубочиста пятнышком попрекает".
     --  Ты, может быть,  даже грамотный?  --  после  паузы  поинтересовался
тонкогубый.
     -- Может быть, -- сказал Юстин.
     -- А-а, -- тонкогубый отвернулся, будто потеряв к Юстину интерес.
     --  Ребята, -- сказал Акир,  окончательно растерявший всю свою браваду.
-- Ребята... Ну не может так быть. Не бастард я. И ты, -- он ткнул пальцем в
того  парня,  чья мать  была  крестьянкой и  вырастила одиннадцать  здоровых
детей, -- ты тоже... И ты,  -- Акир обернулся к Юстину.  -- Что же ты веришь
так легко, что твоя мать...
     И Акир запнулся. Смуглое лицо его сделалось медным из-за прилива крови.
     --  А  то ты не знаешь, как  это бывает, -- сказал в наступившей тишине
веснушчатый парень лет двадцати. --  К нам на хутор Красноб-ровый ездил, как
к  себе домой. Кто из девок понравится --  готово, родителей не спрашивает и
колечек не дарит, тут-таки и свадьба на один день...
     Акир замотал головой:
     -- Нет. Моя мать из дому не выезжала даже... Мой отец -- охотник!
     -- Охотник, -- хмыкнул тонкогубый. -- Большой охотник до баб.
     Акир вскочил и кинулся на тонкогубого; кто-то бросился разнимать, но по
несчастной случайности  получил  в нос,  разозлился и включился  в  драку на
правах участника. Пролилась первая кровь; Юстин отошел в сторону, взял ведро
с водой, стоявшее у порога, и опрокинул на дерущихся.
     На него окрысились:
     -- Дурак! Домохранец вонючий!
     Драка сменилась перебранкой.  Юстин смотрел, как Акир вытирает разбитый
нос, как у веснушчатого  стремительно  заплывает глаз, как жилистый, бранясь
по-черному,  пытается отжать полы  мокрой  рубахи --  а перед глазами у него
стояли яблоки, медленно валящиеся в высокую траву одно за другим.
     И как трава покачивается, смыкаясь.
     Теперь все смотрели на него.
     --  Я не  хочу умирать, -- жестко  сказал Юстин. -- Это  вы, домохраний
корм,  можете  друг  другу  носы  разбивать.  Давайте,  лупите друг друга...
Братья-бастарды, вас  же  отобрали, вымыли, накормили и в чистое  переодели.
Сказать, кого в чистое  переодевают? И  что с  ним  потом  делают?  Или сами
знаете?
     -- Сядь, мальчик, -- негромко сказал жилистый  с  серьгой. --  Не  отец
семейства, чай, чтобы перед ужином добру учить.
     -- Ты тоже не отец семейства,  -- бросил Юстин. -- И  он,  -- кивнул на
тонкогубого, стремительно теряющего этот свой признак из-за разбитой, быстро
распухающей губы. --  Тут не спорить,  кто главный, тут выбираться надо, нас
тут девятнадцать здоровых лбов...
     Сделалось тихо. Жилистый медленно обводил взглядом братьев-бастардов --
Юстин видел, как он молча вербует себе сторонников.
     -- У них  сабли, -- тихонько предположил веснушчатый, тот самый, на чей
хутор Краснобровый ездил, как к себе домой. -- И потом, дверь не выломать...
     -- Тебя как зовут? -- спросил Юстин у жилистого.
     Тот почему-то вздрогнул. Скривил губы:
     -- Ну, Арунасом...
     -- Ты, Арунас, не кузнец случайно?
     -- Ну, кузнец, -- сказал жилистый после паузы. -- А ты откуда знаешь?
     --  А сильный ты,  -- Юстин смотрел жилистому  в глаза, лесть его  была
безыскусна, как бревно. -- Посмотри, брат, мог бы ты эту дверь сломать?
     Арунас ответил взглядом на взгляд. Хмыкнул:
     -- Дешево же ты меня покупаешь, брат-бастард.

        "x x x"

     Они   вспоминали   расположение  коридоров,   загибали  пальцы,  считая
стражников, предлагали,  отвергали и соглашались, доказывали, спорили, но не
дрались  больше.  Надо  всеми  висел один топор; Юстин  скоро знал  всех  по
именам, знал, кто чем слаб и в чем силен. Распоряжался по-прежнему Арунас --
Юстин  был при нем главным советчиком.  Тонколицего вестника несчастья звали
Уляном, сперва  он  отмалчивался, сидя в углу, но тень топора и лихорадочная
жажда спасения в конце концов и его толкнули навстречу братцам-бастардам.
     Юстин, никогда не  имевший настоящих друзей, в течение  получаса  обрел
восемнадцать  почти  родных  душ.  Арунас  на  поверку  оказался  не  только
тщеславным и сильным,  но и умным, отважным  парнем. Тучного звали Флором, у
него  обнаружилась необыкновенная память --  он до  последней мелочи помнил,
кто из стражников где стоял, чем был вооружен и куда смотрел.
     Этот длинный  день  представлялся Юстину одним из  самых страшных  -- и
самых лучших  в его жизни. Ведь несмотря  на страх смерти, несмотря на  все,
что  пришлось  пережить,  а может быть, благодаря  этому -- они любили  друг
друга, как только могут любить настоящие братья. Почти у всех были невесты и
жены, у некоторых -- дети, у некоторых -- старые матери; все знали, для чего
жить,  всем  нужно было выжить,  и  Юстин, как  мог, убеждал их  в  том, что
спасение -- возможно.
     У Арунаса был годовалый сын, и Юстин поклялся брату,  что если во время
побега Юстин спасется, а Арунас  нет  --  то Юстин обязательно  доберется до
поселка Липы и расскажет все Арунасовой жене, и передаст, что деньги  зарыты
в просмоленном мешке под елкой и что ждать ей надлежит год, а потом выходить
замуж, чтобы малый Ронька без мужской руки не рос...
     Однако  чем дальше готовился побег, тем  яснее становилось, что Арунасу
сына  не  видать.  Железную дверь  не способны были  снять с  петель и сорок
кузнецов, а не то  что один. А если бы и удалось как-то выбраться из узилища
-- в  узких коридорах  девятнадцать  безоружных  парней  не  имели  никакого
преимущества перед парой-тройкой вооруженных и обученных стражников.
     Лихорадочное  возбуждение сменялось  унынием  и  готово  было перейти в
тоску --  когда  за  дверью послышались шаги,  скрежетнул засов и на  пороге
встал  некто  в  черном, одеждой похожий  на  лекаря, но  с саблей  на боку.
Пришелец   был  гладко  выбрит,  голубоглаз,  улыбался  широко   и  жестоко;
девятнадцать братьев-бастардов попятились, кто  сидел -- вскочил, кто  стоял
-- отшатнулся.
     -- Здравствуйте, мальчики, -- весело сказал вошедший.
     У него были  длинные  светлые волосы, зачесанные  назад  и собранные  в
косичку. И еще у него были крупные, не прилегающие к голове уши.
     -- Надеюсь, вас  никто тут не обидел? -- поинтересовался незнакомец все
так же весело; знакомые  слова в его устах звучали непривычно, хотя и вполне
разборчиво.
     Бастарды молчали. Переглядывались; за спиной у незнакомца стеной стояла
стража.
     -- Вы уже догадались, зачем вы здесь? -- спросил длинноволосый.
     Юстин  с тоской смотрел через  его плечо. Стражников собралось  человек
десять, а может, и больше. Попытка побега была обречена.
     -- Что ты там увидел?
     Юстин не  сразу  понял,  что  вопрос обращен к  нему. Отступил на  шаг;
веселые -- и очень холодные -- глаза незнакомца глядели ему в переносицу.
     -- Я не люблю, мальчик, когда  заглядывают  мне за спину, -- с  улыбкой
продолжал длинноволосый. -- Мое имя -- Звор... Ушастый Звор, если кто-нибудь
из вас слышал.

        "x x x"

     --  Краснобровый  князь  умер.  У  всех  у  вас  в  жилах  течет  кровь
Краснобрового. Каждый из вас может стать его наследником...
     Вероятно, сейчас последует приговор; Юстин сидел, не поднимая головы.
     -- ...Я  хочу, чтобы  на трон  взошел человек, в чьих жилах течет кровь
династии Краснобровых.  Такова традиция;  никто,  даже самый  умный враг, не
сможет назвать нового владыку самозванцем. Законных  детей у князя не  было,
зато, по счастью, он много оставил  бастардов, здоровых и крепких, вменяемых
и  разумных,  и одному из них предначертано стать властителем...  Вы слышите
меня, мальчики? Это  может быть любой  из вас: ты, --  Звор  кивнул  тучному
Флору, -- или ты, -- тонкий палец почти уткнулся в грудь Арунасу, -- или ты,
-- он мягко улыбнулся подростку.
     Сделалось тихо.
     Они сидели  вдоль  стен, Ушастый  мягко ступал, расхаживая взад-вперед,
время от времени  его взгляд останавливался на  чьем-нибудь лице --  и тогда
тот, кто удостоился Зворова внимания, краснел, бледнел и отводил глаза.
     Им  требовалось  время,  чтобы  осознать.  Слишком много  ударов судьбы
обрушилось на  каждого  из  них  за прошедшие два  дня;  попасть в  рекруты,
оказаться  бастардом,  пережить  страх смерти и сразу  после этого оказаться
наследным принцем -- даже Арунас, чьему самообладанию Юстин завидовал, сидел
теперь бледнее непропеченного блина и часто сглатывал, дергая шеей.
     -- Итак, -- Звор остановился. -- Итак, кто из вас не хочет быть князем?
Кто не хочет доказывать свое право на трон? Встаньте!
     У Юстина задрожали колени.
     "Отпустите,  меня  ждет  дед,  ярмарки  еще  не  кончились,  мне  нужно
домой..."
     Все эти слова должны были быть сказаны именно теперь, Юстин  должен был
встать -- и громко  сказать их  в лицо полководцу, приказавшему выковать  на
своем  шлеме  стальные уши,  чтобы  любой  солдат в  бою  мог  видеть  его и
следовать за ним...
     Скрипнула скамейка.
     Но никто не поднялся.

        "x x x"

     "Он красивый", -- сказала Анита далеко-далеко, давным-давно.
     Падали яблоки в траву. Покачивались гроздья  черешни; мелькали в ветвях
круглые пятки.
     "Я ходила через стеклышко к Звору в парк. Один  раз с ним говорила... У
него действительно большие уши. Но он все равно красивый..."
     Юстин лежал без сна, закусив зубами подушку.
     Когда укладывались на ночь, Арунас сказал ему, будто ненароком:
     --  Ты  один  теперь  знаешь,   где  я  деньги  зарыл.  Так   что  если
недосчитаюсь...
     Юстин не понял:
     -- Что?
     --  Деньги под  елкой,  --  жестко  сказал Арунас. --  У  меня дома,  в
поселке. Так ты учти -- ты один знаешь...
     Юстин  долго смотрел на него.  Потом отвел глаза; не нашелся даже,  что
сказать. "Подавись ты своими деньгами"? Унизительно.
     Юстин знал,  что  Арунас хочет быть князем больше всех. И  тучный  Фрол
хочет быть князем больше всех; и каждый из них хочет  быть князем, а на пути
к  трону стоят  ни  много  ни  мало  --  восемнадцать  других  претендентов,
восемнадцать братьев...
     Юстин лежал, закусив подушку, и думал об Аните.
     Это была будто ниточка между ним -- и Звором. Ушастый тоже видел Аниту,
пусть и однажды. Может быть, он ее помнит...
     Может быть, став князем, Юстин вернет Аниту?
     Его  бросило  в  пот.  От  частых ударов сердца  подпрыгивала простыня,
которой он был укрыт. Он возблагодарил судьбу за то,  что у него хватило ума
не отказаться от борьбы за трон -- побуждение это было слабостью, трусостью.
     Что  такое князь? В своем княжестве князь может  все. Может,  например,
разыскать колдуна,  потребовать от  него, чтобы нашел Аниту... Да если Юстин
станет князем -- с какой стати Хозяину Колодцев отказывать ему?!
     Юстин разжал зубы, выпуская край подушки. Во  рту стоял  вкус полотна и
перьев;  Юстин  подумал,  что  на пути его  к трону  --  и к  Аните -- стоят
восемнадцать человек.

        "x x x"

     -- ...Давай же! Пошла! Пошла, скотина, вперед!
     Это было последнее  испытание. В крытой повозке их привезли  на большое
поле,  обнесенное  свежим  забором. В центре стояло  на возвышении  одинокое
кресло для Звора. У ворот имелась  коновязь, к ней были привязаны две  клячи
-- старые, тощие, с разбитыми копытами, но под хорошими боевыми седлами.
     -- Вперед!
     Свист плетки. Ржание -- будто стон.
     -- Ну вот, ребята, --  начал Звор, останавливаясь перед  последними  из
братьев-бастардов.  --  Вы  у нас оба отважные  и умные,  обладатели  многих
бесценных качеств...  Видите это поле и этих  лошадей? Вам надлежит проехать
каждому по десять кругов. Кто придет первым -- будет княжить.
     Юстинова кляча вырывалась вперед  только  тогда,  когда он  поддавал ей
шпорами. Та соседская скотина,  на которой  Юстин одно время возил на  базар
яблоки,  была  еще ничего,  по  сравнению  с  этой несчастной  старухой;  он
мысленно поклялся, что если победит и если кляча выживет --  остаток дней ее
пройдет в покое, холе и сытости.
     И  он  шпорил снова и снова. И хлестал  по  бокам кнутом, и  всякий раз
лошадь содрогалась -- и прибавляла шагу.
     Он слышал, как свирепо кричит на свою клячу Арунас.
     Из  девятнадцати  их  осталось двое. Испытания заняли  неделю,  которая
показалась  Юстину годом; им задавали мудреные задачки  и каверзные вопросы,
их  до одури поили  какими-то  зельями, с ними  подолгу беседовал тот  самый
лысый,  что  кормил  жабу  домохранцами  --  и  всегда во время бесед где-то
поблизости обретался Ушастый. Им велели по многу  раз выбирать  между  двумя
совершенно  одинаковыми  статуэтками, им  показывали  нагих  соблазнительных
толстух, их пугали до смерти и потом считали удары сердца -- и после каждого
испытания претендентов становилось все меньше, и вот наконец остались только
Юстин и Арунас.
     Пять кругов пройдено;  клячи  едва шевелили ногами,  однако полпути уже
осталось позади.
     -- Пошла! -- кричал Арунас и бранился.
     -- Пошла! -- кричал Юстин и бранился тоже.
     Ощущение,  что  именно  он будет-таки  князем, не  покидало  Юстина  со
вчерашнего дня.  Это  было  не  просто ощущение  --  уверенность;  Юстин  не
радовался этому и не удивлялся. Он просто знал.
     Наверное,  накануне   последнего   испытания   Арунас  чувствовал   его
уверенность  --  и потому  был настроен,  как кулачный  боец перед схваткой.
Наверное,  из  Арунаса  вышел  бы  хороший  князь  --  азарт  и  вдохновение
предстоящей  борьбы  делали  его  простецкое  лицо  величественным  и  почти
красивым.
     -- Пошла!
     Юстин дал шпоры. Кляча  не рванулась вперед  --  только содрогнулась  и
застонала.
     Разбитые копыта ее ступали все медленнее. Почему, в который раз подумал
Юстин, почему для этого последнего состязания им не дали хороших коней? Что,
в войске Ушастого перевелись лошади?
     Нет, не перевелись. Но для состязания специально выбрали самых старых и
немощных. Уж  не для того  ли,  чтобы  унизить претендентов? Чтобы о будущем
князе говорили -- он выиграл скачку на полудохлом одре?
     -- Пошла,  -- сказал Юстин  умоляюще. -- Ну пожалуйста, давай, осталось
немного...
     Арунас опередил его уже на четверть круга. Юстин взмахнул новым кожаным
кнутом -- но не ударил.
     Кляча дрожала  крупной дрожью. Капала в пыль тягучая слюна. Мокрые бока
поднимались   и  опадали.  На   шкуре  видны  были   полосы  от   предыдущих
прикосновений хлыста.
     Арунас  опередил  Юстина  уже на  полкруга! Юстинова  уверенность,  что
именно он станет князем, вдруг потускнела и сморщилась, как проколотый бычий
пузырь.
     -- Давай же!
     Лошадь  едва  тащилась. Юстину ни с того  ни с сего вспомнился  мертвый
Огонек у порога, и как дышал дед, когда его избили вербовщики...
     Сзади налетел  Арунас.  Молодецки  присвистнул;  непрерывно шпоря  свою
клячу и без устали нахлестывая ее, он опередил Юстина уже на целый круг.
     Юстин понял, что проиграл.
     Почему им велели  скакать  на клячах? Нет,  не для того, чтобы унизить.
Каждое предыдущее  испытание имело  свой  смысл  -- пусть Юстину  не  всегда
удавалось разгадать  его,  но  он был. Звор ничего  не  делает  без  смысла;
вероятно, по его задумке будущий князь должен добиваться цели любой ценой, и
если во время скачки придется до смерти загнать лошадь -- так тому и быть...
     Арунасу оставалось проехать два круга. Юстину -- четыре.  Он не  скакал
-- тянулся, не  решаясь  коснуться  шпорами впалых  окровавленных  боков, не
решаясь ударить, да и зачем, все равно Арунаса уже не догнать...
     Когда Арунас пересек черту в десятый раз, Юстин сразу же слез с лошади.
Она  стояла,  опустив голову, глядя на него  мутными старческими глазами;  в
этих глазах не было благодарности, только упрек.
     Арунас бросил повод, вскинул  руки, будто намереваясь схватить в ладони
солнце.  Лошадь под ним зашаталась  и рухнула,  и забилась в конвульсиях  --
Арунас выбрался из-под тяжелого тела, прихрамывая, двинулся к возвышению, на
котором стояло кресло Звора;  по мере того, как он шел, грудь его все больше
выдавалась вперед,  подбородок  поднимался  выше, это шагал не  кузнец  и не
бастард, а молодой князь,  и стражники, заметив эту  перемену,  расступились
почтительно и, казалось, подумывали, а не поклониться ли?
     Юстин  подошел  и остановился  в  стороне.  Арунасова лошадь  перестала
дергаться, окончательно обратившись в падаль.
     --  Молодец, -- сказал Звор  Арунасу, -- ты победил, значит...  что  ж.
Теперь отдыхай, готовься... Я распорядился -- тебя отвезут во дворец.
     Вероятно,   Арунас   ждал   поздравлений,   каких-то  более  теплых   и
уважительных слов.  Он замешкался, а потом, решив, видимо,  что его княженье
только начинается и разгуляться  он еще успеет  -- все той же величественной
походкой пошел за приставленным к нему стражником.
     Юстину показалось, что  о  нем все забыли. Он уже подумывал, не сбежать
ли под  шумок  --  когда Звор  поднялся  из  кресла,  и  голубые  глаза  его
остановились на Юстиновой переносице.
     -- Поди  сюда, --  Юстин скорее  прочитал эти слова  по  губам,  нежели
услышал их.
     Бежать  было  некуда.  С  неприятным  предчувствием  Юстин   подошел  и
остановился в двух шагах от Звора.
     Глаза Ушастого были такими  светлыми,  что казались кусочками  зеркала,
отражающего небо, Юстин подумал,  что этот  вот красивый человек с большими,
как лопухи, ушами вел в атаку войска, выигрывал  битвы и собирал генералов к
себе в шатер, и что он, Юстин, мечтал увидеть его хотя бы раз в жизни, перед
боем, хотя бы над верхушками копий.
     И  что у него был шанс стать с ним вровень. Стать  князем. Как странно;
кто бы ему сказал восемь дней назад, что  он будет сожалеть о княжьем венце,
уплывшем прямо из рук...
     -- Почему ты не боролся за победу? -- спросил Звор.
     Юстин не знал,  что  ответить. Он в первый  раз в  жизни разговаривал с
Ушастым вот так, лицом к лицу.
     -- Уж не лошадь ли ты пожалел? -- Звор чуть заметно усмехнулся.
     -- Нет, -- быстро сказал Юстин. -- Конечно, нет.
     -- А почему, как ты думаешь, хороший князь не должен жалеть лошадей?
     -- Я не знаю, -- сказал Юстин беспомощно.
     Звор некоторое время разглядывал его. Потом кивнул:
     -- Пойдем...
     И зашагал  к  своей  карете.  Юстин  тащился следом, не зная, куда себя
деть, и, мельком  оглядываясь, искал пути к отступлению,  однако бежать было
по-прежнему некуда.
     Звор вошел  в карету (дверь  открыл и опустил  ступеньку  слуга). Юстин
замешкался.
     -- Сюда, -- сказали из  бархатной  полутьмы. -- Иди сюда,  неудачник, я
тебе что-то скажу...
     И  Юстин  впервые в жизни  влез в карету. Опустился на мягкое  сиденье.
Карета тронулась, но так легко, что Юстин почти не почувствовал толчка.
     Звор  сидел  напротив.  Ветер  из приоткрытого  окна  теребил  шелковую
занавеску с гербом Краснобрового.
     --  Так почему хороший князь не должен жалеть лошадей? -- снова спросил
Ушастый.
     -- А чего их жалеть? -- сумрачно спросил Юстин.
     --  Вот и неверно,  -- Звор  потрогал мочку  своего  огромного  уха. --
Хороший  князь,  как и  полководец,  обязательно  должен  жалеть  лошадей...
Обязательно. Людей еще так-сяк, но лошадей -- всенепременно. Понял?

        "x x x"

     На террасе бил фонтан, в чаше его цветными лепестками плавали красные и
желтые рыбки. Герб Краснобрового, вышитый шелком на темной тяжелой скат