им во время этого движения, ее охватывали волны  стимуляции,
которые Мирро извлекала из своего станка. Прихотливая игра света и  музыки
обволакивала ее сознание, она все время старалась изгнать из своей  памяти
тени прошлых снов, которые снова  и  снова  звали  ее  в  этот  мир  снов.
Таравасси бросила  взгляд  на  лицо  матери,  на  котором  неестественными
цветами появились  признаки  жизни.  Последовала  вспышка  хитрых  эмоций,
наполнив ее  глаза,  когда  мать  Таравасси  взглянула  на  окружающие  ее
предметы и людей. Таравасси краем глаза заметила, что остальные проснулись
от своих грез и, заметив процессию, следовали за ней, купаясь в  мерцающем
свете похороной музыки.
     Таравасси стояла на краю Звездного Колодца и  смотрела  вниз,  в  эту
призрачную  нереальность,  в  темную  безграничную   глубину   ночи.   Она
обнаружила в себе страх перед своим собственным отражением.  Рядом  с  ней
опустился на колени Сабовин; безо всякого выражения на лице он опустил  ее
мать на край Источника.
     Старая женщина в  возбуждении  с  трудом  подняла  голову.  Таравасси
взглянула ей в глаза, опустилась возле нее на колени и внезапно заплакала.
     - Мама, я не хочу, чтобы ты уходила! -  тонкая  рука  провела  по  ее
темным, как ночь, волосам.
     - Я должна... я должна, Таравасси. Если ты меня действительно любишь,
то ты должна помочь мне. Расскажи мне еще раз, что сказал Андар...
     - Он сказал, что готов. Сказал: "Есть только одно небо - это смерть".
     - Да... - прошептала ее маоть. - Да! Дай мне уйти, Таравасси... -  ее
мать замерла в ласкающих руках дочери,  и  жизнь  покинула  ее.  Таравасси
медленно опустила ее, и та соскользнула в  блестящую  звездами  прозрачную
воду.
     Ее мать вздохнула и закрыла глаза, потом  улыбнулась,  словно  с  нее
спала огромная ноша. Между ее пальцев вспыхнуло что-то зеленое и  голубое.
Она лежала неподвижно.
     Таравасси нагнулась вперед, ее рука в последний раз взяла руку матери
и слезы ее беззвучно стали капать в источник.
     Потом она вернулась назад, в мир красок и звуков, к грезам, в которых
она теперь могла принимать участие. Другие  люди,  окружившие  ее,  что-то
тихо бормотали в тихом удивлении, а потом снова начали расходитьсся, когда
Таравасси заметила  их  присутствие.  Кто-то  извлек  тело  ее  матери  из
источника и понес его прочь. Таравасси стояла на  коленях  на  площадке  и
почти не сознавала, что плачет...  скорбя  о  следах  соприкосновения  или
легких  поцелуях  приветствия,  которыми  она  больше  никогда  не  сможет
насладиться.
     - Она была счастлива, ты выполнила ее желание, -  Сабовин  шел  возле
нее, положив руку ей  на  плечо.  Он  откуда-то  принес  серебряную  чашу,
наполненую чистой и светлой водой,  и  протянул  ей.  -  Будь  и  ты  тоже
счастлива и признательна за то, что твои страдания окончились.
     Таравасси с  благодараностью  взяла  чашу,  выпила  рубиновый  сироп,
достаточно концентрированный,  чтобы  онаа  почувствовала,  как  ее  горло
обожгло холодным огнем. Сабовин повел ее по спиральному спуску  в  комнату
грез. Там он положил ее на покрытое шелковым материалом ложе и она  быстро
перешагнула  через   тончайшую   грань,   которая   отделяла   экстаз   от
действительности.
 
                                  * * * 
 
     Таравасси проснулаась. Слезы струились по ее  лицу  -  она  не  могла
сказать началось ли это только что, или она плакала  уже  целый  час.  Она
подняла голову. Пространство, звезды, радужная  симфония  и  разнообразные
фигуры приобретали очертания, когда она сморгнула слезы и немного пришла в
себя... Здесь не было никакой красоты! Ее душа замкнулась от разочарования
и исчезновения иллюзий,  от  запачканных  грязью  красок  и  бессмысленных
звуков... Ничего приятного,  никаких  видений,  только  безобразие.  Никто
прежде не видел таких грез. Как она могла вынести все это?
     Сабовин  лежал  на  другой  кушетке,  неподалеку  от  нее,  глядя  на
окружающее паустым взглядом.  Протянувшись  над  маленьким  столиком,  она
осторожно коснулась его, потом потрясла, но  безуспешно,  как  она  раньше
трясла Андара. Андар... Не было ли это сном?  Она  удрученно  поднялась  и
направилась к краю Звездного Источника, где,  покачнувшись,  остановилась.
Она старалась найти в нем его лицо, лицо своей матери, но  увидела  только
свое собственное отражение, растворяющееся в ничто. Она задержала  дыхание
и медленно шагнула в источник. Холод охватил  ее  лодыжки.  Голова  у  нее
внезапно закружилась, она задрожала, как тростинка  на  ветру.  Ничего  не
случилось.
     Она долго стояла и ждала, пока до нее, наконец, не дошло, что  ничего
не происходит и вновь проснувшимся сознанием она отметила, что она  только
что  хотела  сделать.  Ее  охватил  страх  перед   плотиной,   неподвижной
поверхностью, которая вдруг сомкнулась вокруг ее ног. При мысли,  что  она
погрузится в  глубину  Звездного  Источника,  ее  охватила  паника  и  она
отступила назад, к краю.
     Она пошла назад, вверх по  спиральному  спуску,  где  ей  встретилась
Мирро.  Она  играла  на  своем  станко-цветооргане.  Таравасси   вошла   в
помещение, проложила себе дорогу сквозь искрящийся призрак созданный Мирро
цветной паутины.  Чем  ближе  она  подходила  к  инструменту,  тем  больше
возбуждалась - сочетание цвета и звука, хотя и было только  поверхностным,
представляло из себя полную гармонию, которая проникала в каждую  клеточку
ее тела.
     - Мирро, - прошептала Таравасси чераз нежнейшие  цветовые  оттенки  в
окружающие ее звуки. - Как может Звездный Источник давать смерть?  Что  он
такое? Зачем он здесь? Почему... почему я тоже не могу умереть?
     - Ты что, хочешь умереть? -  Мирро  удивленно  смотрела  на  нее,  по
старой привычке наморщив лоб. Ее пальцы скользили по клавишам инструмента,
по сверкающим паутинкам.
     Краски  замерли  в  воздухе,  разливаясь  по   стенам,   оплетая   их
филигранным кружевом чистого сияния.
     Таравасси закрыла глаза, чтобы защититься от гипнотического сияния  и
борясь с воспоминаниями померкшего сна.
     - Я не могу сказать так. Но... я не хочу грезить.
     Мирро снова повернулась к инструменту, ее, словно охваченные пламенем
одежды сверкали при каждом движении.
     - Ты опечалена. Но это скоро пройдет. Ты еще молода,  ты  сама  скоро
убедишься в этом.
     -  Но  Звездный  Источник?  Ты  представляешь,  как  действует   твой
инструмент, - а можешь ли ты сказать это о Звездном Источнике?
     - Я ничего о нем не знаю, - Мирро  пожала  плечами.  -  Никто  о  нем
ничего не знает. Но это нас не волнует. Это  не  играет  для  нас  никакой
роли. Не печалься об этом.
     - Но я хочу что-нибудь узнать о нем. Как мне это сделать?
     - Ты не сможешь сделать этого. Никто из нас не знает его тайны.
     - А как насчет жителей города?  Или  аборигенов?  Андар  однажды  был
далеко за пределами города, и он знал ответ, - Таравасси  играла  рукавами
своей одежды, непрестанно теребя их.
     Мирро покачала головой, ее волосы как поток черноты и  серебра  упали
на плечи.
     - Андар был помешанным. Он не должен был ходить туда, и  ты  тоже  не
должна делать этого. Для этого нет никаких оснований.
     Таравасси отвернулась, прервала барьер  паутины  грез  и  направилась
вниз, к самой нижней части корабля, где ждал  бот.  Она  взяла  накидку  и
осветительный фонарь-шар из кучи  различных  вещей,  сваленных  на  полул.
Активизировав механизм выходного  шлюза,  она  быстро  огляделась,  однако
здесь никого не было и никто не заметил ее ухода.
 
 
     Таравасси шагала по освещенным улицам города. Первый путь ее привел к
площади Обмена, куда аборигены приносили пищу, одежду и напитки - а так же
читту в глиняных горшках или пластиковых емкостях. Аборигены, как и многие
другие дикие существа - приходили сюда и делили город  с  его  собственным
населением, которое не находило никакого применения этим протянувшимся  на
многие мили строениям из бетона и стекла, и не проявляло  к  ним  никакого
интереса.  Люди  обитали  только  на  ограниченном   пространстве   вблизи
космодрома и были этим вполне довольны.
     Выступающая платформа, которая когда-то  для  чего-то  служила,  была
покрыта приготовленными  тушками  мелких  животных,  огромным  количеством
сушеных фруктов и коробами, полными молотого зерна.  Когда  она  взглянула
туда, из-за кустов раздался резкий  крик  и  испуганно  вылетало  какое-то
крылатое существо красного цвета. Разочарованая, не найдя никого кому  она
могла бы задать вопрос, она направилась к углу платформы, ее тело  знобило
в прохладном вечернем воздухе.
     Когда она увидела всю эту массу продуктов, она  почувствовала  голод,
однако одновременно с этим она почувствовала и отвращение.  Она  не  могла
припомнить, когда ела в последний раз. Сырое мясо ей было  противно  есть,
поэтому она удовлетворилась безвкусными  сушеными  фруктами.  Тут  так  же
стояли наготове сосуды с читтой, привлекавшие множество насекомых, которые
заканчивали свой полет в мучениях на липкой поверхности  сиропа.  Руки  ее
дрожали, ее тянуло к сосуду, как  муху,  однако  она  повернулась  к  нему
спиной. Позже, позже она вернется сюда, если в этом  будет  необходимость.
Граница города отсюда была недалеко,  она  могла  рассмотреть  меж  старых
башен луга, далекую равнину, поросшую серо-золотистой травой,  волнующиеся
под дуновением ветра зонтичные  деревья,  отягощенные  плодами.  Затянутое
облаками небо прояснилось, стало розовым и желтым, над горизонтом  плавала
зелень, пятная сине-фиолетавый купол небосвода. Все это способствовало  ее
возбужденным чувствам.
     Наступило утро. И  она  заметила  первые  признаки  жизни  здесь,  на
площади. Паявились тени, они замирали,  играли,  потом  снова  исчезали  в
глубокой темноте, когда она слишком громко кричала:"Постойте!"
     Она побежала на площадь, однако вокруг нее не было ничего и никого за
исключением покинутых улиц, наполовину заваленных щебнем  и  мусором.  Она
услышала шум - где-то вдалеке что-то упало на мостовую и снова  воцарилась
тишина, свалившаяся на нее, как только замерло эхо падения.  На  мгновение
она затаила дыхание, замерла в углу, испуганная этим внезапным движением и
разозленная всем остальным. Но кто-то был здесь, кто-то мог дать ей ответ.
Как же иначе Андар мог узнать тайну Звездного  Источника?  Она  неуверенно
вышла на улицу.
     Весь день она бродила по улицам города.  Иногда  она  слышала  звуки,
далекие и неясные, иногда ей казалось, что кто-то наблюдает за ней  -  или
это была только игра ее воображения? Она не могла сказать  наверняка.  Она
кричала, но ей отвечало только эхо или шорох маленьких убегающих  существ,
хлопанье крыльев в кронах деревьев  над  головой.  Решетка,  сделанная  из
тяжелых  балок  и  тонких  досок,  бросала  сетчатую  тень  на  их  следы,
исчезающие в переплетении растительности, оплетающей стену из  обломков  и
земли и скрывающей древний металл. Стена из обманчивой каменноой кладки  с
блестящими окнами внезапно преградила ей путь.
     Охваченная странным  отвращением,  она  не  решилась,  не  отважилась
вступить в это строение, пока не наступила половина дня. Наконец,  с  дико
бьющимся сердцем, она прошла под аркой входа в темное нутро  строения.  Ее
шар-фонарик распрастранял бледное  сияние,  она  увидела  стены,  покрытые
мозаикой - сцены из древней жизни - и два  глаза,  как  раскаленные  угли,
светились в темноте. Глухое ворчание  и  тонкий  стон  молодого  животного
заставили ее, охваченную жуткой паникой,  выбежать  наружу,  на  солнечный
свет. Перепуганная до смерти, она не отважилась еще раз войти в здание.
     Тени становились все длинне, и ее охватаила некоторая  неуверенность.
В последствии она не могла сказать, почему она пришла сюда и что надеялась
найти здесь. Тело ее болело от непрерывного напряжения, желудок  ее  урчал
от голода. Голод... Грызущий голод...
     Она почувствовала непреодолимое желание выпить сиропа  читты.  Прошло
довольно много времени, остатки эйфории, которые делали часы бодрствования
между снами вполне сносными, были израсходованы,  она  испытывала  эмоции,
которые не пожелала бы испытать никому. Ей нужна была читта, она нуждалась
в ней...
     Она устремилась назад  по  улице  быстрыми  шагами,  новая  цель  уже
маячила перед ее глазами, но скоро  стало  ясно,  что  она  не  сможет  ее
отыскать. Ее охватил внезапный страх, она поняла, что ей  придется  влезть
на что-то высокое, откуда она сможет найти  известное  ей  место,  которое
поможет ей вернуться назад.
     Она выбрала винтовую лестницу,  которая  ввинчивалась  в  прозрачнвый
воздух и вела на маленькую площадку, увитую виногродной лозой.  Она  бегло
подумала о назначении этой лестницы, может быть,  она  была  предназначена
для  человеческих  ног,  а  может  быть,  она  вообще  не  имела  никакого
предназначения. Но это не играло никакой роли, нужна была только  читта...
только читта. Ее ноги  осторожно  ступили  на  лестницу.  Таравасси  рукой
проверила ее прочность. Подъем оказался очень крут, но  мокасины  помогали
ей  взбираться  по  изъеденным  временем  ступеням.  Она  поглядела  вниз.
Лестница сузилась, при каждом шаге ее тихий скрежет давил на мозги.
     Раздался звук рвущегося  металлла,  и  она  шагнула  в  пустоту.  Она
рухнула вперед, и ее громкий испуганный  крик  тысячекратно  отразился  от
стен и исчез в темноте.
     Таравасси открыла глаза, мигнула  и  вытерла  со  своих  губ  пыль  и
засохшую грязь. Она облизала  губы,  почувствовав,  что  это  был  привкус
крови. Она огляделась: под  ней  была  куча  деревянных  обломков,  что-то
острое уперлось ей в грудь. Она попыталась оттолкнуться руками  и  встать,
но сильная боль пронзила ее  запястье.  Она  снова  упала,  затем  подняла
голову и снова была вынуждена заморгать, чтобы  смахнуть  пыль  с  ресниц.
Наблюдатель неподвижно сидел на корточках вне пределов ее  досягаемости  и
опасливо смотрел ей в глаза. Это был не человек. Глаза его были серыми,  с
длинными зрачками, которые были косо вставлены в радужную  оболочку,  и  в
этих глазах не было ни  малейлшего  признака  белков.  Его  лицо  казалось
достаточно экзотичным и подвижным и не напоминало  жуткую  морду.  Е  г  о
лицо? Она инстинктивно определила его пол по  оценке,  которая  не  всегда
может быть правдивой. Туземец? Удивление забило все ее другие мысли  -  ее
щекотливое положение, неуместность ее собственного присутствия здесь.  Она
приподнялась, тело ее свело судорогой и  она  погрузилась  в  океан  боли.
Туземец испуганно вскочил, и одним мягким движением отпрыгнул назад.
     - Нет, подожди! - она махнула ему рукой, голос ее осекся.
     Чужак нерешительно остановился, серебристый мех покрывал его кожу  на
плечах. Он поднял руку, дотронулся до ноги,  потом  почесал  одну  ногу  о
другую, его ноги были обуты в мягкие сапоги, тщательно выделанные, похожие
на его собственную кожу.
     Она опустила свою руку, застонав от боли. Она смотрела на туземца, ей
хотелось с ним заговорить, но она не знала, что  сказать.  Она  вспомнила,
что туземцы были очень боязливыми и очень глупыми.
     Чужак медленно отступал, потом опустился снова на корточки,  все  еще
вне пределов ее досягаемости. В его глазах  мелькало  непонятное  чувство,
может быть, сострадание. Он поднял голову. Его кнутообразный хвост обвился
вокруг икр. Кончик хвоста был голым и серым, как и  ладони  его  сложенных
рук, остальная часть тела была покрыта  серебристым  мехом.  На  нем  было
нечто  вроде  кожаного  фартука,  который  был   обвязан   вокруг   бедер,
бесформенный кусок красной  материи,  украшенной  вышивкой.  На  его  боку
болтались кожаная сумка и нож. Глаза Таравасси быстро скользнули по  нему,
потом ее взгляд снова  переместился  на  его  руки.  Они  были  необычайно
гибкими, и Таравасси заметила, что на одной из них было только три пальца,
а не четыре.
     Неожиданно он поднял руку и протянул ее к ней. Острие одного  из  его
великолепных когтей заблестело, как слоновая кость. Он издал серию звуков,
что-то среднее между щебетом и ревом, а потом снова  присел  на  корточки,
напряженно смотря на нее. Она не ответила. Тогда он  снова  повторил  свой
звук, на этот раз показавшийся более  продолжительным.  Потом  снова  стал
ждать.
     Она покачала головой, неспособная понять, что он  хотел  от  нее.  Ее
взгляд оторвался от него, она осмотрела поверхность стены. Солнце освещало
только верхушки башен, казавшиеся  позолоченными  иглами,  но  свет  падал
откуда-то с другой стороны. Неужели она  пролежала  здесь  всю  ночь?  Она
содрогнулась. Но в этом освещенном ущелье что-то было не так... Почему  ее
оставили здесь? Кстати, здесь, на  улице,  валялись  кости.  Темные  глаза
выбитых окон глядели на нее сверху вниз, везде возвышались кучи  мусора  и
щебня, отделяя старые стены от новых, мостики, прорезающие пыль.  Это  был
не ее город, не тот город, который она помнила.
     В_ч_е_р_а_ в_с_е_ б_ы_л_о_ п_о_-_д_р_у_г_о_м_у!
     Она прикрыла рот ладонью, чтобы сдержать крик безумия.
     - Что... - с вами? - спросил голос туземца.
     Он нагнулся к ней, вытянул шею, словно попытался дотронуться  до  нее
сквозь прутья  клетки.  Слова  были  нечеткими,  с  сильным  акцентом,  он
произносил их с большим трудом - но она поняла их смысл.  Его  глаза  были
очень человечными, когда он напряженно и сочувственно смотрел на нее.
     - Вы плохо себя чувствуете?
     - Плохо? - она опустила руку и  неожиданно  разразилась  истерическим
смехом. - Плохо?
     Когда он увидел ее реакцию, его лицо осветилось внутренним светом.
     - Плохо... здесь? - острием  своего  хвоста  он  обвел  вокруг  своей
сидящей на корточках фигуры. - Или плохо... здесь? - его хвост похлопал по
голове, изображая полноео отчаяние.
     Таравасси снова опустилась в пыль.
     - Плохо... мне кажется, везде, - голос ее дрожал. - Как  ты  научился
говорить? - Ей не пришло в голову спросить, как он выучил ее язык, она  не
думала о том, что были и другие языки.
     - Не учил, - он покачал своей серебристой  головой.  -  Знал.  Всегда
знал. - Серебристый мех на его морде сморщился. Казалось, что  образование
слов, сам акт их произношения, представлял для него огромную трудность.  -
Я человек. Все люди знают.
     - Ты не человек! - громко воскликнула она.
     Она поднялась, преодолевая оцепенение своих мускулов. Тело ее болело.
Она  добралась  до  ближайшего  окна  и  взглянула  в  темную   отражающую
поверхность. Очень долго она стояла там, стояла очень тихо и  смотрела  на
чучелообразную фигуру, закутанную  в  древнее  пыльное  платье,  на  худое
окровавленное лицо - отчаяние в сине-карих глазах - они единственные,  еще
помнившие о грезах, в которых  прошла  вся  жизнь  Таравасси.  А  потом  с
какой-то грацией она отшатнулась от темного стекла, соскользнула по  стене
и медленно упала в пыль.
 
                                  * * * 
 
     В окружающей полутьме Таравасси снова открыла глаза.  Она  лежала  на
боку на куче тряпок. Мягкий свет солнца струился через отверстие  в  сырой
поверхности стены и странный свет мерцал за ее спиной,  такой  же  теплый,
как и цвет солнца. Она огляделась. Туземец сидел возле  маленького  очага,
его серебристый мех был залит золотым светом. Он ритмично тер  шар-фонарик
обеими руками. Его хвост внезапно поднялся вверх и схватил полено, которое
туземец  тут  же  бросил  в  огонь.  Над  пламенем,   на   длинной   цепи,
прикрепленной к крюку в потолке, над пламенем висел  медный  котелок.  Она
впервые ощутила  приятный  аромат.  Запах  пищи,  возбуждающий  аппетит  и
соблазнаяющий сильнее, чем все, что она помнила.
     - Я голодна! - воскликнула она.
     Туземец удивленно взглянул на нее.
     - Я слышу тебя! - он отложил шар в сторону и  наклонился  на  коленях
вперед, кивнул, и глаза его засверкали сильнее, чем если бы в  них  просто
отражался свет.
     Он в