и раскачиваясь в растекающемся свете, а Лу все стояла  у
окна купе, прижавшись носом к запотевшему  стеклу,  глядя  на  мир,  который
никогда раньше и представить  себе  не  могла.  Прежние  покрытые  багровыми
тенями  и  джунглями  горы  и  ущелья,  которые  то  вздымались  ввысь,   то
проваливались вниз на морозно светлом  фоне  ночного  неба,  уступили  место
более мягкому  рельефу,  менее  гористому  и  внушительному,  но  создающему
впечатление холмистых просторов. Изумленной Лу казалось, что этим  просторам
конца не было: самые дальние холмы были окрашены в серосиние  тона,  ближние
были усеяны причудливо-изящными серо-зелеными эвкалиптами, перемежающимися с
тем,  что  казалось  огромными   лесами   белесых   зарослей   -   неловких,
фантастических форм мертвых деревьев: некоторые из них протягивали  странные
руки к небу, как бы в последней мольбе о пощаде,  другие  неподвижно  упали,
смирившись  с  поражением,  а  зимняя  трава  неохотно  пробивалась  меж  их
обнаженных выбеленных ветвей. Лу не знала, что это человек снял с них  кору,
осудив  на  гибель  в  попытке  очистить  и  культивировать  эту   холмистую
бесконечность, но ей  были  глубоко  неприятны  эти  потусторонние  погибшие
формы. Она предпочитала обнаженные  склоны  холмов  с  красноземной  почвой,
похожей на ржавчину, усеянные зеленью деревьев  курраджонг,  где  аккуратные
изгороди вносили элемент цивилизации, где овцы паслись на  гладких  откосах,
речные луга поросли густой  травой,  и  ряды  пирамидальных  тополей  глухой
стеной стояли вдоль мелких речушек.
   Брейди  Крик  оказалась  маленькой   платформой   с   желтым   деревянным
станционным строением на  дальнем  конце,  двумя  развалюхами-сарайчиками  и
собачьей конурой. Лу помогла женщине с маленькой девочкой собрать чемоданы и
сложить пледы и с интересом и не без зависти увидела, как девочка  бросилась
туда, где обветренный мужчина в огромной широкополой шляпе высвобождал  свои
длинные ноги из-за рулевой колонки запыленного джипа. Через секунду  женщина
и дочка по очереди оказались в  грубых  жилистых  мужских  объятиях,  а  две
овчарки  выкарабкались  из  задней  части  машины   и   лизали   вернувшихся
путешественниц и радостно прыгали.
   Лу отвернулась, стараясь ободриться.  Конечно,  ей  не  приходится  ждать
такой встречи, но, по крайней мере, сказала  она  себе  с  надеждой,  миссис
Брайент  не  может  не  обрадоваться,  что  она  приехала  помочь,  пока  их
чудо-гувернантка отсутствует. Да она и  не  в  том  положении,  когда  можно
думать и выбирать, напомнила она себе. У нее даже нет денег, чтобы вернуться
обратно в город, но, живя здесь,  экономить  будет  легко,  решила  она:  ни
магазинов, ни платы за проезд на трамваях или автобусах, да и жить она будет
на всем готовом - и это  при  весьма  щедрой  плате!  Расчесывая  золотистые
волосы, она изучала свое отражение в зеркале качающейся  туалетной  комнаты.
Бледное овальное лицо, большие фиалковые глаза, окруженные усталой тенью под
изящно выгнутыми бровями, прямой  носик  -  слишком  маленький,  чтобы  быть
красивым, признала она, да и рот слишком большой - и общее  выражение  лица,
которое можно опреде-ли1ъ  только  как  усталую  решимость.  Сжимая  в  руке
сумочку и подняв воротник, спасаясь от пронизывающего холода в коридоре,  Лу
оставалась там последние несколько миль, а потом вышла на вымощенную гравием
платформу с облезшей изгородью, которая и была разъездом Нандойя.
   Лу посмотрела вокруг:  в  обе  стороны  на  пустынную,  покрытую  гравием
платформу, и за нее, на усеянную  колдобинами  землю  за  изгородью,  где  у
раздвоенного эвкалипта стояла машина -  длинная,  серая,  сверкающая  быстро
тающими искрами изморози. Казалось, кроме Лу на станции никого нет.  Но  все
же кто-то здесь был, поняла  она,  услышав  голоса  и  движение  рычагов  на
темно-желтом и розоватом блокпосте в конце платформы. Она уже почти дошла до
него, когда появился некто в черной кожаной куртке и  решительно  надвинутой
на лоб широкополой шляпе, прикрывающей черные волосы. Он  задержался  только
на долю секунды, и она ощутила на себе  критический  взгляд  серых  глаз,  а
потом решительно прошел мимо к ожидающему  его  лимузину.  Почему-то  ей  не
хватило дыхания, как будто она получила удар реальной физической силы.
   Мне следовало съесть мои  бутерброды,  сказала  она  себе,  а  не  только
яблоко. Я  устала  и  немного  проголодалась,  вот  почему  чувствую  внутри
какую-то пустоту. Это ощущение не имеет никакого отношения к этому сельскому
жителю, а он не имеет никакого  отношения  ко  мне.  Она  ни  на  минуту  не
усомнилась, что перед ней сельский житель: длинные крепкие  ноги,  обтянутые
линялым вельветом, начищенные до блеска сапоги, расстегнутый ворот  рубашки,
открывавший мощную загорелую колонну шеи -  все  это  складывалось  в  образ
сельского жителя. Явно не фермер. Фермеры не могут быть такими  изначальными
и сокрушительными, как этот сельский житель.
   - Здрасьте, мисс. Кого-то ищете? -  Второй  обитатель  блокпоста,  видимо
сигнальщик,  запер  дверь,  опустил  ключ  в  карман  выгоревшего  защитного
комбинезона и услужливо повернулся к ней.
   - Пожалуйста. Я хотела бы узнать,  как  мне  отсюда  добраться  до  Ридли
Хиллз. Человек встал как вкопанный.
   - Ридли Хиллз? - эхом повторил он (довольно глупо, подумала Лу).
   - Да,  владение  мистера  Стивена  Брайента,  Ридли  Хиллз,  -  подробнее
объяснила она ему.
   Если бы она так не ужаснулась тому, что случилось потом, Лу, может  быть,
даже посмеялась бы, увидев, как  на  лице  сигнальщика  сменяют  друг  друга
недоверие, изумление и даже некоторая тревога. Он еще секунду  постоял,  как
будто не мог сдвинуться с  места,  а  потом  бросился  бежать,  выскочив  за
загородку, и проорал:
   - Стив! Стив, остановись! Это она.  Она  все-таки  приехала,  она  сейчас
здесь, это та девушка в плаще.
   - Ox, нет! - вслух простонала Лу. - Ох, нет! Не может быть  -  только  не
он, не этот деревенский житель. -  Но  безрезультатно  пытаясь  успокоиться,
собраться с мыслями и приготовиться к надвигающейся буре, она уже знала, что
это он. Когда сигнальщик позвал его, мужчина уже лениво садился за руль.  Но
вышел обратно он отнюдь не лениво. Он вышел гневно, и гнев звучал  в  каждом
его шаге, отчеканенном по изрытой колдобинами земле у забора. И вот  он  уже
навис над Лу, широко расставив ноги, засунув руки за плетеный кожаный  пояс,
застегнутый на узких бедрах.
   - Это что, какая-то шутка? - Вот что произнес сельский житель, но по  его
едкому тону Лу поняла, что он вовсе не шутит. Она вытянулась  во  весь  свой
миниатюрный рост в тщетной попытке сравняться с его властной высотой,  когда
он вот так возвышался над ней, и решила  не  обращать  внимания  на  сарказм
(если это был сарказм) и спросила, как ей показалось, похвально вежливо:
   - Может ли быть, что вы - мистер Стивен Брайент из Ридли Хиллз?
   - Я Стив Брайент, несомненно! - Нетерпеливо мужчина отбросил этот  вопрос
в сторону. - Но вы-то кто - мисс Стейси?
   - Да, я Луиза Стейси.
   Последовала пауза:  казалось,  он  старался  подавить  приступ  какого-то
непонятного ей чувства, так что ему пришлось сжать зубы. Потом он заговорил:
   - Ну что ж, миссис Стейси, если это не  шутка,  могу  ли  я  узнать,  как
случилось, что вы прибыли занять место, на которое  требовалась  женщина?  Я
совершенно определенно сказал "способная женщина".
   - Ну, так я женщина, и я  здесь,  -  возразила  Лу.  Ее  голос  оставался
твердым, хотя внутри у нее все дрожало, как фруктовое  желе  -  и  не  из-за
несъеденного завтрака. Она подняла глаза и встретила холодный  серый  взгляд
своего противника с твердым намерением первой глаза не отводить и скрыть  от
его пронзительного взора свое смятение. Она  не  могла  знать,  что  в  этот
момент, когда она смотрела  на  него  снизу  вверх  с  невольной  мольбой  в
фиалковых глазах, под которыми легли  усталые  тени,  она  показалась  этому
суровому  мужчине  не  старше  шестнадцати  лет.   Да,   хрупкая,   невинная
шестнадцатилетняя девочка, решил он,  набивая  табак  в  почерневшую  трубку
смуглым указательным пальцем, и сжал ее в зубах, не зажигая.
   - Мисс Стейси, вам придется уехать. Вы не можете здесь оставаться,  я  не
возьму вас в Ридли Хиллз.
   Право, он был невозможен! Сначала  он  дал  объявление,  что  надо  ехать
немедленно, а теперь, когда  она  это  сделала,  он  пытается  отправить  ее
обратно. Терпение Лу кончилось.  С  отвагой,  рожденной  отчаянием  и  почти
пустым   кошельком,   и    упрямством,    унаследованным,    наверное,    от
дедушки-ирландца, она отрезала:
   - Мистер  Брайент,  я  не  позволю  так  от  меня  отмахнуться.  Вы  дали
объявление, я на него ответила, и ваши адвокаты сочли, что я  подхожу,  хоть
вы, очевидно, так не думаете. - (Тут она постаралась подавить укоры  совести
при воспоминании о том, как мистер Бейтс из  адвокатской  конторы  "Бейтс  и
Хьюстон" с облегчением улыбнулся, что наконец-то хоть кто-то подвернулся,  а
выбирать ему, видимо, было не из кого). Она  справилась  с  собой  и  горячо
продолжила:
   - Если вы сейчас меня не примете,  это  будет  нарушением  контракта,  не
больше и не меньше, а поскольку я со своей стороны твердо намерена соблюдать
его, то дальнейший спор совершенно бессмыслен. Я  настаиваю  на  том,  чтобы
сейчас же ехать в Ридли Хиллз.
   Результатом этой атаки явилось долгое задумчивое молчание, которое ничего
ей не сказало. В это время Стив Брайент  зажег  несколько  спичек  (довольно
раздраженно,  решила  Лу,  вновь  растерявшая  свою  решимость),  настойчиво
раскуривая трубку, пока голубое облачко не сказало  ему,  что  это  удалось.
Наконец - казалось, уже несколько часов она ждет его ответа, затаив дыхание,
стиснув руки на сумочке и вызывающе высоко подняв голову, - он резко сказал:
   - Хорошо, мисс Стейси, раз вы решились, можете ехать. - И добавил  что-то
почти про себя, поднимая ее чемодан  и  поворачиваясь,  чтобы  идти,  но  Лу
разобрала его невнятные слова:
   - Видит Бог, нам-таки нужна была женщина.
   Господи, подумала Лу, которой пришлось почти бежать, чтобы  поспевать  за
длинными  шагами  своего  нового   нанимателя,   он   говорит   так,   будто
оправдывается в том, что берет меня - а должно было бы быть совсем наоборот.
Да, уныло размышляла она, худшего начала и  придумать  нельзя.  Бедная  мисс
Брайент, неудивительно, что она  нуждается  в  обществе  хотя  бы  временной
женщины, пока та, другая, в отъезде.  Надо  бы  объединить  силы  не  одного
десятка женщин, добавила она  не  без  ехидства,  чтобы  справиться  с  этим
деспотом, этим грубияном, этим варваром! Да  ведь  он  ни  одного  вежливого
слова не сказал с самой их  встречи,  даже  не  спросил,  как  она  доехала,
нравится ли ей здесь, не проголодалась ли она.
   Как будто прочитав ее мысли,  он  остановился,  положив  руку  на  дверцу
машины, и прорычал ей:
   - Когда вы в последний раз ели?
   - Я.., вчера вечером, в Сиднее. Вообще-то я в поезде съела  яблоко,  и  у
меня с собой есть бутерброды. - Она порылась в сумке  и  достала  сверток  с
бутербродами, которые не смогла себя заставить съесть в поезде - неужели это
было только сегодня утром, подумала она.
   Он посмотрел на ее сверток с отвращением.
   - Садитесь.  -  Шины  заскрипели  в  замерзших  колдобинах,  и  он  легко
развернул огромную машину...
   Для Лу должно было бы быть большим удовольствием съесть яичницу с беконом
и куском поджаренной баранины - но в  обществе  кого-нибудь  ,  другого.  Ее
волчий аппетит куда-то испарился под орлиным взором мистера Стивена Брайента
из Ридли Хиллз. Тем не менее она заставила себя проглотить все до последнего
кусочка и допить до конца горький, крепкий до черноты чай. Они находились  в
какой-то странной помеси  почтового  отделения  и  магазинчика,  и  седеющая
женщина, приготовившая  ей  завтрак  по  повелению  этого  грубого  мужлана,
обращалась к нему с уважением и услужливостью, совершенно  не  заслуженными,
по мнению Лу. У аккуратного белого штакетника  были  заправочные  колонки  и
борющийся за выживание сад, где каждый розовый куст чопорно сидел  в  центре
побеленной автомобильной шины. По одну сторону находилась рощица эвкалиптов,
а по  другую  -  посадка  апельсиновых  деревьев.  Взгляд  Лу  скользнул  по
коричневой почтовой конторке,  стоявшей  возле  одной  стены,  по  полкам  с
консервами, бутылками и пакетами у другой, по пугающей мешанине из  кухонных
принадлежностей, бочонков с раствором для уничтожения  паразитов  у  овец  и
ловушек для кроликов, по  заворачивающимся  краям  прошлогоднего  календаря,
висящего  на  кнопках  сбоку  от  нее.  Чувствуя  явную  подавленность,  она
отодвинулась от стола, расправила плечи...  -  Я  готова,  -  робко  сказала
Луиза. В дороге они почти не разговаривали. Лу была  ошеломлена  чудовищными
масштабами все время изменяющегося ландшафта,  а  водитель  управлял  мощной
машиной с плавным ходом почти лениво, погрузившись в какие-то  свои  мрачные
мысли. Теперь их окружала первобытная гористая местность, и  только  изредка
попадавшиеся посадки люцерны  в  долинах  дарили  долгожданное  разнообразие
после монотонности блекло-зеленых  эвкалиптов  и  самшитов  на  вздымающихся
вверх уступах и жесткой коричневой травы в пустынных оврагах. Иногда дорога,
извивавшаяся вокруг  пугающих  обрывов,  становилась  такой  узкой,  что  Лу
казалось, что колеса наверняка соскользнут с  каменистого  края.  Когда  она
заглядывала вниз,  на  красноватый  склон,  усеянный  обломками  сланца,  ей
хотелось в страхе зажмуриться.  Она  чувствовала  себя  спокойнее,  переводя
взгляд на сильные жилистые руки, сжимающие руль, - смуглые  твердые  руки  с
темными волосами на тыльной стороне кистей, как раз такие,  какие  и  должны
быть у грубого деревенского жителя. Руки Джеймса были совсем не такими - они
были почти пухлыми и гладкими, африканский загар  быстро  исчез  на  бледном
солнце Англии. А руки Дика.., они  держали  ее  руки  нежно,  успокоительно,
обещали так много, а верили ей так мало. А к чему любовь без доверия, смутно
думала Лу. Больше того, может ли существовать любовь без доверия? И  вообще,
что приходит сначала - доверие или любовь? Она, наверное, не узнает  ответа,
потому что больше уже не сможет полюбить - никогда! Вся любовь исчезла из ее
сердца в тот момент, когда Дик сказал: "Не думаю, чтобы был смысл  обсуждать
наше будущее", и оставил ее одну в конторе  Кларка,  Кроссинга  и  Пула.  Ее
сердце превратилось в пустыню - иссохшую, безжизненную - в нем  погибли  все
чувства, и оно больше не любило, не верило и даже билось не так, как прежде.
   Смутно она услышала голос Брайента - неожиданно добрый, участливый:
   - Вы совсем выдохлись, мисс Стейси. Поспите пока можете.
   Длинная рука протянулась  к  заднему  сиденью,  под  голову  ей  положили
подушку, а ноги укутали  пледом  -  это  были  последние  действия,  которые
заметила Лу, а потом она действительно провалилась в забытье.  До  тех  пор,
пока она не услышала слова "ворота, мисс Стейси", и звучали  они  отнюдь  не
добро и участливо, а строго и настойчиво. И прозвучали три раза.
   Лу открыла глаза, обнаружив, что ее поле  зрения  закрывает  море  черной
кожи, и сильный запах табака ударил ей в ноздри. Она подняла голову с черной
кожаной куртки, на которой, видимо, в конце концов устроилась, и непонимающе
уставилась на водителя. Машина стояла, и  водитель  хладнокровно  раскуривал
свеженабитую трубку,  а  дорогу  им  преграждали  ворота  в  железной  раме,
затянутые сверху донизу металлической сеткой и запертые ржавой задвижкой.  С
обеих сторон стояла пьяная изгородь, уходившая вдаль.
   - Ворота, мисс Стейси! - в четвертый раз повторил голос. Потом, поскольку
она все еще не до конца проснулась, он просветил ее:
   - В буше такое правило: пассажир  открывает  ворота,  так  что,  если  вы
собираетесь здесь жить, пусть  недолго,  вам  следует  привыкать  к  обычаям
местных обитателей.
   - Ох! - сказала Лу, поспешно выбираясь из машины  и  начиная  сражение  с
задвижкой. Она надеялась - о, как она надеялась! - что ее "ох!" выразило все
ее женское негодование, все колкие ответы, которые пришли ей  в  голову  при
столь явном  проявлении  неджентльментства.  Там,  откуда  она  приехала,  к
женщинам относились почтительно, с уважением.  Мужчины  бросались  открывать
перед ними двери, проходили вперед в полутьме  кинотеатра  или  театрального
зала, чтобы они не споткнулись, нежно помогали им вылезти из такси и плечами
удерживали двери поезда метро, если они угрожали захлопнуться на хорошеньком
пальто. Они никогда, никогда не  сидели  бы  как  этот  человек,  благодушно
покуривая почерневшую  вонючую  трубку  и  глядя,  как  женщина  в  одиночку
сражается с ржавыми воротами - хотя, конечно, он ведь и не  склонен  считать
ее женщиной, подумала она довольно кисло.
   За первыми последовало еще несколько  ворот,  отстоявших  друг  от  друга
примерно на две-три мили,  потом  пара  пандусов,  которые  избавили  ее  от
необходимости карабкаться туда и обратно.
   - Решетки для скота,  -  коротко  объяснил  он,  когда  она  в  изумлении
высунулась в окно, чтобы получше рассмотреть железные пруты, по которым  они
прогрохотали. - Они расположены так, что  скоту  неудобно  по  ним  идти,  а
машины могут проезжать без помех.
   Был уже почти полдень, когда  они  подъехали  к  воротам,  оказавшимся  в
лучшем  состоянии,  чем  предыдущие.  К  середине  сетки  была   прикреплена
металлическая пластинка с надписями. Распахивая ворота, она увидела, что  на
одной их стороне написано "Ридли Хиллз", а на  другой  -  "Закройте  ворота,
пожалуйста".
   - Нам еще долго ехать?  -  она  не  могла  спрятать  дрожи  нетерпеливого
ожидания в голосе, закрывая ворота, как она надеялась, в  последний  раз  за
этот день.
   - Недалеко. Около двух миль - усадьба сразу вон за тем подъемом.
   - Слава Богу... - Теперь, когда конец поездки  был  уже  так  близок,  Лу
вдруг счастливо откинулась  на  спинку  сиденья.  -  Мне  хочется  побыстрее
приехать. Я очень надеюсь, что вы сочтете мою работу  удовлетворительной.  Я
буду изо всех сил стараться быть полезной, - уверила она Стивена Брайента, и
вернувшийся к ней энтузиазм и решимость забыть о случившемся согрели ее тон.
- Я так надеюсь, что понравлюсь детям! Я привезла им кое-какие книги, хоть и
не знаю, какого они возраста. Видите ли, в объявлении об этом не говорилось.
Но ведь все любят "Сказки" Киплинга, а другие...
   Слова Лу резко оборвались: она заметила наконец, что на этот  раз  машина
остановилась, что водитель выключил  зажигание  и  повернул  свой  обтянутый
черной кожей торс, чтобы посмотреть на нее. Одна его рука осталась лежать на
руле, вторая небрежно легла на  спинку  сиденья  за  ее  спиной.  Его  глаза
заворожили ее, как змея птичку, подумала она. Выражения его лица  невозможно
было понять, когда он заявил решительно:
   - Мисс Стейси, здесь нет никаких детей! Птичка не могла  двинуться:  змея
каким-то образом загипнотизировала ее.  Теперь  змея  совершенно  неподвижно
ждала, что же предпримет глупенькая птичка,  но  не  очень-то  беспокоилась,
поскольку знала, что в  конце  концов  не  может  не  победить.  Лу  сделала
глубокий, недоверчивый вдох.
   - Нет детей? - И ее ужасно  раздражило  то,  что  этот  вопрос  прозвучал
совершенно как горестный вскрик.
   - Нет, - согласилась змея, вернее, сельский житель. - В Ридли  Хиллз  нет
никаких детей... - повторил он недвусмысленно.
   - Тогда.., тогда почему., как.., почему вы?..
   - Почему я что?..
   - Почему вы привезли меня сюда? Он убрал руку из-за спины,  но  не  отвел
своего гипнотического змеиного взгляда. Его глаза не мигали, но и не уходили
в сторону. В их серых глубинах затаилась ирония, и со спокойным сарказмом он
ответил:
   - Дорогая моя, я вовсе вас сюда не привозил. Вы сами  твердо  настаивали,
чтоб