в  губку.  Потоки  алого  света  залили  снега  далеко  вокруг
Сигмунда. Не обращая внимания на то,  что  кровь  стекает  по  рукаву,  он
воздел руки к луне и начал звать:
     - Отец мой, Младший Бог, не имеющий еще мужского  имени!  Вот  льется
твоя кровь, и клянусь, вся она уйдет в эти снега и  растает  под  весенним
солнцем, если ты не откроешь мне того, что я хочу знать. Я уже мертв и мне
недолго осталось, но перед тем как уйти навсегда, я должен отомстить, и ты
мне поможешь...
     Он замолчал. Горло  у  него  перехватило.  Ветром  несла  по  равнине
поземку, и ему опять почудилась легкая, быстрая фигурка девушки,  спешащей
на его зов. Тишина опустилась на равнину. Казалось, даже  ветер  смолк.  И
вдруг под небом прокатился глухой, низкий голос, который проникал прямо  в
душу, минуя слух. Мощные вибрации этого тяжелого голоса отдавались во всем
теле, и у Сигмунда было впечатление, будто даже кости загудели.
     - Кто ты, посмевший угрожать мне?
     - Я твой сын! - крикнул Сигмунд и снова прислушался.
     Там, наверху, наступила пауза, как будто некто невидимый  вглядывался
в маленькую человеческую фигурку, застывшую в неподвижности.  Затем  голос
вздохнул.
     - Да, я узнал твою кровь. Твоя мать была холодна, как  лед,  и  я  не
захотел больше посещать ее. Ты - Сигмунд, сын похоти и безразличия.
     - Да, это я, отец.
     - Густа наша кровь, и негоже ей пропадать. Останови ее.
     - Как мне сделать это, отец? Я вскрыл себе вену.
     Младший Бог, казалось, задумался. Потом проговорил:
     - Ты должен захотеть.
     Сигмунд опустил голову.
     - Я хочу, - тихо сказал он, обращаясь к черным каплям, бежавшим с его
запястья на снег. - Остановитесь. Я хочу сохранить вас в своих жилах.
     Но капли продолжали падать одна за другой.
     Сигмунд бросил кинжал и упал на колени, припадая губами к запястью.
     - Остановись, - отчаянно крикнул он своей крови. - Отец, помоги мне!
     - Нет, - пророкотал голос, разливаясь под небом. - Эта  кровь  старше
меня. Если она не слушается тебя, то  и  до  моих  приказов  ей  не  будет
никакого дела.
     - Отец, - прошептал Сигмунд. - Иди ко мне. Хоть раз в жизни  я  хотел
бы увидеть тебя...
     Он замолчал, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Прошло еще несколько
минут. Все вокруг молчало, но Сигмунд чувствовал  на  себе  нечеловеческий
взгляд, от которого некуда было скрыться. Словно все  небо,  раскинувшееся
над ним, наблюдало за Сигмундом тысячами глаз.
     Потом направление взгляда сместилось. Только что тот, кто  следил  за
ним, был наверху, и Сигмунд улавливал его присутствие макушкой, и вот  уже
невидимые глаза смотрят ему в спину...
     Вдали показалась человеческая фигура. Кто-то медленно шел по равнине,
и снег вился вокруг ног человека, точно он был закутан в необъятную мантию
и  путался  в  просторном  подоле.  Чем  ближе  он  подходил,  тем   более
внушительным и страшным казался. Сигмунд стоящий на коленях, смотрел,  как
перед ним вырастает черный силуэт широкоплечего человека. Он был очень  юн
и ослепительно красив.  На  тонком  лице  едва  пробилась  первая  борода.
Сощуренные светлые глаза смотрели холодно и безучастно. И  было  что-то  в
его лице такое, что заставляло вспомнить о Соль.
     - Отец, - повторил Сигмунд.
     Юный Бог казался намного младше своего смертного сына.
     Он опустился рядом с Сигмундом на колоны и взял его  за  руку.  Долго
всматривался он в беспрестанно бегущие тяжелые капли крови, улыбаясь,  как
будто встретил после разлуки старого друга. Создавалось  впечатление,  что
до самого Сигмунда ему нет никакого дела.
     - Спаси меня, отец, - прошептал Сигмунд. - Я должен отомстить.
     - Говори, - велел Младший Бог и посмотрел  ему  в  глаза.  Мертвенный
холод пронзил Сигмунда, когда он встретил этот взгляд.  Но  он  заговорил,
чувствуя, что слабеет с каждой минутой.
     - У меня была дочь. Я зачал ее обманом, подобно тому, как  много  лет
назад зачал меня ты. Моя девочка, Соль с золотыми волосами.
     - Да, - отозвался Младший Бог,  -  я  помню  ее.  Слабое,  несчастное
создание, обреченное на смерть.
     - Она мертва. Они убили ее. Они вонзили деревянный - кол прямо  ей  в
живот. У нее был гладкий красивый  живот,  как  чаша  цветка,  только  что
расцветшего посреди реки... Я нашел ее на рассвете мертвую, и она  уже  не
ответила мне, кто сделал это.
     - Я могу дать тебе ответ, - медленно проговорил  Младший  Бог.  -  Но
зачем? Какой прок тебе в том, чтобы узнать это?
     - Я отомщу, - сквозь зубы процедил Сигмунд. - Клянусь, я отомщу.
     - Ты уже не успеешь, - сказал Младший Бог и взял своего сына за руку.
- Ты умираешь, Сигмунд.
     - Имя, - настойчиво повторил раненый, но божество, погруженное в свои
размышления, даже не расслышало его просьбы.
     - Слишком много в тебе от человека, - задумчиво произнес Младший Бог.
- Странное, непонятное племя. Даже  когда  ты  был  волком,  ты  оставался
человеком. Ты не мог забыть этого  ни  на  миг.  Скажи  мне,  хорошо  быть
человеком?
     - Не знаю, - с трудом сказал Сигмунд. - Не понимаю.
     - Что чувствуют люди? - продолжал допытываться юноша. - Я никогда  не
понимал этого. Что ты чувствуешь, Сигмунд? Ответь мне - и  я  скажу  тебе,
кто убил твою дочь!
     Сигмунд слегка пошевелился и приложил ладонь ко рту, отирая слюну.
     - Боль, - сказал он. - Я чувствую боль. Теперь твоя очередь отвечать.
Кто вонзил деревянный кол в живот моей дочери?
     - Твой брат Синфьотли - вот кто сделал это.
     Сигмунд вдруг разом ослабел и опустился всем телом на  снег,  уже  не
ощущая холода. Младший Бог уложил его голову себе на колени.
     - Да, ты похож на меня, - сказало юное божество, склоняясь над  своим
умирающим сыном и рассматривая его лицо с холодным любопытством.  -  Жаль,
что я плохо знал тебя раньше..
     Он приложил к губам раненое запястье и отпил немного крови.
     Сигмунд забился, как пойманный зверь.
     - Что ты делаешь, отец?
     - Хочу узнать тебя поближе. - Прекрасное молодое лицо улыбнулось  ему
ртом, который стал больше и утратил очертания, запачкавшись кровью.
     Сигмунд вдруг заплакал. Слезы сами  полились  из  его  глаз,  никогда
прежде не знакомых с  их  тягостной  горечью,  и  удивительно  было  этому
суровому человеку плакать. Младший Бог отер его щеку и лизнул свою ладонь.
     - Что это? - спросил он удивленно.  -  Мои  дети  никогда  прежде  не
источали такой жидкости.
     - Наверное, слезы, - ответил Сигмунд. - Отец, помоги мне.
     - Не могу. Говорю тебе, не все в мире  мне  подвластно.  Скажи,  твоя
дочь была красива?
     - Она была похожа на тебя.
     - Я никогда не видел ее. Только слышал. Тихий, слабый призыв.  Иногда
я откликался. В последнее время призыв стал громче.
     - Она пролила свою кровь на твой камень.
     - А! Значит, я  слышал  истинный  голос.  Я  хочу  увидеть  ее  лицо,
Сигмунд.
     - Отомсти за нас, - шепнул Сигмунд.
     Младший Бог, не отвечая, встал на ноги. Голова  умирающего  бессильно
упала в снег. Юноша встал и повернулся к умирающему  спиной.  Новая  мысль
целиком овладела им, и он успел забыть о  своем  сыне.  Быстрым  шагом  он
двинулся прочь, направляясь в сторону города. Он шел  легко,  и  казалось,
что его обутые в меховые сапоги ноги  ступают  не  по  снегу,  а  касаются
легкой поземки, не снисходя до соприкосновения с землей.
     Лежа на боку и глядя на свою вытянутую вперед раненую  руку,  Сигмунд
смотрел и смотрел, как по капле уходит из его тела жизнь. Потом сладостная
легкость  завладела  им,  он  закрыл  глаза,  и  тишина  снизошла  на  его
беспокойную душу.


     Дом высокородной Сунильд был полон света.  В  каждой  комнате  горела
лампа. Трещали факелы в пиршественном зале. Смрадно чадило масло в  лампах
в узких переходах. Тонкий дым поднимался от сосновых  лучинок,  когда  они
прогорали.
     Соль, одетая в подвенечное платье, лежала на  столе.  Четыре  золотые
чаши  стояли  по  четырем  углам  тяжелого  пиршественного  стола,  в  них
искрилось красное вино - лучшее вино  из  погребов  этого  богатого  дома.
Украшения - драгоценные камни, золотые броши, браслеты, перстни,  наборные
пояса - лежали, наваленные кучей, в ногах мертвой  девушки.  Свет  факелов
играл на гранях камней, отбрасывая разноцветные отблески на светлый  подол
ее платья. Волосы девушки Сунильд  своими  руками  спрятала  под  головной
убор,  украшенный  каменьями.  Когда  собралась  вдевать  тяжелые  серьги,
вспомнила, что  у  Соль  не  проколоты  уши.  Осторожно,  словно  опасаясь
причинить покойнице боль, проткнула мочки ушей длинной иглой и украсила ее
серьгами, подарком покойного мужа.
     Эта  одежда  и  водопад  драгоценностей  немного  смягчили  выражение
смертной муки, застывшей на лице  Соль.  Сунильд  не  спешила.  Завтра  на
рассвете она запалит свой дом и предаст огню все, на чем лежало  проклятие
богов. В том числе и себя самое. Но нынешняя ночь у нее  еще  осталась,  и
есть время подумать, перебрать ушедшие годы, точно  крупные  жемчужины  на
нитке.
     Она села за стол, задумалась. В  доме  царила  мертвенная  тишина,  и
треск факелов лишь подчеркивал ее, не нарушая. Неожиданно  старая  женщина
поняла, что кто-то смотрит на нее из темноты, и,  не  оборачиваясь,  резко
приказала:
     - Входи.
     Почти мгновенно послышались тяжелые шаги. Кто-то массивный перешагнул
порог, постоял секунду-другую и двинулся к ней. Сунильд сидела не шевелясь
и смотрела, как на стене перед ней растет тень.
     - Ты не мой сын, - сказала она наконец.
     - Нет, - отозвался тяжелый  голос,  и  старая  женщина  задрожала.  -
Встань, Сунильд и обернись  ко  мне.  Я  хочу  увидеть,  какой  ты  стала.
Говорят, люди живут недолго и очень быстро стареют.
     - Это правда, - сказала Сунильд, которую почему-то ничуть ни  удивили
слова незнакомца. Она чувствовала их глубокую внутреннюю правду: тот,  кто
говорил это, действительно был удивлен.
     Сунильд поднялась и обернулась. В  свете  факелов  она  увидела  лицо
юноши,  почти  мальчика,  с  широко  расставленными  глазами,  светлыми  и
наглыми. Было в нем что-то нечеловеческое.  Может  быть,  это  впечатление
вызывала пугающая правильность его черт. А может  быть,  то,  что  он  был
немного крупнее любого человека. Самую малость, чуть-чуть, но  именно  это
неуловимое "чуть-чуть" и заставило ее содрогнуться.
     - Подними голову, чтобы я мог получше рассмотреть тебя, - сказал  он,
и она повиновалась. Он протянул руку и коснулся ее виска ледяным  пальцем.
Сунильд показалось, что холод проник до  мозга  ее  костей.  Она  стиснула
зубы, чтобы не закричать.
     - Что это? - удивленно спросил юноша. - Здесь, возле  глаз,  какие-то
складочки.
     - Это морщины, - сказала Сунильд. - Кто ты?
     - Однажды ночью я пришел к тебе, и ты была моей, - сказал он  просто,
и опять она почувствовала, что он не лжет ей  и  не  хочет  оскорбить.  Он
просто констатирует.
     - Я принадлежала только своему мужу.
     - Я приходил к тебе после того,  как  твоего  мужа  задрал  вепрь,  -
возразил юноша. - Ты была очень красива, Сунильд. Видишь, я даже  вспомнил
твое имя. Сунильд-Ледышка. Удивляюсь,  как  мое  семя  не  превратилось  в
сосульку, оказавшись в твоем лоне. Какая ты была холодная, женщина! Больше
я никогда не приходил к тебе.
     - Как твое имя? Кто ты? - повторила она, слабея.
     - У меня нет имени, - ответил юноша, -  я  всего  лишь  Младший  Бог.
Много веков пройдет, прежде чем отрастет моя борода. А почему ты  дрожишь?
Ты уже старая, ты скоро умрешь - я не трону тебя.
     - Я не боюсь тебя, - ответила Сунильд - Мне  уже  все  равно.  Скажи,
мальчик, это от тебя я понесла Сигмунда?
     - Да, - ответил он. - Из него получился хороший воин. Я доволен им.
     - О да, - сказала Сунильд. - Он был моим любимым сыном. Но он погиб в
сражении с киммерийцами. А потом вернулся. И я возненавидела его.
     Младший Бог смотрел на нее с интересом.
     - За что? - спросил он и добавил совсем по-детски:  -  Я  никогда  не
понимал людей. Твой сын вернулся сильнее, чем ушел. Он  стал  великим.  Он
преклонялся перед тобой. С его помощью ты могла бы стать владычицей  этого
города.
     - В нем было что-то  нечистое,  -  сказала  старая  женщина.  -  И  я
отвергла его. Он замарал мою внучку, несчастное, невинное дитя.
     - Замарал? - Младший Бог выглядел растерянным. - Что ты  хочешь  этим
сказать?
     - Я думаю, что он обесчестил ее, после чего она предалась ему душой и
телом и вместе с ним стала творить злодеяния.
     Младший Бог покачал головой.
     - Я не знаю, какие у них были отношения, - сказал он. - Когда они оба
были волками, они могли позабыть о том, что они родня.  Но  ему  не  нужно
было овладевать ею, чтобы вовлечь ее в круг своей жизни.
     - Почему? - спросила Сунильд заранее зная, каким будет ответ.
     - Он ее отец, - сказал юноша. - Он _б_ы_л_ ее отцом.
     Оба помолчали. Потом Сунильд вымученно улыбнулась.
     - Прости меня, Младший Бог. Я  совершенно  растерялась.  По  людскому
обычаю, я должна была сразу пригласить тебя за стол. Садись, я приготовила
вина.
     Они сели за стол. Мертвая девушка в подвенечном наряде  лежала  между
ними,  как  главное  блюдо  свадебного   пиршества.   Драгоценные   камни,
насыпанные вокруг тела, казались фруктами на этом странном  пиру.  Сунильд
взяла чашу с вином. Младший Бог, который старался быть вежливым  и  потому
во всем подражал хозяйке дома, последовал ее примеру. Он отхлебнул вина  и
улыбнулся.
     - Некоторые людские обычаи мне очень нравятся.
     С этими словами он взял горсть перстней и отправил их в рот. Золото и
рубины захрустели у него на зубах. Прожевав их и  спокойно  запив  глотком
вина, он все с той же благосклонной улыбкой поднял глаза.
     - Вот мы сидим с тобой, высокородная Сунильд,  как  муж  и  жена,  за
пиршественным  столом.  Клянусь,  это  что-то  новое  для  меня.  Ты   мне
нравишься, Ледышка. С годами ты стала лучше. Сильнее. Жаль, что некрасива.
А эта девочка на столе - для еды?
     - Да спасут нас великие  боги,  что  ты  говоришь,  мой  божественный
супруг! - Сунильд с трудом подавила дрожь.
     - Я спросил потому, что раньше видел, как за столом едят. Прости  мое
невежество, хозяйка дома. Я всего лишь не хочу быть неучтивым.
     - Мертвая девочка - Соль, дочь твоего сына.
     - А! - Он приподнялся и с интересом всмотрелся в ее лицо.  -  Хорошо,
что у вас не едят мертвых. Это, наверное, правильно. Их  сила  принадлежит
земле, пусть уйдет в землю.
     - Все когда-нибудь уйдет в землю, - сказала Сунильд.
     Не слушая, Младший Бог взял мертвую за шею  и  повернул  ее  к  свету
факелов. Тяжелые серьги качнулись, по столу пробежали золотые блики.  Одна
мочка оборвалась - Сунильд слишком низко проколола  ухо.  Младший  Бог  не
обратил на это никакого внимания.
     - Да, она похожа на него, - сказал он наконец.  Резким  движением  он
приподнял Соль и прижался щекой к ее мертвой щеке.  -  Посмотри,  Сунильд,
разве ты не замечаешь сходства?
     Старая женщина не отвечала. Эти  два  лица,  бледные,  с  одинаковыми
чертами, пугали ее. Слишком резким казался контраст между крупным,  полным
лихорадочной жизни ликом Младшего Бога  и  тонким,  хрупким,  безжизненным
личиком Соль.
     Юноша опустил тело девушки обратно на стол, не заметив, что одна рука
у нее  неловко  подвернулась,  и  задрал  ее  платье.  Обнажился  живот  и
страшная, уже почерневшая рана, по которой он провел рукой.
     - Оставь ее в покое! - не выдержала Сунильд. - Не тревожь мертвую.
     - Хорошо. - Младший Бог одернул юбку и уложил Соль обратно  на  стол,
не удосужившись поправить ее руку. - Почему тебя это так беспокоит?
     - Не знаю. Она дитя, и она мертва. Зачем ты трогаешь ее?
     Младший Бог пожал плечами.
     - Хотел посмотреть, вот и все. Разве это оскорбительно?
     -  Да,  -  тяжело  переводя  дыхание,   ответила   Сунильд.   -   Это
оскорбительно.
     - Ее живот был как чаша цветка, - проговорил он.  -  Так  рассказывал
мне твой сын, прежде чем умереть.
     Сунильд застыла. Это  юное,  ко  всему  равнодушное,  любопытствующее
существо наполняло ее безотчетным ужасом.
     Легкость, с которой он произнес последнюю фразу, раскрыла  перед  ней
его бесчеловечность - вернее сказать _н_е_человечность -  куда  ярче,  чем
его необычная внешность или даже его бессмертие.
     - Какой сын? - еле слышно спросила она.
     - Наш сын, - спокойным тоном ответил он и снова глотнул вина, на  сей
раз из другого бокала. - А у этого какой-то другой вкус.  Ты  наливала  из
разных бочек, я правильно угадал?
     - Сигмунд?
     Он кивнул, не отрываясь от бокала. Сунильд схватила его за руку.
     - Скажи, он умер окончательно? Он не вернется больше?
     - Нет. Почему ты так взволнована,  женщина?  Я  опять  сделал  что-то
оскорбительное?
     - Мне больно, - еле  слышно  выговорила  она.  -  Если  бы  ты  знал,
мальчик, как мне больно...
     - Да, он  тоже  так  говорил,  -  с  важностью  кивнул  Младший  Бог.
Казалось, он  был  рад  продемонстрировать  свою  осведомленность  хоть  в
чем-то, касающемся человеческой жизни. - Умирая, наш  сын  говорил  те  же
самые слова. Пока человек живет, он чувствует боль.
     - Это правда, - сказала Сунильд. Она поднялась. Ей лицо окаменело.  -
А теперь уходи, Младший Бог. Уходи отсюда. Я не хочу тебя больше видеть.


     Хильда поставила на стол миску с репной  кашей.  Конан  посмотрел  на
кашу с откровенным отвращением.
     - Неужели ты не нашла ничего получше, женщина? Ты  бы  мне  еще  сена
насыпала. Я все-таки не конь, - недовольно пробурчал он.
     Хильда испуганно моргнула.
     - В доме больше ничего не было, господин. Я сварила то, что нашла.
     - И я тебе не господин! - разозлился варвар.
     - Простите... -  Хильда  чуть  не  плакала,  в  то  время  как  Конан
раздраженно ковырял кашу пальцем, не решаясь приступить к трапезе.
     Конан  поднял  голову  и  окончательно  уничтожил  ее   пронзительным
взглядом.
     -  Вот  когда  станешь  хозяйкой  в  этом  доме,   тогда   и   будешь
скупердяйничать. А сейчас могла бы и расщедриться, за чужой-то счет.
     - Как я могу стать хозяйкой? - пролепетала Хильда, смешавшись.
     Конан выразительно повел своими пудовыми плечами.
     - Очень просто. Как ваша сестра  пролезает  в  сердце  мужчины?  Тебе
виднее, девочка. Тут глазами поморгала, там рожицу  плаксивую  скривила  -
вот уже дурак-мужчина и растаял и начал делать разнообразные глупости...
     Она заплакала. Конан плюнул с досады.
     - Думаешь, этим ты меня разжалобишь?
     - Я не понимаю, о чем вы говорите, - тихо сказала Хильда.
     - Арванд старый дурак, совсем голову из-за тебя потерял. Вот о чем  я
говорю. Как тебе это удалось - понятия не имею. До Амалазунты тебе далеко,
я сам смотрел. А я даже из-за такой женщины,  как  Амалазунта,  головы  не
теряю. Так что ты, скорее всего, действительно ведьма...
     Он сердито махнул рукой и принялся есть кашу. Арванд с утра  пропадал
в казарме - разбирался с наследством, надо полагать. А эта хилая  девчонка
уныло слонялась по дому и вздрагивала от каждого шороха. Теперь вот, желая
угодить своему единственному имеющемуся под рукой защитнику,  осчастливила
его репной кашей. Стоит рядом, переживает - боится навлечь немилость.
     Под окном послышался шум. Топот копыт - видно, подъехал отряд конных.
Загалдели мужские голоса. Конан отодвинул кашу, встал, потянулся за мечом.
Хильда, безмолвно раскрыв рот, бросилась к нему и прижалась всем  телом  к
могучему боку варвара. Конан отшвырнул  ее  от  себя,  жестом  показав  на
кровать. Девушка покорно спряталась среди одеял и  разоренных  перин.  Она
настолько была мала, что, скорее всего, ей удастся остаться незаметной.
     Киммериец  приготовился  сражаться.  У  него  не  было  ни  малейшего
сомнения в том, что за ним явилась городская стража, чтобы препроводит