ожность  превратиться  в
частного обывателя поскорее".  Ему  предложили  отправиться  в  министерский
павильон откуда вечером перевезли в крепость.
   Генерал Мрозовский послал в этот день  царю  в  Царское  Село  из  Москвы
следующую  телеграмму:  "Вашему  Императорскому  Величеству   всеподданнейше
доношу; большинство войск с артиллерией передалось революционерам, во власти
которых поэтому находится весь город; градоначальник с помощником выбыли  из
градоначальства; получил от Родзянки предложение признать  временную  власть
Комитета Государственной Думы,  положение  крайне  серьезное,  при  нынешних
условиях не могу влиять на ход событий, опасаюсь утверждения власти  крайних
левых,  образовавших  исполнительный  комитет,  промедление   каждого   часа
увеличивает  опасность;  получаю  от  более  благомыслящей  части  населения
заявления, что призвание нового министерства восстановить порядок и  власть.
Срочно испрашиваю повеления Вашего Величества. Генерал Мрозовский.
   Генерал Иванов, узнав в Вырице, что министры арестованы,  что  в  Царском
27-го был бунт, и что на станции  Александровской  высаживается  Тарутинский
полк, пришедший с фронта, решил идти в Царское, вызвал туда начальствующих и
выехал сам, приказав  к  концу  поезда  прицепить  второй  паровоз.  Прибыли
вечером 1 марта.
   В Царском в этот день после полудня появились броневики  и  автомобили  с
пулеметами,  которые  обыкновенно  доезжали  только  до  вокзала  и  уезжали
обратно. Полковник Дротен доложил, что гвардейская рота  ушла  в  Петербург.
Генерал Осипов отдал приказ о впуске и выпуске из  Царского  Села,  так  как
гарнизон спаивал прибывающие части. После  этих  докладов  прибыли  выборные
представители от города и войска. Генерал Пожарский вновь  заявил,  что  его
солдаты стрелять не будут, а георгиевцы объяснили, в  ответ  на  предложение
присоединиться, что их батальон "нейтрален" и имеет  целью  охрану  личности
Николая II.
   Иванов получил от Алексеева следующую  шифрованную  телеграмму.  "Частные
сведения говорят, что в Петрограде  наступило  полное  спокойствие:  войска,
примкнувшие к  временному  правительству,  в  полном  составе  приводятся  в
порядок. Временное правительство под председательством Родзянки,  заседая  в
Государственной Думе, пригласило командиров воинских  частей  для  получения
приказаний  по  поддержанию  порядка.  Воззвание  к  населению,   выпущенное
временным  правительством,  говорит  о  незыблимости  монархического  начала
России;  о  необходимости  новых   оснований   для   выбора   и   назначения
правительства. Ждут с нетерпением приезда его величества, чтобы  представить
Ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения
верны,  то  изменяются   способы   ваших   действий,   переговоры   приведут
умиротворению, дабы избежать ненужной междоусобицы, столь желательной нашему
врагу, дабы сохранить учреждения, заводы, пустить в  ход  работы.  Воззвание
нового министра путей,  опубликованное  железнодорожникам,  мною  полученное
кружным путем, зовет к усиленной работе  всех,  дабы  наладить  расстроенный
транспорт его.  Доложите  его  величеству  это  убеждение,  что  дело  можно
привести мирно-хорошему концу, который укрепит миссию".
   Получив эту телеграмму (единственную из девяти посланных), Иванов  прочел
ее не сразу, так как его вызвала к себе (около 2-х часов ночи)  императрица,
которая с полудня 28 февраля охранялась уже революционными войсками. К  тому
времени Иванов уже знал (с Вырицы), что царский поезд вышел из Дна на Псков.
   Императрица сообщила, что, не получая  ответа  на  свою  телеграмму,  она
хотела послать аэроплан, но погода не позволила.  На  просьбу  ее  переслать
письмо, Иванов доложил, что у него нет человека. Императрица много  говорила
о деятельности  своей  и  своих  дочерей  на  пользу  больных  и  раненых  и
недоумевала по поводу неудовольствий. В дальнейшем разговоре  она  упоминала
ответственное министерство,  а  Иванов  указывал,  что  думское  большинство
удовлетворялось Треповым, и вопрос был только о министре внутренних  дел.  В
эту минуту,  по  рассказу  Иванова,  кто-то  кашлянул  в  соседней  комнате,
императрица вышла, и  за  дверью  начался  неслышный  и  непонятный  Иванову
английский разговор.
   Когда Иванов уезжал, в Царском было тихо. Пришла телеграмма: "Псков,  час
пять минут ночи. Надеюсь,  благополучно  доехали.  Прошу  до  моего  приезда
никаких решений не принимать. Николай". Иванов ответил, что 2 марта, получил
телеграмму и ждет дальнейших указаний  (ј  7)  и  телеграфировал  о  том  же
Алексееву (ј 6).
   В  эту  ночь  в  Царское   Село   приехал   командированный   Начальником
Генерального  Штаба  (генералом  Занкевичем)  полковник   Доманевский   -для
исполнения должности Начальника Штаба Иванова. Он сделал  доклад  Иванову  о
том, что "в распоряжении законных  военных  властей  не  осталось  ни  одной
части" и "с этой минуты (т. е. с 12  часов  дня,  28  февраля)  прекратилась
борьба с восставшей частью населения".  Офицеры  и  нижние  чины  явились  в
Государственную Думу, полиция частью снята,
   частью  попряталась,  часть  министров  арестована,  министерства   могут
продолжать работу, только "как  бы  признав"  Временное  Правительство.  При
таких условиях вооруженная борьба трудна, и выход представляется не в ней, а
в  соглашении  с  Временным  Правительством,  путем   "узаконения   наиболее
умеренной  его  части".  Среди  восставших  обнаруживались  "два  совершенно
определенных течения" "одни примкнули  к  Думским  выборным''  и,  оставаясь
верными монархическому принципу, желали лишь некоторых  реформ  и  скорейшей
ликвидации беспорядков; "другие поддерживали совет рабочих", "искали крайних
результатов и конца войны". До 1 марта Временное Правительство было хозяином
положения в столице, но с каждым днем положение его  становилось  труднее  и
власть  могла  перейти  к  крайним  левым.  Поэтому,   в   настоящее   время
"вооруженная борьба только осложнит положение".
   Прибежавший начальник станции сообщил, что на  вокзал  двигаются  тяжелый
дивизион и батальон первого гвардейского запасного стрелкового полка (в  эту
ночь А. И. Гучков,  в  качестве  председателя  военной  комиссии,  ездил  на
Варшавский и Балтийский вокзалы, чтобы навести порядок  на  случай  прибытия
карательной экспедиции, причем его автомобиль был обстрелян, и спутник  его,
князь Вяземский, был убит). Иванов, зная, что Хабалов арестован, и в  городе
"хозяйничают" Родзянко и Гучков, считая, что охрана дворца не входит  в  его
задачу. и понимая, что "если пойдет толпа, тысячи "уложишь," решил  уходить.
Таким образом, после каких то затруднений с переводной стрелкой и  сломанным
крюком  в  хвостовых  вагонах,  оказавшихся   передовыми,   весь   поезд   с
георгиевским батальоном был уведен в ночь с 1 на 2 марта обратно, на Вырицу.
   Через 15 минут после ухода их на вокзале в Царском уже появились народные
войска  с  пулеметами;  говорили  "если  они  перейдут  на   нашу   сторону,
побратаемся".
   Когда императорский поезд пришел в Дно,  Алексеев  сам  передал  Родзянке
телеграмму о согласии царя принять его. Последовал ответ, что Родзянко  едет
на станцию Дно. Воейкову по телеграфу сообщили, что поезд готов, но из  Думы
сообщили по телефону, что  Родзянко  еще  не  выезжал  (в  тот  день  Гучков
настаивал  в  Исполнительном  Комитете,   чтобы   миссию-склонить   царя   к
отречению-взял на себя Родзянко, но эта миссия была возложена на него  и  на
В. В. Шульгина). Царь решил не  ждать  в  Дне,  и  Воейков  послал  Родзянке
телеграмму, что его будут ждать в Пскове.
   Дубенский записывал:
   "Уже 1 марта едет к Государю Родзянко в Псков для  переговоров.  Кажется,
он выехал экстренным поездом из Петрограда в 3  часа  дня;  сегодня  Царское
окружено, но вчера императрица телеграфировала по английски, что  в  Царском
все спокойно. Старый Псков опять занесет на страницы своей  истории  великие
дни, когда пребывал здесь последний самодержец России, Николай II, и лишился
своей власти, как самодержец".
   С прибытием царского поезда в Псков, в девятом часу вечера, начались,  по
словам Дубенского, "все более грустные и великие события".
   По прибытии, в вагон государя вошли генерал Рузский и начальник его штаба
генерал Данилов.  По  мнению  Рузского,  надо  было  идти  на  все  уступки,
сдаваться на милость победителя и давать полную конституцию, иначе,  анархия
будет расти, и Россия погибнет.
   Воейков получил телеграмму от Бубликова о том, что Родзянко  не  приедет.
Царь решил послать телеграмму к Родзянке, смысл ее был такой: "Ради спасения
родины и счастья народа, предлагаю вам составить новое министерство во главе
с вами, но министр иностранных дел,  военный  и  морской  будут  назначаться
мной". Царь сказал Воейкову: "Пошлите ее по юзу и покажите Рузскому".
   Рузский, по словам Воейкова, вырвал телеграмму у него из  рук  и  сказал,
что здесь он сам посылает телеграммы.  На  доклад  Воейкова  об  этом,  царь
сказал: "Ну, пускай он сам  пошлет".-Весь  вечер  шел  вызов  Петербурга,  и
Рузский, иногда возвращаясь к Царю, говорил по прямому  проводу  (юз  был  в
городе) всю ночь, до 6 часов утра. Таким образом, все дальнейшие  переговоры
происходили через Рузского, которому  было  поручено  говорить  об  условиях
конституции.
   Между тем, придворные беспокоились о своих домашних. Дубенский отрядил  в
Петербург своего человека,  которого  переодели  в  штатское  ("хулиганом"),
Фредерикс, Дрентельн и Воейков дали ему письма, и он вернулся с ответами.
   В четверг, 2 марта, утром ответы Родзянко Рузскому оказались,  по  словам
Дубенского, "неутешительными". На вопрос Воейкова о результате телеграммы  к
Родзянко, Рузский ответил: "Того,  что  ему  послано,  теперь  недостаточно,
придется итти дальше". "Родзянко, пишет Дубенский, сказал, что он  не  может
быть уверенным ни за один час; ехать для переговоров  не  может,  о  чем  он
телеграфирует, намекая на изменившиеся  обстоятельства.  Обстоятельство  это
только что предполо- жено, а, может быть,  и  осуществлено-избрать  регентом
Михаила Александровича, т. е. совершенно упразднить императора  Николая  II.
Рузский находит, что войска посылать в  Петроград  нельзя,  так  как  только
ухудшат положение, ибо перейдут к мятежникам. Трудно представить  весь  ужас
слухов...  и  Петрограде  анархия,  господство  черни,  жидов,   оскорбление
офицеров,  аресты  министров  и  других   видных   деятелей   правительства.
Разграблены ружейные магазины"...
   В это время генерал Иванов, сидевший в Вырице,  собрался  переговорить  с
командирами запасных батальонов и повидать Тарутинский полк  (все  остальные
были задержаны в пути), чтобы узнать части, с которыми придется иметь  дело.
Сведения об этих частях также были неблагоприятны.
   Собираясь  проехать  несколько  станций  на  автомобиле,  Иванов  получил
записку от Гучкова, который около 1 часа дня выехал с Шульгиным  в  Псков  и
телеграфировал Рузскому, что "едет по важному  делу",  и  Иванову,  которого
хотел  отговорить  в  пути,  зная  только,  что  какие-то  эшелоны  идут  на
Петербург. Гучков писал:
   "Еду в Псков, примите все меры повидать  меня  либо  в  Пскове,  либо  на
обратном пути из Пскова н Петроград. Распоряжение дано о пропуске  Вас  этом
направлении".
   Иванов телеграфировал Гучкову в Псков: "Рад  буду  повидать  вас,  но  на
станции Вырица. Если то для вас возможно, телеграфируйте о времени проезда".
   Гучков ответил: "На обратном  пути  из  Пскова  постараюсь  быть  Вырице,
желательнее встретить вас Гатчине Варшавской".
   Тогда  Иванов  решил  проехать  по  соединительной  ветке  через  станцию
Владимирскую (между  Гатчиной  и  Царским)  на  Варшавскую  дорогу,  надеясь
посмотреть на  станции  Александровской  Тарутинский  полк  и  повидаться  с
Гучковым, после  его  возвращения  из  Пскова.  На  станции  Сусанине  поезд
Иванова, со  всем  батальоном,  поставили  в  тупик.  Первая  телеграмма  от
Бубликова гласила: "Мне стало известно, что вы арестовываете и  терроризуете
служащих железных дорог, находящихся в моем ведении. По поручению Временного
Комитета Государственной Думы предупреждаю вас, что вы  навлекаете  на  себя
этим тяжелую ответственность. Советую вам не двигаться из  Вырицы,  ибо,  по
имеющимся у меня сведениям, народными  войсками  ваш  полк  будет  обстрелян
артиллерийским огнем". Вторая: "Ваше настойчивое желание ехать дальше ставит
непреодолимое препятствие для выполнения желания Его  Величества  немедленно
следовать  Царское  Село.  Убедительнейше  прошу  остаться  в  Сусанине  или
вернуться Вырицу".
   Иванов вернулся на Вырицу и послал Алексееву шифрованную телеграмму  ј  9
(копия Тихменеву);
   "До сих пор не имею никаких сведений о движении частей,  назначенных  мое
распоряжение. Имею негласные сведения о приостановке движения моего  поезда.
Прошу   принятия   экстренных   мер   для   восстановления   порядка   среди
железнодорожной  администрации,  которая   несомненно   получает   директивы
временного правительства".
   Для посылки телеграммы, Иванов дал один из своих паровозов  подполковнику
генерального штаба Тилли; он должен был передать ее по  прямому  проводу  из
Царского Села в Ставку. Тилли доложил по телефону, что он задержан в Царском
Селе. Вместе с  тем,  Иванов  получил  от  Тихменева  следующую  телеграмму:
"Докладываю  для  сведения  депешу  Наштасева  командирам   5,   Наштаверху,
Начвосеву:
   "В виду невозможности  продвигать  эшелоны  далее  Луги,  нежелательности
скопления их на линии, особенно Пскове,  и  разрешения  государя  императора
вступить Главкосеву сношения Председателем Государственной Думы, последовало
высочайшее    соизволение    вернуть    войска,    направляющиеся    станцию
Александровскую, обратно Двинский район, где  расположить  их  распоряжением
командарма 5. ј 1216-B, 1 час, 2 марта, Данилов".
   Тем временем, придворные  в  Пскове  суетились,  "толкаясь  из  вагона  в
вагон". События развивались для них "все страшнее и неожиданнее".
   Рузский после завтрака второй раз  пришел  к  царю  и  доложил  ему  семь
телеграмм: от великого князя Николая Николаевича, который  коленопреклоненно
молил царя отречься от престола и передать  его  наследнику  при  регентстве
великого князя Михаила Александровича, от  Алексеева,  Сахарова,  Брусилова,
Эверта, Непенина-и заявление Рузского- о том же; в телеграмме Алексеева  (из
Могилева)  была  изложена  форма  отречения,  которую  он  считал  для  царя
желательной.
   После разговора  с  Рузским,  царь  решил  послать  ответ  телеграммой  с
согласием отречься от престола;  по  словам  Дубенского,  это  решение  было
принято, "дабы  не  делать  отказа  от  престола  под  давлением  Гучкова  и
Шульгина",  приезда  которых  ждали,  и  которых  царь  собирался   принять.
Следующий эпизод, записанный  в  дневнике  Дубенского,  Воейков  опровергает
категорически:
   "Когда Воейков узнал это от Фредерикса,  пославшего  эту  телеграмму,  он
попросил у государя  разрешения  вернуть  телеграмму.  Государь  согласился.
Воейков быстро вошел в вагон свиты и  заявил  Нарышкину,  чтобы  он  побежал
скорее на телеграф и приостановил телеграмму. Нарышкин пошел на телеграф, но
телеграмма  ушла;  и  начальник  телеграфа  сказал,  что  он  попытается  ее
остановить. Когда Нарышкин вернулся и сообщил  это,  то  все  стоящие  здесь
почти в один голос сказали: "Все кончено".  Затем  выражали  сожаление,  что
государь поспешил, все были расстроены, поскольку могут быть расстроены  эти
пустые, эгоистичные в большинстве люди".
   Царь долго гулял между поездами, спокойный на вид.  Через  полчаса  после
отречения, Дубенский стоял у окна  и  плакал.  Мимо  вагона  прошел  царь  с
Лейхтенбергским, весело посмотрел на Дубенского, кивнул и отдал честь. "Тут,
говорит Дубенский, возможна выдержка, или  холодное  равнодушие  ко  всему".
После отречения "у него одеревенело лицо, он всем кланялся, он протянул  мне
руку, и я эту руку поцеловал. Я все-таки удивился,-Господи,  откуда  у  него
берутся такие силы, он ведь мог  к  нам  не  выходить".  Однако,  "когда  он
говорил с Фредериксом об Алексее Николаевиче,  один  на  один,  я  знаю,  он
все-таки заплакал. Когда с С. П. Федоровым говорил, ведь  он  наивно  думал,
что может отказаться от престола и остаться  простым  обывателем  в  России:
"Неужели вы думаете, что я буду интриговать. Я буду жить около Алексея и его
воспитывать".
   После отречения царь сказал только: "Мне стыдно будет увидеть иностранных
агентов в Ставке, и им неловко будет видеть меня". "Слабый,  безвольный,  но
хороший и чистым человек, замечает Дубенский, он погиб из-за императрицы, ее
безумного увлечения Григорием,-Россия не могла простить этого".
   Придворные долго разговаривали, и Воейков, по настоянию Дубенского, пошел
убеждать царя,  что  он  не  имеет  права  отказываться  от  престола  таким
"кустарным  образом",  только  по   желанию   временного   правительства   и
командующих фронтами. Он, замечает Дубенский, отрекся от престола, "как сдал
эскадрон".
   В 9 часов вечера  в  Псков  приехали  Гучков  и  Шульгин,  уполномоченные
Временным Комитетом Государственной Думы, в  котором  еще  колебались  между
добровольным сохранением монархии  с  Другим  лицом,  на  новых  началах,  и
свержением  царя  и  избранием  новых  политических   форм.   Предполагалось
рекомендовать царю назначить только председателя Совета Министров и отречься
в пользу сына, с регентством Михаила Александровича.
   В эту ночь, по  возвращении  с  объезда  вокзалов,  Гучков  участвовал  в
совещаниях  Временного  Комитета  Государственной  Думы  и   Исполнительного
Комитета Совета Солдатских и Рабочих Депутатов.
   По приезде в Псков, Гучков хотел видеть Рузского,  чтобы  ознакомиться  с
настроениями; но встречавший на вокзале полковник сразу пригласил их в вагон
царя, где Гучков и Шульгин встретили Фре-дерикса и Нарышкина; потом пришел и
Рузский.
   Вошедший через несколько минут царь сел  за  маленький  столик  и  сделал
жест, приглашающий сесть рядом. Остальные сели вдоль стен. Царь не обнаружил
никаких признаков своего  давнего  неблаговоления  к  Гучкову,  но  также  и
никакой теплоты. Он говорил спокойным, корректным и деловым тоном.  Нарышкин
вынул записную книжку и стал записывать.
   Гучков  сказал,   что   он   приехал   от   имени   Временного   Комитета
Государственной Думы, чтобы  дать  нужные  советы,  как  вывести  страну  из
тяжелого положения; Петербург уже всецело в руках движения,  попытки  фронта
не приведут ни к чему, и всякая воинская часть перейдет на сторону движения,
как только подышет Петербургским воздухом.
   Рузский поддержал, сказав, что совершенно согласен  с  А.  И.  и  никаких
запасных частей послать в Петроград не мог бы.
   "Поэтому, продолжал Гучков, всякая борьба для вас бесполезна.  Совет  наш
заключается в том, что вы должны отречься от престола".
   Рассказав, как представители царскосельских воинских частей пришли в Думу
и всецело присоединились к новой власти, Гучков  продолжал:  "Я  знаю,  ваше
величество, что я вам предлагаю решение громадной  важности,  и  я  не  жду,
чтобы вы приняли его тотчас. Если вы хотите несколько обдумать этот  шаг,  я
готов уйти из вагона и подождать, пока вы примете  решение,  но,  во  всяком
случае, все это должно совершиться сегодня вечером.
   Царь, выслушав все очень спокойно, ответил: "Я этот вопрос уже обдумал  и
решил отречься".
   Гучков сказал, что царю, конечно, придется расстаться с сыном, потому что
"никто не решится доверить судьбу и воспитание будущего  государя  тем,  кто
довел страну до настоящего положения''.
   На это царь сказал, что он не может расстаться с сыном и передает престол
своему брату Михаилу Александровичу.
   Гучков, предупредив, что он остается в Пскове  час  или  полтора,  просил
сейчас же составить акт о