актеризует его, как своего бывшего  ученика-старательного
и добросовестного, но к творчеству неспособного и склонного к угодничеству.
   Нельзя  обойти  молчанием   двух   лиц,   которые   приняли   участие   в
развертывающихся событиях и готовились стать у власти.  Один  из  них-бывший
министр вн. дел, любимец царя,  Н.  Маклаков,  которого  царский  курьер  не
застал  на  Рождестве  в  Петербурге;  невидимому,  он  имел  шансы  сменить
Протопопова; будучи  человеком  правых  убеждений,  Маклаков  сознавал  "вне
суматохи и бесконечного верчения административного колеса", что дело правых,
которых "били, не давали встать, и опять били", безвозвратно проиграно.
   Другим претендентом на власть, который  должен  был  накануне  переворота
стать заместителем генерала Батюшина, был С.  Белецкий,  выдающийся  в  свое
время директор департамента полиции, едва не ставший обер-прокурором синода;
это был человек практики, услужливый  и  искательный,  который  умел  "всюду
втереться".
   Последнему  министру  внутренних  дел  Протопопову  суждено  было  занять
исключительное место в правительственной среде. Роль его  настолько  велика,
что на его характеристике следует остановиться подробней.
   А. Д. Протопопов, помещик и промышленник  из  симбирских  дворян  и  член
Государственной Думы от партии 17 октября, был выбран товарищем председателя
четвертой Государственной Думы. О нем заговорили тогда, когда,  весной  1916
года, он отправился заграницу, в качестве члена парламентской  делегации,  и
на обратном  пути,  в  Стокгольме,  имел  беседу  с  советником  германского
посольства Варбур-гом. Подробности этой беседы, имевшей целью нащупать почву
для заключения мира, передавались различно, не только лицами, осведомленными
о ней, но и самим Протопоповым.
   В то время у Протопопова были  уже  широкие  планы.  Он  лелеял  мысль  о
большой газете, которая  объединила  бы  промышленные  круги,  и  в  которой
сотрудничали бы  "лучшие  писатели-Милюков,  Горький  и  Меньшиков".  Газета
воплотилась впоследствии в "Русскую Волю". Тогда же в  голову  его  вступила
"дурная и несчастная мысль насчет министерства", ибо "честолюбие его  бегало
и прыгало"; первоначально он думал лишь о министерстве торговли.
   Действуя одновременно в разных направлениях  и  не  порывая  отношений  с
думской средой, Протопопов сумел проникнуть  к  царю  и  заинтересовать  его
своей стокгольмской беседой, а  также-приблизиться  к  Бадмаеву,  с  которым
свела его болезнь, и к его кружку, где он узнал Распутина и Вырубову.
   16 сентября  1916  года  Протопопов,  неожиданно  для  всех  и  несколько
неожиданно для самого себя, был, при помощи Распутина, назначен  управляющим
министерством внутренних дел. Ему  сразу  же  довелось  проникнуть  в  самый
"мистический круг" царской семьи, оставив за собой как Думу и  прогрессивный
блок, из которых он вышел, так  и  чуждые  ему  бюрократические  круги,  для
которых он был неприятен, и придворную среду, которая видела в нем  выскочку
и, со свойственной ей порою вульгарностью языка, окрестила его "балоболкой".
   Почувствовав "откровенную преданность" и искреннее  обожание  к  "Хозяину
Земли Русской" и его семье, и получив кличку "Калинина" (данную Распутиным),
Протопопов, с  присущими  ему  легкомыслием  и  ,,манией  величия",  задался
планами спасения  России,  которая  все  чаще  представлялась  ему  "царской
вотчиной".  Он  замышлял  передать  продовольственное  дело  в  министерство
внутренних дел, произвести реформу земства и полиции и  разрешить  еврейский
вопрос.
   На  деле  оказалось  прежде  всего  полное  незнакомство  с   ведомством,
сказавшееся,  например,  при   посещении   Москвы,   описанном   Челноковым.
Протопопов стал управлять министерством, постоянно  болея  "дипломатическими
болезнями", при помощи многочисленных и часто  меняющихся  товарищей;  среди
них были неоффициальные, как Курлов, возбуждавший особую  к  себе  и  своему
прошлому ненависть  в  общественных  кругах.  Протопопову,  по  его  словам,
"некогда было думать о деле"; он втягивался все более в то, что называлось в
его времена "политикой"; будучи "редким гостем в Совете Министров",  он  был
частым гостем Царского Села.
   С  первого  шага,  Протопопов  возбудил  к  себе  нелюбовь  и   презрение
общественных  и  правительственных  кругов.  Отношение  Думы  сказалось   на
совещании с членами прогрессивного блока, устроенном 19 октября  у  Родзянки
(см. прил. V в конце книги); но  Протопопов,  желавший,  "чтобы  люди  имели
счастие", и полагавший, что "нельзя гений целого народа  поставить  в  рамки
чиновничьей указки", оказался,  несмотря  на  жандармский  мундир  Плеве,  в
котором он однажды щегольнул перед думской  комиссией,  неприемлемым  и  для
бюрократии, увидавшей в нем мечтателя и общественного деятеля,  недаром  сам
Распутин сказал однажды, что Протопопов-"из того же мешка",  и  что  у  него
,,честь тянется, как подвязка".
   К этому присоединилось влияние  личного  характера  Протопопова,  который
"стал в контры с собственной  думою"  и  заставил  многих  сделать  из  него
"притчу во языцех" и отнестись к нему юмористически.  Характерно,  например,
его (ставшее известным лишь  впоследствии)  знакомство  с  гадателем  Шарлем
Перэном, едва ли не  германским  шпионом,  о  чем  и  предупреждал  директор
департамента полиции; Протопопов не хотел об этом знать, веруя в свой "рок";
он  неудержимо  интересовался  тем,  что  говорил  ему   Перэн:   что   "его
планета-Юпитер, которая проходит  под  Сатурном,  и  разные  гороскопические
вещи''.
   Полная неудача в замышленных реформах и травля со  всех  сторон  озлобили
Протопопова. В то время как Милюков, накануне убийства Распутина, назвал его
в  Думе   "загадочной   картинкой",   Протопопов   вступил   уже   на   путь
"революционно-правой", по собственному выражению, политики,  выразившейся  и
борьбе  с   Государственной   Думой,   запрещении   съездов,   преследовании
общественных  организаций  и  печати,  давлении  на   выборы   и,   наконец,
многочисленных арестах,  завершившихся  январьским  арестом  рабочей  группы
Военно-Промышленного Комитета. Этим, а  также  и  тем,  что  на  Протопопова
временами "накатывало", что сближало его с духом Царского Села,  объясняется
его пребывание на посту  до  конца;  после  убийства  Распутина  17  декабря
положение Протопопова не только не пошатнулось, но упрочилось: 20 декабря он
был из управляющих сделан министром внутренних дел, и с тех пор, несмотря на
все окружавшие его враждебные  толки  и  на  многочисленные  попытки  весьма
влиятельных лиц заставить его уйти, продолжал свое дело до последней минуты.
   Личность  и  деятельность  Протопопова  сыграли  решающую  роль  в   деле
ускорения разрушения царской власти. Распутин накануне своей гибели, как бы,
завещал  свое  дело  Протопопову,  и  Протопопов   исполнил   завещание.   В
противоположность обыкновенным бюрократам,  которым  многолетний  чиновничий
опыт помогал сохранять видимость государственного смысла, Протопопов  принес
к самому подножию трона весь  истерический  клубок  своих  личных  чувств  и
мыслей; как мяч, запущенный рассчетливой рукой,  беспорядочно  отскакивающий
от стен, он  внес  развал  в  кучу  порядливо  расставленных,  по  видимости
устойчивых, а на деле шатких кегель государственной игры.
   В этом смысле Протопопов оказался, действительно, "роковым человеком".

   II.
   Настроение общества и события накануне переворота.
   Январьские    и    Февральские    доклады    петербургского     охранного
отделения.-Арест Рабочей Группы Центрального Военно-Промышленного Комитета и
роль Обросимова. - Выделение петербургского военного округа.-Приготовления к
14 Февраля.-Настроения светских кругов и армии -  Последний  всеподданнейший
доклад  Родзянко.-Н.  Маклаков  и  его  проект  манифеста.-Открытие   сессии
законодательных палат.
   Таково  было  состояние  власти,  "охваченной,  по   выражению   Гучкова,
процессами гниения", что сопровождалось "глубоким недоверием и презрением  к
ней всего русского общества, внешними неудачами и материальными невзгодами в
тылу".  За  несколько  месяцев  до  переворота,  в   особом   совещании   по
государственной обороне,  под  председательством  генерала  Беляева,  Гучков
сказал в своей речи: ,,Если бы нашей внутренней жизнью и жизнью нашей  армии
руководил германский генеральный штаб, он не создал бы ничего,  кроме  того,
что создала русская правительственная власть". Родзянко назвал  деятельность
этой власти "планомерным  и  правильным  изгнанием  всего  того,  что  могло
принести пользу в смысле победы над Германией".
   Единственным живым органом, который  учитывал  политическое  положение  и
понимал, насколько опасна  для  расстроенного  правительства  организованная
общественность, которая, в лице  прогрессивного  блока,  военно-промышленных
комитетов и др. общественных организаций,  давно  могла  с  гораздо  большим
успехом действовать в направлении обороны cтраны, был  департамент  полиции.
Доклады  охранного  отделения  в  1916  году  дают   лучшую   характеристику
общественных настроений,  они  исполнены  тревоги,  но  их  громкого  голоса
умирающая власть уже услышать не могла.
   В секретном докладе "отделения по охранению общественной  безопасности  и
порядка в столице" от  5  января,  на  основании  добытого  через  секретную
агентуру осведомительного материала, сообщается, что, по слухам, были  перед
Рождеством  какие-то  законспирированные  совещания  членов   левого   крыла
Государственного   Совета   и   Государственной   Думы,   что   постановлено
ходатайствовать  перед  Высочайшею   Властью   об   удалении   целого   ряда
представителей правительства с занимаемых ими постов; во  главе  означенного
списка стоят Щегловитов и Протопопов.
   "Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Циркулируют
в обществе самые дикие слухи, как о намерениях Правительственной  власти,  в
смысле  принятия  различного  рода  реакционных   мер,   так   равно   и   о
предположениях враждебных этой власти групп  и  слоев  населения,  в  смысле
возможных и вероятных революционных начинаний и эксцессов. Все ждут каких-то
исключительных событий и выступлений, как с той, так  и  с  другой  стороны.
Одинаково серьезно и с тревогой ожидают, как разных  революционных  вспышек,
так равно и несомненного якобы в ближайшем будущем, "дворцового переворота",
провозвестником  коего,  по  общему  убеждению,  явился  акт   в   отношении
"пресловутого старца".
   Далее сообщается, что всюду идут толки об общем (а не  только  партийном)
терроре, в связи с  вероятным  окончательным  роспуском  Думы.  Политический
момент напоминает канун 1905 года; "как и тогда, все началось с  бесконечных
и бесчисленных съездов  и  совещаний  общественных  организаций,  выносивших
резолюции резкие по существу,  но,  несомненно,  в  весьма  малой  и  слабой
степени выражавшие  истинные  размеры  недовольства  широких  народных  масс
населения страны".
   "Весьма  вероятно,  что  начнутся  студенческие  беспорядки,  к   которым
примкнут  и  рабочие,  что  все  это  увенчается  попытками   к   совершению
террористических актов,  хотя  бы  в  отношении  нового  Министра  Народного
Просвещения  или  Министра  Внутренних  Дел,  как  главного,  по  указаниям,
виновника всех зол и бедствий, испытываемых страною".
   "Либеральная буржуазия верит, что в связи  с  наступлением  перечисленных
выше ужасных и неизбежных событий,  Правительственная  власть  должна  будет
пойти на уступки и передать всю полноту своих функций в руки кадет,  в  лице
лидируемого ими прогрессивного блока, и тогда  на  Руси  ,,все  образуется".
Левые же упорно утверждают, что наша власть зарвалась, на уступки ни в  коем
случае не пойдет и, не  оценивая  в  должной  мере  создавшейся  обстановки,
логически должна привести страну к неизбежным переживаниям стихийной и  даже
анархической революции,  когда  уже  не  будет  ни  времени,  ни  места,  ни
оснований для осуществления кадетских вожделений и когда, по их  убеждениям,
и  создастся  почва  для  "превращения  России  в   свободное   от   царизма
государство, построенное на новых социальных основах".
   Перед 9 января  начальник  охранного  отделения  Глобачев  докладывает  о
"настроениях революционного подполья" по партиям  и  приходит  к  следующему
выводу: "Ряд ликвидации последнего времени в значительной мере ослабил  силы
подполья и ныне, по сведениям агентуры, к 9 января возможны  лишь  отдельные
разрозненные стачки и попытки устроить митинги,  но  все  это  будет  носить
неорганизованный  характер".  Однако   же,   здесь   констатируется   "общая
распропагандированность пролетариата".
   19 января вновь следует обширный "совершенно секретный" доклад  охранного
отделения. "Отсрочка Думы продолжает  быть  центром  всех  суждений...  Рост
дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий  по  борьбе  с
исчезновением  продуктов  вызвали  еще   перед   Рождеством   резкую   волну
недовольства...  Население  открыто  (на  улицах,  в  трамваях,  в  театрах,
магазинах) критикует в недопустимом по резкости тоне  все  Правительственные
мероприятия".
   Отмечаются: "успех крайне левых журналов и  газет"  ("Летопись",  "Дело",
"День", "Русская Воля" и появление  "Луча"),  оппозиционные  речи  "в  самых
умеренных по своим политическим симпатиям кругах"; доверчивость широких масс
к Думе, которая еще  недавно  считалась  ,,черносотенной"  и  ,,буржуазной",
разговоры о "мужестве Милюкова и Родзянки" после 1ноября.
   "Озлобленное  дороговизной  и  продовольственной   разрухой   большинство
обывателей-в тумане", питается "злостными сплетнями" о "Думской петиции", об
"организации  офицеров,  постановившей  убить  ряд  лиц,   якобы,   мешающих
обновлению России".
   "Неспособные к органической работе и переполнившие  Государственную  Думу
политиканы... способствуют своими речами разрухе тыла... Их  пропаганда,  не
остановленная Правительством в самом начале, упала  на  почву  усталости  от
войны; действительно возможно, что  роспуск  Государственной  Думы  послужит
сигналом  для  вспышки  революционного  брожения  и  приведет  к  тому,  что
Правительству  придется  бороться  не  с  ничтожной  кучкой  оторванных   от
большинства населения членов Думы, а со всей Россией".
   "Резюмируя  эти  колеблющиеся  настроения  в  нескольких  словах,   можно
сказать, что ожидаемый массами в феврале месяце роспуск Государственной Думы
не обязательно вызовет, но легко может вызвать всеобщую забастовку,  которая
объединит в себе всевозможные политические направления и которая,  начавшись
под  флагом  популярной  сейчас  "борьбы  за  Думу",  окончится  требованием
окончания войны, всеобщей амнистии, всех свобод и пр.".
   "В действующей армии, согласно  повторным  и  все  усиливающимся  слухам,
террор широко развит в применении к нелюбимым начальникам, как солдатам, так
и офицерам". "Поэтому, слухи о том, что за убийство  Распутина-этой  "первой
ласточки"  террора-начнутся  другие  "акты",-заслуживают  самого   глубокого
внимания... Нет  в  Петрограде  в  настоящее  время  семьи  так  называемого
"интеллигентного обывателя", где "шепотком" не  говорилось  бы  о  том,  что
"скоро, наверное,  прикончат  того  или  иного  из  представителей  правящей
власти" и что  "теперь  такому-то  безусловно  не  сдобровать".  Характерный
показатель того, что озлобленное  настроение  пострадавшего  от  дороговизны
обывателя требует кровавых гекатомб  из  трупов  министров,  генералов...  В
семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой; открыто и свободно  раздаются
речи  опасного  характера,  затрагивающие  даже  Священную  Особу   Государя
императора".
   Далее   сообщаются   слухи   о   "национальной   партии",    образованной
Пуришкевичем,  о   резко   намечающемся   авантюризме   наших   доморощенных
"Юань-Шикаев",  в  липе  Гучкова,  Коновалова,  князя  Львова,   стремящихся
использовать могущие неожиданно вспыхнуть "события" в своих личных  видах  и
целях  и  беззастенчивым  провокационным  образом   муссирующих   настроение
представителей авторитетных рабочих групп Военно-Промышленных Комитетов.
   "Общий вывод из всего изложенного": "если рабочие массы пришли к сознанию
необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей  революции,
а  круги  интеллигенции-к  вере  в  спасительность  политических  убийств  и
террора", то это указывает на "жажду общества найти  выход  из  создавшегося
политически ненормального положения", которое с каждым днем  становится  все
ненормальнее и напряженнее".
   Следующий "совершенно секретный" доклад генерала Глобачева относится к 26
января.
   "Передовые и руководящие круги либеральной оппозиции,  сообщается  здесь,
уже думают о том, кому и какой именно  из  ответственных  портфелей  удастся
захватить в свои руки". При этом, "в данный момент  находятся  в  наличности
две исключительно серьезные общественные группы",  которые  "самым  коренным
образом расходятся по вопросу о том, как разделить "шкуру медведя".
   "Первую из этих  групп  составляют  руководящие  "дельцы"  парламентского
прогрессивного  блока,  возглавляемые  перешедший  в  оппозицию   и   упорно
стремящимся "к премьерству" председателем Государственной Думы-шталмейстером
Родзянко".   Они   окончательно   изверились   в    возможность    принудить
представителей Правительства уйти со своих постов добровольно и передать всю
полноту своей власти думскому большинству, долженствующему насадить в России
начала "истинного парламентаризма по западно-европейскому образцу". Поэтому,
их задача состоит в  том,  чтобы  "заручиться  хотя  бы  дутыми  директивами
"народа", для чего  войти  в  сношение  с  "сохранившей  свою  революционную
физиономию, но в то же самое время явно отколовшейся от  руководящих  кругов
социалистического старого  "Интернационала"  рабочей  группой".  "Дав  время
рабочей массе  самостоятельно  обсудить  задуманное,  представители  рабочей
группы лично и через созданную ею особую "пропагандистскую коллегию"  должны
организовать ряд массовых собраний по фабрикам и заводам столицы и, выступая
на таковых, предложить рабочим прекратить работу в день  открытия  заседаний
Государственной Думы-14 февраля сего года-и,  под  видом  мирно  настроенной
манифестации, проникнуть ко входу в Таврический  Дворец.  Здесь,  вызвав  на
улицу председателя Государственной Думы и депутатов, рабочие  в  лице  своих
представителей, должны громко и открыто огласить принятые на предварительных
массовых собраниях  резолюции  с  выражениями  их  категорической  решимости
поддержать  Государственную  Думу  в   ее   борьбе   с   ныне   существующим
Правительством".  При  этом,  опасения  рабочей  группы  противодействия  со
стороны "инакомыслящих подпольных социалистических течений"  отпали,  потому
что   "социал-демократические    группы    большевиков,    объединенцев    и
интернационалистов-ликвидаторов  не  склонны   ни   противодействовать,   ни
способствовать их затее", а "занять выжидательную позицию".
   Во главе второй группы, "действующей пока законспирированно и стремящейся
во что бы то ни стало  "выхватить  будущую  добычу"  из  рук  представителей
думской оппозиции стоят не менее жаждущие власти А. И. Гучков, князь  Львов,
С. Н. Третьяков, Коновалов, М. М. Федоров и некоторые  другие".  Эта  группа
рассчитывает на то, что думцы не учитывают "еще  не  подорванного  в  массах
лойяльного  населения  обаяния   Правительства"   и-с   другой   стороны   -
"инертности" народных масс.  Вся  надежда  этой  группы-неизбежный  в  самом
ближайшем будущем дворцовый переворот, поддержанный всего  на  всего  одной,
двумя сочувствующими воинскими  частями".  "Независимо  от  вышеизложенного,
вторая группа, скрывая до поры  до  времени  свои  истинные  замыслы,  самым
усердным образом идет навстречу первой", причем