у  -  кардиологу  из
Бостона. Он лучший специалист по таким заболеваниям, как у вас.
   Рукой, еще не тронутой артритом, Эдда поправила одеяло. Несмотря на годы,
она сохраняла ясность ума и пользовалась очками только для чтения.
   - Никаких специалистов, - твердо заявила она. - Напрасная трата времени и
денег, и мы оба знаем это.
   - Вы не правы. Каждый  день  появляется  что-нибудь  новое.  Этот  доктор
разработал особый  режим,  который  дает  эффект  даже  в  более  запущенных
случаях, чем ваш.
   - Ален, вы слишком увлекаетесь медицинскими журналами. Благодарю  вас  за
заботу, но даже такая сильная воля, как ваша, не предотвратит неизбежного.
   - Оставьте свой фатализм! Всю жизнь вы были бойцом, так не  сдавайтесь  и
сейчас.
   - Ах, мой дорогой Ален! -  В  словах  пожилой  женщины  прозвучал  легкий
упрек... -  Мне  нужно  беречь  энергию  для  другого.  Для  моих  учеников,
естественно. К тому же приезжает Адриан с женой и ребенком. На этот  раз  он
обещал побыть со мной подольше.
   Адриан Карпентер был ее  единственным  сыном  и  счастьем  ее  жизни.  Он
занимался пластической хирургией в Пальм-Спрингсе.
   - Ну и как он? - спросил Ален, вставая.
   - О, все прекрасно. Они с Джойс только что построили новый дом.  Надеюсь,
привезут фотографии.
   - Обязательно. - Ален совершенно  не  был  в  этом  уверен.  -  Может,  я
приглашу  его  на  чашечку  кофе,  чтобы  расспросить  о  новейшей   технике
подтягивания отвисших подбородков.
   Эдда фыркнула.
   - Стареет мое сердце, Ален, но не мозг. Адриан вам нравится так  же,  как
мне моя капризная и жеманная невестка. Если вы  потратите  хоть  секунду  на
него, то только чтобы уговорить его послать меня на  консультацию  к  вашему
бостонскому эскулапу.
   - Ну-ну, Эдда. Я никогда ничего плохого не говорил о вашем сыне.
   Тем, что он даже не попытался отвергнуть ее предположение,  он  заработал
благодарный взгляд.
   - Конечно, вы считаете его неблагодарным эгоистом,  позорящим  память  об
отце. И вы правы. Он именно такой,  но  я  все  равно  люблю  его.  Это  вас
удивляет?
   - Ну как вам сказать...
   - Не расстраивайтесь из-за меня,  Ален.  Знаю,  я  доставила  вам  больше
хлопот, нежели любому врачу. Но я  всегда  жила  своей  жизнью  и  по  своим
понятиям. Мне уже поздно меняться.
   - Черт побери, Эдда. Я и не думаю изменять вас, а лишь пытаюсь  сохранить
вашу жизнь!
   - Жить и дышать - не одно и то же.
   - Эдда...
   - Нет уж, выслушайте меня. Жить - это  больше,  чем  занимать  место  под
солнцем. Жить - это любить и быть любимым, наблюдать, как сменяются  времена
года и как растут  твои  дети.  Жизнь  -  это  дружба  и  родство  со  всеми
созданиями и потребность, чтобы тебя помнили не только за хорошенькое личико
или крупный счет в банке. Поездка в Бостон, быть может, еще одна операция  и
долгое выздоровление отнимут бесценное время, нужное мне для других целей.
   Мысль о ее смерти вызвала у него прилив негодования. Но он скрыл его.
   - Чушь собачья, и вы прекрасно это знаете.
   - Попридержите язык, молодой человек. - Ее тон  тут  же  смягчился.  -  И
перестаньте беспокоиться обо мне. Я знаю, что делаю.
   "Пресс" - в беде. Газета, в которую десять  месяцев  назад  Надя  вложила
свое сердце, душу и все сбережения, стояла перед опасностью банкротства.
   Конечно, можно было попытаться спасти  положение.  Для  этого  надо  было
каким-то образом удвоить тираж, заработать несколько тысяч  на  рекламе  или
ограбить банк. И как только Надю угораздило взяться за  газету,  приносившую
убытки последние пять лет подряд, и попытаться сделать ее прибыльной?
   - Ты все еще хочешь заставить отца гордиться тобой,  -  пробормотала  она
вслух.
   Джек Стенли  Робертсон  родился  с  типографской  краской  в  венах,  как
говорили о нем в газетном мире, и столь проворными пальцами, что делал набор
почти так же быстро, как машина.
   В девятнадцать он унаследовал от своего отца газету  "Ньюсвик"  в  родном
Сузанвиле. Когда ему исполнилось тридцать, все журналисты уже были наслышаны
о маленькой калифорнийской газетке и ее  редакторе-новаторе.  Первую  премию
Пулитцера он получил в тот день, когда  ей,  восьмилетней,  удалили  гланды.
Второго Пулитцера он  удостоился,  когда  она  училась  в  средней  школе  и
редактировала школьную газету.
   В журналистском мире Робертсона считали принципиальным и бескомпромиссным
человеком. Правда была его богом, а добывать ее  -  страстью.  В  "Ньюсвике"
печаталось только то, что было проверено и перепроверено, и можно было смело
верить каждому слову.
   Отец отправил ее в колледж учиться писать ясно и свежо.  После  окончания
учебы он намеревался передать ей все  свои  знания  об  информации,  но  она
встретила Фреда Адама и моментально влюбилась в него без памяти.
   Робертсон был в ярости.
   - Парень работает на телевидении, - кричал он по телефону.  -  Пользуется
косметикой  и  зачитывает  чужие  слова.  За  неимением  фактов  он   многое
выдумывает.
   Надя любила их обоих и хотела, чтобы они любили ее. Она собиралась  выйти
замуж за Фреда, поехать с ним в Мехико и писать оттуда статьи  в  "Ньюсвик".
Но вместо этого забеременела и на время перестала писать вообще.
   "Ньюсвик" приказала долго  жить  -  даже  здание  редакции  сожгли  дотла
лесорубы, когда Робертсон разоблачил коррупцию в их профсоюзе. Вскоре умер и
отец. Даже на смертном одре он не сказал дочери, что гордится ею.
   Обнаружив, что барабанит пальцами по столу, Надя скривилась. Она не  была
нервной от природы. Да и давно уже не та импульсивная юная леди, какой  была
когда-то. Жизненный опыт и рождение дочери как-то быстро сделали ее  зрелой.
Ее  жизнь  давно  подчинялась  продуманным  целям  и  тщательно   взвешенным
стремлениям - никаких крайностей или экзотики, ничего необычного.
   Пулитцер не помешал бы, но ей хватило бы и процветающей газеты, известной
своей верной службой обществу и прогрессивной позицией  по  жизненно  важным
вопросам.
   Неплохо бы иметь и пакет доходных акций, но ей  хватило  бы  и  скромного
счета в банке, который позволил бы ей дать образование  дочери  и  проводить
ежегодный отпуск где-нибудь на солнышке.
   И все было бы хорошо, если бы одиночество  время  от  времени  не  давало
знать о себе. Иногда она задавалась вопросом, суждено  ли  ей  полюбить  еще
раз.
   Она вспомнила о заросшем, укрощенном сном и похожем на мишку  мужчине,  в
чьих глазах проглядывала долгая усталость и потребность в любви.
   - Ну почему все всегда упирается в деньги? - пробормотала она, вспомнив о
реальности...
   - Этот вопрос занимает меня с тех пор, как я открыл свою практику.
   Услышав хриплый мужской голос, она резко крутнулась в кресле.
   Ну конечно, в двери  стоял  Смит  с  шикарной  жемчужно-серой  ковбойской
шляпой в одной руке и горшком розовых  африканских  фиалок  -  в  другой,  в
куртке из овчины и новеньких, еще не стиранных джинсах. Ей даже  показалось,
что у него начищены сапоги.
   Они не виделись целую неделю после  их  "свидания"  в  гостиной.  Ее  шов
прекрасно зарубцевался. Несколько дней  ее  тревожили  лишь  легкие  тянущие
боли.
   Себе она призналась, что сознательно избегает доктора. Не  столько  из-за
того, что он поцеловал ее, сколько из-за своей реакции на его поцелуй.
   - Дверь, между прочим, была закрыта... - с вызовом спросила она.
   - Я стучал.
   В глазах Нади не было и намека на радушие. Ему  казалось,  она  могла  бы
быть и приветливей.
   - Что-то я  не  слышала  никакого  стука,  -  язвительно  ответила  Надя,
отвернувшись. Желанным посетителем он явно не был.
   - Иногда врачу приходится прибегать к  крайним  мерам,  когда  пациент  в
беде.
   - Я больше не являюсь вашим пациентом и вовсе не в беде.  К  тому  же  мы
заключили сделку: я оставляю в покое вас, а вы оставляете в покое меня.
   - Мало ли какие бывают сделки. - Ален бросил шляпу на стол. - Как вы себя
чувствуете? Какие-нибудь осложнения?
   - Не из тех, что могут вызвать ваш интерес.
   - Рад слышать это. - Чувствуя себя идиотом с нежным цветком  в  руке,  он
грохнул его на стол перед ней. - Вот, искупительная жертва.
   Надя неприязненно взглянула на розовые лепестки.
   - Ненавижу африканские фиалки - они вечно погибают. Зачем вы пришли?
   - Пытаюсь найти способ уйти от извинений. В Надиных  глазах  промелькнула
улыбка, но она тут же погасила ее. Что-то подсказало Алену, что он на верном
пути.
   - Для начала неплохо. - Надя откинулась на спинку кресла и скрестила руки
на груди. Легкий шорох одежды вернул  его  к  мыслям,  которые  он  старался
задушить на протяжении недели.
   Ален услышал легкий запах ее духов, напомнивший о мягкой  белой  фланели.
Сейчас он готов был даже покаяться.
   - Я вел себя как ничтожество и очень сожалею об этом.
   - И это, по-вашему, извинение?
   Надя уже смотрела на него с большим теплом, а ее рот  слегка  округлился.
Ален воспринял это как знак зарождения дружбы, которую хотел предложить ей.
   - Полагаю, я смогу опубликовать объявление в вашей газетенке и...
   - Газетенка? - Ее глаза сверкнули. - Да  будет  вам  известно,  что  "Фри
пресс" пользуется заслуженным уважением и славится незапятнанной репутацией!
- Она нахмурила брови. - Во всяком случае, в последние десять месяцев.
   - Значит, она очень изменилась?
   - А вы разве не заметили?
   Сказать ей, что он ненавидит газеты и  почти  никогда  их  не  читает,  -
значит, потерять то немногое, чего он добился. Сказать же ей, почему  он  их
ненавидит, и вовсе невозможно.
   - У меня нет времени читать что-либо, кроме медицинских журналов.
   - Первый способ остаться неинформированным, доктор Смит.
   - Я информирован о том, что меня интересует. К  тому  же  по  роду  своей
должности я узнаю новости, вероятно, даже  раньше  вас.  Во  всяком  случае,
самые острые из них.
   Надя неожиданно рассмеялась, и возникшее напряжение быстро улетучилось.
   - Вы, возможно, правы.
   Надя наградила его задиристым взглядом.
   - Хотите стать внештатным репортером? Правда, мы почти ничего не платим.
   Нет, она не права. Обычно репортеры прилично зарабатывают и плюют на тех,
чью кровь пьют. Его  же  беда  в  том,  что  ему  отчего-то  страшно  трудно
проклясть ее, как и всех остальных, ей подобных. А это сильно осложняет  его
жизнь.
   - У меня своя работа, - возразил он, беря шляпу.
   - Благодарю за фиалки. - Ее язык нервно облизал нижнюю губу. - Постараюсь
сделать все, чтобы они выжили.
   - Разве не к этому должны мы все стремиться? - Ален посмотрел на шляпу  в
руках. - Хочу, чтобы вы знали, Надя: я тут наговорил всякий вздор, к вам  он
не имеет отношения...
   Она встала и негромко проговорила:
   - Я так и поняла. Но и у меня характер... Я тоже часто  сожалею  о  своих
словах.
   Миссис Адам протянула руку, чем несказанно его удивила. Ален коснулся  ее
руки.
   - Снова друзья? - спросил он чуть севшим голосом.
   - Думаю, да.
   В бессонные часы он занимался самоедством и клялся себе, что не  поцелует
ее снова, до тех пор пока она не попросит его об этом. Но это было до  того,
как ее духи так раздразнили его. До того как он снова ее коснулся.
   Чуть  сильнее  сжав  Надину  руку,  Ален  притянул  ее  к  себе.  Она  не
сопротивлялась, а  лишь  придвинула  мягкие  соблазнительные  губы,  видение
которых преследовало его дни напролет, и вздохнула.
   - Надя...
   - Да, Ален.
   - Если есть милосердие в твоей душе, ты попросишь меня  поцеловать  тебя.
Или вели мне убираться из твоего кабинета.
   Его губы скривились в подобии улыбки. Зачарованная,  она  наблюдала,  как
его лицо приобретало необычную привлекательность.
   - Убирайся из моего кабинета. - Ее голос  походил  на  дуновение  летнего
бриза, а ее карие глаза светились совсем не гневом.
   Ален провел своими губами по ее губам - легчайшее  прикосновение  -  все,
что он себе позволил. Потом убрал руку и отступил на шаг.
   - Берегите себя.., и свою очаровательную дочь. В один прекрасный день она
станет блестящим врачом.
   - Газетчицей.
   - Боже упаси. Я уже почти полюбил  ее.  -Ален  выскользнул  в  дверь,  не
дожидаясь, когда Надя швырнет в него горшок с цветком.

Глава 6

   - Ну вот, пожалуй, и все, - закончила летучку Надя, и  члены  редколлегии
разбежались как дети, отпущенные на переменку. Осталась одна Анна Берроуз.
   - Нужна твоя помощь, - сказала она, когда Надя удивленно подняла  на  нее
глаза.
   - Давай посмотрим, что у тебя. Анна усмехнулась.
   - Насчет заметки о кампании по сбору средств на машину  "скорой  помощи".
Никак не найду зацепку. - Она вздохнула. -  Понятно,  это  очень  важно  для
наших читателей. Но как завлечь их на ужин с  лотереей,  в  которой  главный
приз - гончая?
   Надя кивнула.
   - Признаюсь, я покупала билеты в надежде, что не выиграю ее.
   -  Стив  Маккензи  заверяет,  что  эта  гончая  -  чемпионка,   настоящая
чистокровка и так далее. Надя размышляла некоторое время.
   - О'кей. А что, если кратко изложить историю медицины с начала века и  до
кануна  следующего?  С  помощью  архивных  фотографий  можно  показать,  как
внедрялись открытия и изобретения, как автомобиль  пришел  на  смену  конной
повозке и соответственно менялась жизнь врача.
   Анна заметно приободрилась.
   - Мне это нравится! Обалденная  возможность  сравнительного  анализа.  От
двухместной коляски до санитарных вертолетов и самолетов.
   - Ален.., э.., доктор Смит упомянул своего предшественника, кажется,  это
доктор Сеннетт. Посмотри, что у нас  на  него  есть,  может,  наткнешься  на
что-нибудь интересное.
   - Великолепная идея! Я немедленно займусь этим.
   Надя снова надела очки и встала.
   - Ты  могла  бы  попросить  доктора  Смита  прокомментировать  прошлое  и
настоящее медицины или рассказать какой-нибудь забавный случай из практики.
   - Стоит попробовать. - Анна тоже поднялась, и они  вместе  направились  к
двери.
   В коридоре на Надю налетела секретарша.
   - О миссис Адам, как хорошо, что вы здесь! Телефон в  вашем  кабинете  не
отвечал, и я... - Она замолчала, пытаясь отдышаться. - Вы можете  поговорить
сейчас с миссис Бритл из школы? Это насчет вашей дочери, и срочно.
   ...Надя  торопливо  вбежала  по  ступенькам  крыльца  старого  уродливого
здания, служившего домом и приемной старого доктора - предшественника  Алена
- всю его долгую жизнь.
   Сейчас в  нем  размещались  кабинеты  двух  врачей,  а  на  втором  этаже
квартира, в которой уже два года жил доктор Стикс.
   В приемной было полно народу. Надя узнала кое-кого из  своих  знакомых  и
обменялась с ними приветствиями. Она быстро подошла  к  регистратору  Монике
Паркер и требовательно спросила:
   - Где Элли? Я так спешила!
   - О, не волнуйтесь так, миссис  Адам,  -  ответила  Моника  с  ободряющей
улыбкой. - У доктора Смита полно пациентов...
   - С Элли все в порядке? - Надя подняла голову, стараясь  заглянуть  через
высокую картотеку во внутреннее помещение.
   Моника встала и поманила ее за собой:
   - Пойдемте, пока вы совсем не расклеились. Ничего страшного.  Доктор  как
раз заканчивает.
   Едва поспевая за пожилой женщиной по длинному  узкому  коридору,  Надя  с
дрожью в голосе спросила:
   - Что значит "заканчивает"?
   - С вашей дочкой все будет хорошо, поверьте мне. Она уже крутит доктором,
как хочет. - Моника усмехнулась, оглянувшись через плечо.
   У последней  двери  справа  она  остановилась  и  постучала,  прежде  чем
открыть.
   - Пришла миссис Адам, - объявила она и отступила в сторону.
   Надя увидела широкую спину Алена и бледное лицо дочери.  Сделав  глубокий
вдох, чтобы успокоиться, она вошла в небольшую комнату.
   Элли показалась ей совсем  маленькой  и  хрупкой  на  смотровом  столе  с
холодным компрессом на голове. Ее голая левая стопа явно распухла.
   - Что случилось? Миссис Бритл сказала только,  что  произошел  несчастный
случай на игровой площадке.
   - Возможно, легкое сотрясение и растяжение сустава.
   - Это серьезно?
   - Ничего страшного. День-два посидит  дома  и  пока  должна  пользоваться
костылями.
   - Бедняжка, - прошептала Надя, ее голос  выдавал  волнение,  которое  она
хотела бы скрыть. - Очень больно?
   У Элли опустились уголки рта. Но не от боли, поняла Надя, а от ярости.
   - Ужасно больно, и во всем виноват Джон Кристи.
   - Что случилось? Неужели он ударил тебя?
   - Нет. Но все равно он виноват. Выхвалялся перед Мартой Болен,  изображая
из себя звезду футбола, и врезался в меня.
   - Это Джон, у которого мама похожа на Мадонну, или Джон, у которого  отец
разводит лошадей?
   - Джон-тупица, - пробормотала Элли, - который доставляет твои газеты. - В
ее взгляде промелькнуло коварство. - Если  ты  и  вправду  меня  любишь,  то
уволишь его,  -  сказала  она  капризно-очаровательно-убедительным  голосом,
унаследованным от отца.
   Надя подавила улыбку.
   - Ты не можешь просить об этом. Элли опять сверкнула глазами.
   - Еще как могу. Я ненавижу этого слизняка.
   - Может быть, но это ваше дело, меня не вмешивай.
   - Ты издатель и владелец газеты, значит, ты босс. Ты можешь все, и  никто
ничего не скажет, боясь потерять работу.
   - Элли, ты сама понимаешь, что было бы несправедливо наказывать Джона  за
случайное происшествие.
   Эльвира надулась.
   - Если бы папа был здесь, он заступился бы за меня.
   - Могу сказать лишь о себе: я не намерена никого увольнять.
   Из карих глаз Элли брызнули слезы.
   - Ты любишь только свою дурацкую газету.
   - Не правда, - запротестовала пораженная  Надя.  -  Я  люблю  много  чего
другого и прежде всего тебя.
   - Тогда отвези меня обратно в Лос-Анджелес к моим друзьям, в  мою  школу,
ко всем тем красивым вещам, которые у меня были, пока мы жили там.
   - Теперь наш дом здесь, Эл. Помнишь,  как  мы  говорили  о  необходимости
перемены места? Элли заплакала вовсю.
   - Я больше не хочу жить здесь. Здесь  нет  пляжа,  у  здешнего  дурацкого
телевидения только несколько каналов, а люди смотрят на меня как  на  чучело
только потому, что я нездешняя.
   Надя слышала уже похожие жалобы и не знала, как на них  отвечать.  Но  ее
дочери больно, а Ален наблюдал за ними со слишком большим интересом.
   - Ну Эл... - Ее прервал новый, еще более бурный поток.
   - Ненавижу Орегон! Он скучный, бестолковый и.., и зеленый. И  я  ненавижу
тебя за то, что ты привезла меня сюда.
   Надя замерла, пораженная, но ею тут же овладел гнев. Элли  зашла  слишком
далеко. Можно понять разницу во  взглядах,  но  смириться  с  неуважением  -
никогда. И  неважно,  от  кого  оно  исходит,  -  от  бывшего  мужа,  от  ее
сотрудников или от собственной дочери. Но не успела она и слова сказать, как
Ален буквально оттер ее в сторону.
   - На-ка, детка. - Он вынул из кармана леденец на палочке и развернул его.
- Пососи и не скандаль, пока я побеседую с твоей мамочкой в своем кабинете.
   К изумлению Нади, Элли  повиновалась.  Но  Ален  не  дал  ей  времени  на
удивление и  притащил  в  свой  кабинет,  прежде  чем  она  сообразила,  что
происходит.
   - Садитесь, - приказал он, указывая на один из двух стульев перед большим
письменным столом, а сам опустился на край стола,  сложил  могучие  руки  на
груди и спокойно уставился на нее. - Послушайте, что я вам скажу.  Физически
ваша дочь в порядке. Не могу сказать того же о ее  эмоциональном  состоянии.
Она была здорово расстроенна, когда я привез ее сюда.
   - Еще бы она не была расстроенна! Ее сбил с ног парень вдвое крупнее ее.
   - После того как она обозвала его тупой, уродливой крысой.
   - Кто вам сказал?
   - Миссис Бритл. Как я понял, Элли ни с кем здесь не дружит, и  ей  тяжело
среди сверстников, ей бы не помешала помощь подруги.
   Он-то знал, что это такое. Каково обнаружить, что твои друзья  не  желают
тебя знать.
   - Бэтти сказала мне, что у Элли довольно властный характер.
   - Если вы имеете в виду, что она способна позаботиться о себе, это так. -
Надя излучала гнев как тепловую волну.
   -