ас  есть  еще
немного времени. Желаете сказать мне еще что-нибудь?
   - Я сказал все, что хотел.
   - Я тоже. - Адвокат бросил взгляд на дверь. - Если вы не возражаете,  ваш
отец хотел бы поговорить с вами.
   Алену было не по себе.
   - Отец здесь?
   - Уже несколько часов. Нам не сказали точного времени вашего прибытия.
   Ошеломленный, Ален проследил, как Толливер постучал в дверь.
   Появившемуся охраннику адвокат объяснил, что сейчас приведет из  приемной
отца клиента и вернется сам.
   Ален стоял у окна, когда открылась дверь. Он  думал,  что  самым  трудным
было расставание с Надей, но, увидев отца,  понял,  что  наступил  не  менее
тяжелый момент.
   Отец был бледнее, чем Ален его помнил, волосы  его  истончились,  и  весь
гордый облик как-то поблек.
   - Сэр. - Это было его обычное обращение к отцу, к которому  его  приучила
мать еще до поступления в детский сад.
   Отец обычно не демонстрировал своих чувств, не сделал этого и сейчас,  но
взгляд показался Алену мягче обычного. - Ты хорошо выглядишь, Георг.
   - Вы тоже, сэр.
   - Я понял, что ты собираешься признать себя виновным. - Чисто гарвардское
произношение отца вызвало у Алена пронзительную боль - воспоминание  о  том,
как его поддразнивала Надя.
   - Да, сэр.
   - Ты понимаешь, что  у  Грэма  есть  основания  полагать,  что  он  может
добиться оправдания, если ты передумаешь?
   - Я не передумаю.
   Старик  внимательно  присмотрелся  к  нему,  потом  достал   конверт   из
внутреннего кармана пиджака.
   - Может, это повлияет на тебя. Ален взял конверт,  открыл  его  и  извлек
листок. Письмо, адресованное его отцу. Нацарапанная внизу подпись  заставила
учащенно забиться его сердце - доктор Лоуэлл Эмхерст - человек, дававший ему
транквилизаторы и убеждавший принимать их. В  устах  заведующего  отделением
это звучало как приказ.
   Быстро взглянув на отца, он заметил выражение боли в его глазах.
   - Письмо пришло вскоре после твоих "похорон", - сказал он. - Лоуэлл знал,
что умирает от рака, и перед смертью решил рассказать мне правду.
   Ален медленно вдохнул.
   - Доктор Эмхерст был отличным врачом и справедливым человеком. Жаль,  что
он умер.
   Он сложил письмо и вложил его обратно в конверт.
   - Спасибо, что дали его прочитать, - сказал Ален, протягивая письмо отцу,
но тот покачал головой.
   - Возьми его и воспользуйся им. Убежден, что ни один присяжный не  осудит
тебя, если оно будет зачитано в суде.
   Инстинкт подсказывал Алену, что отец  прав.  Первое,  что  пришло  ему  в
голову, было: Надя... Свобода! Он держал в руках собственную свободу.
   Но потом вспомнил свою ложь и связанные с ней стыд и  унижение.  Со  всем
этим покончено. Он может снова дышать. Заниматься медициной под  собственным
именем. Жениться на женщине, которую любит, и баловать маленькую девочку,  о
которой уже начал думать как о своей дочери.
   Судорожно вдохнув, он вспомнил, что не один.
   - А вы, отец? Какой приговор вынесли бы вы?
   -  На  основании  всего  того,  что  я  знаю  сейчас,   проголосовал   бы
"невиновен".
   Глядя в лицо отца, Ален видел знакомые черты, те же ирландские глаза,  но
сейчас отметил еще и силу  характера,  которой  не  хватало  ему  самому,  и
цельность.
   Руками, твердыми как во время самой сложной операции, он разорвал  письмо
на мелкие клочки и бросил их на стол.
   В глазах отца промелькнул ужас. - Ты все еще намерен признать свою вину?
   - Да.
   - Бога ради, Георг, ты хочешь отправиться в тюрьму?
   Ален жестко усмехнулся.
   - Нет, сэр, не хочу, мне плохо при одной мысли о ней.
   - Тогда, почему?
   - Есть одна маленькая девочка. Чудный  ребенок,  дочь  моей  подруги.  Мы
как-то говорили с ней о признании ошибок. Она думала, что ее мать  могла  бы
воспользоваться своим влиянием, чтобы избавить ее  от  неприятностей.  -  Он
пожал плечами. - Тот разговор стал  одной  из  причин  моего  возвращения  и
решения ответить за содеянное.
   Глаза отца смягчились.
   - Ты так и не женился?
   - Нет, сэр. На моей совести было достаточно грехов.
   А ведь Надя ответила бы "да" на его предложение. И что  тогда?  Взяла  бы
имя покойника, даже не зная об этом? Любила бы  мужчину,  который  постоянно
обманывает ее?
   Ален протянул руку отцу.
   - Спасибо, что пришли, сэр. Приятно было встретиться.
   Лицо отца вытянулось, руки он не подал, но Ален продолжал твердо  глядеть
на него.
   - Очень сожалею, что подвел вас, сэр. Надеюсь, в один прекрасный день  вы
простите меня.
   - При одном условии, - ответил отец, протягивая наконец ему руку,  -  что
ты тоже простишь меня.
   Ален помедлил, прежде чем ответить:
   - Договорились.
   Это было долгое рукопожатие.  Оба  мужчины  улыбались.  На  глаза  Георга
Лейтона-третьего навернулись слезы.
   Надя напечатала материал на  первой  полосе  -  историю  окружного  врача
Смита. Рассказала о постоянной работе без отдыха и бесконечном поиске  новых
методов лечения таких пациентов, как Эдда и  Морроу,  о  безмерной  доброте,
которую Ален  умудрялся  скрывать,  об  успехах,  достигнутых  в  неимоверно
трудных условиях. Надя даже раскопала, что он анонимно вложил половину своей
зарплаты в качестве взносов в фонд "скорой помощи", что  Ален  лечил  многих
больных и выезжал по вызовам и вовсе бесплатно.
   ...Когда Алена ввели в зал суда, стол судьи ломился от писем  с  почтовым
штемпелем Миртла, которые умоляли о  снисходительности.  Известный  во  всем
штате своей жестокостью судья зачитал  некоторые  из  писем  для  протокола,
упомянул о других.
   Как и обещал окружной прокурор, судья дал  ему  год  за  непреднамеренное
убийство, но отложил исполнение приговора. Однако  появилось  дополнительное
обвинение -  уклонение  от  судебного  преследования.  Окружной  прокурор  и
Толливер долго спорили, но пришли к соглашению - два года условно.
   Судья приговорил Алена к двум годам тюрьмы.

Глава 15

   Надя опоздала на летучку.  Новый  учитель  музыки  Элли  жил  в  соседнем
городке, и мать и дочь проделывали два раза в неделю по двадцать миль, чтобы
не бросать занятия.
   Сегодня был как раз один из таких дней. К тому же  на  обратном  пути  их
порядочно задержала  авария  на  дороге,  происшедшая  с  одним  из  тройных
трейлеров. Новехонькая  "скорая  помощь"  доставила  пострадавшего  водителя
грузовика в больницу быстрее вертолета.
   -  Итак,  начнем  с   первой   полосы,   -   начала   Надя   летучку.   -
Дорожно-транспортное происшествие с фотографией пойдет в центре.
   Ответом ей было общее напряженное молчание.
   - В чем дело?
   Реджи кашлянул и протянул ей листок бумаги.
   - Это получено по телеграфу, пока тебя не было.
   У Нади потемнело в глазах. Она вдруг почувствовала более острую боль, чем
во время приступа. Два года, повторила она про себя. Как сможет выдержать их
такой чувствительный человек, как Ален? А она?
   На лицах своих коллег она заметила сочувствие  и  жалость.  Надя  сделала
глубокий вдох и подавила желание закричать. Она была так уверена, что письма
и петиции произведут впечатление. Она всегда так верила в силу печати  и  на
этот раз ошиблась.
   Комок слез застрял в горле, и она произнесла:
   - Я... Это конечно, главная новость. Если никто не возражает.
   Никто не возражал.
   - Что мы можем дать для иллюстрации?
   Поколебавшись, фотокор  Нора  достала  из  папки  только  что  переданную
фотографию.
   - Вот эта годится?
   Фото было сделано всего несколько часов назад в тот момент,  когда  Алена
выводили из зала суда. Его большие руки - такие уверенные, нежные и ласковые
- были закованы в наручники и пристегнуты к цепи на талии.
   - Нет, - жестко отвергла она. -  Только  не  это.  Это  не  тот  человек,
которого мы знали  и  которого  так  любила  Надя  перебрала  фотографии  из
газетного архива. Их оказалось немного.
   - Дадим фото, где он танцует с Эддой в день ее семидесятилетия.
   Фотокор снял его  смеющимся  над  чем-то,  сказанном  Эддой,  с  глазами,
полными любви к его самой беспокойной пациентке.
   - Согласна, - живо откликнулась Анна.
   - И я, - подтвердил Реджи. - Никто в городе не считает дока преступником.
   - Смешно думать о нем иначе, только - наш любимый доктор,  -  подчеркнула
Бетти.
   Все  начали  вспоминать,  каким  замечательным  врачом  был  Ален.   Надя
извинилась и сбежала в свой кабинет, где, сидя в большом кресле под  строгим
взглядом отца и обнимая горшок  с  фиалками,  подаренный  Аденом,  безутешно
разрыдалась.
   Наступило лето, и Георг, как уже привык думать  о  себе  Ален,  по  ночам
изнемогал от жары в своей запертой комнате. Он  был  отправлен  в  тюрьму  с
самым мягким режимом, где заключенные жили в двухместных комнатах,  а  не  в
клетках, и где строгие правила их почти не подавляли.
   И все же его дверь с девяти вечера и до шести  утра  снаружи  запиралась.
Тюрьма была огорожена двенадцатифутовой изгородью из металлической  сетки  с
колючей проволокой наверху, а охранники вооружены.
   Отец ожидал его на скамейке во дворе. Это было не первое его посещение, и
все же Георг держался напряженно в его присутствии.
   Джентльмен до кончиков костей, старший Лей-тон встал при появлении  сына.
Они обменялись рукопожатием.
   - Ты выглядишь неплохо, - через минуту проговорил отец.
   - Ты тоже.
   Отец горько заметил.
   - Мы оба лживые сукины дети. Ты выглядишь хуже,  чем  в  прошлом  месяце,
когда ты выглядел достаточно плохо. Что же касается меня, мы оба знаем,  что
я раздражительный старый скряга, которому  уже  много  лет  назад  следовало
удалиться на покой.
   - И почему вы этого не сделали, сэр?
   - Не нашел врача, которому мог бы доверить мою практику.
   - Я должен рассматривать это как предложение?
   Отец все еще был способен пронзить его взглядом.
   - Если ты хочешь этого, то да. Твой патент еще имеет силу в Массачусетсе,
хотя медицинский совет и наложил на тебя некоторые ограничения.
   По этому решению профессионализм  Георга  будет  проверяться  ежегодно  в
течение пяти лет. Если за это время подтвердится безупречность  его  работы,
проверка будет отменена.
   - Я высоко ценю ваше предложение, - Георг действительно оценил  сказанное
отцом, но не знал, что делать с этим предложением.
   - Подумай, у тебя есть время.
   - Еще восемнадцать месяцев.
   - Вот именно.
   Они оба взглянули на газеты, лежащие  на  столе  между  ними.  Георгу  не
разрешали получать прессу по почте, и отец подписался на "Фри пресс" Миртла.
   Георгу очень хотелось развернуть верхний экземпляр  Надиной  газеты.  Они
переписывались, но Надя писала чаще,  чем  Георг.  Писала  ему  и  Элли.  Он
посылал ей открытки на каникулы, просил отца послать цветы в  день  рождения
Нади и шампанское, когда ее выдвинули кандидатом на премию Пулитцера.
   - Как она?
   Лицо отца чуть смягчилось.
   - Ник сообщил мне, что все хорошо. И сейчас Надя преуспевает.
   - А Элли?
   - Ну эта егоза вообще прекрасно. Как я  понял,  она  становится  неплохой
пианисткой.
   - Говорил ли Ник что-нибудь еще? Отец внезапно заинтересовался чем-то  за
левым плечом Георга.
   - Да вроде больше ни о чем... Георг заметил розовые  пятна,  проступившие
на щеках отца.
   - Не достаточно ли мы уже лгали друг другу, отец? - мягко спросил он.
   Старший Лейтон опустил глаза, вздохнул.
   - Ник действительно говорил что-то о  бывшем  Надином  муже.  Похоже,  он
снова принялся ухаживать за ней.
   - Успешно? Ник не говорил?
   Лейтон-третий посмотрел на сына сочувственно.
   - Он не уверен, хотя и просил сообщить тебе, что она  все  еще  улыбается
при одном упоминании твоего - Уже неплохо, проворчал Георг.  Они  помолчали,
словно им не о чем было говорить, потом отец кашлянул.
   - У миссис Адам впечатляющее  прошлое.  Ее  отец  пользовался  репутацией
дельного и честного человека, совершенно безупречного. И дед - тоже.
   - Надя очень гордится семьей, но она сама  сделала  карьеру,  -  довольно
резко подчеркнул Георг. Лейтон-старший улыбнулся.
   - Не сердись, сын. Судя по тому, что я узнал, миссис Адам замечательная и
очень преданная женщина. К тому же я не намерен говорить ничего нелестного о
женщине, которая однажды - я надеюсь - станет моей снохой.
   Георг был поражен этими словами, а отец рассмеялся.
   - Если эта женщина вернула тебе способность уважать себя, я  приму  ее  с
радостью, каким бы ни было ее происхождение. Я люблю тебя,  Георг,  и  очень
жалею, что доставил столько горьких минут, требуя твоей безупречности,  хотя
сам был далек от нее.
   Георгу потребовалось время, чтобы осознать: отец любит его.
   - Я.., я благодарю вас, сэр. - Этими чопорными словами Георг пытался дать
понять отцу, что тоже любит его.
   Мужчины посмотрели друг на друга, потом старший Лейтон глубоко вдохнул  и
опустил глаза на газеты.
   - Ты просил ее ждать тебя?
   - Нет, Как я мог?
   - Если любит - подождет.
   - Но это же  мой  праздник!  -  воскликнула  Элли  с  лесенки,  продолжая
развешивать серпантин.
   -  Конечно,  твой,  но  в  одиннадцать  лет  слишком  рано   пользоваться
косметикой и обувать туфли на высоком каблуке.
   - Да, а Бэди Клейн красится! - Элли надула губы.
   - Бэди Клейн не моя дочь, а ты - моя. И пока ты живешь под моей крышей, я
буду решать, что тебе позволить, а что - подождать.
   - Ален разрешил  бы  мне,  -  пробормотала  девочка  и,  хлопнув  дверью,
скрылась в своей комнате.
   Но Алена здесь нет. Его уже освободили условно. Сейчас он живет с  отцом,
помогает  ему  в  операционной  и  раз  в  неделю  является  в   полицейское
управление.  Он  помирился  со  своими  сестрами.   Разыскал   родственников
настоящего Алена Смита и организовал перезахоронение его  останков  рядом  с
родителями...
   - И почему я согласилась на вечеринку? - беспомощно развела руками  Надя.
- Этот праздник сведет меня с ума!
   - Потому что ты нежная и преданная мать, - ухмыльнулся Ник. - И не можешь
устоять перед очарованием детишек, как и Ален.
   - Как-то он говорил, что не так уж и любит детей...
   Ник недоверчиво взглянул на нее.
   - Но ты же ему не поверила?
   - В тот момент поверила. - Как  поверила  и  тому,  что  он  любит  ее  и
приедет, как только закончится срок. Но она ошиблась - он не приехал.
   Ник налил две чашки кофе, протянул одну ей и подвел ее к софе.
   - Присядь-ка. Нам нужно кое о чем потолковать.
   Надя уселась с ногами в уголке и поставила чашку на колени. Ник сел в  ее
старый шезлонг, но не откинулся назад, а остался сидеть с прямой спиной.  Он
явно чувствовал себя неловко из-за того, что собирался сказать ей.
   - Если это об Алене, можешь говорить без стеснения.
   - На днях  я  позвонил  ему  по  поводу  нашей  практики,  ремонта  нашей
консультации и тому подобного - Чего "тому подобного"?
   Видя ее спокойствие, он и сам начал расслабляться.
   - Нагрузка у меня сейчас такая, что я уже не могу справиться с ней  один.
- Он сделал большой глоток кофе. - Не  представляю,  как  с  ней  справлялся
Ален... Георг столько лет. - Он смутился. - Хотя, впрочем, это не правда.  Я
знаю. Он работал до изнеможения каждый день, год за годом.
   - Именно так, - мягко улыбнулась Надя. - И ни минуты не  жалел  об  этом.
Ник кивнул и глубоко вдохнул.
   - Я не мог не сказать ему об этом во время нашего  разговора  на  прошлой
неделе. И даже прямо спросил его, когда, черт побери, он притащится  сюда  и
снова станет командовать мною.
   - И что он сказал?
   - Сказал, что теперь командую я. Что я сам должен принимать решения. Что,
если я нуждаюсь в помощи, то сам должен подыскать второго врача.
   Надя судорожно вдохнула.
   - И что ты? Собираешься взять другого врача вместо Алена?
   Ник вскочил на ноги и подошел к окну.
   - Никто не сможет заменить дока, - он медленно повернулся и  взглянул  ей
прямо в глаза. - Но я вынужден нанять второго врача. У меня нет выбора.
   - Конечно нет. - Надя медленно допила кофе и аккуратно поставила чашку на
столик, потом посмотрела на Ника. - Так он не собирается возвращаться?
   - Не знаю. Но он.., уклонялся от ответа, когда я прямо спрашивал  о  дате
его приезда. Надя попыталась изобразить улыбку.
   - Мне  пора  заняться  пирогом  или  несдобровать  от  тридцати  голодных
одиннадцатилеток.
   - Надя, есть еще кое-что.  Ей  пришлось  сделать  большое  усилие,  чтобы
восстановить невозмутимое выражение лица.
   - Не тяни, Ник.
   - Георг просил меня связаться  с  Редом  Старком  -  хочет  продать  свою
хижину.
   Надя беспомощно простонала и поднесла руку ко рту.
   - Понятно.
   - Мне очень жаль, Надя. Ведь я тоже его люблю.
   Ник дружески обнял ее. Она задрожала, но удержалась от  рыданий.  Сегодня
день "рождения Элли, и она ни за что не даст испортить его.
   - Спасибо, Ник, - поблагодарила она, высвободившись из его объятий." - За
то, что сказал, за то, что ты такой хороший друг.
   - Всегда к твоим услугам. Да, они с Ником всегда были и  будут  друзьями.
Они ведь оба любят Алена Смита.
   - Увидимся в четыре, - помахал он рукой, исчезая в дверях.
   ...Черный,  прогорклый  дым  едва  не  задушил  ее.  Слезы  безысходности
скатывались по ее лицу, пока она  беспомощно  взирала  на  осколки  толстого
жаропрочного стекла, усеявшие недавно вымытый кухонный пол.
   Надя спустилась на минутку вниз -  проверить,  как  дела  в  редакции,  и
вот...
   - Ты сожгла мой пирог! Повернувшись, Надя увидела в двери дочь,  в  ужасе
глазевшую на бывший пирог...
   - Ради Бога, Элли, я же не специально сделала это. Да и  не  виновата  я,
что он взорвался. - Она попыталась разогнать тряпкой дым,  чтобы  разглядеть
останки пирога.
   - Он сгорел дотла, и весь дом пахнет гарью. Что подумают мои друзья?
   - Ну, Эл, не так уж все страшно. Сейчас мы здесь хорошенько проветрим,  а
Ник может заехать в магазин за тортом.
   Собравшись с духом, она нырнула  в  клубы  дыма  и  подняла  обуглившийся
пирог.  В  этот  момент  в  коридоре  раздался  леденящий  душу  вой  сирены
противопожарной сигнализации, реагирующей на  дым.  В  довершение  ко  всему
остатки пирога выпали из ее рук прямо на ноги.
   - Ну вот! - закричала она в отчаянии. - Ненавижу готовку! У меня  никогда
ничего не получается. Никому не нравится моя стряпня!
   - Мне нравится.
   Задохнувшись, Надя повернулась на месте и застыла с раскрытым ртом.
   Казалось, он стал еще выше и шире в груди. Перед ней стоял  доктор  Георг
Лейтон-четвертый  в  консервативном  синем  костюме  и  подходящем  по  тону
галстуке.
   Элли ринулась в уже протянутые к ней руки.
   - Я знала, что ты приедешь! - закричала она, крепко обнимая Георга.
   - С днем рождения, шалунья. Эти типичные для янки  гласные,  голос  более
хриплый, чем Надя помнила.
   - Ты привез мне что-нибудь? - не удержалась Элли.
   - Еще бы. - Он  сунул  руку  в  карман  и  достал  небольшой  серебристый
пакетик. Глаза Элли стали круглыми.
   - Драгоценности?
   - Почему бы тебе не открыть и не посмотреть? - Взгляд Георга  метнулся  к
Наде. - Если мама не возражает, конечно.
   - Конечно, не возражает, - с трудом выдохнула Надя.
   Он опустил Элли на пол и медленно выпрямился.
   Забытая всеми сирена продолжала  выть.  Нахмурившись,  Надя  поспешила  в
коридор.
   - Позволь мне отключить сирену, - бросил Георг. - У меня есть опыт.
   К тому моменту, когда вой стих и Лейтон  вернулся  в  комнату,  Надя  уже
успела пригладить волосы и предостеречь себя от больших и красивых надежд.
   - Мне не нужно, пожалуй, спрашивать, как ты поживаешь. - Царящий на кухне
бедлам не мешал ему откровенно любоваться Надей.
   - Пожалуйста, не спрашивай.
   - Мне следовало бы написать или позвонить...
   - Не обязательно. Тебя всегда ждут здесь.
   - Это уже что-то.
   Ей осточертела  холодная  вежливость,  от  которой  они  никак  не  могли
избавиться, хотелось знать, зачем он приехал и как долго пробудет здесь.  Но
прямо спросить мешал страх. Страх, что услышишь не то, что хотелось бы.
   - Я просто не знаю, как сказать... - Он