ня к вам будут вопросы, - сказал врач.
   - А у меня к вам, - строго ответила Лена.
   Через неделю ее выписали домой. Наверное, врач не захотел отвечать на
ее вопросы.
   В доме было чисто, только на полу ребристые следы.
   Эти  следы  принадлежали  ботинкам  Норы  Бабаян.  Друзья  на  то   и
существуют, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте.
   Врач сказал впоследствии, что доза могла убить лошадь,  но  лекарства
оказались качественные и запивались молоком. Это снизило интоксикацию.
   Но Лена знала: дело не в лекарствах и не в молоке.
   Это все Андрей. Это он не разрешил  ей  сходить  с  дистанции  раньше
времени. Как там у Высоцкого: "Наши мертвые нас не  оставят  в  беде..."
Лена посмотрела на себя  в  зеркало.  Выглядела,  как  это  ни  странно,
хорошо. Она, конечно, не была молодой. Но и старой она тоже не была.
   Впереди расстилался довольно длинный кусок жизни, по нему  надо  было
идти.
   - Лена, - сказала она себе. - Надень ботинки.
   Потом прошла на кухню. Достала из холодильника манго  и  стала  есть.
Это был желтый, душистый, сочный плод, ни на что  не  похожий  на  самом
деле.
   Зазвонил телефон. Она подняла трубку. Услышала голос Елисеева.
   - Ты где была? - спросил он. - Я звонил.
   Лена подумала и ответила:
   - На Кипре.
   - А что это? - удивился Елисеев.
   - Остров. Курорт.
   - Ну вот... - обиделся он. - По курортам ездишь. А я болел...

***

   Через несколько месяцев Лена увидела Елисеева на банкете.  Фильм  был
окончен. Его отобрали на фестиваль. Нора Бабаян нашла спонсора.  Спонсор
устроил  банкет.  Елисеев  стоял  с  рюмкой.  С   кем-то   разговаривал.
Интересничал. На его лице была щетина трехдневной давности. По последней
моде. Но эта щетина хороша на молодых лицах. А на лице пятидесятилетнего
Елисеева  она  выглядела  как  плесень.  Он   стоял   заплесневелый,   с
заваленными вниз бровями. Глаза  под  очками  -  не  поймать  выражения.
Мерцательная аритмия. Пиджак на нем был дорогой,  но  топорщился  сзади,
как хвост у соловья. И во всем его облике было что-то от бомжа, которого
приодели.
   Лена смотрела на него  и  не  могла  поверить:  неужели  из-за  этого
замшелого пня она хотела уйти из жизни.. Хотя при  чем  тут  он?  Просто
страх одиночества и жажда любви.
   В этом дело. Страх и жажда. А он ни при чем. Он -  просто  гастролер.
Поехал, выступил, показал свое искусство. И вернулся.  И  опять  поехал,
опять выступил. Такая работа.
   Елисеев увидел Лену. Подошел. Улыбнулся, как оскалился. И вдруг  Лена
поняла: он не скалится. Он пробует лицо. На месте оно? Или его уже нет?
   А  вокруг  творилось  настоящее  веселье.  Люди  вдохновенно  ели   и
вдохновенно общались. На столах стояли икра в неограниченных количествах
и метровые осетры, приплывшие из прежних времен. Женщины были  прекрасны
и таинственны. А мужчины  умны.  И  казалось  странным,  что  за  стеной
ресторана - совсем другая жизнь.