гниет  с  головы,  --
ехидно промолвила Мила.
     -- Ты на что это намекаешь, а?
     Я  почти не прислушивалась к разговору Милы и Николая. Все
мои силы уходили на то, чтобы  делать  вид,  что  я  совсем  не
замечаю, как давит на меня взгляд Максима.
     -- Ой, она же живая!
     -- Она просто свежая.
     -- Николай, рыба шевелится. Я это ясно вижу.
     --  Бедная  Мила,  ты  что,  ничего  в  своей жизни, кроме
мороженой рыбы в магазине, не видела?
     -- В магазине она хоть не шевелится. Вот, опять, смотри!
     Мила взвизгнула и  отшвырнула  от  себя  и  нож,  и  рыбу.
Николай  безуспешно  пытался  убедить  ее  в  том, что вся рыба
снулая, кроме того он ее оглушил  молотком.  Говорил  он  очень
убедительно,  но  Мила  только  мотала  головой.  Мне ничего не
оставалось, как снова взяться  за  нож.  Но  чистить  скользкую
почти  живую  рыбу  было  ужасно  противно,  после слов Людмилы
каждая рыбина казалась мне живой. Скользкие рыбьи хвосты так  и
норовили  выскользнуть  из  моих  рук,  но, упорно сжав губы, я
скребла рыбу.
     -- Дай сюда!
     Максим, молча наблюдавший  за  моими  мучениями,  внезапно
встал со стула, отодвинул меня от стола и, аккуратно забрав нож
из моих пальцев, принялся чистить и потрошить улов.
     -- Ты что это двигаешь меня, как табуретку?
     --  Голубушка,  на  тебя  смотреть  --  так  проще  самому
почистить рыбу.
     -- Да я слова не сказала.
     -- Вот именно, что не сказала. Стоит бледная,  испуганная,
руки  дрожат,  губы  сжала так, что они стали белые. А в глазах
такой ужас, словно ты не рыбу чистишь, а ждешь нападения  из-за
угла.  Глядя  на  тебя,  чувствуешь  себя  злодеем, заставившим
девочку совершить убийство.
     -- Максим, ты  не  прав.  Мы  с  тобой  договорились,  что
заставим наших огородниц самостоятельно приготовить рыбу.
     -- Максим-то прав, а ты, Николай, вредничаешь.
     Мила  подхватила  Николая  под  руку  и увела его в дом. Я
осталась с Максимом  и,  как  заколдованная,  смотрела  на  его
ловкие   сильные   руки,   быстро  чистящие  рыбу.  С  голодным
мурлыканьем ко мне на колени  запрыгнул  Барон.  Я  оглянулась.
Клякса  и  Муська  сидели  по обе стороны моего стула. Мы молча
наблюдали  за  Максимом,  я  --  с  восхищением,  кошки  --   с
жадностью.  Максим,  подобно  индийскому  факиру,  в буквальном
смысле заворожил публику, я вместе  с  кошками,  не  отрываясь,
наблюдала  за  стремительными  движениями  ножа,  следя  за ним
взглядом, как за дудочкой.
     Через несколько минут он отложил в сторону нож,  аккуратно
собрал газету с рыбьей чешуей и потрохами и выбросил в мусорное
ведро.  Кошки  выразили  свое  недовольство мяуканьем, а Барон,
вскочив, выпустил когти и вцепился в мои колени. Теперь настала
моя очередь возмущаться.
     -- Ты что, не мог не дразнить кошек? Я теперь буду  ходить
вся исцарапанная.
     -- Кошкам нельзя есть сырую рыбу, ее надо ошпаривать.
     --  Барону все можно, у него столько вредности, что его ни
одна зараза не возьмет.
     -- Ты так его не любишь?
     -- У нас с ним взаимное уважение, мы стараемся не  обижать
друг друга.
     -- Ну все, можно готовить рыбу.
     -- Она мне в рот не полезет, и Миле тоже, могу поручиться.
     --  Тогда  скормим  кошкам,  --  бодрым голосом проговорил
Максим.
     -- Столько усилий, чтобы скормить рыбу кошкам? Тогда зачем
ездить на рыбалку? Вставать приходится рано,  сидеть  нужно  на
холоде и в сырости, потом чистить эту пахнущую рыбу, а в
     результате после всего этого -- накормить кошек?
     --   Рыбалка   --  это  состояние  души.  Рыбалка  --  это
стремление соединиться  с  природой  и  найти  умиротворение  и
покой.
     -- И непродуктивно потерять уйму времени.
     -- Саша, ты стала слишком прагматичной.
     --   Защита   диплома  меня  испортила,  я  слишком  долго
планировала и экономила свое свободное время, поэтому не  могла
позволить себе тратить его ради собственного удовольствия.
     -- Но теперь ты можешь себе это позволить.
     -- Нужно привыкнуть.
     -- Саша, ты консерватор.
     -- Только не надо вешать на нас с Сашей ярлыки из-за того,
что мы другие, и не переносим запаха сырой рыбы.
     Мила  вместе  с  Николаем  вышли на веранду, Николай нес в
руках скатерть, тарелки и приборы.
     -- Мила, можешь ее готовить. Добрый Максим ее всю почистил
и даже кошек не угостил.
     -- Кошкам нельзя давать сырую рыбу, -- монотонным  голосом
произнесла Мила, явно кого-то копируя.
     -- Вот почем все знают, а я, как всегда, не в курсе?
     -- Просто у тебя не было трех голодных громко орущих кошек
и очень опытного начальника. Он меня и научил искусству общения
с домашними животными.
     -- Что-то я не помню, чтобы ты умело обращалась с Бароном,
когда мы с тобой познакомились.
     -- Просто, поначалу я оказалась несостоятельной в качестве
кошачьей хозяйки.
     -- Смешно, но мы уже можем подводить итоги и вспоминать.
     -- И делиться опытом!
     -- С кем?
     -- Ну, не знаю... с начальником, например.
     --  Мила,  ты  это  серьезно? Нашего начальника, по-моему,
ничему нельзя научить: он слишком много знает.
     -- Кто слишком много знает? -- Николай с Максимом вытащили
на веранду стол и застелили его скатертью. Мила стала  помогать
им накрывать на стол.
     -- Наш начальник.
     -- А тебя это угнетает?
     -- Нет, что ты! Конечно, восхищает.
     -- Вы уже решили, что будете готовить из нашей рыбы?
     --  Насколько  я  поняла,  Николай,  ее собирались сварить
нашим кошкам.
     -- Что?!
     -- Мила, вот видишь, хоть один человек искренне переживает
за судьбу злосчастной рыбы. Николай, вот ты мне  ответь,  зачем
ты ездишь на рыбалку и зачем она тебе?
     -- Рыбалка -- это отдых.
     -- От чего?
     -- От стресса.
     --  Мне  кажется,  что скорее стресс можно получить, когда
насаживаешь несчастного извивающегося червяка на крючок, стоишь
в холодной воде, а потом вытаскиваешь из нее ошалевшую рыбешку,
ничего не подозревающую о своей дальнейшей судьбе.
     -- Саша, в нашей жизни, к сожалению, нельзя добиться того,
чтобы одновременно всем было хорошо.
     -- Ты сейчас будешь убеждать меня в том, что  в  мире  нет
совершенства?
     Мы   весело   смеялись   с  Николаем.  Наш  шуточный  спор
закончился тем, что мы заключили соглашение -- я жарю  рыбу,  а
Николай обещает до конца сезона не привозить ее и не заставлять
Милу  и  меня  ее готовить. Вооружившись ножом и сковородкой, я
ушла  на  кухню.  Николай  вызвался  помочь  мне.  Его   помощь
выразилась  в  том,  что  он  рассказывал  мне смешные истории,
случившиеся с ним во время многочисленных рыбалок.  Я  хохотала
до  слез. Самое удивительное, что при этом нам чудом удалось не
сжечь рыбу. Николай в нужное  время  хлопал  меня  по  плечу  и
указывал   на  сковородку.  Если  же  я  была  не  в  состоянии
разогнуться  от  очередного  приступа  смеха,   то   он   ловко
выхватывал  из  моих  рук лопаточку и сам переворачивал рыбу на
сковородке.
     Несколько  раз  на  кухню  приходила  Мила,  молча   брала
что-нибудь  из  шкафа  и  уносила на веранду. Пару раз появился
Максим, мрачно на нас глянул и удалился на веранду. Даже спиной
я чувствовала его осуждающий  взгляд,  но  в  меня  словно  бес
вселился,  меня  просто трясло от веселья, словно я опьянела от
смеха.
     Наконец, рыба была пожарена, и мы сели за стол на веранде.
Но уже через несколько минут стало ясно, что милого застолья  у
нас   на  этот  раз  не  получится.  Обстановка  была  какой-то
натянутой, хотя все старались поддерживать беседу. Даже вкусная
еда,  приготовленная  Милой,  не  спасла   положения.   Мужчины
набросились  поначалу на еду, но когда первый голод был утолен,
Максим принялся лениво  ковырять  в  тарелке,  бросая  на  меня
мрачные  взгляды.  Мила  молчала  и  посматривала  по сторонам.
Некоторое время мы с Николаем пытались расшевелить компанию, но
то ли иссяк его запас анекдотов, то ли усталость  дала  о  себе
знать. Короче, вскоре Николай замолчал тоже.
     --  Ну,  что,  мужчины,  наелись? -- прервала затянувшееся
молчание Мила. --  Идите-ка  лучше  спать,  послеобеденный  сон
очень полезен, а вы сегодня рано встали.
     Николай поднялся, с хрустом потянулся, посмотрел на меня и
подмигнул мне, улыбаясь краешком рта.
     --  Максим,  пошли ко мне. У меня дом пустой, тишина, аж в
ушах звенит. А тут милые наши дамы и их  назойливые  коты  тебе
толком поспать не дадут, будут болтать и мяукать, мять косточки
всем знакомым и выпрашивать рыбу.
     Мы   с  Милой  возмущенно  хмыкнули.  Мила  стала  шутливо
препираться с Николаем. Я подняла глаза и в  буквальном  смысле
поперхнулась  под  тяжелым осуждающим взглядом Максима. Вскочив
со стула, стала лихорадочно собирать тарелки  и  носить  их  на
кухню.   Кухня  казалась  мне  наиболее  безопасным  местом.  Я
поставила греть воду на плиту и решила, что  лучше  подожду  на
кухне,  пока  она  согреется.  Выходить на веранду мне очень не
хотелось. На мое счастье, вода согрелась довольно быстро, налив
ее в тазик, я опустила в  него  тарелки  и  брызнула  несколько
капель   моющего   средства   для   мытья  посуды  из  большого
пластикового флакона. В этот момент сильная рука схватила  меня
за  локоть  и  грубо развернула к себе. Мои пальцы инстинктивно
сжались, и  из  узкого  горлышка  флакона  вырвались  крохотные
радужные  мыльные  пузырьки  и  устремились  вверх. Один из них
запутался в волосах Максима, другой чуть не сел ему на  нос.  Я
глупо  хихикнула, но Максим не был расположен к веселью. Он еще
крепче сжал мою руку  и,  яростно  сверкая  глазами,  буквально
подтащил  меня  к  плите.  Теперь мы стояли далеко от окна, и с
веранды нас было не видно.
     -- Я думал, что у тебя хватит  совести  не  кокетничать  с
Николаем.
     -- Я кокетничаю? Да как тебе не стыдно!
     -- Мне стыдно? Ты бессовестная, лживая...
     -- Ну, скажи, скажи. Так кто я?
     Максим  сжал  губы, было видно, как у него на скулах ходят
желваки, а на шее пульсирует вена. В таком гневе я его  еще  не
видела.  Даже  в  ту  страшную  ночь, когда меня били около его
гаража, он умудрился сохранить хладнокровие.
     -- Лучше замолчи!
     -- Да что я такого сделала?
     -- Не понимаешь? Оставь Николая в покое. Он не  для  тебя.
Разве  ты  не  видишь,  что он и... Что с тобой говорить! Ты же
только на зло все сделаешь.
     -- Максим, ты скоро? Пошли спать. Мила дала для тебя  плед
--  раздался  с  улицы  голос  Николая.  Максим бросил еще один
свирепый взгляд в мою сторону,  нервно  сглотнул  и  совершенно
спокойным  голосом ответил, чуть повернув голову назад: "Сейчас
иду". Еще раз мрачно посмотрел на меня, как к полу  припечатал,
повернулся и вышел.

     Глава 16

     Что же я такого сделала? Почему он на меня набросился, как
сумасшедший?  У  меня и в мыслях не было завлекать Николая. Это
же  просто  смешно.  Мы  только  смеялись.  А  со  стороны  это
выглядело,  как будто я его... Ой, неужели Мила подумала также?
Вот ужас! Нет, этого  не  может  быть.  Это  глупость.  Она  же
разумная женщина, она не должна так считать.
     Усилием  воли  я  заставила  себя домыть тарелки, хотя мне
хотелось все бросить и бежать на  поиски  Милы.  Меня  охватила
настоящая  паника.  Нет,  так  нельзя,  нужно спокойно обо всем
подумать. Если Мила на меня обиделась, я дам ей остыть и  пойду
извинюсь  перед  ней.  Как  хорошо,  что  тарелок  было  совсем
немного; моего терпения едва хватило  на  то,  чтобы  торопливо
побросать  их  в  сушилку  и  вылить воду из тазика в раковину.
Вытерев мокрые руки, я потерла виски и попыталась  успокоиться.
Ведь   ничего  не  случилось,  это  простое  недоразумение.  Мы
поговорим, и все разрешится само собой.
     Я осторожно вышла  на  веранду,  Мила  сидела  в  кресле--
качалке спиной ко мне. В одних из наших первых приездов на дачу
весной мы нашли это кресло в сарае, оно было совсем поломанное.
Видимо, Николаю удалось отремонтировать его, как он и обещал.
     -- Ты не боишься упасть?
     Мила  повернулась  ко мне. Ее глаза были скрыты за темными
солнечными очками, и их выражение мне не удалось разглядеть.
     -- Нет, Николай только вчера его принес, ремонтировал  его
почти неделю и, как видишь, собрал.
     -- Он молодец, трудолюбивый.
     -- Да.
     -- Ты обиделась на меня?
     -- За что?
     -- Ну, он рассказывал мне анекдоты, я смеялась.
     --  А почему я должна была обидеться? Он имел полное право
делать это. Ты говоришь глупости.
     -- Правда? Тогда я пойду полоть грядки.
     Я вооружилась маленькой тяпкой и  отправилась  на  огород.
Проработала  там  несколько  часов,  солнце уже стало садиться,
заметно похолодало и подул ветер.  Раньше  борьба  с  сорняками
приносила  мне  удовлетворение, но сегодня не было покоя в моей
душе. И зачем я вообще приехала сюда? Как было все хорошо, пока
Мила не завела свой утренний разговор. И кто был прав? Конечно,
я. Если бы у него было  ко  мне  хоть  чувство  справедливости,
разве он бы на меня так
     набросился?   Что   я   такого   сделала?  Только  немного
посмеялась  вместе  с   Николаем.   Кто   ему   мешал   к   нам
присоединиться?  Нет,  он обвинил меня совершенно незаслуженно.
А, может быть, он  все-таки  прав?  Значит,  я  виновата?  Сама
спровоцировала  Николая.  Со  стороны  это  выглядело, словно я
вешаюсь на Николая. Тогда я очень обидела Милу, и Максим  прав,
мне  нет  прощения.  Но я жене хотела! Я не нарочно! Почему так
получается, что я обижаю близких мне людей? Я только вред  всем
приношу.  Мне  нужно  уехать,  и немедленно! Пока что-нибудь не
случилось.
     Мила поливала огурцы в теплице, что-то негромко  напевала,
изредка  наклонялась  и  завивала  огуречные усы на натянутые в
парнике веревки. "И этого безобидного человека, от  которого  я
только добро и видела, я же и обидела! Как стыдно!"
     Мила с удивлением на меня смотрела, пока я путано пыталась
объяснить   причину   моего   скоропалительного   отъезда.  Она
попыталась меня  отговорить,  но  я  упорно  стояла  на  своем.
Поднявшись  в  свою комнату, торопливо покидала вещи в рюкзак и
переоделась.
     -- Саша, скоро дождик  начнется.  Смотри,  какие  тучи!  И
ветер дует.
     --  Перестань. Не сахарная, не растаю. Ты не волнуйся, мне
действительно нужно ехать.
     -- Подожди, я пойду разбужу наших сонь. Они  тебя  довезут
хотя бы до станции.
     -- Не надо. Я сама автобусом доберусь.
     --  Ты можешь сейчас не уехать сама. Теперь часто автобусы
отменяют, особенно по вечерам. Сегодня суббота...
     -- Не волнуйся, я уеду. Ну, я пошла.
     Торопливо поцеловав Милу на прощание, я вышла на дорогу  и
пошла в сторону города. Конечно, я совершила большую глупость.
     Нужно  было наплевать на слова Максима, подняться к себе в
комнату и не обращать ни на что  внимание.  С  другой  стороны,
почему  я  должна  была  сидеть целый вечер в комнате и носа не
высовывать? Что я такого совершила? Просто  попала  под  плохое
настроение начальника. Это мое единственное преступление. Нужно
было его отправить куда-нибудь. Но дело сделано, и возвращаться
на  дачу  мне совсем не хотелось. В субботний вечер было просто
неумно возвращаться в Москву, и, похоже, что подобную  глупость
совершила  только я. На электричку по темным улицам мне идти не
хотелось, я пошла в сторону  автобусной  остановки.  Мила,  как
всегда,  оказалась права: на остановке никого не было, и висело
объявление об отмене последнего рейса автобуса на  Москву.  Вот
незадача!  Придется  ловить попутную машину. Только бы дождь не
пошел. В ответ на мои мысли дождь не пошел, он просто хлынул. Я
торопливо спряталась под навес, но это не  помогло.  Дождь  был
такой  сильный и косой, что я намокла буквально через несколько
минут.
     Надо же, всего только восьмой час, а потемнело, словно уже
ночь наступила. Только бы грозы не было.  Ну,  понятно.  Стоило
мне  подумать  о грозе, как небо надвое было расколото огромной
молнией, почти в то же  мгновение  раздался  совершенно  жуткий
удар  грома.  Даже природа против меня. За что мне такое? Хотя,
что винить судьбу? Сама виновата, нужно было остаться на  даче,
тогда  бы  не  стояла одна-одинешенька под холодным дождем и не
мерзла. Никто не хочет в такую погоду никуда ехать. Целый город
сидит по домам и смотрит телевизоры. Одна я тут под дождем, как
мокрая бездомная кошка. Нужно выйти на шоссе за городом,  может
быть там удастся поймать машину.
     Я  закинула  сумку  на  плечо,  сжалась в комочек, втянула
голову в плечи и храбро шагнула  под  дождь.  Идти  под  дождем
оказалось  ненамного холоднее, чем стоять на продуваемой ветром
остановке. Я старалась не обращать внимания на воду,  хлюпавшую
в  кроссовках, на ставшие ужасно тяжелыми мокрые джинсы. Почему
я не взяла с собой свитер? Хотя сейчас от  него  было  бы  мало
толку,  он  промок  бы  за  минуту.  Нужно  думать о чем-нибудь
приятном. В конце концов дождь -- это даже приятно. Ага,  когда
сидишь  в  теплой комнате, а не шлепаешь в скользких кроссовках
по мокрой дороге.
     Мне оставалось дойти до  шоссе  всего  с  километр,  когда
сзади   меня  вспыхнули  фары  автомобиля,  вывернувшего  из-за
поворота. Кто-то едет. Машина остановилась сзади меня,  осветив
меня  ярким  светом  фар.  Я  обернулась,  но  ничего не смогла
рассмотреть, ослепленная бьющими в глаза огнями,  кроме  мелких
струек   дождя,   мелькавших  на  свету.  Где-то  совсем  рядом
сверкнула молния и раздался оглушительный удар грома. Молния на
мгновение ярко осветила силуэт автомобиля и открытую  для  меня
переднюю дверь. На секунду я заколебалась, неуверенно двинулась
к машине и снова остановилась в нерешительности.
     -- Что ты стоишь? Иди сюда, идиотка!
     При  звуках знакомого голоса мои сомнения разом исчезли, я
резко развернулась и пошла прочь от  машины.  Но  не  успела  я
сделать  и трех шагов, как сильная мужская рука схватила меня и
поволокла  назад.  Мои  ноги   разъезжались,   мокрые   подошвы
скользили  по  асфальту,  еще  одно мгновение и я была небрежно
засунута в машину. В самый последний момент  мою  голову  резко
нагнули,  чтобы я не ударилась о крышу машины. Так преступников
сажают в машину  бравые  оперативники,  по  крайней  мере,  так
показывают по телевизору в хронике.
     --  Угомонилась?  Что  ты  молчишь?  Хватит реветь, раньше
нужно было думать.
     -- Я н-не р-реву, эт-то вода с головы капает.
     -- Понятно.
     Максим рывком развернул машину на мокрой  дороге  и  резко
тронул  с  места.  Он  вел  машину так, словно за нами гнались,
через несколько минут машина уже затряслась по ухабам улицы, на
которой стояла Людмилина дача.  Мы  остановились  перед  домом,
свет  в  нем  был  потушен. Максим вышел из машины, набросив на
голову куртку. Мне было приказано  оставаться  на  месте  и  не
двигаться.  Последнее  выполнить  было довольно затруднительно,
так как меня стала бить крупная дрожь. Через несколько минут он
вернулся, держа в руках куртку и  плед,  взятый  из  кресла  на
веранде. Мою сумку он небрежно забрал с моих колен и швырнул на
заднее сиденье, а плед протянул мне.
     -- Прикройся. Куда?! Разденься сначала.
     -- Не буду.
     --  Я  сейчас  тебе поговорю. Ну-ка быстро делай, что тебе
говорят.
     Он бесцеремонно рывком помог мне стащить  мокрую  рубашку,
потом потребовал, чтобы я сняла джинсы и кроссовки. Швырнул мою
одежду на заднее сиденье, отвернулся от меня и завел мотор.
     -- В доме никого нет?
     -- Нет.
     --  Мила  обычно  оставляет  ключ  за  наличником  окна на
веранде. Можно посмотреть.
     -- Я не привык мешать людям, когда им хорошо.  Мы  едем  в
Москву.
     Я   не   возражала,  только  потеплее  укуталась  в  плед.
Согреться мне никак не удавалось. Ехать под дождем  по  мокрому
шоссе  на  большой  скорости  --  удовольствие  не из приятных.
Максим вцепился в руль, ноги его  слились  с  педалями